Текст книги "Избранное. Том 2"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

– Верно, – поддержал его Рапик, – коли мы будем тут отлеживаться, то и нас самих, и наше оружие ржавчина съест.

– Всему свое время, друзья. Нужно готовиться – основательно готовиться, чтобы потом не пришлось кусать локти!

– Гани-ака! – разгорячившись, встал посреди товарищей Осман. – Ты слышишь, какой осторожный человек наш Патих-ака? А наша бы воля – так мы бы давно уже захватили Нилку и направились в Кульджу. Эх, пришел бы ты к нам пораньше!

– Конечно, в словах, которые мы слышали от Патиха, много справедливого, – раздумывая, медленно проговорил Гани. – Только если торопливость, поспешность вредна, то не меньше, а может, и больше вредна медлительность! Не зря говорится: «Куй железо, пока горячо!»

Рассказ Гани о налете на заставу сильно подействовал на джигитов, тяготившихся пассивностью действий группы. Добавил огоньку и Нур, особенно восхищавшийся решительностью и дерзостью Гани.

– Я на этот раз в Кульдже говорил со многими из наших молодых джигитов. Все они ждут сигнала.

– И в уйгурских аулах то же. Только и разговоров, что о «шестерых кайсарах», только и ждут, чтобы вы скорее пришли! – подлил масла в огонь Юсуп.

– В казахских аулах тоже так. Все готовы выступить хоть сегодня, терпеть уже нет сил!

В итоге долгого разговора Патих и Гани, поддержанные другими кайсарами, пришли к таким выводам:

1) Прежде чем предпринять захват Нилки, нужно организовать нападения на мелкие подразделения чериков в округе, уничтожив их, одновременно пополнить запас оружия.

2) Довести до всего населения края через доверенных лиц призыв подняться на борьбу против захватчиков, чтобы придать выступлению всенародный характер.

3) Расширить связи с организацией «Свобода», проводить совместные действия.

Таким образом к «шестерым кайсарам», которые считались ядром будущего восстания, присоединился седьмой кайсар со своими джигитами – Абдулгани сын Маметбаки, Гани-батур. С этого дня в деятельности отряда открылась новая страница.

Глава пятнадцатая

Автомобиль марки «Форд» мчится по дороге из Суйдуна в Кульджу. В машине три человека: Любинди, его личный телохранитель и шофер. Жирный, как боров, Любинди один еле втиснулся на заднее сиденье. Он любит ездить в автомобиле. В нем он чувствует себя в безопасности и отдыхает душой. С детства еще он мечтал вот так нежиться на мягком диване автомобиля. Бывало, едет по улицам города автомашина, а толстый мальчишка бежит за ней, стараясь догнать. Никогда это ему не удавалось, и он оставался на дороге весь в слезах. Но вот судьба улыбнулась ему: теперь у него свой, персональный автомобиль, высокая должность, богатство. Правда, богатство он нажил не трудами праведными, и высокий пост получил не за какие-нибудь заслуги перед народом, острый ум, трудолюбие. Всех жизненных благ он достиг ценою предательства, не брезгуя грабежом и мародерством. Например, «форд», в котором он сейчас ехал, принадлежал раньше Ходжаниязу-хаджи. Когда Ходжанияз был репрессирован, у него конфисковали все имущество, в том числе и автомобиль. Им Шэн Шицай «за отличную службу» наградил своего подчиненного Любинди. Однако совесть никогда не мучила предателя. В дороге он даже сладко похрапывал, откинувшись на мягкую спинку сиденья. Сегодня он проводил инспекцию в Суйдуне, выясняя состояние дел на западной границе. Он дал руководящие указания о дальнейшей работе и, конечно, навел нужный порядок: кого-то там арестовал, кого-то наказал другим способом, На обратном пути Любинди уснул сразу же, как только сел в машину. Храпел он так, что даже привычный к подобным звукам телохранитель временами вздрагивал, испуганно оглядываясь назад, когда рулады спящего достигали кульминации.

Едва автомобиль въехал в селение Баяндай, расположенное всего в семи километрах от Кульджи, впереди раздался выстрел. Его за шумом машины не услышали ни телохранитель, ни шофер, но спавший Любинди мгновенно проснулся и стал испуганно оглядываться по сторонам.

Выстрелы хлопнули снова.

– Ай! – Любинди упал ничком, тщетно стараясь втиснуться в пространство между передним и задним сиденьями. На этот раз одна из пуль пробила лобовое стекло и ранила в плечо телохранителя. Испуганный шофер не справился с рулем, автомобиль завилял, едва не улетев в кювет, пошел боком и ударился о стену углового дома.

Полчаса орали перепуганные пассажиры, пока не прибыл патруль полиции и не помог им выбраться из машины.

– Мерзавцы! Болваны! – Любинди влепил пощечину возглавлявшему патруль начальнику службы безопасности Баяндая. Тот отлетел в сторону. – Бандиты спокойно расстреливают средь бела дня автомобиль вашего начальника, а вы там водку жрете!..

Надорвавшись от крика, Любинди привалился к стене. Шофер, отлично знавший повадки своего хозяина, тут же достал из кабины бутылку китайской водки и налил полный стакан. Проглотив его залпом, Любинди вновь обрел способность кричать:

– Машина! Что с машиной?! – Он мог думать только об одном – как бы быстрее добраться до города.

Охранники с трудом вытянули автомобиль на шоссе, но попытки завести мотор оказались тщетными: двигатель был поврежден. Темнело. Вдруг ругательства Любинди прервал новый выстрел.

– Бандиты! – дико заорал Любинди и бросился бежать. За ним кинулась его свита, Но толстяк шпарил с неожиданной прытью и сразу же обогнал других шагов на двадцать. Тут у него подвернулась нога, он не удержал равновесия и кубарем покатился по земле. Однако тут же вскочил и снова понесся впереди всех. Обычно он и при неспешной ходьбе задыхался так, что его хрипенье страшно было слушать, и с трудом носил свой живот, чуть не задевая его при Ходьбе коленями. Теперь же его никто не мог догнать, он скакал словно быстроногая лань. Какие скрытые силы пробудил в нем животный страх! Он падал и снова вставал, вся его одежда, лицо и руки были в липкой грязи, он задыхался, как умирающий, но ничто не могло остановить его. Наконец он выдохся до предела и зашатался с мучительным стоном. Но тут услышал новый выстрел – и снова ринулся вскачь. Добежав до здания управления службы безопасности, он ворвался в помещение, рухнул навзничь и потерял сознание.

Когда Любинди очнулся и открыл глаза, он увидел, что с обеих сторон над ним наклонились мужчина и женщина в белых халатах. У стены на стульях сидели шофер и – что было особенно неприятно – глава Илийского окружного управления безопасности Гау-жужан. Узнав его, Любинди мгновенно вспомнил о происшедшем на дороге и от нахлынувшего стыда снова зажмурился. Разве пристало так по-заячьи бегать от вражеских пуль доверенному лицу самого Шэн Шицая? Вместо того, чтобы показать пример мужества и отваги, он несся как трусливый косой, петляя и падая – и все это на глазах у своих подчиненных, – какой позор, какой позор! Как теперь смотреть им в глаза, как командовать ими?.. Как у него повернется язык отдавать приказы и требовать их выполнения?! А самое жуткое – о его «героическом» поведении непременно донесут Шэн-дубаню… Это факт. Сомневаться не приходится. Вот что самое страшное в его положении…

– Ах, черт!.. – вздохнул Любинди, в душе ругая себя последними словами. Но тянуть дальше не было смысла. Надо было пытаться как-то вывернуться из пакостной ситуации.

Подчиненные услышали звук его голоса, обрадовались, что начальство пришло в себя, и все разом зашумели.

– Слава богу, вы очнулись, надо ехать, – заговорил Гау.

– Куда ехать? – медленно, с усилием овладевая своим сознанием, спросил Любинди.

– В больницу…

– В этом нет необходимости.

– Нет что вы! Вам нужна медицинская помощь!..

– Я сказал же – не надо. Было что-то с сердцем, теперь отпустило.

– Все равно, надо, чтобы вас посмотрел опытный врач…

Любинди отмахнулся и строго произнес:

– Гау-жужан!

– Слушаюсь, – тотчас вытянулся тот.

– Едем в службу безопасности!

– Слушаюсь!..

Конечно, подчиненные не смели ослушаться Любинди. Но, козыряя начальству, Гау вспоминал, как оно, это жирное начальство, валялось в грязи, как его, вонючего, потерявшего сознание, переодевали в чистое, – и его передергивало от отвращения. Опасения Любинди относительно своей дальнейшей репутации были вполне обоснованными.

Жинса жу – управление безопасности – располагалось в западной части Кульджи, между кварталами «Новый город» и «Дон махалля». Высокие, как у крепости, стены наглухо закрывали здание управления. Казалось, что оно пахнет кровью. Никто достоверно не знал всех его зловещих тайн. Тому, кого приводили за эти стены, трудно было вырваться отсюда живым… Машина остановилась перед воротами, с обеих сторон которых стояли будки для часовых. Шофер подал условный сигнал. Только тогда открылась половинка ворот и, лишь автомобиль проехал, тут же вновь наглухо захлопнулась.

Подъехав к одному из зданий, водитель остановил машину, Гау подозвал какого-то офицера и, показав ему на двух врачей в белых халатах, что-то тихо приказал. Тот сделал им знак следовать за ним. Медики, не зная, что их ожидает, шли, еле переставляя ноги, готовые к самому худшему. Офицер ввел их в кабинет, дал каждому по листку бумаги и ручке и приказал:

– Напишите, что ничего из виденного сегодня, никогда, никому не расскажете!

Врачи облегченно вздохнули. Дай бог отделаться этим и выбраться живыми из этого гиблого места! Не раз им уже приходилось писать подобные обещания, подписывать свидетельства о смерти заключенных, «скоропостижно скончавшихся от сердечного приступа» на допросе и т. д. Очутившись нынче здесь, они уже мысленно попрощались с жизнью. Но, кажется, и на этот раз бог не отвернулся от них. Хотя, конечно, кто может знать, чем все это кончится…

Любинди вошел в свой кабинет (и в управлении безопасности, и в военном штабе, и в других руководящих учреждениях под его кабинеты были выделены специальные комнаты) и, усевшись в мягком кресле, стал обдумывать дальнейшие действия. Но думалось плохо, душевное потрясение не проходило. «Что же делать?» – этот вопрос не переставая крутился в голове. Мутный страх не проходил. «Кто стрелял – просто бандит-грабитель или мятежник?» Любинди помотал головой, стараясь прогнать страшные мысли, и нажал кнопку.

– Что будет угодно господину? – спросил его тут же возникший Гау-жужан.

– Что ты сделал? – неожиданно спросил Любинди.

Гау опешил. О чем, собственно, желает узнать начальство, что отвечать?

– С этими двумя, я говорю, что сделал?

– Это проверенные люди, им можно доверять, – сообразив в чем дело, ответил Гау, – однако мы все равно взяли с них подписку о неразглашении.

Любинди удовлетворенно кивнул головой.

– О сегодняшнем нападении на вас я сообщил телеграммой в Урумчи…

– Правильно сделал, Гау-жужан. – Любинди задумался, потом откинулся в кресле и спросил: – Ну и кто же, по-твоему, напал на меня?

– Скорее всего, это не из «шестерки», а здешние городские бунтовщики. Ведь они уже давно распространяют разные листовки против вас. А теперь перешли от листовок к пулям.

– А если это Гани?! Ты не знаешь, какой он человек. От него всего можно ожидать. – При мысли о Гани Любинди передернуло от страха. Правая щека у него стала заметно дрожать, чтобы скрыть это от Гау, Любинди пришлось сунуть в рот сигарету и крепко сжать ее зубами. Тот тут же поднес к ней огонек зажигалки.

– Мне не понравился баяндайский начальник караула, – сказал, глубоко затянувшись, Любинди. – Трус и растяпа.

– Я уже приказал арестовать его и трех солдат из его караула, – отрапортовал Гау.

Любинди остался доволен догадливостью и предусмотрительностью Гау. Он поступает правильно. Во что бы то ни стало надо избавиться от свидетелей сегодняшнего позора.

Гау и Любинди – два сапога пара! Оба они дунгане. Любинди в свое время помог Гау подняться вверх по служебной лестнице. В том, что Гау поставлен начальником управления службы безопасности Кульджи, прежде всего заслуга Любинди, который хлопотал за него перед Шэн Шицаем и Ли Йинчи.

Для того, чтобы руководить контрразведкой самого опасного и самого «красного» района Синьцзяна, требовалось быть опытным профессионалом и человеком, безусловно преданным «вождю» края. Профессионализм Гау внушал некоторые сомнения. Но его ненависть к коммунизму и Советскому Союзу была хорошо известна. В этом он превосходил многих и именно этим угодил начальству, согласившемуся в конце концов с кандидатурой, выдвинутой Любинди.

Приехав два года назад в Кульджу, Гау принялся усиленно «наводить порядок». Тюрьмы были переполнены, обыватели настолько запуганы, что и пошевелиться боялись. Словом, Гау оправдал доверие руководства.

Во вторую, боковую дверь осторожно постучали. Это давали знать о том, что приготовлен чай.

– Не хотите ли утолить жажду?

– Что ж, немного чаю выпью. – Любинди, кряхтя, встал.

Едва они успели выпить по пиале, как раздался телефонный звонок. Гау поднял трубку.

– Что?! – он поперхнулся. Любинди встревоженно спросил:

– Что случилось?

– Нападение на пост…

– Кто? Воры?!

– Да, из «шестерки». Убили нескольких караульных и увели начальника.

– Мерзавцы! – Любинди вскочил и вырвал трубку у Гау. – Кто напал на пост? Кто?! Да говори ты толком, не бормочи! Что?! Гани?! Ты сказал – Гани?! – Услышав это имя, Любинди бессильно плюхнулся в кресло.

– Опять этот вор… – вздохнул Гау-жужан… – Чем же занимается военный гарнизон? Целый батальон был направлен против воров, что они там делают?

– Что, что… Сопли вытирают да за юбками гоняются, что же еще, – зло сказал Любинди. В это время телефон снова зазвонил. На этот раз Любинди сам поднял трубку:

– Ямату? Говорите!.. Любинди у телефона… Да, сам Любинди. Да говори же! Зиваза?! Опять разбойники? Нападение? – Любинди швырнул трубку и, плюнув на пол, пошел к двери. У самого выхода, не оборачиваясь, сказал: – Чего сидишь, поехали в военный штаб!..

Глава шестнадцатая

Юго-западная часть Кульджи упирается прямо в воды Или. Этот район так и называют: сай – русло, река. На его окраине через заросли джиды шли в западном направлении два человека. Через полчаса пути они дошли до густого тальника. Шедший впереди высокий человек остановился, внимательно огляделся кругом, а потом, не заметив ничего подозрительного, свернул влево, к берегу реки. Пройдя шагов десять, он остановился у громадной ивы и пошарил по коре ее ствола. Удовлетворенно кивнув, он сказал товарищу, осторожно шедшему следом:

– Пришли, здесь…

– Ты не ошибся?

– Нет. Видишь, вот на коре мои отметины.

– А лодка далеко?

– Метров пятьдесят будет.

– Ну, не будем задерживаться.

Рослый снова пошел впереди. Идти было трудно, стемнело. Путники одолели эти полсотни метров, постоянно запинаясь о корни, сгибаясь под ветвями, наверно, не меньше, чем за четверть часа. Оба задыхались, пот с них лил градом.

– Ну вот, все, – сказал, наконец, первый, когда они выбрались на берег, – садись, передохнем немного.

Волны лениво лизали береговую кромку. Только их слабый плеск нарушал безмолвие. Слабо светил ущербный месяц. Спутники отдыхали, не нарушая этой мирной тишины.

На другом берегу реки загорелся огонек. Потом потух. Через некоторое время заблестел снова.

– Наши! – сказал первый и встал. Лодка была надежно припрятана неподалеку. Оба, торопясь, столкнули ее в воду и, усиленно черпая воду веслами, поплыли к мигающему огоньку. На том берегу их уже ждали, помогли выйти из лодки и тут же усадили на коней. Проехав километра четыре вдоль берега, всадники достигли густых зарослей, углубились в них и остановились возле неприметной землянки.

Внутри землянки было тесно, но чисто, приятно пахло свежей рыбой.

Один из ожидавших, Рахимджан Сабири, начал:

– Ну, давайте, товарищи, приступим, время не ждет. Каждому из нас нужно до рассвета добраться до назначенного места. Ну, как вы дошли? – спросил он у Аббасова.

– Добрались нормально. Мамаш-ака быстренько вывел меня к реке, а там, как начал грести, так я не успел и оглянуться, как оказался здесь. А как у вас?

– Тоже все нормально, – ответил Рахимджан. – Значит, ты решил все-таки покинуть своего друга и покровителя Любинди и отправиться в путь?

– Что поделаешь? – улыбнулся Аббасов. – Жаль было расставаться с ним, но обстоятельства заставили. Дальше жить вместе оказалось невозможно.

– Ничего, думаю, мы еще с ним встретимся…

– Если говорить серьезно, то очень обидно, что я был вынужден уйти с этого места как раз тогда, когда началась вооруженная борьба. Сейчас сведения, которые я мог получить, пригодились бы особенно. Но что поделаешь? Я виноват, спешил…

– Центр ни в чем тебя не винит, напротив, мы выражаем тебе благодарность. Ничего, что ты должен уехать. У нас еще с тобой много дел впереди, не грусти, – успокоил его Рахимджан.

Обвиняя себя, Аббасов в какой-то степени был прав. Любинди, сам прекрасно владевший уйгурским языком, в нынешней своей должности считал зазорным говорить на языке «чаньту». Поэтому он сделал Аббасова своим личным переводчиком. Это дало молодому революционеру возможность получать многие секретные данные прямо из первоисточника. Но, разумеется, хитрая лиса Любинди внимательно следил за новым своим помощником. Аббасов, вначале хорошо державшийся, все же по неопытности допустил кое-какие промахи, что-то перевел не совсем так, где-то проявил чрезмерное любопытство… Любинди заподозрил неладное и установил за переводчиком усиленную слежку. Вскоре он пришел к выводу, что, если Аббасов и не один из руководителей «Свободы», то уж во всяком случае активный ее член, и решил через него выйти на организацию. Слежка могла продолжаться долго и привести к очень скверным последствиям, но когда начались нападения на посты и были убиты караульные в Ямату и Султан-мазаре, Любинди заторопился и приказал арестовать Аббасова, чтобы пытками вырвать у него признания. Гибель переводчика была неизбежна, однако Аббасова спас счастливый случай: его предупредил один из его родственников, вообще-то верой и правдой служивший Любинди и бывший у него доверенным лицом. Его звали Хаши-махун. Впоследствии он был за свое предательство казнен, но на этот раз в нем, видимо, заговорили остатки совести. Организация решила временно перевести Аббасова в другое место. Перед его отъездом они и собрались здесь.

– Ну что ж, слушайте мою последнюю информацию, – сказал Аббасов. – Вот какие есть новости. На приеме в доме Талъата Любинди щедро одарил от имени власти купцов, баев, мулл и призвал их всех к борьбе против «шестерых воров» и других людей, выступающих против нынешнего режима. Я думаю, об этом надо непременно сообщить народу. Нужна, наверно, специальная листовка: пусть все знают о замыслах Любинди.

– Сделаем, – Рахимджан что-то занес в записную книжку.

– Дальше. Любинди задумал – послать в горы на переговоры с «шестью ворами» уважаемых людей – Мухтара-хаджи и Нодара. Он это обстоятельно готовит.

– Вот оно как…

– И если мятежники согласятся сложить оружие и подчинятся властям, он обещает Патиха сделать начальником Нилкинского уезда, а Гани поставить во главе Токкузтарского.

– Ты смотри! Значит, этот подонок решил купить наших героев, – холодно усмехнулся Рахимджан.

– Не думаю, чтобы Любинди собирался выполнить свои обещания. Речь идет скорее не о покупке, а о простом обмане. Эти господа столько раз обводили вокруг пальца нас, глупых чаньту, что решили – и сейчас не поздно…

– Ну, нет! – гневно отрезал Рахимджан, которого самонадеянность врага всегда необычайно сердила. – Тут господа ошибаются. Теперь «чаньту» поумнели.

– Во всяком случае, считаю, что необходимо предупредить Гани и Патиха о планах Любинди, – сказал Аббасов.

После того как они обговорили все детали относительно дальнейших действий организации, Рахимджан сказал:

– Тебя доведет до места наш человек, тот, что коня тебе подводил.

– Я думал, мы с Мамашем-ака поедем, – несколько разочарованно произнес Аббасов. Мамаш был его давним верным другом.

– Таково решение нашего комитета. – Рахимджан передал Аббасову хурджун. – Здесь немного еды, одежда и деньги. – И, когда Аббасов сел в седло, с теплотой в голосе добавил:

– Я верю, что ты вернешься, набравшись опыта и знаний. Возвращайся с добычей. Мы все желаем тебе удачи.

– Я постараюсь.

* * *

Может быть, оттого, что была сегодня пятница, может, потому, что за последние годы народ так исстрадался, что больше, чем раньше, появилось людей, ищущих забвения от бед и забот в беседах с аллахом и уповающих на его милость, только байтулинская мечеть была переполнена. Народ толпился даже во дворе. Все эти люди в старой одежде, с печатью страданий на лицах сейчас были наполнены каким-то радостным ожиданием. Правоверные должны были сосредоточенно молиться, повернувшись в сторону Мекки, испрашивать у аллаха милости, покорно полагаясь на его волю. Но сегодня было несколько иначе, чем бывало обычно. Среди молившихся то там, то тут возникали разговоры, не имевшие отношения к аллаху и религии.

– Во всех мечетях они есть.

– И не только в мечетях, даже на улицах и базарных площадях расклеены эти листовки.

– Кто же это сделал? Молодцы, настоящие джигиты!

– Говорят, многих людей за это посадили в тюрьму.

– A-а, к этому нам не привыкать.

– Я полагаю, что все это дело рук известной «шестерки воров».

– У них и в городе есть свои люди…

– Эх, если бы эти шестеро вместо того, чтобы сидеть в своих горах, подошли бы к городским стенам, весь народ поднялся бы им на помощь.

– Тише ты! Услышат…

– У этих проклятых и в мечети свои уши.

Тихие разговоры прервал призыв к окончанию молитвы. Когда люди стали пробираться к дверям, вдруг обнаружилось, что все выходы перекрыты и мечеть окружена вооруженными чериками, которые никого не выпускали. Черики с пулеметами заняли крыши ближайших домов. Могло показаться, что эти пулеметы вот-вот залают, сея смерть. Но люди здесь давно привыкли к подобным выходкам власти, и особенного испуга в толпе не чувствовалось.

– Ну что это такое?! Даже помолиться спокойно не дадут!

– Только сюда с винтовками не залазили!

– Тюрем не хватает, так, видно, и эту мечеть решили переоборудовать в тюрьму.

– Да пусть нас тут всех расстреляют, но от своей веры не отступимся. Мечеть – дом аллаха. Не отдадим его неверным!

Тем временем один из чиновников в сопровождении двух чериков поднялся на помост и сказал:

– Эй, мусульмане! Слушайте, что вам скажут. Нечего зря шуметь, слушайте нас!

– Если надо что-то сообщить народу, зачем на него пулеметы направлять?

– Верно, такие приятные новости, что боятся, как бы мы не взбунтовались, услышав их.

На помост с помощью своих холуев с трудом взобрался Любинди. Всем своим видом он показывал преданность делу ислама.

– Люди! – возвысил голос чиновник. – Сегодня перед вами пожелал выступить сам досточтимый господин Любинди! Выслушаем же его с подобающим вниманием!

– Мы ничего дурного не делали, не бунтовали, зачем окружили дом аллаха своими чериками? Пусть сначала ответит на этот вопрос! А потом, может быть, мы его и послушаем!

– Точно, точно. Что это за власть такая, которая никому не доверяет?

– Спокойствие, братья, спокойствие! – поднял короткую и толстую, как обрубок дерева, руку Любинди. – Я хочу сообщить вам, что в городе все больше и больше становится нарушителей порядка и закона! Только для того, чтобы обезопасить себя и вас от этих зловредных людей, мы вынуждены были захватить с собой чериков. Никаких других целей мы не преследуем, все делается только в интересах общей безопасности, не волнуйтесь, успокойтесь, земляки!

Любинди с особенным ударением произнес слово «земляки». Ему важно было выглядеть в глазах этих простых людей «своим», земляком и единоверцем. Увы, он отчетливо расслышал возгласы в толпе: «Тоже, нашелся землячок!.. Чтоб ты пропал, палач!»

Однако Любинди сделал вид, что ничего такого не слышит.

– Сегодня мы взяли с поличным нескольких гнусных возмутителей порядка. Они расклеивали на стенах домов аллаха – мечетей, на заборах по улицам и площадям гнусные листки с призывами и воззваниями, направленными против законной власти, против самого Шэн Шицая и… (он хотел назвать свое имя, но спохватился – кто-нибудь обязательно донесет, что он ставит себя наравне с «вождем края»)… и других представителей власти…

Любинди говорил с трудом, задыхался, кряхтел, голос у него срывался. Чтобы передохнуть, он достал носовой платок и стал вытирать пот с лица, надсадно откашливаясь. А в толпе тем временем шептались: «Чтоб ты захлебнулся своей слюной, негодяй!», «Он же ничего делать не может, не притворяясь, и кашляет нарочно. Кто поверит словам этого предателя?!»

– Вы не должны давать веры тем, кто распространяет ложь и клевету, – продолжал Любинди. – Недолго им осталось вершить свои черные делишки. Уже совсем скоро мы уничтожим «шестерку воров», которая прячется в горах. И их сторонники в городе тоже будут разоблачены и арестованы. На что они надеются? Неужели кто-нибудь всерьез думает, что несколько воришек смогут противостоять великой державе?! Тот, кто им поверит и последует за ними, последний глупец и негодяй, отрекшийся от бога. Пусть подобные дураки пеняют на себя! Я за их жизнь ничего не дам!

Любинди болтал долго. Он и угрожал, и подслащивал свою речь увещеваниями, уговорами, обещаниями, снова переходил к угрозам и устрашениям. Закончил он речь так:

– Тот, кто станет поддерживать бунтовщиков, читать их паршивые листки и передавать их содержание другим, будет наказан примерно и жестоко. И не только он сам. Мы накажем и его близких, родных, знакомых, друзей, соседей, вам понятно? Очень жестоко накажем! И еще одно: ахуны, все почтенные и уважаемые люди обязаны следить за порядком и докладывать нам о лицах, которые нарушают этот порядок. В противном случае и им тоже не поздоровится – это мое последнее предупреждение!..

Усевшись в черный свой «форд», Любинди уехал. Черики, окружавшие мечеть, построившись в колонну, отправились вслед за ним.

Слова Любинди разошлись по всему городу, на что он и рассчитывал. Но он не рассчитывал, что в передаче этих слов будет звучать злая, издевательская насмешка и над ним самим, и над его чериками.

Многие солдаты, добравшись до казармы, обнаружили в своих карманах неизвестно каким образом попавшие в них те самые листовки, которые поносили Любинди.

* * *

Прослушав в мечети речь Любинди, Рахимджан и Касымджан встретились, как условились заранее, в одной из харчевен. Так как была пятница, харчевня буквально кишела людьми. Но хозяин, хорошо знавший гостей, освободил для них отдельный кабинет.

– Ну и как тебе речь Любинди? – с улыбкой спросил Рахимджан, беря в руки расписную пиалу с горячим чаем.

– Ты видишь – народ сейчас подобен остро отточенной сабле! Самое время сейчас. Нельзя более откладывать сроки вооруженного восстания. Нельзя! Иначе мы сами притупим лезвие этой сабли!.. – сказал Касымджан.

– Я с тобой целиком согласен…

Хотя они ничего не заказывали, кроме чая, но хозяин неожиданно зашел с подносом, на котором стояла бутылка водки и закуска, и громко сказал:

– Имейте в виду: я в долг отпускать не буду, если денег нет, то лучше сразу уходите, вон сколько людей дожидается, – и, кивнув головой в сторону соседней кабины, шепнул: «Там два шпика…»

Касымджан ответил тоже громко:

– Не бойся, друг, заплатим, разве ты нас не знаешь? Мы когда-нибудь, тебя подводили, а?

– Сейчас наше время, гуляй себе! Отец наш Шэн Шицай о нашем благоденствии сам печется! На, держи, сразу уплачу, чтобы ты не волновался, – еще громче поддержал игру Рахимджан.

Товарищи поочередно во весь голос произносили тосты в честь Шэн-дубаня, Любинди, за здоровье друг друга и своих родных, уговаривали один другого больше пить, сами же, разлив водку по бокалам, затем выплескивали ее на пол. Соседи – сыщики в это время тоже поочередно заходили в их кабинет, один попросил прикурить, другой закурить. И тот и другой внимательно запоминающе разглядывали их. Второй, посмотрев на опорожненную бутылку, удивился:

– Ну, вы даете, за десять минут пол-литра раздавили…

– Что для нас пол-литра, дорогой? Так, горло смочить. Пока до «донь шауфаня» не доберемся – не успокоимся. Знаешь, какая там водка… – притворяясь пьяным, ответил ему Касымджан;

– Вы были сегодня в байтулинской мечети?

– А как же! Слушали там речь уважаемого Любинди и решили отметить ее здесь. А вы-то ее слушали? – спросил Сабири.

– Мы тоже не пропускаем дня молитвы, – ответил тот и поспешил ретироваться, чтобы не выдать себя ненароком. Но, вернувшись в свою кабину, он тут же приложился ухом к стене.

Догадываясь, чем сейчас занимается сосед, Касымджан сказал так, чтобы тот расслышал:

– А что, хороший парень, по лицу видно…

Поняв, что здесь им не удастся поговорить, – встречи в домах друг у друга они вынуждены были прекратить, чтобы не привлекать к себе внимания агентурной сети Гау – они решили найти место поспокойнее. Выходя из харчевни, в дверях нос к носу столкнулись с Мамашем, через которого осуществлялась связь с повстанцами в горах. Мамаш на ходу шепнул им: «Сестра приехала», – и прошел в закусочную.

– Ну, прощай, спасибо за угощение, друг, – протянув руку Сабири, Касымджан произнес эти слова громко и отчетливо, чтобы услышали шпики.

– Ты сейчас домой? – таким же громким голосом спросил Рахимджан.

– Нет, я должен по делам в одно место заглянуть, а ты?

– Я на базар пойду.

Так они распрощались. Рахимджан пошел в сторону базара, то и дело заглядывая по пути в разные магазинчики. На базаре он смешался с толпой. Сбив след, он вышел в другие ворота и остановил арбакеша:

– Давай в Дон махалля[28]28
  Дон махалля – юго-западная часть Кульджи.


[Закрыть], друг.

– Хоп! – арбакеш хлестнул коня, но тот хода не ускорил.

– Быстрее, быстрее, друг, я спешу, погоняй! – поторопил его Рахимджан.

– Да сегодня его бей не бей, быстрее не пойдет. Только вчера вернулся из десятидневной поездки, устал, – арбакеш начал погонять коня камчой, но тот лишь прядал ушами, а хода не убыстрял.

– Далеко ездил? – заинтересовался Рахимджан.

– В Сиптай, Карасу…

– Что возили?

– Откуда мне знать? Что-то тяжелое в маленьких сундучках.

– Чериков много там?

– Хватает… Нас к Карасу не подпустили, заставили все выгрузить, не доезжая, и вернули назад. Но-о, поехали, ты что встал?

Действительно, когда какой-то прохожий поздоровался с Рахимджаном, конь словно принял это за приказ остановиться.

– А в других местах, кроме Карасу, есть черики? – спросил Рахимджан возчика, когда конь наконец тронулся.

– В Султанвайс-мазаре есть… Слушайте, лучше не расспрашивайте меня о таких вещах, а то накличете беду и на меня, и на себя, – настороженно сказал возчик, оглядываясь по сторонам.

На подъеме копь вновь остановился, арбакеш спрыгнул на дорогу и стал подталкивать арбу. Рахимджан тоже слез и принялся помогать ему. С великим трудом поднялись они в гору.

– Слушай, твоему рысаку надо бы хоть пару дней отдохнуть, совсем ты его загнал…