Текст книги "Избранное. Том 2"

Автор книги: Зия Самади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

– Надо же мне хоть на еду сегодня заработать, да ему на пару охапок клевера, потом пускай себе отдыхает.

– И колеса не мешало бы смазать, уж очень жалобно они у тебя визжат.

– Какое там! Себе губы смазать нечем, а вы о колесах… Эх, совсем трудно нынче стало… – тяжело вздохнул арбакеш.

– Вот тебе за поездку, – Рахимджан сунул ему деньги.

– Так мы же еще не доехали до места, ака? – возчик взял их не без смущения.

– Я, пожалуй, пешком пойду. Так, наверно, быстрее будет, – ответил Рахимджан и спрыгнул с арбы. Чтобы сократить себе путь, он пошел не по улице, а через кладбище. Не успел он пройти по нему и нескольких шагов, как встретил похоронную процессию. Сабири удивило, что тело покойника было завернуто в грубую циновку. Никогда раньше так не делали, даже в самых бедных семьях. Но если материи совсем нет и взять ее негде?.. На крышку гроба брошен старый платок – значит, хоронят девушку или молодую женщину. Эх, жизнь. Бедная девушка, тебе и при жизни было не во что одеться и после смерти твое тело будет терзать жесткая камышовая циновка…

Тело понесли к вырытой могиле. Рахимджан поднял руку:

– Стойте, братья! Подождите немного. Я живу рядом, сейчас принесу для нее что-нибудь более подходящее…

– Ты опоздал, сынок, – ответил ему аксакал, опиравшийся на посох, – покойница не первая и не последняя. Скольких мы уже похоронили, завернув в дерюгу, скольких еще похороним. Время такое, что поделаешь? Кто знает, может, мы сами виноваты, что дошли до такого… И, может быть, услышит аллах наши стоны, наш плач и ниспошлет нам милость свою…

«Старик прав, – подумал Рахимджан, – нищету не прикроешь куском материи. Пусть видят люди, до чего они дожили, пусть Гнев переполнит их сердца. Ведь такие похороны – знак беды, символ нашего рабства, которое нам принесли тираны. Пусть народ ищет выхода из такой жизни!..»

* * *

Рахимджан в этот день третий раз встретился с тетушкой Хажахан. Эта женщина ничего не боялась. Она мечтала о том, чтобы оказаться в горах вместе с Гани и другими повстанцами и бороться против врагов с оружием в руках, но ее убедили, что в качестве связной между Рахимджаном и Гани она пока принесет больше пользы, и Хажахан с успехом справлялась с этим поручением. Однако сегодня она не выдержала.

– Ну сколько я могу взад-вперед носиться, как девочка на побегушках! Пойми ты, я сильнее многих мужчин, мое место там, в горах, рядом с ними, и я уйду туда, сегодня же уйду!

– Не торопись, все еще впереди, успеешь, – спокойно и твердо сказал Рахимджан, пригласив Хажахан сесть. – Ну, давай рассказывай, какие новости ты нам принесла?

– Что ж, слушай, Гани просит передать тебе следующее: «Численность наших рядов растет не по дням, а по часам! Собравшиеся уже не размещаются в наших пещерах. Пришла пора начать „большую игру“!»

– «Большую игру»… – задумчиво повторил Рахимджан. – Мы тоже считаем, что время настало.

– Меня ждет Кусен, человек от Гани, что ему передать?

– В течение трех дней мы сообщим Гани о времени и месте начала «большой игры», так и передай!

– И это все?

– Есть для них листовки, написанные на уйгурском, казахском и монгольском языках.

– Бумажки, опять ваши бумажки… Вы что, собираетесь этими листовками города брать?

– Запомни: каждый такой листок равен по силе выстрелу из орудия!

– Ох, не знаю. Вам виднее… Зато силу вот этого кулака я хорошо знаю! – Хажахан сжала громадный, как молот, кулак.

Рахимджан с восхищением смотрел на тетушку Хажахан, думая про себя: «Какие у нас все же люди, какие женщины!» Он сказал ей:

– Ну вот, следующий раз мы с тобой, наверно, встретимся не в тесной комнатке, а на поле боя.

– Слава аллаху! Вот это слово настоящего мужчины! Дай я пожму твою руку! – Хажахан так сжала ладонь Рахимджана, что тот едва удержался, чтобы не вскрикнуть.

– Ну что ты – руку сломаешь… Ну и медведица! – улыбнулся он и спросил, растирая кисть руки. – Лодочника Ибрагима знаешь?

– Мой старый знакомый…

– Листовки возьмешь у него, он ждет тебя на берегу, в условленном месте.

– Понятно…

– Эти листовки будут поднимать наш народ, на борьбу. Их нужно как можно скорее доставить верным людям и распространить среди народа повсюду в крае, поняла?

– Конечно, поняла, не первый ведь раз…

– Ну, счастливо, только ради аллаха, будь осторожна. – Рахимджан поднялся, но вдруг, вспомнив, спросил: – Ты так ничего и не рассказала Гани о судьбе Нусрата и его внучки?

– Несколько раз хотела, да язык не поворачивается…

– Нужно рассказать ему все. Гани много испытал за свою жизнь, много настрадался. Выдержит и эту весть. Ведь это все-таки лучше, чем совсем ничего не знать и терзаться неизвестностью.

Оба тяжело вздохнули. Трудно будет сказать Гани о том, что Нусрат замучен насмерть в тюрьме, а Чолпан насильно выдана замуж, но и скрывать это от батура – значит оскорблять его.

– Расскажу я все Кусену, а он пусть передаст по-дружески, как мужчина мужчине. А Чолпан ни в чем не виновата.

– Твоя правда…

Проводив Хажахан, Рахимджан вернулся в дом. Только он успел снять верхнее платье, как услышал сильный стук в ворота. Рахимджан удивленно пожал плечами и тихонько выглянул из-за занавески в окно. Перед воротами стоял знакомый черный «форд», двое чериков возились возле калитки.

«Так, выходит, и за мной пришли». Рахимджан метнулся к столу и вытащил из ящика наган. «Ну, живьем они меня не получат!» Сабири хотел выйти через задние двери в сад и пройти к соседям, но в дом уже вошел черик. Рахимджан стиснул в кармане револьвер, раздумывая, надо ли стрелять. Но черик спокойно поздоровался и сказал:

– Господин Любинди ожидает вас у себя дома.

– Вот как? – Рахимджан не верил своим ушам.

– Вы одевайтесь, я подожду.

– Сейчас. – Несколько успокоившись, Рахимджан оделся. Но в машине его одолели сомнения: «Кто знает, может быть, они решили меня обманом вывезти из дома, а тем временем обыск у меня делают. Наверно, надо было пристрелить обоих и бежать…»

Рахимджана привели в кабинет Любинди. Толстяк внимательно посмотрел на него и насмешливо бросил:

– Ишь, как тебя перекорежило, почернел весь. Обиделся, что я так поздно тебя пригласил или попросту струсил?

Рахимджан взял себя в руки.

– А ты что, захотел узнать, каким человеком я стал? Мог не беспокоиться. Я-то такой же, как прежде, Мухаммар.

Любинди проглотил издевку, показал на стул:

– Садись. Поскольку мы с тобой старые знакомые, я решил с тобой поговорить накоротке, как бывало прежде.

– Ты еще не забыл своих старых знакомых?

Ренегата всегда бесит напоминание о его прошлом. Злился и Любинди, но он пригласил Рахимджана с особой целью и вынужден был сдерживаться. А Рахимджан уже совсем успокоился и был готов отразить любое нападение.

– Почему ты смеешься? Мы с тобой ведь на самом деле когда-то общались очень тесно. К сожалению, со временем мы отошли друг от друга, – издали начал Любинди, протягивая пачку сигарет.

– Ты стал большим человеком, – поблагодарив за сигарету, с легкой улыбкой сказал Сабири, – и теперь, сказать по правде, мы боимся тебя…

– Ну зачем же так?.. – помрачнел Любинди. Он хотел было сказать что-то резкое, но только натянуто рассмеялся и спросил: – Почему вы боитесь меня? Что я сделал вам плохого?..

– Ну, это ты знаешь не хуже нас, Мухаммар! – Внутри у Рахимджана все кипело, но он заставлял себя держаться предельно спокойно.

Его слова задели больное место. Любинди покраснел, вскочил с кресла, суетливо заходил по кабинету. Наконец успокоился, вернулся на свое место.

Рахимджан сидел в напряжении, готовый ко всему. Про себя он думал: «Если этот палач сейчас вызовет чериков и прикажет меня отвести в камеру, первую пулю ему. Живым меня не возьмут!»

А Любинди молчал, сопя и отдуваясь. Потом хрипло сказал:

– Этот ваш Аббасов делал все, что ты приказывал ему… Ни капли благодарности. Как я старался сберечь его, так нет же… Напакостил и убежал!..

– А разве он не арестован? – прикинулся ничего не подозревающим Рахимджан.

Любинди пристально уставился ему в глаза. Конечно, он понимал, что Сабири притворяется.

– Ты думаешь, что я поверю, будто ты не знаешь, где сейчас твой самый близкий друг, с которым ты не расставался ни днем ни ночью? – злобно спросил он у Рахимджана. – Так просто вы о своих единомышленниках, товарищах, не забываете, это не в ваших правилах. – Он особо подчеркнул слово «товарищ». Рахимджан растерялся и пока собирался с мыслями, Любинди уже продолжил – так же резко и напористо:

– Ты сам этого своего товарища и провожал…

Рахимджан опешил еще больше, но, стараясь не выдать растерянности, рассмеялся – несколько деланно.

– Зря зубы скалишь…

– Ну почему же зря? Твои фантастические подозрения очень смешны, – Рахимджан понял, что Любинди скорее всего многое известно, и ему ничего больше не оставалось, как все начисто отрицать.

– Подозрения? Фантазия? Ну уж нет, это факты! – Любинди с угрозой посмотрел на Рахимджана. Вопрос об Аббасове он задал, конечно, не случайно. Опытный контрразведчик, Любинди догадывался о многом. Однако никаких фактов об участии Рахимджана в побеге Аббасова он не имел. Имей их, он говорил бы со «старым знакомым» не у себя дома, а в камере пыток.

– Слушай, что это ты, начал так, а кончил эдак? Мы с тобой ведь вроде заговорили о нашей старой дружбе? – Рахимджан решил сам, перейти в нападение – если это еще можно сделать в сложившейся ситуации. Но в этот момент разговор прервал адъютант. Он вошел и доложил, что господина Любинди вызывает Урумчи. Толстяк, пыхтя, прошел в соседнюю комнату. Пока он отсутствовал, Рахимджан собрался с мыслями: «Откуда он узнал, что я провожал Аббасова? Неужели лодочник Ибрагим или Мамаш?.. Нет! Это невозможно. Оба проверенные люди, старые соратники. К тому же будь хоть один из них предателем, половина организации уже давно была бы арестована, и я в первую очередь. Сидел бы я в камере, а не в доме у Любинди!.. Совершенно верно, у Любинди нет никаких фактов. Старый провокатор! Надеется, что я растеряюсь, а он потом скрутит меня. Ну нет! Не выйдет у тебя ничего!..» Рахимджан продолжал размышлять. «А может быть, Любинди хочет установить контакты с нами? На первый взгляд – нелепость, но если подумать… Сегодня пришло внезапное известие о снятии с поста и отозвании Шэн Шицая. Так высоко поднял Любинди именно Шэн Шицай. Его преемник вряд ли будет доверять ставленнику прежнего генерал-губернатора. Кресло под Любинди качается. И он, спасая свою шкуру, может пойти на все, вплоть до новой измены. Возможно, он думает пойти на сближение с подпольщиками, чтобы хоть как-то обелить свою прошлую черную жизнь и, предугадывая скорые перемены, хочет сам примкнуть к освободительному движению? Как бы важно было использовать его! Сколько бы через него можно было узнать, сколько сделать!» Но тут же Рахимджан вспомнил весь кривой и кровавый путь Любинди. «Да, сам этот изменник, вполне возможно, сейчас согласится оказать нам любые услуги. Но прибегать к его помощи – это значит марать чистое дело. Нет, организация не должна связываться с этим грязным негодяем!»

Любинди неожиданно вернулся и с ходу бросил Сабири:

– Хочу тебя, обрадовать, Рахимджан.

Рахимджан опешил от такого поворота и не смог сразу найти подходящей ответственной реплики.

– Ты что, уже не ждешь в жизни ничего хорошего? – ехидно спросил Любинди.

– Ну почему же… Добрые вести я с удовольствием выслушаю.

– Освобождены из тюрем все политические заключенные! Через несколько дней ты сможешь увидеться со своими друзьями – Теипом-хаджи и Заманом.

– Правда?! Они живы?! – Рахимджан вскочил с места, не в силах сдержать своей радости.

– Новый шеф проводит политику либерализации, отвечающую интересам народа. В ближайшее время жизнь народов Синьцзяна станет совсем другой, можешь мне поверить. Пришла новая эпоха, и в эту эпоху выступления пресловутых «шести воров» и членов подпольной организации в городе, я думаю, ты согласишься со мной, – бессмысленны и вредны. Они будут мешать начавшемуся обновлению жизни, движению вперед всего нашего общества! Бессмысленно прольется кровь, власть будет вынуждена опять прибегнуть к репрессиям…

Любинди воткнул взгляд в Рахимджана, проверяя какое действие оказывают на того его слова. Но Сабири его не слушал, он забыл, что находится в доме у Любинди, его мысли устремились в прошлое. Перед его глазами стоял Теип-хаджи Сабитов, руководитель организации «Уйгурское культурно-просветительное объединение», созданной 9 марта 1934 года в Кульдже. Та роль, которую, сыграло это объединение в организации народных школ, в подъеме культуры и образования, всей духовной жизни в крае, была огромна. С горьким сожалением Рахимджан думал: «Если бы не происки гоминьдановских властей, которые приложили все усилия к тому, чтобы задушить в колыбели это стремление к свету и знаниям, уйгуры сегодня жили бы совсем другой жизнью…»

– О чем это ты замечтался, а? Обдумываешь, как будешь встречать Теипа-хаджи? – расхохотался Любинди. В голосе его слышалась злость.

– Людей, боровшихся за счастье и образование народа и отсидевших за это семь лет в тюрьме, следует встретить достойно.

– Молчать! – вспылил вдруг Любинди и, подойдя вплотную к Рахимджану, стал кричать, брызгая слюной: – Выпустили из тюрьмы, не выпустили – все равно все вы остаетесь пустыми мечтателями! А небось считаете себя деятелями, патриотами?!

– Мы будем рады, если останемся такими в народной памяти.

– Если ты настоящий патриот, ты должен приложить все силы для того, чтобы не пролилась сейчас напрасно и бесцельно кровь твоего народа. Нужно добиваться свободы и счастья своего народа мирным путем.

«Если вы не хотите, чтобы лилась народная кровь, отдайте нам нашу свободу и наше право!» – хотел было сказать Рахимджан, но сдержался. Вместо этого он по-деловому спросил у Любинди:

– Ты требуешь, чтобы я стал посредником между двумя сторонами?

– Зачем ты так говоришь? Я не требую. Я прошу.

– Твоей просьбы я выполнить не могу.

– Почему?

– Ну, во-первых, у меня нет никаких связей с подпольщиками в городе и, уж разумеется, с повстанцами в горах. Во-вторых, если они не слушают властей, то чего ради они станут слушать меня – простого человека, частное лицо. Ну, а в-третьих, вы же сами прозвали их «шестеркой воров», какие же переговоры могут быть с ворами и чего их бояться?

Любинди ничего не ответил на эти вопросы Рахимджана. Он молчал, изучающе разглядывая его.

Рахимджан тоже не раскрывал рта, ожидая ответа Любинди. Молчание продолжалось довольно долго. В соседней комнате зазвонил телефон, и вошедший адъютант сообщил, что Любинди просит начальник военного штаба. Оставшись один, Рахимджан посмотрел на часы – было ровно два часа ночи.

«Неужели произвели нападение раньше времени?» – с тревогой подумал Рахимджан. Он знал, что в шесть часов утра назначен налет на Ак-койское отделение службы безопасности.

Снова вошел адъютант и пригласил Рахимджана к выходу. Любинди уже ждал его в машине.

Когда автомобиль, вывернув на дорогу, направился не в сторону управления безопасности, а к «Трем воротам», Рахимджан облегченно вздохнул, поняв, что его отпустят домой.

На перекрестке Любинди приказал шоферу остановиться и сказал Рахимджану:

– Советую тебе вести, себя тихо. Мы еще поговорим с тобой. Скоро!

Рахимджан вышел из машины, и автомобиль поехал в направлении военного штаба.

Глава семнадцатая

Одержав несколько побед в стычках с чериками, группа повстанцев превратилась в довольно крупный партизанский отряд, в составе которого было около пятисот человек. И хотя не все бойцы имели оружие, все они были полны решимости и жажды борьбы. А оружие тот, кто его еще не имел, надеялся в скором будущем добыть в бою. Бойцам, число которых росло с каждым днем, требовались кроме оружия и продовольствие, и одежда, тем более, что зима приближалась.

Сегодня руководители повстанцев собрались на совещание.

– Если мы освободим Нилку, – сказал Патих, – у нас будет и оружие, и одежда, и питание. Кроме того, это поднимет авторитет отряда и, наконец, наверняка намного увеличит его численность.

– А по-моему, надо напасть на Кульджу. Надо сначала раздавить голову змеи, а потом и до хвоста добраться легче будет, – высказал свое мнение Осман.

– Нет, – возразил ему Акбар, – с нашими малыми силами мы не сможем захватить Кульджу. А неудача при штурме для нас будет равносильна краху.

– Да, хорошо, если мы сможем захватить Кульджу, – поддержал его Нур, – ну, а если потерпим поражение? Тогда что? Если мы отойдем, народ перестанет нам верить, мы не оправдаем его надежд. И нам придется отступать еще дальше.

– Мне кажется, правы Акбар и Нур, – поддержал их Гани, – надо сначала Нилку взять, а уж потом, собравшись с силами, идти на Кульджу. А там и дальше можно будет пойти!..

К этому мнению присоединилось большинство вожаков партизан. Это решение было и стратегически верным, и соответствовало нынешним возможностям отряда. Нилка была одним из самых богатых животноводческих районов края. Этот горный район граничил на востоке с Кунесом и Юлтузом, на юге с Кульджинским районом, на севере с Тарбагатайским краем и был тесно связан с ними. В случае победы партизан в Нилке многие люди из Кульджи, Кунеса непременно придут к ним и примкнут к восстанию. Таким образом отряд увеличится в два или три раза, приобретет большую силу.

– Ну, что ж, значит – Нилка! – Патих повернулся к статному молодому джигиту-татарину. – Хамит, сейчас ты расскажешь нам о сегодняшнем положении в Нилке.

– Хоп, – Хамит вынул из кармана лист бумаги и расстелил его на плоском камне.

– Что это ты нарисовал? Будто паутина на листке, – Гани внимательно рассматривал план.

– Это карта района, – ответил Хамит. – Я показал на ней расположение всех вражеских частей. Вот здесь управление, здесь казармы. Вот тут, на кургане, расположились основные силы местной власти. Они забаррикадировались в зданиях, в окнах мешки с песком, на крышах пулеметы…

– А это что за пятно?

– Это баррикада на главной дороге. Вот – клуб, на его крыше также расставлены пулеметы, – Хамит показал на красную линию, – а вот здесь их окопы вокруг кургана. Эти окопы связаны с управлением подземными ходами.

– Да, они роют подземные ходы не хуже кротов, – заметил Гани.

– Не уйдут, пусть на самое дно зароются – все равно вытащим! – похвалялся Осман.

– Нельзя недооценивать врага! – сказал ему Патих и обратился к Хамиту: – А какова численность войск? Вооружение у них какое?

– Примерно около батальона, не считая полиции и караульных постов.

Хамит доложил не только о составе и расположении войск в Нилке. Он рассказал и о настроении местных жителей, о том, что народ с нетерпением ожидает прихода повстанцев и несомненно окажет им помощь и поддержку.

– Что ж, все ясно, – подытожил Патих Муслимов. – Какие будут предложения?

– Ты сам из Нилки, город и тамошнюю обстановку хорошо знаешь, вот тебя и послушаем.

– Ну слушайте, – Патих призадумался над картой и сказал: – Нам надо разделиться на три отряда и направить главные удары по трем направлениям.

…Предложение Патиха после некоторых уточнений было принято в следующей форме:

1. Отряд во главе с Гани идет на город через большой мост. Ему предписывается захватить восточную часть города.

2. Отряд Акбара и Нура нападает на городе запада.

3. Отряд под руководством Патиха, Рапика, Хамита – с севера. Он будет идти навстречу Гани.

Начало выступления было назначено на 5 часов утра 5 октября 1944 года.

* * *

Около ста партизан двигались верхом по узкой тропинке такой длинной цепью, что когда авангард уже взобрался на вершину холма, замыкающие были еще у его подножия. Так цепь перевалила уже через несколько сопок и наконец выбралась в широкую долину. Монгол Галдан на вороном скакуне, находившийся впереди цепочки и указывавший отряду дорогу, повернул коня назад и высоко поднял правую руку. Это был знак остановки. Гани и остальные придержали коней.

– Здесь пора разделиться: вы пойдете направо, а мы налево, – сказал Галдан, подъехав к Гани (он две недели тому назад бежал из тюрьмы).

Гани вместо ответа молча посмотрел на широкую степь, освещенную лучами заходящего солнца, любуясь ее красотой. И кого бы не взволновала чудесная красота бескрайних полей, щедрых пастбищ и веселых речушек. Гани бывал здесь часто – и осенними вечерами, и летними ночами, и весенними утрами. И в каждое время года эти места были прекрасны.

Здесь жили казахи и калмыки, ставшие братьями уйгуров.

– Пора, – напомнил Галдан и тихонько ткнул Гани в бок рукояткой камчи. – О чем ты задумался?

– Вспомнил, как мы здесь втроем с Акбаром когда-то бродили…

– Расстались и вот теперь опять вместе.

– Теперь нас сможет разлучить только смерть, Галдан!

– Точно!

– Нам предстоит завтра идти в бой. Мы должны быть впереди всех, запомни!

– Я помню, Гани!

– Ну, желаю тебе удачи!

– И тебе удачи! До встречи!

Они распрощались. Галдан с тремя джигитами уехал налево – в Калмаккуре. Там он должен был распространить среди монгольских аратов воззвание и, набрав пополнение для отряда, присоединиться к повстанцам. Галдан спешил выполнить поручение и быстрее вернуться к Гани.

…До рассвета оставалось часа два. Утомленные трудным пятнадцатикилометровым горным переходом кони подрагивали под порывами холодного ветра. Да и джигиты, большинство из которых было легко одето, мерзли на ветру. Однако настроение было боевым. Все ждали приказа к началу действий. Все бойцы отряда были готовы выполнить любое приказание Гани – они безгранично доверяли своему командиру.

Темно, хоть глаз выколи, в пяти шагах ничего не видно… Тьма ночи еще более ощущалась из-за необычайной тишины. Ни звука не было слышно кругом. Лишь с шумом плескались волны реки Каш, напоминая Гана о детстве, прочно связанном с этой рекой. Шум воды казался до боли знакомой и родной песней…

Вернулись два джигита, посланные в разведку. Они доложили, что на мосту стоят караульные, за мостом их помещение. На берегу два дота.

Гани задумался. Хамит говорил о постовых на мосту, но про доты не упоминал. Видно, их построили буквально на днях. Это осложняло дело. В дотах наверняка установлены пулеметы. Во время захвата моста они, несомненно, откроют огонь, который быстро не подавить. Сколько джигитов может погибнуть! А Гани не хотел уже здесь, в самом начале боя, терять своих люден.

– Юсуп!

– Я! – отозвался Юсуп, стоявший рядом.

– Придется взрывать доты.

– Но как это сделать?

– Я сам этим займусь!..

– Сам? – испугался Юсуп.

– Да! Сам!

– Нельзя! Ты же командир отряда! Прикажи любому из нас!

– Здесь нужен человек, умеющий отлично плавать, а уж воды Каша лучше меня никто не знает!

– Тогда я с тобой!

– Нет, ты останешься вместо меня. Слушай: мы разделим наш отряд на три группы. Одна слева, другая справа, третья, во главе с тобой, прямо перед мостом. Когда я взорву первый дот, все группы бросаются в атаку! Понял?

– Понял!.. Но только как же ты?..

– Я все сказал! Бери своих людей. – Гани позвал Кусена и Бавдуна и приказал возглавить штурмовые группы. Они, отобрав по тридцать джигитов, разошлись по сорим местам.

– Ну, Юсуп, если что, бери все на себя, воюй как надо.

Гани разделся, повесил на шею связки гранат и вошел в воду. Проплыв по течению, он остановился под мостом и прислушался. Кроме шагов двух чериков на мосту, больше ничего не было слышно. Оставалось самое трудное, нужно было пересечь под мостом серединную часть реки, самую глубокую и поэтому с самым сильным течением. Гани снова нырнул, больше минуты плыл под водой и вынырнул вблизи западного берега. Он бесшумно выбрался из воды и затаился. Кажется, вокруг ни души. Он снял с шеи связки гранат, порвал соединявшую их веревку и, взяв по связке в каждую руку, направился в сторону первого дота.

Когда тишину нарушил первый взрыв, ему тут же ответил с того берега яростный крик бросившихся к мосту джигитов.

Второй дот торопливо откликнулся на крик лихорадочной пулеметной очередью. Но прогремел новый взрыв, и очередь захлебнулась.

Когда джигиты, сбросив караульных в воду, промчались через мост, Гани ждал их на высоком берегу Каша. Лишь теперь он почувствовал, как замерз.

– Эй! Где моя одежда?! Сколько вас можно ждать? Издрожался весь…

– На, на свою одежду…

Гани оделся, вспрыгнул в седло и приказал поджечь мост. Это было условным сигналом. Когда полыхнуло зарево, со всех четырех сторон Нилки послышались выстрелы.

Повстанцы ворвались в город и вскоре оказались у стен резиденции его бывших правителей – похожего на крепость дома управления службы безопасности и соседнего с ним здания клуба. Но здесь их быстрое движение приостановилось. Градом сыпались из бойниц крепости пули. Одновременно стреляло не менее десятка пулеметов, установленных на крышах и в забаррикадированных окнах зданий. Китайцы в ожидании нападения снесли вокруг крепости все дома, спилили все деревья и теперь здание окружало обширное голое пространство, где наступавшим не за чем было укрыться. Повстанцы, многие из которых лишь недавно впервые взяли в руки оружие и не знали азбуки военного дела, ринулись было вперед, но тут же были остановлены градом пуль и откатились, оставив на этом голом поле многих своих товарищей. В группе Юсупа погибли десятки бойцов, да и в других потери были велики. Гани собрал командиров отрядов и накинулся на них:

– Вы что, голову потеряли?! Разве можно так подставлять бойцов под пулеметы?! – Гани был страшно зол и наговорил много горячих и резких слов. Те потерянно молчали – отвечать было нечего. Потом, несколько успокоившись, Гани сказал негромко охрипшим голосом:

– Дела наши плохи… Если мы не сумеем взять крепости, то скоро подойдет сюда отряд, посланный на помощь черикам из Кульджи. Тогда мы окажемся в окружении.

– Позвольте мне пойти вперед, – сказал Хамит. – Я взорву главные ворота крепости.

– Не торопись на смерть, Хамит, – Гани посмотрел на юного красивого джигита. – Ты еще молод. У тебя все впереди.

– В бою не надо смотреть на возраст. Разреши мне, Гани-ака, сделать это? – умоляюще попросил Хамит Муслимов.

– Я же сказал: у тебя все впереди. Успеешь еще совершить подвиг. Прежде нам нужно заняться другим и подавить пулеметы на крыше клуба. В них главная опасность.

– Но как?

– Мы подожжем клуб…

Несколько часов прошло в малоэффективной перестрелке. А когда стемнело, Гани с двумя джигитами, тащившими тяжелые бидоны с керосином, подполз к стене клуба. Гани с трудом вскарабкался по ней и заглянул во двор. Но в кромешной тьме трудно было что-нибудь разобрать уже в нескольких шагах.

– Где черный ход? – спросил Гани, соскользнув назад на землю, у одного из джигитов, жителя Нилки.

– Вот там, налево…

Гани достал из-за голенища кинжал и всадил его в глинобитую стену. Очень быстро он сделал в стене сквозное отверстие и продолжал его расширять. Потом сказал тому джигиту, что был поменьше ростом:

– Полезешь во двор и посмотришь, что там.

Молодой парнишка быстро пролез сквозь дыру. Гани стоял у нее с маузером в руках. Джигит быстро вернулся назад и сказал, задыхаясь (видно, здорово перетрусил):

– Н-н-никого нет…

Гани и второй джигит тоже пролезли во двор. Втроем они пошли к черному ходу в клуб. На двери висел замок. Но что это было для Гани, рвавшего цепи кандалов! Крутанув раза три, он сорвал замок и прошел со своими помощниками внутрь помещения.

– Ну что, братишки, вы, наверно, хорошо знаете расположение помещений в клубе, показывайте, где тут что.

Оба парня, действительно, хорошо знали клуб. Не блуждая по коридорам, они вывели Гани к сцене. Перешли через сцену, прошли мимо гримерных и вышли в фойе. Отсюда они увидели свет в одной из комнат. Гани знаком остановил джигитов. Сам подошел на цыпочках к двери, прислушался, осторожно приоткрыл ее. Она тоненько заскрипела.

– Кто там? – раздался голос из комнаты.

– Это я, – тоже по-китайски ответил Гани и, резко распахнув двери, ворвался внутрь, подняв маузер:

– Не шевелиться!

Эта небольшая комната служила осажденным временной кухней. Здесь хранились еда и питье, и два черика разносили припасы по постам. Не пытаясь сопротивляться, они в ужасе забились под койку, стоявшую у стены.

– Заберите их винтовки! – приказал Гани, а сам вытащил за торчавшую из-под кровати ногу одного из чериков. Он расспросил его, как пройти на крышу, сколько там человек. Тот, немного придя в себя, сообщил, что на крыше установлено два пулемета и находится там примерно около взвода.

Второго черика связали, плотно заткнув ему рот тряпкой, первому дали в руки лампу и приказали вести в зрительный зал. Там джигиты Гани при свете этой лампы разлили керосин по стульям и полу, плеснули на занавес, на стены. Затем Гани, выслав джигитов и черика из зала, поджег тряпку, бросил на кресла и кинулся вон.

Когда они выбрались из клуба, огонь уже охватил все здание. Длинные языки пламени поднимались над крышей. Слышались дикие крики чериков, задыхавшихся от дыма и от страха потерявших голову. Они метались по крыше, иные прыгали с высоты во двор. Их черные силуэты на фоне пламени представляли отличные мишени для повстанцев. Пули же, сыпавшиеся градом из крепости, летели наугад, в пустую тьму, и никто из партизан не пострадал.

Поджог клуба воодушевил осаждающих. Гани приказал готовиться к атаке. Он видел бодрое возбуждение своих бойцов и всем своим видом поддерживал их настроение. Это нелегко давалось ему. Как назло, он снова почувствовал страшную боль в левой ноге. Он просто не мог ступить на нее – видимо, болезнь вернулась оттого, что он застудил ноги в холодной воде реки. Но показать бойцам свою слабость Гани не имел права. Собрав их, он сказал:

– Ну вот, а теперь и настала пора взорвать ворота крепости. Без этого нам ходу вперед нет.

– Гани-ака! – обратился к нему Хамит. – Разреши мне. Не разрешишь – все равно пойду.

Гани не знал, что ответить настойчивому джигиту. Ведь он же еще совсем мальчишка, опыта у него нет, значит, пойдет почти на верную смерть. Но что делать?! Если бы не нога, он сам пошел бы. Но теперь об этом думать нечего.

– Хамит, ты ведь, наверное, никогда в жизни гранаты не бросал?

– Нет, я умею, – твердо ответил парень.

Другого выхода не было, и Гани решился:

– Что ж, пусть будет по-твоему…

– Спасибо, Гани-ака! Я оправдаю ваше доверие! – В голосе Хамита звучала радость.

– Ты смотри, не лезь очертя голову, не торопись. Бросай гранаты только наверняка! А мы будем отвлекать внимание врага!

Хамит взял две связки гранат и сказал – спокойно и твердо:

– Не вернусь, пока не подниму на воздух эти проклятые ворота.

Хамит полез. Он добрался до середины пространства, отделявшего осаждавших от крепости, потом вдруг вскочил и ринулся вперед огромными прыжками. Через несколько прыжков он рухнул на землю.