Текст книги "Оберег для невидимки (СИ)"

Автор книги: Жанна Долгова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

Леонард нервно хохотнул. Очевидное недоразумение между ними выглядело со стороны идиотской комедией, которую разыграли два бездарных актера. И тут, заметив в темном дверном проёме спальни отчаянно зевающую в кулачок заспанную бессу, протянул насмешливо:

– А я понять не могу: что за ахинею несусветную ты тут несешь? Про приличия. Про скандал. Да об одной ли и той же особе мы с тобой толкуем, милейший?

– Лео, что ж вы так орете? Весь дом разбудите, – неожиданно раздался тихий с хрипотцой голос за спиной Рихарда, открывшего рот для хлесткого ответа кузену.

– Нет, если ты передумал, я с удовольствием пересмотрю кандидатуру на роль госпожи Карре, – не обращая внимания на укоризненно-красноречивый взгляд девушки «я кому говорю!», продолжал ёрничать виконт, наслаждаясь вытягивающейся физиономией бывшего больного. – Аннушка, зачем он тебе такой нужен – ушибленный на всю голову?

Та моргнула непонимающе и уставилась на высокую спинку кресла, над которой виднелась только чья-то темная растрепанная макушка. До её сознания медленно доходило, что не такая уж она и неизвестная, эта макушка, а очень даже знакомая! До кома в горле, до судорожного вздоха, до жжения от слез в уголках глаз. До готового сорваться вскрика радости.

Разбуженная далеко не тихими голосами неизвестных спорщиков, что, забыв о деликатности, имели наглость устроить в гостиной пострадавшего настоящую свару, она скатилась с постели и, смаргивая сонную пелену с глаз, поспешила прекратить это вопиющее безобразие. И когда из кресла медленно, очень медленно стал подниматься хозяин темной всклокоченной шевелюры, у неё ослабли ноги. Сомневаясь в своем рассудке, оглянулась назад – постель пуста. Руки безвольно повисли вдоль тела. Она проспала его пробуждение! Не почувствовала, не услышала! И даже когда сползала с ложа, не обратила внимания, что больной отсутствует на своей половине.

Стояла с беспомощным видом, глядя, как самый любимый человек на свете, её боль и тоска последних дней, делает первый шаг в её сторону. Заметила, как его глаза вспыхнули сумасшедшей радостью, и уже не могла оторваться от них. Двигался он странно – скованно. Она успела только подумать, что у него наверняка болят мышцы после долгого лежания, как предмет её нежной любви сделал резкий рывок. Она оказалась в кольце сильных рук, прижатая к телу Рихарда. Его губы прижались к её лбу в какой-то отчаянной тоске. Ладони графа заскользили по девичьей спине вверх-вниз, то судорожно, то мягко.

– Боги, Анна, как я соскучился! Кажется, что прошла целая вечность с момента нашей разлуки. Когда ты приехала? Ты мне снилась. Это был самый долгий, тревожный и мучительный сон.

Он все говорил, говорил, а девушка слушала его низкий, срывающийся от волнения баритон, беззвучно роняя слезы счастья, пропитывая ими мягкую ткань халата.

– Ты так долго спал, – прошептала с горечью, крепко обвив его руками. – Ты бесконечно, преступно, бессовестно долго спал! – А потом её словно прорвало, и слова полились бурным бессвязным потоком: – Зачем ты встал? Ты очень рано встал! Тебе нужно лежать! Голова не кружится? Не болит? Господи, какие у тебя синяки под глазами! Чувствуешь слабость? – Отстранившись, щупала, гладила мужчину по лицу, плечам, шее, не замечая его слегка изумленного и растерянного взгляда. – Ты, наверное, голодный? Конечно, ты голодный! И горячий. Почему ты горячий? У тебя температура? – Привстала на цыпочки и, настойчиво притянув к себе его голову, коснулась лба мягкими устами. – Ваши лекари – коновалы! Не могут лечить, а все туда же, в магистры! Десять дней неизвестности! А этот лысый тебя уже похоронил, представляешь? – Бесса заплакала, вцепившись руками в лацканы его халата и уткнувшись носом в основание шеи. – Ты дышишь, супчик глотаешь, а он… а они все… все не верили! Авиценны недоделанные. Я буду жаловаться в ваш Минздрав!

В сторонке хрюкнул виконт и развел руками на пораженный взгляд Рихарда.

– Именно так. Сегодня одиннадцатый день пошел после пожара. Тебе поставили неутешительный диагноз. Ты уходил за грань, Рич. Только вот она не верила. Она единственная не сдалась, боролась и… скандалила.

– Не может быть… – тихо прошептал мужчина.

– Аннушка, наш граф сейчас в некотором… неадеквате. Ты сама расскажи ему, что случилось, а я пойду… отца обрадую. Ну и Бейла Ореста заодно, пожалуй. Вот кто больше всех возликует-то!

– Стой! – встрепенулся Моран. – Не спеши разносить столь радостную весть по дому. Дай мне пару часов, чтобы понять, что я уже не сплю.

– Нет, я, конечно, все понимаю… – пропел издевательски Лео, – радость встречи и все такое, но не пристало, как ты сам говорил, девице находиться в комнате одинокого мужчины слишком долго! Ах, как это аморально и непристойно, господин хороший! Вы ставите под сомнение репута…

– Уйди, Лео. Богами заклинаю, уйди!

С лица Карре вдруг враз слетела показная маска насмешника и балагура. В два шага преодолев расстояние до замершей парочки, он с самым с серьезным видом заключил обоих в крепкие объятия.

– Я рад, что ты снова с нами, старший.

Анна, оказавшись зажатой меж двух мужчин, почувствовала себя попавшей под пресс. Сдавленно крякнула, потом булькнула и, тихо рассмеявшись, пискнула тоненьким голоском:

– Раздавите, сумасшедшие!

Виконт, улыбнувшись, отстранился, дружески хлопнул по спине Морана и пошел на выход.

– Четыре часа вам даю от щедрот моих душевных. Надеюсь, хватит… наговориться.

Прозвучало двусмысленно, к тому же совершенно возмутительным покровительственным тоном.

Дверь закрылась, Анна смутилась, граф полез целоваться. Не затягивая это дело, потому что давно хотелось. Потому что стоять рядом с этой женщиной и не касаться её уст, не ощущать своими губами бархатистость кожи на лице, не вдыхать только её сводящий с ума запах – было мучением. И так он к этому процессу подошел ответственно, что Векшиной ничего не оставалось, как расслабиться и потеряться в ощущениях. Из головы начисто вылетело и собственное имя, и где она, зачем, какое время года, день или ночь – вообще все! Остались только руки любимого, его дыхание, стук сердца, жар тела. В голове её сделалось пусто и легко. Томлением наполнилась душа – делай он сейчас с ней, что ему вздумается, даже не дернулась бы.

Стоять посреди комнаты было уже невмочь. У обоих подкашивались ноги. Опьяненных сладостными эмоциями, их штормило и пригибало к полу. Не сговариваясь, они слаженно шагнули в сторону спальни. Как превосходный партнер, Рихард не спеша вел свою даму в танго, увлекая в темную комнату, к мягкому ложу. Возбужденный, страстный, горячий. Каким-то чудом Морану удалось – не иначе сноровка – не зацепиться плечом за дверной косяк, не споткнуться о ковер, не снести вставшее на пути кресло, не промазать мимо кровати и бережно уложить на неё свое сокровище. Оно, сокровище, и не сопротивлялось, покоряясь его силе и превосходству над собой. Его неистовому натиску и невыразимой трепетности одновременно.

Давая себе и ей короткую передышку от этих дурманящих, ненасытных, неистовых поцелуев, Рихард что-то шептал без особой надежды быть услышанным. Она отвечала, не разбирая его слов, лишь только понимая их смысл. По тембру голоса, по срывающемуся дыханию, по той нежности, которыми была пропитана каждая фраза.

Платье мешало, давило.

Пуговички, как издевались – не хотели расстегиваться.

Пояс на халате не желал развязываться.

Все было против них! Это раздражало и злило.

– Помоги мне! – сорвалась с губ девушки просьба, граничащая с отчаянием.

– Мы безумцы… – прохрипел граф, не глядя хватаясь за узел, который сам же и умудрился основательно затянуть, разве что не морским способом.

Полутораметровая деталь одежды была наконец небрежно отшвырнута в сторону, повиснув на дверной ручке убитой змеёй.

– Не мы – мир, – на грани слышимости прошелестела бесса, чувствуя, как непослушные подрагивающие пальцы мужчины расправляются застежкой на лифе её платья.

Долго. Как же долго! Нестерпимо! Невыносимо!

Анна разочарованно застонала и принялась торопливо, с остервенением стягивать с его плеч длиннополый шлафрок, тем самым мешая ему разоблачать себя.

Обнаружив на её теле под платьем кружевной бюстгальтер, его сиятельство судорожно вздохнул, выпустив воздух сквозь плотно сжатые зубы.

– Я думал пуговицы – это пытка. Я ошибался.

А дальше началось настоящее безумие.

Как еще назвать те чувства безграничной страсти, неистовства, томления, блаженства. Невозможного головокружительного счастья.

Все вот-вот должно было случиться, как вдруг правая лопатка Анны коснулась чего-то обжигающе холодного, вмиг отрезвляя её опьяненное сознание.

– О боже, что же мы делаем? – простонала девушка и, вывернувшись из объятий Рихарда, слепо зашарила руками по измятой постели, что-то разыскивая среди складок простыни и одеяла. – Им нельзя это видеть – это же дети!

Моран оторопел.

Какие дети?!

А в это время его бесценная иномирянка ползала по кровати в поисках чего-то, известного только ей. Растрепанная, взволнованная, в одном приспущенном чулке; в странном, но таком умопомрачительном бюстье и… панталончиках? Нет, он не знал названия того ажурного нечто, что обтягивало её попу. Сдохнуть можно, что за соблазнительное непотребство на ней было надето! Демоновы тряпочки! От одного их вида его повело, а в венах вскипела кровь. Граф даже испугался: как бы пар не повалил у него из всех щелей. От такого зрелища может. Но это не беда – беда была в пижамных штанах! Ему показалось, что он слышал треск ткани, разошедшейся по швам в области паха.

– Ага! – Анна издала торжествующий вопль. – Вот вы где! Спрятались?

Моран сморгнул и заставил себя сосредоточиться на том, что оказалось в ладони девушки.

– Два… – каркнул мужчина севшим голосом и откашлялся, – таурона? Откуда?

– Он был собран из двух половинок. Брат и сестра. Подростки… Понимаешь? – растерянно пробормотала бесса, засовывая артефакты глубоко под подушку. – Это долго рассказывать… Они не должны видеть то, что здесь… что мы… в общем… – Совершенно стушевавшись, заглянула Рихарду в глаза и, виновато скривившись, тихо спросила: – Я испортила весь настрой, да?

Ах, если бы! Настрой его был – ого-го какой! Лишь с одной разницей: схлынула сумасшедшая страсть, и на её место пришла щемящая нежность к этому невозможному созданию из другого мира. Дарить ласки, дарить свою любовь ей оказалось настолько приятным, что вряд ли когда он это делал с такой увлеченностью и самозабвением. Сдерживать себя было еще сложнее. Её тихий всхлип и ногти, впивающиеся ему в спину. И как бы осторожен он ни был, прозвучавшее в комнате в этот ранний утренний час её жалобное «ой» начисто снесло голову. Теперь она была его миром, воздухом, жизнью, счастьем, единственной.

А уж как грудь распирало от осознания, что он первый у этой женщины… которая еще и утешать его принялась! Кошмар! Его! За то, что не предупредила о своей невинности. За то, что не видела, с её слов, «фейерверк» и «звездочки под закрытыми веками». Что «не рассыпалась на осколки». Но, однако ж, «в космосе побывала». Только за все эти глупости хотелось залюбить её до смерти! И просить, просить прощения… И снова любить.

Стрелка часов неумолимо приближалась к семи. Сквозь опущенные ресницы Рихард следил за подрагивающей железной деталью механизма, готовящейся перепрыгнуть на следующее деление, и люто ненавидел её. Обнимая расслабленное тело Анны, молил богов остановить бег времени. Но, увы…

– Я тебе руку отлежала, – прошептала девушка и забавно потерлась носом о его грудь.

– Отлежала. И коленкой острой впилась мне в бедро, – усмехнулся Моран и вопреки претензиям еще крепче прижал её к себе. – Скажи, тебе понравился Виннет?

– Очень.

– Я тебя, наверное, напугал своей маленькой смертью?

– Очень.

– Ты сильно волновалась за меня?

– Очень.

– Ты любишь меня?

– Очень… Фи-и, как не совестно, милорд. Нечестно играете!

Его сиятельство расплылся в довольной улыбке и тут же охнул, получив ощутимый щипок за бок.

– Анна… – Тембр голоса Рихарда изменился. Стал низким, тягучим. – Я всем сердцем желаю прожить с тобой жизнь. Назвать своей графиней. Что ответишь мне, Анна-Лаэта Ньер?

Девушка тихонько вздохнула. Предложение на скомканных простынях после ночи любви?

Здравый смысл графа все еще в нирване. Но ведь глаза не могут лгать. Объятия не могут быть притворными. Такие – нет.

– Я отвечу «да», но позволено ли тебе будет? Неизвестная бесса, за душой ни гроша. Ни дома, ни… Другими словами – бесприданница сомнительных кровей с иномирной пропиской.

– Я услышал все, что хотел, а остальное… тебя не должно волновать. Сегодня же объявим… Что? Что случилось? Куда ты?

– Надо вставать. Скоро сюда нагрянет целая делегация во главе с твоим братом. Посмотри, во что мы превратили постель! Где мое платье? – Анна за мнимой суетой пыталась скрыть волнение, смятение и свою простодушную радость со слезами.

Они собирались в суматохе. Сталкивались, смеялись, целовались и, с видимым сожалением отрываясь друг от друга, вновь кидались на поиски вещей.

– За креслом. А ты пижаму мою случайно не видела?

– Посмотри под кроватью.

– Интересно, как она туда попала? Теперь не могу найти пояс от халата!

– На дверной ручке. Застегни мне пуговички сзади.

– Как называется эта кружевная прелесть?

– Бюстгальтер… Я не могу найти обереги!

– Язык сломать можно… Под подушкой.

– Ага, а подушки на полу…

– Возможно, закатились?.. Вижу!

– Не кряхти. Достал?

– Держи.

С сожалением сжала в кулаке обереги. Наверное, надо было рассказать Рихарду о том экзамене, что устроили ей близнецы. Рассказать о своей несмелой мечте, но… Терзать ещё и его чувства она не хотела, достаточно, что сама испытывает горькое сожаление о невозможности изменить их с матерью земное прошлое. Если бы на этом свете не стало её графа, она бы не задумываясь в тот же миг заставила, умолила ребят вернуть её обратно. Какой смысл жить в этом мире без него? Но он, к великой радости, очнулся, и выбор сделан. Не все мечты исполняются разом, некоторые можно отложить на потом. Разве нет?

– Ай! – вскрикнула от неожиданности Векшина.

Две половинки таурона на её ладони словно намагниченные притянулись друг к другу и вспыхнули обжигающим золотом, ослепляя.

– Что происходит? Анна! – На лице графа отразились тревога и страх, когда любимая на глазах вдруг стала… растворяться! Сообразив, что происходит что-то нехорошее, необъяснимое, он бросился к девушке с рыком: – Брось артефакт!

– Не могу… – беззвучно вымолвили её губы, – Рич…

Ужас и непонимание происходящего охватили обоих. Моран пытался выбить из её руки колдовскую вещицу, но пальцы прошли сквозь тело, будто сквозь фантом.

Анна Векшина медленно и неумолимо исчезала.

Таяли в воздухе милые черты, как если бы дым развеивался, оставляя после себя только воспоминание.

– Нет! Вернись!!!

Нечеловеческий крик отчаяния разнесся по всему дому, до седых волос напугав всех его обитателей.

Последнее, что успела увидеть землянка, прежде чем провалиться в непроницаемую тьму, стать сгустком призрачной материи, – упавшего на колени Рихарда с лицом, искаженным от невыразимой боли, хватающего руками воздух там, где было ее тело.

Пришелица из другого мира покинула Планиду.

На утреннем небе в этот час дерзкой яркой точкой вспыхнула маленькая звездочка.

Вспыхнула и продолжала гореть до тех пор, пока солнечные лучи не затмили её своим величественным светом.

Глава 15

– Док, а как же все эти разговоры, что нельзя менять будущее?

Про пространственно-временной континуум?

– Да я подумал – ну его к чёрту, этот континуум!

(х/ф «Назад в будущее»)

Специфический запах зоомагазина всегда вызывал у меня чувство брезгливости вплоть до тошноты. И вот кто бы меня спросил сейчас, какого черта меня занесло в лавку, торгующую животными, – ответить не смогла бы, хоть пытай. Не рыбки, не черепашки, не шиншилла привлекли моё внимание, а большой серый попугай в клетке, подходящей разве что паре канареек. И то не факт, что им там было бы комфортно из-за малых размеров временного пристанища.

– Интересуетесь птичкой?

Прямо передо мной материализовался продавец, моложавый дядечка неопределенных лет с живым проницательным взглядом и именем Антон на бейджике. Глянула на него и усмехнулась.

«Сейчас будет впаривать мне «залежалый товар».

С такой участливой физиономией смотрят только на потенциального лоха, не разбирающегося в возрасте джунгарика. Были, были прецеденты со знакомыми.

– Сколько стоит красавец? – кивнула на клетку с жако.

– Бурохвостый? – Мужчина оглянулся на предмет торга. – Пятьдесят. Это девочка.

У меня глаза вывалились из орбит. Сколько?!

А собственно, на кой ляд я интересуюсь? Ведь откуда-то прилетела мысль узнать цену серому говоруну, стоило только увидеть его через стекло витрины. Такого несчастного… пардон, несчастную, одинокую и печальную. Как магнитом потянуло в этот отдел, забыла о цели визита в торговый центр. И крутится в голове навязчивый образ похожей птицы на моём плече. То ли сон навеял, то ли воображение разыгралось в очередной раз.

– Девочка, говорите? – С необъяснимым самой себе сомнением покосилась на продавца. Новость о принадлежности к слабому полу гостьи из Африки почему-то очень обрадовала.

– Видите: у неё голова небольшая, округлая. Ободок вокруг глаз чисто белой окраски. У самцов – голова широкая, утолщённая. Большой клюв. Они крупнее, неуклюжее. Ободок вокруг глаз темновато-серый. Ну и ещё пара-тройка признаков, по которым можно отличить даму от кавалера…

– Да-да, я знаю… – рассеянно отозвалась, слушая дядьку краем уха и попутно соображая, откуда мне это известно. Про клюв, про морщинки вокруг глаз…

А консультант-продавец уже заливался соловьем, расписывая товар с самых лучших сторон, не обращая внимания на мой глубоко-задумчивый вид.

– …Такие птички у нас долго не задерживаются. А эта барышня, ко всему прочему, уже знает несколько слов и предложений… Ну что, девушка, надумали?

Я сморгнула и недоуменно уставилась на мужчину. И одна только мысль упрямо, назойливо долбилась в мою черепушку: купи!

Зачем? Надо!!!

– А вы можете её придержать до вечера? – спросила больная на всю голову Векшина.

Антон пожал плечами: почему нет?

Чувствуя себя более чем странно, ровно в девятнадцать ноль-ноль я выходила из торгового центра «счастливой» обладательницей большой клетки, в которой сидела немного встревоженная попугаиха по кличке Аша.

«Что я маме скажу?» – сознание периодически начинало метаться в панике от предстоящего объяснения с родительницей.

Разместив покупку на заднем сиденье автомобиля, села за руль и вновь задумалась над своим поведением. Что со мной происходит? Откуда эти нелепые, а порой пугающие своей сумбурностью и необдуманностью действия, желания?

– Бр-риц-ца будеш-шь? – Раздалось вопросительно-нежное в тишине салона.

От неожиданности подпрыгнула в кресле и рассмеялась.

– Хо-хо, Перри оценит!

Смех резко оборвался, а я замерла нелепым изваянием с широко открытыми глазами и ртом. Кто такой Перри? Откуда взяла это имя? Прозвище? Ник?

За последние полгода подсознание все чаще стало мне подкидывать такие вот сюрпризы и загадки. Были и сны. Странные, цветные, занимательные. Но они начались много раньше…

В тот обычный, совершенно непримечательный вечер я первый раз в жизни без особой причины потеряла сознание во время… кормления виртуальных рыбок! Тогда аквариум очень даже реалистично поплыл перед глазами. «Коротнуло» в голове резко, словно вспышка, больно, до ярких звездочек и… все. Очнулась, уткнувшись лбом в клавиатуру. В носу почему-то стоял запах жженого сахара и металла. Слабость во всем теле, пальцы дрожат. Испугалась, конечно, не на шутку. Только открыла рот позвать родительницу, как раздалась трель дверного звонка. Поздний визитер вдобавок к общему нездоровому состоянию добавил приступ раздражения и неприязни. Я помню, как прикрыла веки, усмиряя душевный дискомфорт, и вдруг явственно осознала, что этот приход старого друга матери принесет в наш дом большие неприятности. Огромные! Непоправимые! От накатившего ужаса сделалось еще хуже. Ни себе, ни матери так и не смогла потом объяснить, откуда взялась эта твердая уверенность в крахе семьи. Подслушанный тихий разговор на кухне только утвердил меня в этой уверенности. Отринув всякий пиетет к человеку, глубоко и давно мною втайне презираемому, бросилась к родительнице с твердым намерением убедить, уговорить, вымолить – а если придется, то и выплакать, дабы не совершила поступка, к которому её склонял господин Ширяев, – взять большой кредит на открытие кафе. Совместный бизнес, как и совместное проживание были темой вечернего визита.

Дальше помню смутно. Что говорила, какие доводы приводила. Все было за гранью моего восприятия. Будто и не со мной вовсе. Очнулась уже в прихожей. Мама, оглушенная взрывом негодования Сергея, чередующего возмущения с оскорблениями в наш адрес, стояла посреди коридора и с холодным равнодушием смотрела на дорогие ботинки гостя и грязные следы от подошв, оставленные на светлом ламинате.

Она долго потом переживала потерю «друга». Чувствовала ли я свою вину? Нисколько! Единственное, что меня смущало да и по сей день смущает – это молчаливый испытывающий взгляд родного человека, в котором читался вопрос: «Ты что-то знаешь, дочь? Что ты скрываешь?» С огромным трудом мне удавалось оставаться невозмутимой, не сорваться на откровения, в которых Ширяев выглядел еще более отвратительным перед ней. Встречаться с матерью и скрывать от неё связи с другими женщинами – это ли не подлость? Откуда знаю? Пф-ф, город маленький! Одна только Алина Векшина пребывала в блаженном неведении.

Но время шло, и об этом случае в нашей квартире больше не заговаривали. Вымели все неприятные воспоминания из дома, словно мусор. Но главное, мы стали близки, как никогда до этого. Мать и дочь. Две подруги – не разлей вода. Две сообщницы. Две единомышленницы.

Неприятные воспоминания двухгодичной давности нет-нет да и всплывали в памяти непрошеными гостями. И как бы я ни хотела откреститься от них, должна была признать: произошедший со мной в тот вечер необъяснимый пугающий случай и стал началом ночных грез, которых не спугнули ни успокоительные таблетки, ни каторжный труд на поприще знаний и во славу красного диплома, ни томография мозга. Увы, пришлось поддаться уговорам матушки, дабы та убедилась, что дочь её находится в полном здравии и ясном уме.

Проснувшись, я до мельчайших подробностей помнила все, что приснилось. Эти видения преследовали меня и мучили порой своей сумбурностью и непоследовательностью. Первые, еще не яркие, расплывчатые, я рассказывала маме, на что она скептически хмыкала и отмахивалась, объясняя это причудами уставшего мозга.

Случалось это редко, но оттого каждый был будто сюжетом фэнтезийного романа или повести, в котором я проживала один день своей вымышленной жизни, навеянной Морфеем.

– А ты их записывай, – посоветовала как-то родительница, посмеиваясь, – может, и правду говорят, что все самое гениальное приходит к людям во сне. Глядишь, получится бестселлер. Прославишься.

И я записывала. За два года мой мозг выдал невероятных по своей сути историй на целый киносценарий сказки. С ведьмами, летающими шарами-мышами, злыми колдунами… и да, говорящим наглым попугаем жако. Вот откуда, по всей видимости, всплыло это странное имя Перри.

Но если еще несколько месяцев назад мои «путешествия» в неведомый мир случались раз в неделю, а то и в две, то в последнее время это происходило с пугающей частотой. За редким исключением ночь пролетала, не показав мне очередную серию «киноленты» о жизни и приключениях девицы в магической стране, волею судьбы заброшенной туда из другого мира. Было такое, что утром бросалась к компьютеру, штудируя бесчисленные сонники в попытке расшифровать хотя бы что-то из увиденного. Такой глупости начиталась – глаза на лоб лезли. Если следовать толкованиям «специалистов», быть мне нищей, но жить в вечной праздности со смертельно больными родственниками, весело проводя при этом время и тоннами получая подарки. От них же.

Чушь несусветная! Изыскания прекратила, но с каждым новым днем во мне вдруг стало нарастать необъяснимое чувство тревоги. Источник душевого беспокойства был неизвестен. Это пугало и мешало наслаждаться размеренной жизнью. Даже когда строила планы на будущее, меня будто кто-то неведомый безапелляционно одергивал, путая мысли и обрывая на полуслове.

Самое странное со мной начало происходить не далее как месяц назад. Я ловила себя на том, что в каждом встречном высоком молодом мужчине искала схожие черты с неким шикарным аристократом из сна. Он нравился мне безумно. Своей харизмой, темной густой шевелюрой и легкой насмешкой на красивом лице. Понимала, что глупо влюбляться в того, кого не существует, создавать себе идеал, но ничего не могла с собой поделать. Все больше и больше меня затягивало в сети влечение к кареглазой иллюзии. О нем писала с особым трепетом, а после, умирая от стыда, роняла голову на руки, костеря себя – дуру редкостную, сентиментальную – на чем свет стоит. Чай не девчонка сопливая уже, сохнуть по сказочным принцам! А вот поди ж ты, туда же. И смешно, и печально.

В каждой седовласой старушке ожидала распознать ведьму-знахарку, порой приводя пенсионерок в недоумение своим въедливым сканирующим взором.

Подсматривала за компаниями парней, выискивая среди них знакомый лукавый прищур некоего симпатичного смешливого джентльмена.

А вечерами, с трудом приводя свои чувства в относительный порядок, склонялась к мысли, кроме шуток, посетить психиатра.

Как с такими «тараканами» в голове я умудрилась защитить диплом, одному богу известно.

– Аш-ша – деф-фачка, – вновь картаво прошелестела пернатая дама с заднего сиденья, заставив меня улыбнуться.

– Хорошая девочка, – согласилась я с ней.

– Ты мой холёс-сий… Иди, пацалую.

Я, не сдержавшись, взорвалась хохотом, здорово напугав серую говорунью.

– Поехали, дефачка, буду тебя с мамой знакомить. – Все еще посмеиваясь, провернула ключ зажигания. – Авось обойдется, и нас не выгонят на улицу после твоего «иди, пацалую»!

Прошла неделя. Птица осваивалась, привыкала к новым хозяевам и по утрам и вечерам орала страшным голосом. Мама хваталась за сердце, а я за яблоко – единственный способ заткнуть нового жильца надолго.

– Дочь, как прошел день?

– Нормально. – Пожала плечами на вопрос родительницы и устроилась за кухонным столом, наблюдая за её руками, помешивающими разогреваемый ужин. – Все приветливы и милы. Охранник строил глазки, несмотря на то что лысый и женатый. Кассирша хвасталась новыми сережками «с брульянтами». Администратор докопалась до какой-то мелочи. Ничего страшного – рабочий процесс, – сказала и загляделась на неё: тонкий стан в коротком домашнем платье, опрятные красивые волосы цвета золотистого шампанского, ноги… Со спины и не подумаешь, что перед тобой женщина, чей возраст перевалил за сорок.

– Мам… у тебя никогда не было такого чувства, что вот-вот произойдет что-то такое… не знаю даже, как объяснить… глобальное. Подсознательное ожидание какого-то большого события, перемен.

– Опять сон видела? – Проницательная собеседница, стоя у плиты, обернулась через плечо. Во взгляде мелькнула обеспокоенность.

Уныло кивнула в ответ.

– Трагичный и безнадежный.

– Расскажешь?

Просьба удивила – давно меня не просили о таком. Собралась с мыслями и не торопясь начала свое повествование.

– Предмет моих мечтаний умирает, и никто ничего не может сделать. Я в полном отчаянии и в последней надежде вроде как прошу о помощи… какой-то артефакт. Знаешь, только сейчас вдруг вспомнила, что эта вещичка была со мной во всех снах. Странно…

– Ну и как? Помог?

– Помог. А вот потом… Счастье омрачилось какой-то страшной трагедией. Я хорошо помню лицо мужчины: в глазах боль и невыносимая мука, рот в беззвучном крике и протянутые ко мне руки. Жуть. Проснулась – сердце колотится, на щеках слезы. И чувство… Оно такое острое, что становится не по себе. Будто меня вырвали из собственного сна, как из реальности, насильно, и я должна быть не здесь, а там, с ним. Будто моя жизнь, настоящая жизнь, не в этом мире, а в том.

– Дочь… – Алина Векшина села за стол напротив меня.

О, опять этот взгляд!

– Я знаю все, что ты сейчас скажешь, – перебила её, опережая отповедь, как вредно и опасно для молодого неокрепшего мозга прислушиваться к сомнительным чувствам, навеянным фантазиями взбудораженного событиями дня, и идти у них на поводу. – Все понимаю, но это сильней меня. Я не могу это прекратить. Не знаю как.

– Я очень надеюсь, что это скоро само пройдет, – вздохнув, сказала женщина, поднимаясь и ставя точку в этом неприятном для неё разговоре. – Ложись сегодня пораньше и будильник поставь. Завтрака не будет.

– Как это? – Вскинулась возмущенно.

– А вот так! Я в отпуске. Буду бессовестно дрыхнуть до обеда, – припечатала матушка.

Будильник не прозвенел, машина не завелась, маршрутка не ехала, а ползла – день начался погано! Я опаздывала, катастрофически опаздывала!

Широкая аллея через парк. Встречные граждане, такие же служаки и трудяги, бодро шагали с вдохновенными лицами, будто неся самих себя бесценных на производственные подвиги. Мягкие мокасины заботливо «обнимали» ступню, позволяя чувствовать комфорт и уверенность в беге. Мимо на скорости пронёсся велосипедист в бандане. Проводила его завистливым взглядом и поднажала на своих двоих.

Обогнав двух оживленно беседующих женщин и толстяка с портфелем, не снижая скорости свернула на боковую дорожку с выходом на улицу, застроенную офисными зданиями. Взгляд зацепился за пожилого мужчину в плаще. Он брел никуда не спеша и заложив руки за спину по направлению к скамейке. Бросилась в глаза его элегантная, из светлого фетра шляпа трилби на седой голове.

«Сейчас оступится и начнет падать…» – пронзила внезапная мысль, застав меня врасплох.

И тут старика действительно как-то странно повело в сторону. Неловко взмахнув рукой, он попытался переступить ногами для лучшей устойчивости, но только еще сильнее пошатнулся и, окончательно потеряв равновесие, стал заваливаться набок.

Замерла на миг в изумлении. Я что, это предугадала?

Подоспела вовремя, чтобы подхватить его под локоть, подставив плечо.

– Тихо, тихо, дедушка, сейчас дойдем, сядем. Голова закружилась? Сейчас, сейчас…

Продвигаясь маленькими шажочками, достигли лавочки. Дед, успев крепко ухватить меня за запястье, осторожно опустился на парковую скамейку и откинулся на реечную спинку.

– Спасибо, внучка, – с теплом в голосе сказал он, не торопясь отпускать мою руку.

– Может, «скорую»? – Присев рядом, заглянула в лицо мужчине.