сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)
Я кормила моего мальчика. Он кряхтел, сопел, причмокивал, кривил рожицу и был самым красивым на свете. Хотя, что в нем было красивого? Нет красивый, вот ротик с губками, алыми, четко очерченный. Носик как пуговка, глазки закрыты. Почему он не открывает глазки? Откроет, куда денется! Потому что ему всего час от роду. Господи сколько детей ты держала на руках? Сотни? Тысячи? Чем этот лучше? Почему именно он самый красивый, даже с закрытыми глазками? Да потому что мой и его. Как я скучала по нему, кто бы только знал! Как тосковала, думала, что придет, обнимет, скажет что-нибудь ласковое. Пусть даже глупость какую, назовет котенком, милой, родной, поцелует и я растаю и буду думать, что я самая-самая. Поверю, вознесусь и буду парить в своих мечтах. Но не придет и не скажет… Мне уже донесли, что он встречается с Верой Николаевной. Он — мой самый лучший мужчина, он отец моего ребенка. Надо дать ему имя, моему крохотному мальчику. Я назову его Александром в честь папы. Фамилию дам свою, а чью? Великого Корецкого? Нет, мы не нужны ему. Я почему-то задумалась о Любе. А нужна ли она ему? Или это вынужденная мера? Просто растит ребенка потому, что нет матери, а ребенок его. Любит ли он ее по настоящему? Вроде любит, но не так как меня любил мой папа. Нет в его отношении к дочери той заботы, беспокойства, ответственности. Нет, ответственность, пожалуй есть. Вон не жалеет никаких средств на ее обучение. Да на нее жалеть грех. Гениальная девочка, обладающая потрясающей способностью помнить все. Интересно это врожденная способность. Или ее развивали? Если врожденная, может и моему мальчику достанется? Вот меня и понесло. Я уже хочу видеть в нем гения. Да хочу, самого здорового, спортивного гения и чтобы папа им гордился. На глаза навернулись слезы. Почему я не сказала Александру Валерьевичу, что я беременна от него. Почему не дала ему шанса встретиться со мной, поговорить, как нормальным людям? Что остановило меня? Страх быть отвергнутой? Но я сама отвергла его, или так легче? Может правильней гордиться тем, что отношения разорвала я, а не он. Вроде как лицо сохранила, вышла с гордо поднятой головой. Только вот все равно одна. ОДНА! На всем белом свете. МАТЬ-ОДИНОЧКА! Это при живом то отце. Зря! Надо было поговорить. А он тоже хорош, не мог что ли найти меня? Или не хотел? Конечно, меня можно и на Веру Николаевну заменить. Вот уснул мой зайчик, мой Сашенька. В дверь палаты постучали и она открылась, на пороге стоял второй бабник в нашей клинике -Сашка Борисов.
— Поздравляю, Екатерина Семеновна, посмотреть можно?
— Заходи, что новорожденных не видел?
— Да нет, просто Ваш, родной вроде, — смущенно произнес он, — я вот ему подарок принес.
Сашка протянул мне медведя. Чудного набитого какими-то мелкими шариками, но все равно мягкого и очаровательного. Я расплакалась. Его забота и внимание были самым лучшим подарком. Парень учился, работал на две ставки мед братом, но уже несмотря на молодость мог заткнуть за пояс ни одного дипломированного врача.
— Спасибо Саша.
— Да не плачьте, вон сын у Вас какой. Я тоже хотел бы сына, вот встану на ноги и обязательно рожу и не одного. А мишка он полезный, он развивает тактильную чувствительность.
— Сашка, Сашка! Ты встань на ноги сначала, а то уже о детях размечтался, да найди жену приличную. Я у тебя пока ни одной нормальной кандидатуры не видела.
— А я не стремился. Я пока так, без планов на будущее. Мне мое будущее еще творить и творить. Ладно, побегу, а то опоздаю на занятия.
Он ушел, я встала с постели, положила сыночку в кроватку, поцеловала от избытка чувств медвежонка и пошла умываться. Скоро обход. Сначала планерка и он узнает, что я родила. Придет? Или не придет? Вот в чем вопрос. Все равно назову сына Сашей, уже назвала. Всем скажу в честь Сашки Борисова, который первый с подарком пришел.
Ну вот уже восемь часов, началась общая планерка. Я еще раз покормила сына и посмотрела на себя в зеркало. Вид не очень. Я подкрасила ресницы и подвела глаза. Во-первых я лежу в своем отделении и мои подчиненные не должны меня видеть без макияжа. Надо держать марку. Ага, они меня вчера видели во время родов, не самый лучший ракурс, я бы сказала. Я понимаю, что проблема в другом. Крашусь я для него, чтобы понравиться, чтобы любил как раньше. Дурра!!! Больше у меня на себя эмоций нет.
— Екатерина Семеновна, Вы как? — Заходит мой палатный врач.
— Все хорошо.Спасибо. Ирина Максимовна.
— Вот Вы молодец, родить в Вашем возрасте без разрывов.
— Спасибо, видимо я очень хорошо знаю как это делается. У меня все в порядке, если так пойдет, то можете меня завтра выписать. Ну и если педиатр разрешит.
— Конечно, Екатерина Семеновна.
Его голос я услышала сразу. Он шел по коридору и говорил со старшим врачом отдела, по сути моим замом.
— Александр Валерьевич. Кого вы назначите на место Екатерины Семеновны?
— Мы решим с Екатериной Семеновной. Она знает вас лучше меня, я считаюсь с ее мнением.
— А от кого она родила, вы случайно…
— Прекратите бабские сплетни, я не знаю, а вы?
Его шаги приближались и вот ручка двери повернулась и он вошел. В руках был неимоверно большой букет цветов — алые розы на длинной предлинной ножке, не меньше тридцати штук.
— Оставьте нас пожалуйста и не беспокойте, педиатр будет позже. Я вызвал Сергея Михайловича, пусть посмотрит мальца.
Всех из моей палаты сдуло ветром. Мы остались одни.
— Хорошо выглядишь, Катя. Поздравляю с сыном. Катенька, я очень рад за тебя.
— Спасибо, Александр Валерьевич, мой мальчик и правда замечательный. Сколько детей передержала на руках, но свой, это совсем другое. Хотите посмотреть?
Я не знаю почему сказала это, но очень хотелось чтобы мой мальчик почувствовал руки и внимание своего отца.
Корецкий взял на руки крошечный сверток.
— Такой теплый! Чудо то какое! — произнес он.
Мальчик корчил рожицы и сопел. От него пахло молоком и еще чем-то неповторимым, так пахнут только новорожденные дети. Он внимательно вглядывался в крошечное личико, задумался на какое-то время, не отрывая взгляд от малыша. А мой сынок открыл глазки и смотрел на своего папу, во всяком случае мне так казалось. Как мне хотелось чтобы он понял, чтобы порадовался со мной рождению своего сына. Я надеялась, что единственного сына. Хотя кто его знает, может и не единственного, но его. Корецкий перевел взгляд с мальчика на меня, посмотрел внимательно в глаза, как будто пытался заглянуть дальше в душу.
— Как ты назвала его Катя?
— Александром. Простите меня.
— Так он мой? Скажи правду. — в голосе была надежда.
— Да. Я всегда была верна Вам. А Вы?
— Прости Катя, я думал, что ты вышла замуж.
— Я сама виновата. Я боялась, что Вы не захотите его. Я пыталась сохранить его любой ценой. Можно он будет Александр Александрович Замятин?
— Я хочу быть его отцом. Может быть, мы дадим ему мою фамилию?
— Вы можете быть его отцом, но с моей фамилией ему будет спокойней.
Он обнял меня вместе с ребенком. Я снова расплакалась. Вот надо же за каких-то девять месяцев стать такой сентиментальной дуррой и плаксой, аж самой противно. Была то почти кремень.
— Катя, подумай, давай зарегистрируем брак и он будет законным ребенком с отцом и матерью.
— Не хорошо это. Александр Валерьевич, Люба только уехала, получается мы ее за порог, а сами счастливы.
— Она поймет, она любит тебя, Катя.
— Нет, не сейчас. И так я и подумать не могла, что Вы признаете его, что захотите, что посчитаете сыном.
— Я что нелюдь какой? Катя, Катя, как я переживал, как страдал без тебя. Если бы ты только знала, девочка, через что ты меня заставила пройти! Я ведь, как тебя никого никогда не любил. Ты мой подарок от Бога на старости лет! Счастье мое! А теперь и Сашенька. Давай я вас к себе заберу.
— Нет, мне дома мама поможет, а Вы можете со мной в одной комнате, поместитесь ведь.
— Как скажешь. Поверить не могу, у меня есть семья.
— И я не могу поверить, но уж больно хорошо.
— Дальше будет лучше, правда, малец? — он подмигнул нашему сыну.
========== Часть 16 ==========
Снова на работу.
Вот снова дежурство. Хорошо, что сегодня тихо. Никого пока не привезли и никто пока не рожает. Я могу немного прийти в себя. Сегодня мой второй рабочий день после выхода на работу. И как назло оказалось, что дежурить не кому. Тот кто должен был взял больничный, а та которая меня заменяла очень быстро сложила полномочия и.о. и оставила мне разгребать все завалы. А работу в отделениях она завалила так, что я вчера вернулась домой около одиннадцати вечера, еле передвигая ноги. У меня не было сил даже взять на руки сына. Я попросила Александра Валерьевича положить моего мальчика рядом со мной на кровать и почувствовав его тепло тут же уплыла в сон. Я не слышала как он плакал ночью и утром вскочила от того, что он не плакал. Оказалось, что Александр Валерьевич унес его в другую комнату. Ночью сам грел кашу и кормил мальчика, сам подмывал его. Вот такие дела. Утром он подробно расспросил меня о работе, о делах в отделениях и мрачнел по мере моего рассказа все больше и больше. Когда я закончила он смотрел исподлобья, сжав губы и потом произнес:
— Я ее уволю. Терпеть не могу когда играют на моем доверии.
С самого раннего утра нас ждал обход и разгон директора. И бушевал он не на шутку. Выговоры получили все, и все подумали, что я на нее настучала. Коллектив раскололся на два лагеря: Ее и мой. Но дежурить отказались все. У каждого нашлась очень уважительная причина. У всех, кроме меня. Все врачи только сочувственно пожали плечами, когда я сказала, что дежурить буду сама, а четырехмесячный сын дома уважительной причиной не дежурить явно не является. Вот теперь работаю. Мысли, правда, дома. Как они справятся с малышом? Нет с малышом они справятся, а вот друг с другом? Забыла сказать, но мы теперь живем все вместе. Александр Валерьевич каким-то только ему ведомым способом обменял мамину однокомнатную квартиру на ту которую мы снимали на Гоголевском бульваре. Оформил он ее на меня, взяв с меня обещание, что даже если у меня будет другая семья и другие дети квартира останется только Сашеньке. Естественно, ни о какой другой семье речь не шла. Но обещание пришлось дать. Мама с моим любимым мужчиной ладить вовсе не собиралась. А теперь они жили на одной территории и пытались поделить нашего общего всеми обожаемого мальчика. Они даже устроили соревнование, кто больше любит Сашеньку. Это вылилось в покупку игрушек, на сейчас и на вырост. Причем все кончилось тем, что для приобретенных вещей пришлось покупать отдельный шкаф, а потом мои нервы не выдержали и я просто волевым решением запретила покупать игрушки моему сыну. Напомнив, что сын он мой и я решу что ему нужно и в каком количестве. Может быть они услышали мой тонкий голос, а может у мамы кончилась пенсия, но покупать игрушки они перестали.
Особенно маму взбесила информация, что у Александра Валерьевича есть собственная квартира, аж с десятью жилыми комнатами. И что он вовсе не собирается показывать ее маме и пускать туда жить нас с Сашенькой тоже не собирается. Я то понимала, что есть Люба, что рано или поздно она вернется домой, что у нее будет своя семья, и естественно та квартира будет ее. Но мама считала, что наш сын не идет ни в какое сравнение с его дочерью, тем более, что живет она за границей и мама ее в глаза никогда не видела. Вот такие мелочи осложняли мою счастливую жизнь в кругу семьи. А когда Александр Валерьевич призвал меня выйти на работу, как только Сашеньке исполнилось четыре месяца, мама устроила самый настоящий скандал, но тут она столкнулась с сопротивлением не престарелого зятя, как она его называла, а с главой ведущей московской клиники и Академиком в одном лице. Кто победил говорить не стоит. Самое смешное, что все привело к дежурству на вторые сутки работы. А этим уже были не довольны, ни мама, ни Мой мужчина.
Вот с такими мыслями я спустилась в приемный покой. В ординаторской сидел хирург — Сева Никитин.
— Катя? — он искренне удивился увидев меня в пижаме и халате после окончания рабочего дня. — да никак дежуришь?
— В точку Сева.
— А сын?
— С мамой и мужем. Он у меня искусственник, ест каши. Они справятся.
— Ну ладно. Все удивились, что ты вышла, а ты раз, и на всю катушку работать решила.
— Увы и ах! Бардак у меня в подразделении.
— У тебя и должен быть бардак. Это у нас резаные, а у тебя трахнутые!
— Не смешно. Кто с нами сегодня из младшего персонала?
— Всеми любимый Борисов, но он задерживается. И местная дурочка Наташка, девятнадцати лет с кривыми руками, растущими из одного места, откуда и ноги. Но ничего, Борисов, если конечно соизволит поработать, за двоих справится. Я уже думал помру с тоски на дежурстве, но ты скрасишь мое существование.
— Да, Сева, придется скрашивать твое существование, хотя предпочла бы быть дома.
Часов до девяти было относительно тихо. Так самообращения, мелкие консультации. Больше болтали, вспоминали курьезные случаи и откровенно ржали. Сева был вообще не промах поржать. Сашка Борисов разрывался между нами — врачами и дурочкой Наташкой. Нас он слушал открыв рот, а вот его она, и не просто слушала, а заискивающе заглядывала ему в глаза, угощала печеньем и готова была на все, что бы он ей не предложил. За этим цирком периодически ходил наблюдать Сева, потом в подробностях, со своими комментариями мне докладывал. В общем вечер удался.
В девять привезли мужика лет тридцати, без сознания и признаков жизни. Сева пошел работать, я от нечего делать с ним. Мужик оказался боксером в коме. Упал он с крыши пятиэтажного дома. Что он там делал врач скорой не сказал, видимо, не знал и не догадывался, но человек пять видели падение. Они скорую и вызвали. Когда его грузили он был без признаков жизни, ну кроме дыхания и сердцебиения. С ними все было в порядке. Сева ему помял живот, потом с пристрастием надавил на грудную клетку, тот не шелохнулся.
— Доктор, Вы же ему ребра сломаете, — возмутился врач скорой.
— Ему? — спросил Сева, — он упал с высоты пятиэтажного дома и Вы знаете, молодой человек, что с ним?
— Он умер? Мы не довезли? — ужаснулся молоденький врач со скорой.
— Спит он, молодой человек. Кома у него алкогольная. Ты что пацан, запах не чувствуешь?
Я пошла пить чай дальше, а Сева с Сашкой свозили боксера на рентген. Просветили его полностью и не обнаружив ни одной серьезной травмы оставили спать в палате. Время было одиннадцатый час. Сашка отпросился погулять с Наташкой по территории. Сева естественно их отпустил. Прошло минут сорок.
— Кать, Борисов вернулся?
— Нет, а что?
— Да этому боксеру лазикс бы вколоть, вдруг там внутреннее кровотечение, а он дрыхнет.
— Хочешь, чтобы я?
— Ну будь человеком.
Я набрала шприц и вошла в палату. Укол я сделать успела в предплечье. И тут он проснулся, вернее, не открывая глаз схватил меня за руку. Я даже вскрикнула и подумала, что останутся синяки. Пациент вскочил с койки и прижал меня к стене. Шевельнуться я не могла.
— Ух ты, какая ты красивая…- многозначительно произнес он, — будем знакомы — Дима, а ты кто?
— Екатерина Семеновна, — выдавила я из себя.
— Катя…- он как бы пробовал мое имя на вкус. Я дрожала всем телом и душой. А Сева наверняка спал.- Катя, давай поговорим о нашей будущей совместной жизни. — не отпуская хватки, продолжил он.
Вырубил моего боксера мощный удар в голову. Это Сашка Борисов вернулся с прогулки и увидел все это безобразие. На шум выскочил Сева и завязалась драка. Боксер Дима был хорошим профессионалом, и побеждал в основном он. Но лазикс начал действовать и два медика смогли скрутить одного боксера, упавшего с крыши. Дальше его привязали к кровати и поставили систему для восстановления мозгов. У Севы от удара лопнула кожа на скуле, и мне пришлось наложить ему пару швов. Сашка Борисов отделался синяками и порванным халатом, который я зашивала в следующие пол часа. Дура Наташка оправдала свое звание и всхлипывала на посту. Так ей было жалко Сашку Борисова, который отказался целоваться с разбитой губой.
Мы вызвали наряд милиции и отправили к ним нашего любвеобильного самоубийцу-боксера.
Но на этом наши ночные приключения не закончились. Если везет в первое дежурство после отпуска, то везет по полной.
Около трех привезли женщину с пулевым ранением в живот. Проблема состояла в том, что она была на седьмом месяце беременности. Никаких данных о ней не было. Я сделала УЗИ — ребенок жив, сердцебиение ускоренное, но все же. И Сева как на зло на аппендектомии. Заставила дуру Наташку по отделениям звонить, а сама уже моюсь, анестезиолог наркоз дает. В общем начала я оперировать без хирурга с любимым Сашкой Борисовым в ассистентах. Хорошо хоть у парня руки растут откуда надо и голова на плечах. С крючками и отсосом он справлялся, а я зашилась в кишках. Страшно, аж жуть. Я все вспомнила и военно-полевую хирургию тоже. Правда только в теории, но хоть что-то. Вспомнила рассказы отца — военного медика и только по тому и не потеряла самообладание. Матку я ушила быстро, и думаю, мне бы пулю найти, кишечник подлатать и можно делать кесарево. Со страха молюсь Богу. Вот как умею, так и молюсь. Где-то минут через сорок, пятьдесят приходит Сева, глаза светятся от счастья. Борисова он потеснил, инициативу в руки взял. А я не жадная, я отдала, а он говорит.
— Катенька, как ты дежурство украшаешь, если бы только знала!
Ему смешно, а я уже чуть не плачу. Но мы справились и живую мамашу в одну реанимацию отправили, а живого ребенка в другую. И наступило утро, мы с Севой сели писать отчет по дежурству и запивать его крепким кофе. Мысли мои были дома. Я же им с вечера ни разу не позвонила. Как там мой Сашенька? И как мой мужчина один с ним справился, не думаю, что он маму на помощь призвал. Позвонить сейчас, что ли? Додумать мне не дала вновь прибывшая скорая. Привезли боксера из милиции с черепно-мозговой травмой. Сева сделал рентген и диагностировал эпидуральную гематому. Дальше его отдали нейрохирургам (бедолаге не удалось избежать трепонации черепа), а мы с Севой пошли на планерку.
Первое, что я увидела войдя в зал, это испепеляющий взгляд директора клиники. Очень захотелось самой встать в угол и попросить прощения.
По мере Севиного красочного доклада выражение лица моего мужчины менялось. Серые глаза смеялись, хотя он пытался сохранить серьезность.
Следующие полтора часа я отчитывалась у него в кабинете, при закрытых дверях.
Далее все мои коллеги ходили смотреть на спасенных нами мать с ребенком. Авторитет был восстановлен. Бардак в отделениях ликвидирован. Я отработала весь день, правда без операций.
