сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)
Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
========== Часть 1 ==========
С Танькой Луневой мы познакомились через два месяца после переезда моей семьи в Москву. Отец —полковник медицинской службы получил повышение и перевод в штаб. Вот мы и переехали из далекой холодной Сибири. Отцу дали двушку в новостройках.
Я сидела на подоконнике и смотрела вниз на играющих в мяч детей. На вид они были мои ровесники. Как я им завидовала! Очень хотелось поиграть вместе с ними. Но я стеснялась. Они москвичи, а я кто? Мне даже казалось, что они все сделаны из другого теста и говорят по другому. Они и правда говорили по другому с каким-то акцентом и мне казалось, что говорят они вовсе не правильно. Дома работы хватало. То мебель, то ковры, то другие атрибуты уюта. Мама крутилась на кухне, я в комнате или помогала ей. Гулять я не ходила, а все свободное время сидела глядя в окно. Среди детей был Он. Такой красивый и в очках. Он был тоненький, длинноногий и немного долговязый. С копной русых густых, вьющихся волос. Я любила наблюдать за ним. Как он ходит, как читает книжки на лавочке, как рассказывает что-то другим детям, а они слушают, аж открыв рты. Он был совсем необыкновенный…
Пришло первое сентября. Я пошла в школу. Каково же было мое удивление, когда в классе я увидела ту самую девочку, за которой уже месяц наблюдала и Его. После первого урока она сама подошла ко мне.
— Значит ты Катя?
— Да, а ты Таня.
— Мы с Глебом думали что ты калека, потому что дома сидишь. Мы же все в одном доме живем. Можешь с нами домой ходить, как я обрадовалась такому предложению. Я буду ходить домой с ней и с Ним.
Вот так мы познакомились. Таня и Глеб буквально поселились в нашей квартире. Мама моя не работала, а их родители были рады. что за детьми появился присмотр.
========== Часть 2 ==========
Выпускной.
Голубое платье из японского шелка мне сшила портниха из третьего подъезда. Ткань привез папа из Прибалтики. Причем привез несколько отрезов разного цвета. Я выбрала голубой, чуть с бирюзовым оттенком. Маме достался темно бордовый на костюм, а Таньке нежно розовый. Фасон платьев выбирали в журналах Бурда. Они только появились на руках у тех, кто ездил за границу и за дополнительные деньги, а именно за три рубля, наша портниха согласилась дать нам их посмотреть. Работа кипела, мы сдавали экзамены, а к десятому июня уже были обладательницами новых потрясающе модных платьев. Босоножки нам достала мама Татьяны. Мне серебряные, а Тане белые. Шестнадцатого июня мы в сопровождении родителей с огромными букетами роз отправились на выпускной. Наш день настал. Все — мы взрослые. Впереди вступительные экзамены в первый мед. Но кто о них думал сегодня? Праздничная церемония затянулась, правда я получила свой аттестат в числе первых. Все таки отличница, а вот Таньке пришлось ждать больше часа. Наш общий с Танькой герой и друг Глеб получал медаль и толкал благодарственную речь. Танька хлопала громче всех и кричала«Браво!», а я тихонько хихикала. потому что с Глебом мы уже были вместе и я обещала связать с ним жизнь. Вот только Таньке мы об этом еще не сообщили. Я боялась, мне казалось, что я потеряю подругу, потому что она тоже любила Глеба, только без взаимности. Для нее он был просто друг. Сегодня в новеньком черном костюмчике, белой рубашке и черной бабочке Глеб был особенно хорош. Он не отрывал от меня своих серых глаз, сидя в президиуме. А я млела, и периодически подмигивала ему из зала.
Объявили танец-вальс. Глеб взял меня за руку и вывел на середину зала. Он кружил меня в танце и я чувствовала его дыхание в такт со звуками. Его руки на моем теле обжигали. Я мечтала только чтобы музыка не кончалась. Это была сказка, я чувствовала себя птицей, я летала, я парила и я любила. Теперь я точно понимала, что любила руки моего друга, любила его дыхание, любила его самого. Я не думала ни о чем и ни о ком, только о нем, о чарующих звуках и нашем полете… Звуки стихли, но мы продолжали кружить. Затем мы остановились, он прижал меня к себе и поцеловал в губы. Прошел языком по моим зубам и проник в мой рот. Ничего не было слаще. Он держал одной рукой мою голову, а другой прижимал меня к себе, к своему возбужденному телу, а я отвечала, таяла от восторга и наслаждения и отвечала на его глубокий поцелуй. Когда мы очнулись то увидели, что так и стоим посреди зала, вокруг шушукаются наши бывшие одноклассники, учителя, родители. Глеб держа меня за талию подошел к оркестру и попросил микрофон.
— Вот мы уже взрослые. Спасибо школе что учила нас, спасибо родителям, которые воспитывали нас и спасибо моей дорогой любимой Катюше, которая согласилась быть моей женой и которую я люблю больше жизни.
Все аплодировали. Глеб поднял меня на руки и закружил. Если бы кто знал как я была счастлива тогда! Моим миром был только он. Пожениться сразу мы не могли и оба об этом прекрасно знали. Нам было еще только по семнадцать лет. Когда мы вышли на улицу подышать свежим воздухом, а Глеб покурить, к нам подлетела разъяренная Танька.
— Ну вы и мудаки.- с возмущением начала она, — вы за кого меня держите? я же ваш друг!
— Таня, примерительно произнес Глеб., — ты наша подруга и мы рассчитываем на тебя. Но люблю я ее.
— Ее? — переспросила Татьяна.
— Да, Таня, ее.
— И ты будешь с нами поступать?
— Ради нее буду, я хочу быть всегда рядом с ней. И хочу чтобы ты тоже была рядом с нами.
— Хорошо, я вас слишком обоих люблю. Поздравляю. Только не скрывайте от меня больше ничего.
Мы обещали. Вот так мой выпускной стал одним из главных дней в моей жизни.
Потом мы гуляли, встречали рассвет, строили планы на будущее и целовались с Глебом на глазах у изумленной публики.
========== Часть 3 ==========
Мысли вслух
Да! Белое платье с пышной юбкой, Фата до пола, прическа и он во фраке. Вот мечта любой советской девочки после окончания школы. А что потом? Завтраки, обеды и ужины, магазины с их длинными очередями, быт. Быт! Быт! — Болото! Ровно через год, после первого курса болото стало моим привычным состоянием. Я любила мужа. Я говорила себе это каждый божий день, я говорила себе это утром, когда звонил противный будильник и играл мелодию тонкой рябины, я говорила себе это под душем после секса, и вечером, когда мы вместе возвращались домой после занятий. Что-то изменилось? Нет не изменилось. Просто живем теперь вместе с его мамой, потому что нельзя ее оставить одну. Да и выбор у нас не велик. Либо с его мамой в ее двушке, либо с моими родителями в их двушке. Может свекровь на меня так влияла, но кайфа от проживания с ней в одной квартире я не испытывала. Утро начиналось с того, что как только мы с Глебом в своей спальне открывали глаза мы сразу видели свекровь на лоджии, общей лоджии на две комнаты. Она невинно поливала цветы и посматривала к нам в окно.
— Она не нарочно, говорил Глеб. Она ревнует. С точки зрения психологии это объяснимо. — и дальше в течение часа излагалась теория Фрейда, объясняющая неадекватное с моей точки зрения восприятие матерью сына.
В принципе Евгения Лазаревна, была очень неплохой женщиной. Она работала врачом патологом в Боткинской больнице, была на хорошем счету и единственным ее недостатком была безумная, патологическая любовь к сыну.
Еще я никак не могла разобраться в отношении к нам, то есть ко мне и Глебу, Таньки Луневой. Раньше до нашей свадьбы она была лучшим другом нам обоим. А теперь стала подкалывать и как будто завидовать. А еще она стала подмигивать Глебу и строить глазки. Я не могла определиться как относиться к такому проявлению дружбы. Но она была моей подругой, моей единственной подругой. Мы столько лет дружим, мы выросли вместе, как я могу думать о ней плохо? И я не думала, тем более что Глеб меня любил и я была счастлива. Вот окончим учебу, выйдем на работу и заведем ребенка. Я очень хотела малыша. Я понимала и чувствовала что я буду хорошей матерью и я мечтала.
Правда Евгения Лазаревна уже неоднократно намекала, что такая обуза, как ребенок ни ей ни Глебу не нужны. Я спросила Глеба хочет ли он ребенка и снова выслушала длинную лекцию о становлении молодого врача, об ответственности и своевременности желаний и поступков.
Ладно, всему свое время решила я. Ничего, подожду. Во всех семьях есть дети. Я любима и, естественно, настанет момент, когда он сам захочет, чтобы нас стало трое. Я прогнала грустные мысли и стала жить, только для моего единственного мужчины.
========== Часть 4 ==========
Папа
Позади четвертый курс, началась летняя практика. Я выбрала роддом, а Глеб просто пропадал в Московском научно-исследовательском институте психиатрии Министерства здравоохранения Российской Федерации. Глеб был перспективным студентом. Он печатал свои труды не только в институтских сборниках, но и в серьезных журналах. Его научным руководителем был сам Леон Лазаревич Рохлин. В тот период времени я жила только ради Глеба. Меня волновали только его проблемы, он возвращаясь с работы рассказывал мне все о пациентах, о том, что у него уже есть тематические больные. Шизофрения стала основной темой наших вечерних бесед, даже после секса он говорил о работе. Я восхищалась им и даже немного завидовала. Я же выбрала специальность над которой смеялся Глеб, говоря, что это и повитухи в деревнях умеют. Еще ему не нравились мои ночные дежурства. Он ревновал, правда неизвестно к кому, но ревновал сильно. Иногда, он даже оставался со мной на ночь. Помогал чем мог, проводил сеансы психотерапии в предродовой палате. Его называли чокнутым, но любили. Вот так дни шли за днями книги, работа, роды. Вчера впервые взяли на кесарево, я крючки держала. Радости не было границ. Я прожужжала все уши Глебу, про эту операцию. Он улыбался, а потом целовал меня. Танька Лунева как и Глеб выбрала психиатрию. В НИИ она не попала и проходила практику в Кащенке. Мы с ней все так же дружили, все также общались и гуляли по вечерней Москве. Только ночи мы с Глебом проводили вдвоем.
Сегодня мое дежурство и Глеб, естественно при мне.
— Глеб, -позвала его медсестра из предродовой, — тут твоя помощь требуется. Истерика у девушки.
— Иду, — ответил он ей, — ты со мной? Или как?
— С тобой.
Как мне нравилось слушать его беседы с пациентами. Он спокойный солидный, рассудительный и убедительный. Мы вошли в палату.
Она сидела на кровати с огромным выпирающим животом и растрепанными длинными каштановыми волосами. Она подвывала и раскачивалась в такт своему подвыванию. Кисти рук перебинтованы, с яркими пятнами алой проступающей сквозь бинт крови. К нам подошел Владимир Иванович, мой наставник.
— Хорошо, что ты сегодня с нами, Глеб. Тут девушка по твоей части. Мы вызвали специалиста, но пока доедет… Вот такие дела. Суицидница, а причину не говорит, да и вообще не говорит. Воды отошли пару часов назад, судя по осмотру роды первые. Нашли ее в гостинице, горничная говорит, что с ней был мужчина. Может отец, может еще кто, но он ушел, а она осталась. Он на рецепшине сообщил, что номер свободен. Горничная зашла, а она в ванной вены режет. Вот скорую вызвали.
Глеб как всегда оказался на высоте, он разговорил девушку и все у нее выяснил, когда я заглянула в предродовую та уже рыдала у Глеба на груди, а он гладил ее каштановые волосы и успокаивал. Меня почему-то на ее роды не пустили, а вот мой муж будущий психиатр не отходил от нее не на минуту. Честно, я ничего тогда не понимала. Поняла позже, когда увидела моего отца в приемном покое. Он — мой родитель разговаривал с Владимиром Ивановичем, бурно жестикулировал и выглядел смущенным и расстроенным одновременно.
Не знаю почему, я спряталась за угол и стала подслушивать.
— Семен, она в тяжелом состоянии, я не знаю, что там у вас с ней произошло, но она резала вены. О Чем ты думал? Она совсем девочка?
— Черт попутал, знаешь, бывает.
— Хорошо, у нас начинающий психиатр оказался, он тут за женой следит. Смешной, право. Та кроме него вообще мужчин не видит, а он следит, ревнивый такой. Кстати. жена его Замятина, как и ты.
— Катя?
— Катя. Чудная девочка, способная, перспективная.
— Подожди, Вова, она здесь?
— Ну, да. Только муж ее на роды этой твоей не пустил. Видно, она ему все рассказала. Так что ты делать собираешься?
— Не знаю. Честно не знаю. У меня летит все — карьера, семья. Хотя, какая у нас уже семья? Пока Катя росла, была семья, а как ушла к мужу так все. Мы всю жизнь вместе и врозь, понимаешь? Для меня Тая глотком воздуха была. А как забеременела стала требовать… Не разобрался я еще. Слушай, ты меня к Тае проведи, я на сына посмотрю, а потом уйду, чтобы Катерина не заметила.
И тут я решила, что настал мой выход, и вышла, очень мало размышляя о последствиях.
— Здравствуй, папа. — произнесла я, стараясь не смотреть на родителя.
— Здравствуй, дочь. Ты в курсе?
— Да. Поздравляю с сыном. Как назовешь? За что ты с ней так, папа. Она была такая, такая…
Я не выдержала и разрыдалась. Отец обнял меня, а я как в детстве прижималась к нему и вытирала нос о рубашку.
Дальше был развод родителей и размен квартиры. Так моя мама переселилась в однушку. А у меня внутри что-то сломалось и уже не подлежало восстановлению. Я любила отца, безумно любила и верила ему. Я понимала умом, что моя мать не подарок, что может и счастлив с ней он никогда не был, но она моя мать, а он отец. И правильно совсем не так, как случилось.
Мы встречались с отцом, разговаривали, он рассказывал о сыне, я даже ходила к нему в гости пару раз. А потом его Тая сказала, что мне не место в их жизни. Прошлое есть прошлое, и я тоже прошлое, а ей неприятно обо мне вспоминать, не при тех обстоятельствах я с ней встретилась.
После отец сам приходил к нам с Глебом, потом реже, затем еще реже и через два года перестал приходить совсем.
========== Часть 5 ==========
Под конец дежурства поступила сложная роженица. Я не смогла уйти и оставить ее. Час назад она наконец родила. Все, могу быть свободна. Я присела в раздевалке, сейчас в душ, освобожусь от халата и пижамы, соберусь и пойду домой.
А дома опять дела, надо постирать, а машинка сломалась. Починить некому, вот Евгения Лазаревна и отказывается стирать. И в результате стираю я и наши с Глебом и ее вещи. Ну не Глебу же это делать. Хорошо еще, что простыни и пододеяльники можно оттоптать в ванне. Хоть не руками. Это то что носим приходится руками стирать. Особенно тяжело с рубашками Глеба. Он любит только белые рубашки, и вот я сначала стираю, потом крахмалю. Он же должен выглядеть. Он серьезный врач, и не ходит по стационару в пижаме. Это я вся неизвестно в чем, и пижамы раза по три за дежурство меняю. Я вообще последнее время стала замечать, что отдыхаю на работе, а не дома. При том что я каждый божий день оперирую и не раз и роды принимаю, и обходы делаю, и смотрю, и консультирую. Так когда же я отдыхаю? А вот когда истории пишу или пью чай в ординаторской, тогда и отдыхаю. Как-то оно все не путем идет. Не пойму почему. Вот недавно видела Таньку Луневу, так она все на одиночество жалуется, что обед подать некому, никто не приласкает. А меня кто приласкает? Свекровь? Так она приласкает! Все не так, все что делаю все не так. Тряпку не так выжимаю, пол не так мою, посуду само собой не так, готовлю не вкусно и по быстрому, а надо что бы и первое, и второе, и третье, и испечь бы чего не мешало. И за мужем я плохо ухаживаю. И если я так и буду продолжать, то муж мой пойдет искать внимания на стороне. Я должна ей поверить, что там на стороне он найдет и внимание и уход и обед нормальный. А мои ночные дежурства бесят их со страшной силой. И все мои объяснения, что я люблю свою работу вызывают только кривую усмешку. Что же сломалось у меня в семье? Почему все пошло не в ту сторону и так криво? Мы же любили друг друга. Что я говорю — «любили», а надо говорить — «Любим». Господи, как мне не хочется идти домой!
Я пошла в душ. Теплые струи очистили не только тело, но и сознание. Мне определенно стало легче. Я решила заглянуть в универсам. Пошляюсь по отделам, приду в себя, получу удовольствие. Может куплю себе что-нибудь. Ага куплю. Если повезет. Надо ситчик взять, да к лету новое платье сообразить. Я зашла в отдел тканей и меня понесло, вроде же не дорого, я же зарабатываю. И за ночные дежурства мне платят. И получаю я больше Глеба. Могу себе позволить. И я позволила на целых пять рублей, и целых три отреза. Домой я уже вернулась в хорошем расположении духа.
Но не тут то было.
— Где ты была? — услышала я с порога голос мужа.
— Ну, — начала оправдываться я, — сначала на работе задержалась, потом в универсам заскочила, потом в тряпках застряла.
— Все что угодно, лишь бы домой не идти? Так?
— Так. — я поняла, что скандала не избежать, и решила не прогибаться.
— То есть я тебе до лампочки? То что я сижу и жду как дурак, пока моя жена вернется с работы, и соизволит на стол накрыть, тебе все равно? Тебе безразлично ел я или не ел?
— Ты ел? — без всякого интереса спросила я, четко зная ответ.
