сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)
— Я давно вас обоих простила. Это был важный этап в моей жизни, он мне много дал в личном и профессиональном плане. Я счастлива, у меня есть работа, муж, дети и вы с Сашей. Я не могу желать чего-то большего. Я думаю, речь не об этом. Понимаете медицинский институт с его именем и фамилией, профессия врача, потом работа в институте имени отца, все слишком просто, предсказуемо. Это легкий и бесперспективный путь. Это именно то, что от него ждут. Допустим, он его прошел. И кто он? Рядовой профессор в учреждении своего отца, которое ему не принадлежит? Или принадлежит? Но путем ликвидации Борисова и ссоры со мной? Вот его будущее здесь. И еще, работая в Москве, он остается под опекой у Вас и Вашей мамы. Он личность. Он так не сможет. Он должен сам встать на ноги.
— Да, он думает также как и ты. Видимо, он давно все решил, но не говорил, жалел меня. А моя мама его вывела из себя. Люба, поговори с ним, выясни, что он хочет, о чем думает. И я очень по нему скучаю, я не готова его отпустить. Люба, у тебя трое детей, пойми меня, пожалуйста, пойми!
— Тетя Катя, не плачьте. Во-первых, еще ничего не произошло. Во-вторых, он Вас любит и от Вас он не уходит. Давайте его выслушаем. А то мы тут с Вами гадаем на кофейной гуще. Я сейчас позвоню Борисову и узнаю, как Саша. Хорошо?
Она набрала внутренний номер директора.
— Люба, ты, — раздалось в трубке, — Сашенька ел, у него все нормально, передай Екатерине Семеновне, что он здоров, настроение хорошее, о планах не говорили, давай все вечером. Люба, я очень занят. Ты мне лучше скажи, ты ела, или только курила?
— Занимайся работой, я скоро приду, допишу историю и приду. Целую.
Она положила трубку.
— Вы слышали? Мне добавить нечего.
— Так ты, правда, еще не ела? Люба, у тебя трое детей, кто их растить будет, если ты только куришь на голодный желудок? Не понимаю я вас, молодежь. Что ты так смотришь? Что ты всем видом показываешь, что моя забота и есть конфликт? Люба, если бы был жив ваш отец, все было бы по-другому, зачем он умер? И оставил все проблемы мне одной?
Я совсем разрыдалась. Люба обняла меня, в ее глазах были слезы, а я все плакала.
— Я поговорю с братом вечером, мы с мужем с ним поговорим.
Работать я не могла и ушла домой.
Я думала. А ведь мой мальчик прав. У него нет будущего здесь, и что? Я действительно хочу обломать ему крылья, спрятать, не пускать от себя потому, что мне так лучше? От кого я его пытаюсь защитить? Получается, что защищать его надо от меня и моего огромного материнского инстинкта. Я как тормоз сейчас для него. Но как тяжело отпустить. Если бы кто-нибудь знал!
Я говорила сама с собой, как с умным человеком, а иногда и с не очень умным. Потом мелькнула здравая мысль, что я просто схожу с ума. И я уснула. До утра.
Утром проснулась от того, что кто-то сел на мою кровать и взял меня за плечо.
— Саша? — не открывая глаз произнесла я.
— Конечно, мама. Прости!
— Давно пришел?
— Нет, только. Там твой директор просил передать, чтобы ты не торопилась и его замша-плакса тоже. Серьезно мамуля, надо поговорить.
— Надо.
— Только без бабушки. Мама я прилягу?
— Нет, это сторона отца.
— Прости. Кстати, отец купил мне квартиру в Бостоне, и открыл счет на обучение. ты знала?
— Нет. Люба тебе сказала?
— Люба. Она говорит, что никогда не оставит тебя.
— Я знаю. Просто все так не просто, Сашенька!
— Мамочка, ну я же не на всегда уезжаю. Может, выучусь и вернусь. А может ты ко мне. Внуков няньчить.
— Кстати, а твоя девушка, что?
— Людочка? Ничего. Ты же понимаешь, что я уеду и она найдет другого. Так подростковое увлечение, да и увлечение ли?
— Понятно, а что с ее стороны?
— Страсть, не перерастающая в что-то большее. Мама. я видел что такое любовь у вас с папой и у Любы с твоим директором. У нас с Людочкой совсем не то. Понимаешь?
— Да, я могу быть спокойна?
— На все сто. Завтракать пойдем. И перестань реветь, прими действительность. И пойми, что Америка хоть и край света, но туда летают самолеты и обратно тоже.
— Пойдем завтракать.
Он вышел из комнаты. Я накинула халат. Застелила свою половину кровати, та вторая была не тронута, и пошла на кухню, там уже возилась моя мама.
— Саша, поговори с матерью, она не может всю жизнь быть одна, еще и ты уедешь. — раздавался голос мамы.
— Отвянь, ба. Как ты не поймешь… Не трогай ее. Вот просто не трогай.
========== Часть 39 ==========
Ступенька, еще ступенька, вот так одна, вторая, третья. Вся жизнь на этих ступеньках осталась. Сколько ног их истоптало, сколько? Молодых, старых, детских… Мысли странные в голову лезут. Вот так конец сентября… я тогда беременная была, ждала его. Он Любу увез, а я ждала.
Ступеньки те же. Только его давно нет, а я Сашеньку В Америку отправила. Жила с ним в Бостоне три месяца. Люба с Сашей с нами сначала, но потом работа, дети, дела. Они уехали. А я с ним осталась. Никогда не видела Бостонской квартиры мужа. Скромно, стильно, со вкусом. Сашенькину квартиру оценила. Он продумал все, все знал наперед, только тоску мою предвидеть не мог. А может просто в расчет не брал — тоску лютую. Но все проходит и мне пришло время возвращаться. Сейчас дойду по ступенькам до третьего этажа, войду в отделение и закружит меня больничный водоворот. Воронка такая, что если не нырнуть поглубже, то никогда из нее и не выплыть. А оно мне надо? — Выплывать? Нет. Меня в этом водовороте все устраивает. В нем тосковать некогда и чувствовать тоже. Там надо делать свое дело и на глупости не отвлекаться. Просто не забывать дышать, и все.
Я шла в свой кабинет, когда услышала разговор на повышенных тонах, и один из голосов принадлежал Роме. Второй голос, почти бас, соотносился с очень взрослым мужчиной, явно привыкшем командовать. И я вошла, просто вошла в палату, еще не надев больничную пижаму и халат, а как была в твидовом строгом костюме и лодочках на каблуках.
— Роман. Владимирович, — даже не поздоровавшись, начала свою речь я, — что у Вас тут происходит? Почему вас слышно за пределами отделения?
Он радостно улыбнулся увидев меня, и произнес.
— Екатерина Семеновна, рад Вас видеть. Докладываю, как заведующей отделом. Женщина поступила по скорой. Беременность 36-37 недель. Двойней. Схваток нет, но есть подтекание околоплодных вод. При осмотре шейка сглажена, мягкая, раскрытия практически нет. Вот положили, а он требует отдельную палату. Я говорю, что все равно ее скоро переведут в род блок. Зачем отдельную? А он командует, как в казарме.
— Понятно. Роман Владимирович, Вы с дежурства?
— Да, с ночи, но я нормально. Роды у нее приму.
— Хорошо, жду Вас с отчетом по родильному, минут через десять. А Вы мужчина, можете с женой остаться, пока ее в род блок не возьмут. Отдельная палата будет после родов и после оплаты.
— Деньги, деньги! — возмущался он — а люди то где? И какой я ей муж? Дочка она моя, дочка! На всех я управу найду…
Но я уже не слушала закрывая двери своего кабинета.
Через несколько минут в мой кабинет влетел сияющий Рома. Он был безумно счастлив, что я вернулась. Оказывается он боялся, что я могу остаться там с сыном. Ему почему-то казалось это логичным, в отличие от меня. За время моего отпуска он устал, просто безумно устал. Борисов его не щадил и требовал работу зава по полной, женщины рожали регулярно, и у Ромы, понятно, все с патологией, а он дежурил пытаясь заработать каждый лишний рубль, то есть дежурил часто. К тому же его Ирочка ждала третьего ребенка и он очень надеялся, что мальчика. Подрастающие девочки все время в чем-то нуждались и все время что-то хотели. А Рома отказать не мог. Вот и сейчас он выглядел совершенно уставшим и еле стоял на ногах, но изображал передо мной бодрого и активного врача.
— Роман Владимирович, что было ночью?
— Кесарево, три кесарева, прямо напасть какая-то. А Лиля Михайловна, порезала руку и оперировать не могла.
— Понятно. Идите и отдыхайте.
— Не могу, у меня Орлова с двойней. Начали стимулировать и отец там скандальный — полковник.
— Ром, кофе попей.
— Не лезет, у меня впечатление, что я писаю чистым кофе с сахаром.
— Иди приляг, я здесь. Если, что.
Рома вышел, а у меня понеслось: обход, роды, консультации, операция кисты яичника, в общем набор. Глазом не моргнула, уже обед закончился. Просмотрела истории, отчет за прошлый месяц и рабочий день почти закончился. Вот так можно жить — тосковать некогда. Еще впереди вечер вдвоем с мамой, а потом завтра и снова работа — пронеслись мысли в голове. Вот научиться бы еще отключать эту голову, чтобы не накручивала мысли всякие. Надо привыкать, надо смириться, надо не думать о нем каждую минуту. Я же сама не хотела чтобы мама каждый мой шаг контролировала, даже замуж выскочила от контроля подальше. Почему же при том, что все понимаю, и человек я, вроде, адекватный, но справиться с собой и своим беспокойством не могу. Надо увидеть Любу. Вот поговорю с моей девочкой и станет легче. Мне всегда легче рядом с ней. Наверно потому, что она часть ЕГО, и часть моего сына. И как он там один? Без меня! Кушал ли? Господи, опять я не о том думаю.
— Екатерина Семеновна, Ваша помощь нужна. — в моем кабинете показалась голова старшей акушерки — Аллочки.
— Что у вас?
— Орлова одного родила, а второй повернулся и встал поперек. А Романа Владимировича разбудить невозможно.
— Иду.
Хорошо, что домой уйти не успела. — думалось мне.
Помылась, наркоз дали внутривенный, детская реанимация в родовой уже. И все смотрят на меня.
— Екатерина Семеновна, он в родах повернулся, первый родился правильно, головкой, правда гоняла она его туда сюда долго, но все в порядке было. Закричал сразу, девять по шкале Апгар. А как тот родился, этот повернулся, и встал поперек. Может кесарить?
— При полном раскрытии? Зачем? Сейчас родим!
Я ввела руку в полость матки, вскрыла плодный пузырь. Как назло петля пуповины выпала из полости матки. Я старалась ее не пережать. Нашла ножку. Убедилась, что это ножка, прогладив пяточку и пощупав пальчики, а дальше все как в учебнике, потянула за ножку, второй рукой отводя головку ко дну матки. А потом вытащила мальчика. Перерезала пуповину. Самой лучшей наградой был его крик. Хотя сотрудники аплодировали. Вышла в предродовую, прямо на папашу-полковника.
— У Вас два внука, поздравляю. Сейчас посидите около дочери, она от наркоза отходить будет.
Говорила я ему стягивая халат весь залитый кровью, а он смотрел на меня ничего не понимающим перепуганным взглядом. В предродовой показался заспанный Рома.
— Катя, я.
— Все родили уже. Завтра у тебя отгул. Выспись, пожалуйста.
— А почему ты?
— Небольшое осложнение — поперечное положение второго плода. Но все, Рома. Уже все.
Мы с ним прошли в мой кабинет. Он обещал выспаться.
Все пора домой.
Дома меня встречала мама с борщом и Сашенькиными любимыми пирожками. Я ела и всхлипывала. Неужели так будет всегда? Неужели никогда не отпустит? Новый поток слез был прерван звонком в дверь. Я открыла. передо мной стоял Валерка, держащий за руку Маринку.
— Бабулечка, — пропищала Маришка, которую я тут же подхватила на руки — мы к тебе ночевать пришли. Родители работают, там чего-то. А мы к тебе. Дома Ванька с нянькой. Ты рада?
— Конечно рада. Я обнимала внуков. Вот чего мне не хватало, а они здесь, рядом, со мной. Все хорошо. Мы долго разговаривали с Валерой. Двенадцать лет, а уже какой взрослый.
Маринка ночью спала со мной, а Валера в Сашенькиной комнате. Я долго ворочалась и не могла уснуть, думала про Любу. Это она их отправила, хоть они и не сознаются. Конечно она. Какая все-таки у меня дочь! Пусть его дочь, но такая родная!
Мне есть ради кого жить, вот ради них! Да и чертова Америка не так далеко…
========== Часть 40 ==========
Утро началось с полковника Орлова под дверью моего кабинета. Приходил благодарить за дочь, за внуков. Галантный, весь из себя. Улыбался, говорил комплименты. После его ухода остался огромный, просто невероятный букет цветов. Красивый, помпезный такой, яркий.
Не люблю яркие цветы… и вообще срезанные цветы не люблю. Хотя, раньше любила. А когда Александр Валерьевич дарил, то просто обожала. Но он дарил не яркие, особенные такие… опять к глазам подступили слезы. Видимо, я все оставшуюся жизнь не смогу без слез думать о нем.
В двери кабинета постучали и не дожидаясь приглашения вошла Люба. Мы обнялись и я все-таки разревелась. Она дала мне унять эмоции, не разрывая объятий.
— Люба, доченька, как же жить дальше?
— Так и жить. Вы же понимаете, что рано или поздно, а дети уходят. Становятся самостоятельными. И Валерка мой уйдет, и Ванька. А Маринку так вон уже сватают.
— Кто? — я даже рассмеялась.
— Сережа Тельман. Официально попросил ее руки у нас с Сашей. Давно уже, ей год всего был.
— Смешно?!
— Да нет. Он с ней возится, нянчит и любит. Я же вижу.
— Так, что Люба, зятя воспитываешь ты, а вашу дочь он?
— Он мне как сын, тетя Катя. Как Валерка прямо.
— Да знаю. Я привыкну, Любонька. Ко всему привыкну. У меня вы есть: ты, дети, Саша твой. Вы моя отдушина, моя семья. Как я тебе благодарна была, что ты внуков мне вчера прислала. Жить захотелось. А так ведь когда одна что только в голову не приходит, вспоминается все…
Слезы опять подступили комком к горлу. Я замолчала, глядя в окно. А там все тоже. Тот же больничный парк, те же аллеи, те, по которым он… Кое-как заставила себя вернуться в реальность. Прошел уже не один год, а как гляну за окно на улицу, на подъезд к стационару, на парк больничный, так он мне все мерещится.
Вот благодарю Бога, что дал мне такую любовь и проклинаю одновременно. Ведь жизни то нет… Без него нет… А сколько мне еще жить знает только… только один Бог знает.
— Теть Катя, а букетище откуда? — голос Любы вернул в реальность.
— Да отец одной женщины принес, двойню она родила вчера.
— Понятно. Его не поднять.
— Да уж, действительно не поднять. Вон еле в ведро поместился. Всякое видела, но такой букетище впервые.
— Такова его благодарность.
Она побыла совсем чуть-чуть и ее вызвали в приемный покой. А я взяла себя в руки и пошла на обход. Сегодня я одна без Ромы. И все все на мне. Ну и хорошо, голова будет работать в том направлении, что надо и мысли в том русле, что надо.
Я хваталась за все и сразу, и за больных, и за медикаменты, и за порядок в отделениях. А был порядок. Это вовсе не как я тогда, после декрета вышла и ужаснулась. Нет, всё на месте и все на месте. Рома хороший организатор, и врач хороший. Но он лишь зам. И все понимает и не претендует. А меня все это устраивает… эгоистка. Ему рост карьерный нужен, а он застрял. Вот понимаю умом, а отпустить Рому не могу и не хочу. И не отпущу, хоть камни с неба! Может у меня в жизни хоть одна отдушина быть. И будет, Он — друг мой, Рома. Что ему денег больше дадут на заведовании? Нет не дадут. У него зарплата хорошая, наравне с моей. Еще за звание. Так, что больше чем у меня выходит, и что ему на заведовании престиж? Может, а уважения и здесь хватает. Короче оправдала я себя мысленно и перед Ромой, и перед самой собой.
Отработала до пяти и домой собралась. Зашла за Любой. Ее подбила тоже пораньше уйти с работы. Думаю, зайду к ним, Ванечку гляну, Маришку потискаю.
У ворот нам навстречу попался полковник Орлов.
— Екатерина Семеновна, отработали?
— Да, на сегодня все. У дочки Вашей все нормально, Вы к ней?
— Нет, у нее я уже был. Зять приехал в отпуск, вот он с ней, а я думал на ужин Вас пригласить.
— Меня?
— Вас. А что, я Вам не пара для похода в ресторан?
— Я домой собиралась, у меня планы.
— Нарушаю?
— Нарушаете.
Люба улыбалась. И оценивающе разглядывала Орлова.
— Тетя Катя, смотрите, Ванечка и до завтра подождет.
— Да, товарищ полковник, Ванечка мой внук, а это дочка Люба. Любовь Александровна.
— Дочка, а обращается тетя Катя?
Я немного растерялась, потому что осталась с Орловым наедине. Люба чмокнула меня в щеку и убежала.
— Это дочь мужа.
— Покойного мужа. Вы думаете, я не узнал ничего? Ваши сотрудники очень словоохотливы, и все мне доложили.
— Так Вы сплетнями промышляете?! Некогда мне. Прощайте!
И я рванула домой. Не к Любе уже, конечно, а к себе домой.
Там была мама. Вот можно больше и не говорить. Все сказала она, и про мое одиночество, которое скрасить некому, и про то, что предупреждала, и что все она сверх умница предвидела, а я дура непутевая… И говорила, и говорила, а у меня даже слез не было.
Ужинать я не стала, в горло ничего не лезло. Особенно под ее свербеж. И внуки не пришли… Люба же думает, что я с Орловым с этим. И спала плохо. Встала разбитая кофе хлебнула и на работу собралась.
Только у кабинета снова стоял Орлов.
— Екатерина Семеновна, простите! Я не хотел Вас обидеть. Просто Вы такая… нежная, хрупкая Вас защитить хочется! А Вы не хотите чтобы Вас защищали, ставя себя на растерзание всем ветрам судьбы.
— Так Вы поэт, прямо.
— Встретимся?
— Зачем?
— Поговорить, Вы о себе, я о себе.
— Только не сегодня, я к внуку собиралась.
— Это дочери?
— Да, ее. У нее трое, но думаю, что не предел.
Он улыбнулся и предложил встретиться через два дня, потому, что завтра я дежурила, и это он узнал у акушерки Аллочки.
А дальше… работа. Любимая работа. Та самая, где я могу быть очень нужной и очень значимой. Вот такие у меня амбиции.
========== Часть 41 ==========
Наутро после планерки меня вызвал директор. Не люблю я в его кабинет ходить. С некоторых пор совсем не люблю.
Но ослушаться не могу. И я пошла.
