сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)
— Митей! Интересно, он никогда не позволял называть его так. Только Дмитрий Алексеевич. Так вот слушайте: Я была знакома с его женой — Вероникой. Ника, ее так все звали. Она много натерпелась от него, и сцены ревности, она была очень красивой женщиной, и его пьянки, и отсутствие дома месяцами, и куча его любовниц, так мимолетных и задерживающихся на некоторое время. А потом, онкология и ее не стало. Все произошло очень быстро, каких-то пара месяцев. Ему понадобилась няня. Ведь Оля оставалась одна. Вот он меня и нанял. Сначала следить за дочерью, уроки с ней сделать, накормить, потом и его накормить, а потом и для удовлетворения его самого. И я влюбилась. Была для него всем, ну я так думала. Он меня в свой круг ввел, мы вместе на людях появляться стали, я его после гостей на себе пьяного домой тащила. И так много лет, много понимаете? Молодость прошла, да и зрелость тоже. А потом его в Москву перевели. Я собираться стала, думала же куда он, туда и я. А он пришел ключи мне дал от квартиры. Он за все мои заслуги квартиру мне купил… И все и уехал… А я осталась. Ни с чем. Ни семьи, ни жизни. Ведь, как отрезало. Он мне звонить даже запретил. Я только Оле звонила. На свадьбу ее приезжала. Ничего не скажу, пригласили. Так, что вот с кем живете Екатерина Семеновна.
— Все?
— Все! А разве мало?
— Мы договаривались, что Вы выскажетесь и уйдете навсегда. Идите.
Она подходила к двери, когда та распахнулась, и передо мной возникли мой сын и Митя за ним следом.
Я обняла Сашеньку.
— Мама! Ну не плачь только! Или не рада?
— Господи, мальчик мой! Какими судьбами?
-Во! Дядя Митя, мальчик. Мамуль, я на все лето. Я так подумал, что Люба родит, так ей помочь надо, это ж четвертый ребенок, а ты уедешь. Нехорошо. А так мы с тобой вместе сестричке и поможем.
— А работа? Сашенька, ты же говорил…
— Работа не волк, мамуль. Я тут сделаю, на этой базе. Думаю, Саша мне не откажет. Так все быстро пошли, а Вы женщина, что?
— Она уходит, Сашенька. Митя не беспокойся все нормально, она уже уходит — навсегда.
========== Часть 48 ==========
С работы мы пошли к Любе. Как она была рада даже и не расскажешь словами. Все таки замечательные у меня дети. И их дружбе я только радуюсь.
Валерка чуть перерос моего мальчика, но висел у него на шее, Сережа прижимался сбоку, а Марина залезла на руки и не слезала весь вечер.
Я вспомнила все мои страхи, которые одолевали меня беременную Сашенькой. Боже мой! Что я могла натворить тогда, лишить моего сына семьи? А так, вот то, чего так хотелось для моего мальчика.
Домой вернулись к полуночи. Я постелила Саше в его комнате, да и мы с Митей легли.
— Катюша, я должен тебе объяснить…
— Что, Митя? Подожди, не перебивай. Она была хорошей няней и нравилась Оле. Ты боялся привести в дом другую женщину и решил попробовать с ней, уверяя себя, что стерпится слюбится, но не стерпелось и не слюбилось. Ведь так? Именно это ты хочешь мне объяснить?
— Катя, я не мог больше. Она была мне даже не безразлична, а неприятна. Оля выросла. Они общаются и дружат до сих пор. Я тогда объяснил дочери все, и она поняла. Я поступил нехорошо, но сердцу не прикажешь, она надеялась, я не оправдал ее надежд.
— Я поняла, Митя, и не осуждаю. Но учти, я своего не отдам.
Он притянул меня к себе.
Следующий день выдался тяжелым. Я сделала кесарево Любе, мальчик получился чудный, и с ним все было хорошо. А вот дальше все пошло не так. В результате я удалила матку тридцати трехлетней женщине.
Я сама была в шоке. Я анализировала ход операции снова и снова. Но не понять, ни что-то изменить уже не могла.
Я пила кофе в своем кабинете. Видеть никого не хотелось. А в голове крутилось: «Он не простит!» Да, он не простит, хотя прощу ли я сама себя? А следующей мыслью было — за что же прощать, я все сделала правильно. Так почему же так мерзко на душе? Почему чувство вины не отступает, а захлестывает все с новой и новой силой. Я была обессиленной и разбитой. А надо встать, пойти в реанимацию и быть с ней, пока она не отойдет от наркоза.
И я бы пошла, но там точно ОН. Боже, с каких пор я его боюсь? Я нигде не накосячила, но объясняться мне с ним все равно придется. И сделала я все, только с его разрешения. Он владел ситуацией, хотя, если бы даже он запретил, я бы все равно сделала тоже самое.
Я допивала третью чашку кофе. У меня уже тахикардия, пора остановиться. Все равно, как бы я не тянула, сейчас встану и пойду в реанимацию.
Я вошла в палату реанимации, а он даже не повернулся, так и сидел рядом с ней, и держал ее руку в своих.
Я остановилась. Закрыла глаза и вдохнула, потом выдохнула.
— Саша, она просыпалась?
Он повернулся ко мне.
— Да, не на долго. Но ее загрузили, пусть отдыхает.
— Сам как?
-А Вы?
— Лучше не говорить.
— По крайней мере не здесь.
Мы вышли в коридор. Он внимательно смотрел на меня, прямо в глаза, прямо в душу. Казалось он видит весь бардак, который сейчас там.
— Я прокручивал все, анализировал. Все правильно, Вы все сделали правильно. Я немного затянул, надо было решение принимать сразу, но понимаете…
— Я понимаю. Кто б меня понял?!
— Вы о муже? Он врач и поступил бы так же. Что же за наследственность такая? Ведь ее мать умерла от того же. А Люба жива, потому, что мы с Вами рядом были. У нас четверо детей. Ну мало ли чего я хотел… Все давайте прекращать это самоистязание. Вы внука видели?
— Нет. Только там. Пойдем?
— Да. Пошли в детское.
Саша взял на руки маленькое чудо. Потом дал мне.
Тахикардия у меня прошла.
— Как назвал?
— Борисом.
Удивилась, но смолчала. Борисом так Борисом.
Он вернулся в к жене. А я в свой кабинет. У меня еще больные в отделение без обхода. Надо сделать назначения.
У моего кабинета стоял сын.
— Мама, что-то не так?
— Откуда знаешь?
— С Валерой говорил. Он понимает уже все давно. Не мальчик.
— Подросток. Они у Коли.
— Я знаю, он звонил. Что?
— Зайди.
А потом рассказала все как было. Снова все анализируя. Сашенька молчал. Только внимательно смотрел на меня. Молчал долго.
— Мама, мне к ней можно?
— Там Саша. Сынок им надо поговорить, а потом я проведу тебя.
Я сделала назначения своим больным, заполнила истории. Сын ждал меня в моем кабинете и внимательно наблюдал.
— Что смотришь так? — я даже немного засмущалась.
— Я никогда не видел, как ты работаешь. Столько лет был здесь, но никогда не видел. Ты другая на работе, серьезная, важная. Ты такая красивая… Мама, ты только всегда знай, что я люблю тебя больше всех на свете. Я так скучаю по тебе.
Я расплакалась. Если бы он знал, как я скучаю по нему, то никогда бы не уехал. Но я понимаю, что его будущее там, а потому смирюсь и буду ждать. Вот выйду на пенсию и уеду к сыну. Только вот не уеду — здесь Митя. А я не оставлю его в старости, в старости мы будем вместе. Столько, сколько Бог даст.
То что мы увидели в палате реанимации вызывало счастливую улыбку. Рядом с Любой лежал ребенок и сосал грудь. Саша с умилением смотрел на жену и сына. Ей все еще капали кровь, но она улыбалась. С виду все было хорошо — проблемы в их семье не возникло. Меня отпустило.
Она поговорила с братом, чуть-чуть, но все-таки. И Саша Борисов пошел его проводить до выхода. А я осталась с Любой.
— Тетя, Катя. Все нормально, я все знаю. Мне Саша сказал. Расскажите ход операции, пожалуйста.
Я рассказала, ни прибавив, ни убавив. Она слушала очень серьезно. В самом конце я еще раз пояснила, что другого выхода не было, что я испробовала все.
— Я понимаю, Вы были правы. И спасибо за сына. Муж говорит, что тоже понимает. Но врет. Играет на публику, а Вы же знаете, какой он артист. Спрячет правду в самую душу, и не скажет ничего. Но я знаю. Всегда знаю. А оттого боюсь.
— Чего же ты боишься? Я его тоже знаю, и знаю, что ты для него значишь, и дети что значат. У вас их четверо, Любонька. Чтобы он не прятал в самой глубине души, он всегда будет любить вас и будет с вами тоже всегда.
Она улыбнулась, но горько как-то. Тут вернулся ее муж, опять поблагодарил меня за сына. И я ушла.
Я ничего не рассказала дома. Позвонила Коле, узнала, как дети, спросила нужно ли приехать забрать их. Но он ответил, что они справляются. У меня внуки будут завтра, а может дома у себя, а я к ним ночевать приду.
Я не могла уснуть, и отключаясь от реальности спать, толком, тоже не могла. В голове все крутились слова Любы. Неужели это правда? Вот если бы это случилось со мной, я бы в Александре Валерьевиче ни секунды не сомневалась бы. Нет, Саша Борисов не такой, я его больше двадцати лет знаю. Сколько пирожков он съел за это время… Я рассмеялась, вспоминая про пирожки. А потом уверила себя, что он не такой, что он никогда… И уснула.
========== Часть 49 ==========
Ходила с внуком и Сережей на зачисление в институт. Оба поступили и Валера и Сережа, и оба на грант.
Родители работают, все как всегда. У Саши совещание в министерстве, пропустить никак, а у Любы операция. Вот и пошла с ними, как единственная родственница. Выслушали речь ректора, посмотрели в какую группу попали мои мальчики. Валерка красивый, весь в отца, похож сильно, только ужимки Любины: взгляд с прищуром, как у нее и у деда. А Сережа средний внешне, даже не поймешь в кого. Женя — мать его видная женщина, внешне так королева, кукушка правда, но оно на внешности не отражается. Да и Володю, отца его я помню, тоже парень хоть куда, а вот Сережа, увы нет. Голова на плечах, это точно, это тоже не в мать и не в отца, а в приемных родителей. Вот голова, так голова. Валерка умный парень, способный, но до Сережки ему далеко.
Опять задумалась я. Но торжественная часть кончилась и мы вышли из здания, и прямо на Глеба. Давно я не слышала о нем, очень давно, года три, четыре.
— Катя, Екатерина Семеновна, — окликнул он меня.
Мы остановились, подождали пока подошел. А он еще с кем-то был.
— Катя, что за молодые люди? Представишь?
— Глеб, ну ты не узнал что ли? Внуки мои, Валера и Сережа.
— Подожди, Валера, Любин сын. Так я видел его ребенком. Конечно не узнал. Значит продолжаешь династию? — обратился он уже к Валере.
— Как-то так, — ответил внук.
— Простите, что вмешиваюсь, о какой династии идет речь? — влез спутник Глеба.
Глеб аж расцвел.
— Владимир Иванович, разрешите представить Вам младшего представителя рода Корецких. Вот Валерий Александрович. А Катенька, то есть Екатерина Семеновна, вдова академика. Мы знакомы, давно, учились вместе.
Я просто офонорела, как говорит современная молодежь.
— Екатерина Семеновна, рад, просто очень рад. Вы врач?
— Да, акушер.
— Доктор наук?
— Нет, кандидат.
— Как же, жена академика и…?
— Да вот так, я наукой занималась до встречи с академиком, когда с первым мужем разошлась.
— А кто был первый муж? Или секрет?
— Глеб знает его. Учился он с нами.
Глеб искренне рассмеялся, и посмотрел хитро так.
— Катя, может посидим где-нибудь, поговорим.
— Зачем, я с мальчиками, и мне на работу.
— А что работа от тебя отдохнуть не может?
— Бабуль, мне пора, у меня дела. Маме скажи, что в десять буду. — Валерка чмокнул меня в щеку и убежал.
Да и Сережа засобирался, ему Марину надо встретить и на танцы с ней пойти.
Вот так я с Глебом только и осталась, спутник его тоже распрощался, поцеловал мне руку и удалился.
— Так посидим, Катя? — Глаза Глеба просто умоляли меня.
И я согласилась. Почему? Не знаю почему. Наверно, потому, что чужим он мне не был. Хоть и прошло столько лет, но в душе так и осталось его место. Оно было очень маленьким, и уже почти холодным, но оно было. Как воспоминание, как история моей жизни, как память о первой любви.
Мы сидели в полупустом кафе. Принесли кофе, мы пили маленькими глоточками, смотрели друг на друга и молчали. Каждый из нас думал о своем. Но только это свое для каждого, было нашим общим, потому, что было нашей памятью.
Ты такой седой и уже располневший, казался мне все таким же молодым и стройным, таким как тогда, когда-то на выпускном вечере, когда ты при всех назвал меня своей невестой. Боже, как я счастлива была тогда, и вся жизнь была впереди, ВСЯ ЖИЗНЬ! — на глаза навернулись слезы.
А теперь, мы ее уже прошли, сначала вместе, а потом порознь. Нас судьба сводила и разводила, потом сталкивала на определенных этапах и снова разводила. И вот теперь ты сидишь передо мной и не можешь найти слов, чтобы сказать, чтобы выразить все то, что о чем думал, не один день и не одну ночь. И я молчу, потому, что живу просто так по инерции. Потому, что настоящую любовь принес мне не ты, и нет со мной самых любимых людей на свете, одного вообще больше нет, а другой так далеко, что о нем только думать остается и слышать его голос по телефону. А тебе Глеб, даже смелости не хватило, чтобы сказать, о нас в прошлом, ты просто выпендрился, представив меня вдовой академика, так ведь выгодней, так ты причастился к великому. Что же ты за человек, Глеб? Кто ты на самом деле и когда ты был настоящим? Ведь я любила тебя, значит было за что любить.
Неужели твое тщеславие затмило всю твою светлую душу? А она точно была светлой, я же помню…
Я смотрела в пустую кофейную чашку и все думала, разглядывая причудливый рисунок кофейного осадка, по которому и судьбу предсказать можно. Только нужно ли. Ведь все лучшее осталось в прошлом. И все мои желания сводятся к Сашенькиному счастью, и так внуков хочется, но не там в Америке, а здесь, что бы рядом, так же как Любины дети рядом.
— Как живешь ты, Катя? — голос Глеба вернул меня в реальность.
— Работаю. А ты как? Поправился ты очень, крупный такой стал. — я улыбнулась.
— Так ем всякое, мучное в основном. Но не в том дело. Смотрю я на тебя и понимаю, что время не властно над тобой. Красивая ты, Катя. Как была так и осталась.
— Почему за едой не следишь, скажи жене, что тебе диета нужна.
— А я один…
Сказал, как ударил. Я встретилась с ним взглядом и увидела в его глазах столько всего, что страшно мне стало.
— Она закончила аспирантуру и ушла к другому. Я сделал все, что мог: она защитилась. И вот результат, зачем ей старый муж, с дочкой видеться не разрешает. Вот так и живу.
— А сын?
— Сын не простил за мать. Ему же не объяснишь, что не любил я Татьяну никогда. Она ему мать, и она в его глазах святая. Я пытался, я рассказал, как и что было. И он перестал со мной общаться совсем. Вот так, Катюша, я получил по заслугам. И все потому, что тебя не смог понять когда-то, и принять такой какая ты была, что детей имел не с теми женщинами. Ты ушла тогда, и вся моя жизнь кувырком пошла и все по наклонной. Я ведь и не любил никого кроме тебя.
— Глеб, я может, банальность скажу, но дети они твои дети. И надо не прекращать попыток. Они должны знать отца, и любят они тебя, просто за то, что ты есть.
— Конечно, Катя. Я буду. О себе расскажи.
— А что о себе?! Сын в лаборатории в Гарварде, Люба тут, внуки, у меня их четверо. Младшему почти три года. Ими и живу. На лето к сыну улетаю. Так же отделом заведую. Хочешь узнать одна ли я? Нет, не одна. У меня есть мужчина. Настоящий полковник. Так, что у меня все хорошо.
— А почему глаза грустные? Катя, вот если бы ты могла все изменить, чтобы ты сделала?
— Нашла бы лекарство от старости и смерти. Ты понимаешь о чем я и о ком… Наладь отношения с детьми, Глеб, и ты будешь счастлив. Извини, пора мне.
Я спустилась в метро и все думала, а правда, как жаль, что нет лекарства от старости и смерти, мне всего то надо было его только для одного человека…
========== Часть 50 ==========
Как быстро идет время! И куда идет?! И зачем?! Кажется, что каждый предыдущий день точная копия каждого последующего, и вроде, даже не замечаешь, как один день сменяет другой… Разве, что дети растут. И как быстро растут! Младший мой внук только-только родился, а ему уже семь. В Школу его проводили, ученик уже. А Валера с Сереженькой институт заканчивают. Хорошие парни. Вот кем гордиться надо!
Да, дети растут и взрослеют, а я? А я старею. Вон уже не паутинка морщинок на лицо легла, а паутинища. И глаза потухли, совсем почти потухли. А когда-то Александр Валерьевич говорил, что в моих глазах живут черти, и он был прав, жили, пока он был со мной. А теперь…
Я подошла к зеркалу. Я ведь была хорошенькая, теперь же просто старая. А старость кого красит? Да никого…
Так задумалась, что не заметила, как в мой кабинет вошел Валерка. Аж подпрыгнула, услышав его голос.
— Ба, что ты у зеркала? Случилось что?
— Просто смотрю, как постарела.
— Странные вы женщины. Мама тоже давеча смотрела, а потом расплакалась.
— Ей то что плакать? Молодая еще! — я невольно рассмеялась.
— И я так сказал, а она стрельнула в меня глазами и говорит: «Что бы ты сын понимал.» Я же вижу, какая она красивая.
— Красивая, ты прав. Очень красивая. Плакала почему?
— Не знаю, ба. Она вообще последнее время грустная. Ванька приболел. Вроде, пиелонефрит. Пролечили, нормально уже. Да у всех все нормально, отец говорит, что у нее переломный возраст.
— Что еще за глупости? Какой переломный возраст? Ладно поговорю с матерью.
— Ага, поговори. Она тебя слушает. Пойду я.
— Приходил зачем?
— Да ни зачем, соскучился.
Он чмокнул меня в щеку и убежал.
А я после того, как приняла двойню, пошла в приемную. Татьяна сделала мне кофе и сказала, что Люба вот-вот подойдет, что операция закончилась. Я присела на диван и вытянула ноги. Как они болели последнее время, и ноги, и спина. Особенно если стою долго или хожу. На то она и старость, чтобы все болело. Болит, значит есть чему болеть, значит живой. И не так ведь болит, что терпеть невозможно, можно терпеть, а если совсем сильно, так что я обезболить не могу. А с таблетками, так вообще порядок. Жить можно.
Я уже допивала вторую чашечку, когда в приемной появилась такая молодая, ну просто шикарная женщина и так похожая на Любу. Только может полнее чуть, грудь больше и бедра. С виду ее можно было принять за Любину младшую сестру.
