сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)
Мы зашли в мой кабинет. Он усадил меня на диван, заботливо налил чай. Мое беспокойство росло. Таким внимательным Рома бывал, только если ему надо было сообщить гадость.
— Катя, я же даже не знаю как сказать тебе.
— Говори уже, я готова.
— Вряд ли, Катя. Вчера ночью привезли Марину Борисову.
Я закрыла глаза. Боже мой, только не это. Ей всего восемнадцать лет.
— Катя, Катя, она жива. Ее отец забрал домой. Он просто с ней сегодня.
Я выдохнула.
— Рома, — я почти кричала, — убью тебя когда-нибудь. Ты бы начал с того, что она жива! Теперь подобно рассказывай.
И он рассказал, что дежурил и его вызвали, про множественные порезы, наркотическое опьянение и изнасилование.
У меня просто не было слов. Естественно я ничего пока не скажу Любе и Сашеньке моему тоже пока ничего не скажу.
После работы пошла к Борисовым.
Двери открыл Саша… седой. Я даже шарахнулась. А он улыбнулся, грустно так. Но все равно он был безбожно красив.
— Проходите, она спит. Я ее загружаю. Я не хочу говорить о случившемся и не хочу, чтобы она помнила.
Мы сидели на кухне. Я даже слова ему сказать не могла, просто была в шоке. Говорил он:
— Мы с Валеркой ей волосы перекрасили, теперь она как прежде. Мне так легче, я на эту радугу смотреть не мог. Не мог и все. У меня хороший сын, Екатерина Семеновна, у меня очень хороший сын, он все понимает, он человек получился.
— Саша, у тебя три сына.
— Думаете, я не знаю? Знаю, просто он уже мне ровня, уже соратник, друг, а остальные маленькие. Если бы я смог все изменить, если бы мог предвидеть. Это мои грехи, а ей то за что такое?! Вот никак не пойму, у нее жизнь только начинается… Если бы Вы только видели, что они с ней сделали! — Он стукнул кулаком по столу. — Слава Богу хоть лицо не тронули.
— А как она морально, Саша?
— Соответственно состоянию. Она еще не осознает всего. Прощения у меня просила, понимаете, она у меня! А должен я у нее. Вы не спрашивали никогда, а я не говорил, но грех мой гораздо глубже и тяжелее, чем вы думаете. Я ведь просто завидовал Любе, вот мое тщеславие меня куда привело. Все то к чему я шел и добивался годами, она ловила на лету. Так без труда, само собой. Я чувствовал себя вторым, а привык быть первым. Но Любе не хватило интуиции дать почувствовать мне себя главным. Она сказала и точка.
— А та другая позволяла показывать твою власть.
— Позволяла. И она была так похожа на мою жену. Она меня просто использовала. От того еще более мерзко. Как иллюзия какая-то была. Я анализировал, думал и понял, она хитрая, она уловила, чего мне не хватает и воспользовалась. Просто воспользовалась моими слабостями, а я идиот повелся.
— Дело прошедшее. Ты мне скажи — Люба мягче стала?
— Нет, — он улыбнулся, по доброму так, — но это не важно. Важно, что она со мной.
— Саша, ты седой совсем.
— Да видел. Я давно седой. Просто еще что-то оставалось. И казалось, что все не так плохо, а вчера волосы прям сыпались. Вот результат, но это не важно. Мне не восемнадцать и я мужчина. Переживу. Вы домой?
— Да. Митя дома. Или я тебе нужна?
— Нет, мы с Валерой справляемся. Да и она не хочет никого больше видеть. ЕЕ понять можно.
— Нужно! Но если что, звони. Я в любое время.
— Знаю, спасибо!
========== Часть 58 ==========
Я была у второго поста и разговаривала с сестрами и акушерками, когда они все дружно со мной повернули головы в строну приближающегося директора. Девочки, мягко говоря, поджали хвосты, а я просто растерялась, пытаясь прочитать по его лицу, что же у них происходит. На работе он был первый день. Когда он, наконец, подошел, то не обращая внимание на присутствующих, взял меня за плечи, и глядя прямо в глаза, сказал:
— Операция закончилась, почка работает.
Его глаза блестели от слез и от вымученного счастья.
— Видишь, Сашенька, уже три четверти пути пройдено.
Я первый раз в жизни при посторонних назвала директора Сашенькой, а он и не заметил. И я не заметила. Вот старость и нервы что с человеком делают. Это со мной в смысле. Но на душе стало легче у обоих. А он так и смотрел в мои глаза и улыбался, и плечи так и не отпускал, а я тоже улыбалась.
— Кофе тебе сварить? Пошли ко мне.
И мы пошли под удивленные взгляды медперсонала. Я усадила его на диван и налила кофе. Он попросил тот, что любила Люба. Пил потихоньку и все улыбался. Опять невольно залюбовалась им. И зачем Бог наградил его такой внешностью?! Даже половины бы ему с лихвой хватило.
— Ты Любе звонил?
— Нет, она сама сообщила, когда он уже от наркоза отошел. Сказала, что жалко, что меня рядом нет. А я ответил, что жалко, а сам подумал, что она была права, когда не позволила мне ехать. Как будто знала, что я должен был быть тут, что так с Мариной получится. Страшно подумать, что могло бы быть…
— Как она? Марина.
— Физически гораздо лучше, чем морально. На теле рубцов не избежать, а в душе… даже не представляю. Она Сереже позвонила. Он пришел, с ней остался. Хочу, чтобы он с ней был и боюсь. Я не верю ей до конца, но и парню жизнь искалечить не дам. А без него она пропадет. Пробовал с Женей говорить, но она не мать — кукушка. Ей без разницы сын, что бы он не делал все хорошо, лишь бы ее обеспечивал. Денег у меня опять взяла. Я дал. Не знаю зачем даю. Люба говорит, что это отмазка для совести. Да сам понимаю, но так хочется, чтобы она матерью ему была. Сколько лет он у нас прожил, а все равно ее любил. Все экономил, подарочки ей какие-то делал, потом просто деньги давал, а она брала… Я бы не взял у сына. Я ж работаю, и она работает, зачем, он и так, и готовит, и стирает за ней. Красивая баба, но такая непутевая по жизни. Ей такой сын достался, а она просто оценить его не может.
— Марина любит его. Всегда любила, она приходила ко мне.
Я рассказала тот давний разговор. Саша молчал.
— Как Вы думаете, если бы тогда я… ну у меня бы ничего с не было. Ваня был бы здоров, и Марина не творила бы, и не пострадала?! Ведь так?
— Сам знаешь, что не так. Не знаю, чтобы было. Хватит, никто не знает. Случилось так, как случилось. Не ешь себя сам, вокруг и так людоедов много. Видишь, налаживается все, так радуйся, не гневи Бога. И между Мариной и Сережей не вставай, беду накличешь. Прими все как есть, и пусть идет, как идет.
— Может, Вы и правы. Мне судить трудно, но я знаю, что прислушаюсь к Вам. Скорей бы уже Люба вернулась. Я без нее как без рук, да и без головы наверное.
Мне стало смешно и жалко его одновременно. Передо мной был первый руководитель, человек в чьих руках крутилась и работала вся махина такого не маленького заведения, и он знал каждый винтик и каждое звено. Он предугадывал все по работе, он давал задания и получал результат, и он был сейчас так слаб, потому, что рядом не было жены.
Я не знала, что сказать ему, а в его синих глазах стояли слезы, то ли радости за сына, то ли печали и раскаяния… Он не хотел уходить, для него в данный момент я была частицей Любы, и ему со мной было легче. А потом я была человеком который любил его несмотря ни на что. Так матери сыновей любят, как я его любила. Да по сути он и был где-то мне сыном.
Но он ушел, потому, что дел накопилось, потому, что институту нужен, нет просто необходим первый руководитель, и у нас он был.
Я вымыла чашку и поставила на место, а потом пошла на обход, потому что и отделу нужен руководитель, и каждый должен, просто обязан выполнять свою работу.
С того дня Саша будто преобразился, с ним стало легко. Об этом говорили все сотрудники. Нет, требовать меньше он не стал, и мягче, пожалуй, не стал тоже, но он стал живой, открытый, милый и ужасно обаятельный. Он позволял спорить и доказывать свое мнение, и иногда даже соглашался. И он улыбался… А его улыбка была настолько бесподобна… Было только одно изменение в его внешности — он стал седой. И с этим уже ничего нельзя было поделать.
Люба с Ванечкой все никак не возвращались. Весь курс реабилитации было решено проходить там в Бостоне. Почка работала, иммунодепрессанты Ванечка переносил сносно. Физические нагрузки ему давали дозировано, постепенно увеличивая. Он шел на поправку.
Марину я так и не видела, довольствовалась лишь рассказами Саши. Он же считал, что она взялась за ум, а иногда боялся срыва. Сережа был с ней и был тем оплотом, на который был ей так необходим. Саша не знал, как правильно поступить: препятствовать их отношениям или поощрять. Я же говорила, чтобы он не встревал, они сами уже достаточно взрослые, а Сережа еще и умный.
Саша же возражал, что влюбленное сердце умным не бывает.
Я же вдруг поняла, что он просто боится ответственности, за них. Боится мнения Любы, которая была просто не посвящена во все, что произошло с Мариной. Ей хватало переживаний, и Саша ее пощадил. А теперь очень нуждался в ее мнении, а его не было.
Вот так вот мы и жили. Я целиком погрузилась в проблемы своих детей и внуков, а у моего Мити тем временем тоже пошла полоса неприятностей. Его Оля встретила другого мужчину. Все это привело к разводу. Митя переживал, дети принимали то сторону отца, то сторону матери. Он и дома со мной почти не бывал, все у Оли. Я понимала, что там он важнее, что так правильно. Но сердце сжималось почему-то, и я иногда ловила себя на мысли, что привыкаю быть одна…
Эту ночь я опять ночевала одна. Грустно, но что я могу сделать. Он чувствует вину, мне его жаль. Вот и все чувства. Задумалась. Может задремала. К жизни вернул звонок телефона.
— Ба! Здравствуй! — раздался в трубке голос Марины, — Ба! мне бы поговорить с тобой.
— Мариша, я только за. Папа говорил, что ты не хочешь никого видеть, вот я и ждала.
— Да, я не хотела. А теперь мне очень надо. очень-очень. Ты завтра придешь? Или нет. Я сама к тебе на работу зайду. Только не говори никому, кто я. Хорошо?
— Как скажешь. Во сколько тебя ждать?
— Папа завтра с обеда в министерстве, Валерка дежурит, а у Сережи завал, он так сказал. Биопсий тьма. Я к четырем подойду? Идет?
— Хорошо. Я буду ждать, или тебя встретить?
— Нет. Я сама. Главное, на своих не нарваться.
Собиралась я с особой тщательностью. Серьги, что купила внучке взяла с собой, может будет возможность подарить. А может и не будет, как знать, что у нее на уме?!
Утром на планерке встретила Сережу. Серьезен, как всегда, о чем-то долго говорил с хирургами. Прислушалась. Резекцию сделали в пределах опухолевой ткани, он настаивал на повторной операции. Понятно.
Меня увидел, побоялся, что уйду. Распрощался с ребятами и подошел. Глаза у него улыбались.
— Екатерина Семеновна, можно на пару слов.
— Да, Сережа, что?
— К Вам сегодня Марина собирается.
— Я помню.
— Я думаю, что речь пойдет о контрацепции. Так вот, я бы не хотел, чтобы она предохранялась.
— Сережа, этот вопрос вы должны обсудить и решить вдвоем. Но твою позицию я поняла.
Такого оборота я не ожидала. Но тут действительно решать не мне. Вот с внучкой и поговорим.
Ровно в четыре раздался стук в дверь моего кабинета.
Я открыла сама. Она была такая худенькая и бледная. А глаза… я почему-то сразу вспомнила глаза восьмилетней Любы при нашем первом знакомстве. Выражение было такое же и тоска, невероятная тоска в глазах. Только у той они были черные, а у этой синие, в обрамлении черных ресниц.
— Здравствуй, бабуль.
— Здравствуй, родная.
Мы обнялись. Я старалась прижимать ее к себе не очень сильно, боясь причинить боль. А она наоборот, прижалась ко мне вся. Как бы пытаясь доказать самой себе, что она не одна.
Я взяла в руки ее лицо и внимательно рассматривала. Она была очаровательна. Красива до невозможности. Я улыбалась и все смотрела, и смотрела. Наконец она произнесла:
— Что, Ба? Что ты так смотришь?
— Смотрю, как ты хороша, такой я не видела тебя давно, так давно, что забыла, какая ты настоящая. Ты так на мать похожа, Мариша.
— Я знаю, только глаза мне папины достались.
Мы сели на диван, я налила ей кофе. А потом достала коробочку с серьгами.
— Мариша, я так и не поздравила тебя с днем рождения. Вот это от меня.
Она открыла бархатную коробочку и обомлела.
— Это мне?
— Тебе!
— Красиво как. Бабуль, а ведь кроме тебя мне никто ничего не подарил. Только ты… И еще Сережа, цветы, но я — я такая дура была! Молчи! Спасибо! Хотя моего спасибо мало. Красота то какая, и это мне, представляешь, мне!!! Хотя ты точно представляешь, ты же их покупала и выбирала и любила меня, когда покупала, а значит верила. Получается, что только ты на всем белом свете верила в меня, тогда когда и я сама в себя не верила. А ты — да. Ты считала, что настанет день, когда я надену эти сережки. А ,значит, я буду леди. Я и леди, несовместимо. Но я буду, бабуль. Буду!
Она расплакалась и целовала коробочку. А я недоумевала, потому, что, наверное, не вкладывала в свой подарок тот смысл, что вложила она. Но раз она так поняла, то пусть так оно и будет.
— Расскажи про себя, Мариша.- попросила я подливая ей еще кофе.
— Я счастлива! Вот и все!
— А серьезно?
— Серьезно счастлива. И хочу от него ребенка.
— Сейчас?! Марина, тебе всего восемнадцать. Вы бы поженились сначала, чтобы все официально и по людски.
— А оно надо по людски?! Бабуль, а сколько лет ты с дедом не по людски жила? И сына ему родила! И любила его. Ты тогда думала по людски или нет? Ты вообще о ком-то другом кроме вас думала? Ты любила и все! И не возражай! Я знаю, потому что сама люблю, и мне плевать, кто что думает… Мама приедет, и мы поженимся, но я хочу ребенка, сейчас. Потому, что я дурная, и сумасшедшая, а он… он необыкновенный! А я хочу остепениться и быть женой, только женой и все. Если я буду матерью, то смогу. Вот, что я думаю.
— Вы давно живете?
— Нет, неделю.
— И как?
— Не знаю, больно. Но это не важно, главное, надо залететь. Ты меня посмотришь?
— Конечно. А ты уверена, что уже не залетела, как ты выражаешься?
— Не знаю. Ты думаешь? А я не подумала. Я не курю, бабуля. Хотя, мать вон всю жизнь курила, а нас четверых родила. Но я бросила. Сереже не нравится.
— Мариша, Сережа очень тяжелый человек, он хороший, но с его характером тяжело ужиться. Ты готова?
— Это не важно, ба. Я знаю. Я его очень хорошо знаю и люблю всю свою жизнь.
Я посмотрела ее, рекомендовала витамины, потом вместе с ней спустилась в аптеку, купила их ей. И мы распрощались. Она еще раз поблагодарила за сережки и побежала домой готовить ужин, а то мужчины вернутся, а ужина нет.
Я долго смотрела ей вслед, и понимала, что еще один камень упал с плеч, что девочка выросла и стала человеком…
Вот родит и можно на пенсию.
========== Часть 59 ==========
— Оля, зачем ты это делаешь? Я не могу понять, для чего ты разрушила свою семью, оставила сыновей без отца, теперь увозишь их в другую страну, срываешь собственного отца с места. Ты все переворачиваешь с ног на голову, ради чего?
— Я люблю! Разве этого мало?
— Но все окружающие тебя люди тоже любят… почему ты не считаешься с их чувствами?!
— Вы не хотите продавать квартиру?
— Какую квартиру? Ты о чем?
— Как о чем? Папа с Вами не говорил?
— Нет.
— Ну что ж, тогда скажу я. Я с сыновьями и папа уезжаем в Германию. Совсем. Алекс сделал мне предложение. Папа уже продал свою квартиру, и я практически тоже. Этих денег мне хватит на собственное жилье с мальчиками. Я думала, что вы продадите эту квартиру и с папой себе что-то купите в Германии, часть денег можно отложить на жизнь, что бы хватало и не бедствовать.
— О чем ты, Оля? Эта квартира не продается, и она мне не принадлежит. А потом я не собираюсь в Германию. Я живу в Москве потому, что тут живет моя дочь с семьей. Мой сын живет в Бостоне. Что я потеряла в Германии?
— Ваш бывший муж обеспечил своих детей. Позвольте моему отцу обеспечить меня! Не вставайте камнем на его пути. Любовь к дочери перетянет любовь к женщине.
— Я поняла твою позицию. Камнем я не стану.
Оля ушла. На душе остался очень неприятный осадок. Этот разговор перечеркнул то, что я строила столько лет. А строила я семью с Митей. Не любила его никогда, но уважала, была ему другом, как и он мне. Я почти уверовала, что человека можно просто уважать, доверять ему и этого хватит, чтобы не чувствовать одиночества. Мне казалось, что хватало… Горечь внутри меня нарастала и заполняла все. Мити дома не было. Он бегал по поводу квартиры, переоформлял что-то. А я поняла, что не хочу его видеть. Да Оля права, любовь к дочери перевесит, тем более, что я не могу ему дать ничего взамен его любви. Я не люблю его.
Я позвонила Борисову и отпросилась на сегодня совсем. Видимо, он был очень занят, потому что я услышала только -« да, конечно», и больше расспросов не было. Я оделась потеплей и поехала на кладбище.
Села у могилы, поставила цветы и думала.
