сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)
Саша встал приветствуя меня и пригласил сесть почти рядом со своим креслом. Я присела, положив на стол свой ежедневник и ручку. Невольно подняла глаза на портрет моего мужа, висевший над головой директора. Да, вместо обычного портрета нынешнего президента над головой нынешнего директора висел портрет его учителя. Мне импонировало такое отношение. Саша оставался самим собой всегда. И как мой муж смог разглядеть его сущность в том шестнадцатилетнем мальчишке, как сделал на него, ничего тогда не представляющего, ставку. Каким гениальным умом надо было обладать, чтобы все знать наперед… Кроме одного — тоски он моей не знал… А может знал, но просто вечным быть не мог…
— Екатерина Семеновна, так как Вы нашли свой отдел? — меня вернули в настоящее слова моего нынешнего директора.
— Все в порядке, Александр Борисович. Роман Владимирович справился.- вопрос был задан не зря, и не зря он начал этот разговор здесь в директорском кабинете, когда только вчера мы сидели за одним семейным столом. Саша умел не путать быт и работу. Вчера я ему была тещей, а сегодня я лишь сотрудник. Я ждала следующей реплики.
— Я хочу предложить ему отдел. Я хочу открыть еще один отдел «Репродуктивной медицины» и отдать его вашему Роману Владимировичу.
— ЭКО?
— И ЭКО тоже. У него большой опыт научной работы да и практика на высоте. — Он внимательно посмотрел мне в глаза, прочел все, что в них было и произнес, — Только без эгоизма, Екатерина Семеновна.
Мне надо было обдумать. Я не могла вот так сразу дать согласие и отпустить Рому. Саша тоже это понимал.
— Сколько у меня времени? — я чувствовала себя не очень.
— А у Вас его нет. Я не спрашиваю, я ставлю Вас в известность, что на место Романа Владимировича объявлен конкурс, и сотрудника себе в отдел и своего зама в последующем Вы будете выбирать сама. Да и Роман Владимирович еще не в курсе, я думаю, что Вы понимаете, что услышать о новом отделе он должен от меня, а не от Вас. Просто я считал своим долгом уведомить Вас в первую очередь. Я прекрасно понимаю, что Вы не хотите его отпускать. Он удобен Вам во всех отношениях. Но ему давно пора двигаться вперед, а он застрял. В ваших взаимоотношениях и в своих детских пеленках. Вы сами подтверждаете, что он хороший организатор.
И тут я расплакалась. Вот не хотела, даже виду показать не хотела, что бьет он меня поддых. Но не сдержалась, потому, что реву и реву, и случаи все время находятся и причины для слез тоже Да и сами слезы стали так близко к поверхности, что льются бесконтрольным водопадом. Надо брать себя в руки. Да надо. Я ведь, действительно, сейчас не теща. Я сотрудник — руководитель отдела, я даже не женщина сейчас, а ключик одного из механизмов. Так, что слезы мои явно неуместны. Но реву… потому, что ключик — женщина, одинокая такая… Мне стало себя совсем жалко.
Почему все сразу?! Почему все не так. И мама дома, и сын в Америке, и одиночество мое, которое с каждым годом лишь острей и больней чувствуется. Так теперь и Рому отбирают. А может у меня и нет никого кроме Ромы. Может, он моя единственная отдушина. А Саша… Саша, далеко не чужой мне человек, что творит то. Отдел ему новый приспичило. И он меня лишь в известность ставит. А совесть то где?! Вчера за одним столом со мной сидел… А Люба?! Она что не в курсе мужниных планов?! Она его зам в конце концов. Что ж она меня так подставляет?!
Я встала и хотела уйти. Но он перегородил мне дорогу.
— Екатерина Семеновна. Давайте Вы не только выплачетесь здесь, но и выскажете мне все свои претензии. Мы не чужие люди в конце концов. И я, как Ваш зять, никуда Вас не пущу. Я знаю, что Вы сейчас жалеете себя. Считаете меня жестоким и несправедливым. Но задумайтесь, так ли это? Я только лишь пытаюсь держать институт на передовой. Но это ведь наш с вами институт. Думаете Александр Валерьевич поступил бы иначе?
Это был запрещенный прием, и я взорвалась.
— Какое право ты имеешь, так говорить мне? Я что не понимаю, это не только твой институт, но и моего сына и моего мужа… Саша, нельзя так! Понимаешь, нельзя! Больно мне.
— Проблема в том, что Вы сами, Екатерина Семеновна, застряли. Да, застряли в своем горе, в одиночестве, в жалости к себе. Жить надо, понимаете — надо жить и двигаться вперед. Помочь Роману Владимировичу с новым отделом. Вам все равно работать в тандеме придется, только не как с подчиненным, а как с равным. Или он не достоин быть равным?!
И тут я поняла, что он прав. И мой муж поступил бы так же. Да я эгоистка. Надо менять. Все менять. И я поменяю. И поменяюсь сама.
— Прости! — я больше ничего смогла сказать. А он вызвал секретаршу Татьяну и попросил принести чай с конфетами.
Следующие минут сорок мы пили чай, ели шоколад и рассуждали о новом отделе.
Затем нашу беседу прервали — его вызвали на консультацию. А я осталась в кабинете…
Снова почувствовала себя такой беззащитной… Но с портрета на меня смотрели глаза. Его серые немного насмешливые глаза… Такие родные, такие говорящие…
Я вернулась в отдел с новыми силами и новыми идеями. Я немного пришла в себя и осознала происходящее. Просто все движется вперед, и жизнь продолжается, и сын мой, Сашенька, уже студент первого курса, и пусть он далеко, пусть мне горько от этого, но делает свое дело, а своим делом продолжает дело своего отца. А там… Как знать, что будет там… Как знать, что ждет его впереди… Но он идет к ней, к своей цели. Так и я должна. Пусть здесь на своем рабочем месте, но в Его институте, в институте носящем его имя, я должна тоже идти вперед. Чтобы все знали, что Мы лучшие. ТАК ХОТЕЛ ОН! А значит, так хочу и я.
Сейчас подумаю немного и вместе с Ромой пойду к директору… А там уже будем говорить о деле и делать дело.
От Борисова мы с Ромой вышли где-то через час. Я вместе с Сашей уговаривала его взяться за новое дело, обещала помощь и поддержку, объясняла себе и ему одновременно, что мы будем работать вместе, как и раньше, только на равных, что это очень нужное дело, что он справится, что я в нем уверена, как в самой себе, что я хочу, чтобы он, и только он возглавил этот отдел.
Я радовалась, когда мы с Сашей услышали его твердое "Да" и увидели горящие интересом глаза.
А потом мы работали, все как всегда. И только к концу дня Рома заскочил ко мне в кабинет и спросил:
— Ты рада за меня, Катя?
Я обняла его и поцеловала, как друга. Сказала, что очень рада. Потому, что это было правдой, а еще мне стало так стыдно, что я снова разревелась. И конечно рассказала ему все как было на самом деле. Я была красная, как рак от стыда за саму себя. А Рома смеялся и обнимал меня так нежно.
— Катюша, а ведь ты меня любишь.
— Люблю, Рома, но не как его, понимаешь?!
— Да понимаю. Кто ж с Ним сравнится? Так и я тебя люблю, как друга. Ведь между нами черная кошка в виде Борисова не пробежала?
— Да нет ,конечно, хотя он «фрукт»!
— А то!
Мы посмеялись. Попили чай, я осталась на дежурство, а
Рома пошел к своей семье.
========== Часть 42 ==========
Вот так после дежурства с самого утра я начала новую жизнь. Нельзя жить в ожидании смерти, ведь никто не знает сколько до нее осталось. Нет смысла смерть притягивать, время идет, а смерть не приходит. Так просто и существуешь во времени. И радость не в радость, и горе больше того, что в душе не в горе. Просто не чувствуешь ничего, ничегошеньки не ощущаешь, а разве это жизнь? Это и существованием назвать трудно.
Сашка Борисов прав. Надо все менять. Надо не стоять на месте, а двигаться, и не важно вперед, назад, влево или вправо. Главное двигаться.
Я решила, что все что со мной происходит, все к лучшему. Всю ночь об этом думала. Убеждала себя и…
Главное решила начать жить с новой надеждой. Еще сегодня полковник этот припрется… А может мне повезет, и он решит не приходить?! Но сомневаюсь я. И что он во мне нашел?
Я подошла к зеркалу и глянула на себя, вроде как со стороны. На меня смотрела старая женщина. С потухшим взглядом, с какими-то острыми чертами лица. С морщинками, щедро покрывающими кожу. Она меня не вдохновляла.
Волосы ничего, седину я закрасила. И косметики у меня с собой минимум. Вот о чем думала, когда на работу собиралась? Да ни о чем. О полковнике точно не думала. Это сегодня с утра он у меня из головы не идет. Господи, это весь вечер на каблуках! Ужас! Я же два дня отработала, и ночь между ними. Вру. Ночь я почти спала, так дернули пару раз и все. Но все равно не дома, не в своей кровати… Не в нашей кровати… Вдохнула поглубже, потом выдохнула. Ну что я за человек?! Жизнь начала с чистого листа, а сама о чем думаю?!
И тут я пошла в душ. Прохладный, чтобы взбодриться. А потом кофе… Затем и поработать можно.
Поработала! До самого вечера! В четыре кесарево случилось экстренное… Вышла, у моего кабинета, как часовой стоит полковник с букетом. А вид у меня… Я в балетках и пижаме, и замученная такая…
— Екатерина Семеновна! А я тут…
Договорить я ему не дала.
— Вижу, ждете. Так, во-первых, переходим на ты, потому, что выкать можем хоть пожизненно. Во-вторых ровно десять минут и я в Вашем распоряжении.
— Так мы на ты?
— Да на ты. Я Катя, а ты?
— Дмитрий, Митя.
— Митя, зайди и сядь. Я в душ и…
— Хорошо, хорошо. Не волнуйся. Я понимаю. Работа такая.
— Ага, все время по тревоге.
Он улыбался, и глаза были добрыми и светились. Невольно, опять сравнила. Те — родные серые с прищуром и эти, Митины с морщинками, в уголках, как у часто улыбающихся людей.
А он симпатичный, пронеслось в голове. Да я все вижу и все понимаю, но почему опять так сердце защемило. Нанесла последние штрихи на лицо. Снова глянула на себя в зеркало и вышла к Мите. Я пыталась улыбаться.
— Ну что, пошли?
— В ресторан?
— Знаешь, не сегодня, я устала для ресторана.
— Катя, на улице дождь, куда? Я бы предложил ко мне, но приглашать женщину на первом свидании…
— Я думала, что это не свидание, что мы просто пытаемся познакомиться. Вот у же перешли на ты. Знаем, как зовут друг друга, а теперь можно и рассказать. Ты о себе, а я о себе.
— Тогда, ко мне?
— Да. Я увижу как ты живешь, и многое пойму.
— А к тебе?
— У меня мама.
— Поехали.
Мы молчали всю дорогу. Потом остановились у его дома. Он завел меня в подъезд, а потом в квартиру.
Первое, что бросилось в глаза, там было чисто, очень чисто, но неуютно. Хотя мебель хорошая, дорогая, новая.
— Я тут недавно живу. Мы с дочкой вместе жили раньше, а теперь у нее семья. Вот и продал квартиру и дачу. Купил ей и себе, чтобы глаза не мозолил.
— Проблемы?
— Нет, Катя, я сделал все до их возникновения. Я понимаю, что человек я военный, привык командовать, а мужем ее так вообще. Он из моей части. Зачем создавать неприятности. Можно же все миром, а мир тем крепче, чем дома дальше.
— Так у меня сын совсем далеко. Аж за океаном. Я так привыкла, что он рядом. Я жила , пока он учиться не уехал.
— Но учиться надо! А дочь?
— Это Его дочь. Она… Семья у нее.
— Коньяк?
— Да.
Он налил, я пила и говорила. Коньяк развязал язык, и я рассказывала все историю моей любви, от первого взгляда в кабинете, когда на работу устраиваться пришла, и до того момента, когда я ему глаза закрыла. Все рассказала, как на исповеди. А Митя слушал, не перебивал, не задавал вопросов, просто слушал. Иногда наливал коньяк, давал новый платочек, и забирал мокрый от моих слез.
Так ночь наступила. Захмелела я совсем, только слезы не высыхали, а все лились и лились.
Он сел рядом со мной на диван, я положила голову ему на плечо и уснула. Крепко уснула.
Проснулась только утром в пять, как обычно. Сначала даже не поняла, ни где я, ни, что со мной. Я лежала на диване, укрытая пледом, прямо в одежде, как была. А он спал в кресле, сидя, запрокинув назад голову.
Кофе, терпкий, ароматный, сваренный по всем правилам. Я пила всегда другой, но этот мне понравился. А еще его руки. Не тонкие и не холенные, совсем, не такие, как у окружающих меня мужчин, а крепкие мужские руки.
Затем он отвез меня на работу…
Около моего кабинета стояли трое в ожидании моего появления. Мама плакала. Люба обнимала ее и пыталась успокоить. Борисов же явно нервничал.
Я подошла и открыла двери своим ключом. Сделала вид, что ничего не произошло. Люба с мамой вошли. А Сашка раздраженно бросил.
— Что телефона не обнаружилось?!
И ушел по своим делам.
«А он ведь прав.» — пронеслось в голове. Прав. Надо было позвонить, просто сказать, чтобы не волновались. Сглупила я. Но даже не вспомнила, ни о ком из них. Просто выпустила из головы и все. Мне было хорошо, я смогла выговориться, смогла вылить все, что накопилось за последние годы и не давало мне жить и дышать не давало. А кому еще я могла все это сказать? Маме? Так она никогда не понимала моих чувств и никогда не одобряла меня. Любе? Не знаю, а поймет ли?
Она максималистка, и очень прямая, не гибкая. Хотя, нет, гибкая и понимающая. Но тут речь о ее отце. А я его предаю. Неужели?! Я действительно его предаю! Что же делать?!
Я села за свой стол и уронила голову на руки.
— Катя, я так волновалась! — мама пылала праведным гневом.
— Прости. — я больше ничего не могла сказать. Не устраивать же скандал на работе, — иди домой, вечером поговорим.
Она встала и вышла из кабинета. Осталась только Люба. А я не могла на нее поднять глаз. Мы так и сидели друг против друга в полном молчании.
— Любонька, я пила вчера. Не знаю сколько, я могу сдать кровь.
— Не надо, Вы в норме, а вот до операций я Вас не допущу. Легче стало?
— Да.
— Вот и хорошо. Он приличный человек?
— Не знаю, думаю да. Люба у нас ничего не было, мы просто говорили.
— Главное, чтобы Вам было хорошо. Боитесь, что я могу осудить? Нет, я не стану, никогда, и Сашеньке не позволю. Вы имеете право жить. И Вы должны жить. Но если он Вас обидит, горло перегрызу. Так ему и передайте.
Я рассмеялась, представив, как она перегрызает горло полковнику. Но поверила на все сто.
========== Часть 43 ==========
Вечером состоялся разговор с мамой.
— Кто он?
— Полковник, Дмитрий Орлов.
— Лет сколько?
— Пятьдесят семь.
— Квартира?
— Да.
— Ты уйдешь к нему?
— А почему бы нет?
— А я?
— Что ты?
— Я с кем останусь? Я старая больная женщина! Я твоя мать, я жизнь на тебя положила. Я за твоим престарелым мужем ухаживала, я сына твоего вырастила. А теперь не нужна, так на помойку?!
— На какую помойку?! Мама, за моим мужем ухаживала я. А тебя, ровно, как и меня он содержал. Да, ты действительно очень помогала мне с сыном, но он твой внук, и ты сама все время говоришь, как любишь его и как скучаешь. Ты считаешь, что я не имею права на личную жизнь? Ты считаешь нашу квартиру помойкой?
— Я не о том! Я о том, что ты всю жизнь ничего не делала, жила в свое удовольствие, а теперь, когда я состарилась и нуждаюсь в тебе, то у тебя третья молодость взыграла. Нашла она себе мужика. О душе уже думать надо.
— Вот и думай! Только о своей. Мама, я не понимаю. Я всю свою жизнь тебя не понимаю. Почему я не имею права на счастье?! Почему я всегда плохая, а Глеб хороший? Ты всю жизнь меня попрекаешь, то не то, это не это. Я ничего не делаю. А работает кто?! За что ты меня ненавидишь?!
— Я тебя люблю, как умею. Матерей не выбирают. А что ты сама непутевая, по жизни, так то не моя вина. Что ты имеешь? И чего ты добилась в жизни? Ничего, такая же одинокая, как и я. Только у меня есть ты, а вот кто есть у тебя? Ты бы хоть задумалась, прежде чем на очередной огонек лететь. Не бабочка уже. Бабушка.
— У меня сын есть, и Люба и внуки.
— Сын улетел, и не вернется он из своей Америки. А Люба? Кто она тебе? Ты хоть одну падчерицу видела, чтоб мачеху любила? Ты отца у нее забрала. Единственного родителя, а теперь Люба ей родная! Дура ты, Катька! Жизнь прожила, а не поумнела!
Она скорчила саркастическую рожу и пошла к себе. А я разогрела борщ, ей сваренный и села ужинать. Обидно было, очень…, но слезы не пришли. Она же старая, оттого и эгоистка. Это не она, не мама говорит, а старость. В старости человек не должен быть одинок, а мама моя так давно одинока! Вот откуда все — от неустроенности и тоски… А меня она любит, я же знаю! Какая мать не любит своего ребенка! Просто она за меня волнуется, а выразить по человечески не умеет, Так вот белиберда и получается.
Я уже чай допивала, когда мама вернулась на кухню.
— Вчера Таня звонила, очень просила тебя перезвонить.
— Какая Таня?
— Лунева. Прям, очень просила. Не держи зла на нее, Катя.
— Да я не держу, что ей надо?
— Не сказала. Только, что сын женился, она уже бабушка.
— Понятно, бабушка, так бабушка… Мама, я пойду посплю.
— А если позвонит?
— Завтра, все завтра.
— Катя, полковник хоть солидный?
— Да ничего вроде.
— А внешне?
— Да тоже ничего. Мама, я его видела один вечер.
— А ночь?
— А ночь я спала. Одна, как приличная девочка.
Я поцеловала маму в щеку и прошла в свою спальню, расстелила одну половину кровати и легла.
