сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)
— Извини, это было ее желание. А ночевать ты будешь дома. Я приготовлю ей поесть и завтра принесу. Ты приходи к нам на ужин. Не чужой однако.
— Хорошо, спасибо.
Он вошел в палату. Я за ним.
— Добрый день девушки. Так, мне нужны Верескова и Иванова.
Женщины дружно стали приводить себя в прядок, ну на сколько можно это сделать, лежа в стационаре и под пристальным взглядом молодого красивого врача. Он же подмигнул Любе и прошел к койке Вересковой. Слушал он ее долго, то так, то так. Потом пальпировал живот, аккуратно, нежно. Я смотрела. Назначил УЗИ почек. Потом занялся Ивановой. Послушал, осмотрел, изучил анализы.
— Вы здоровы.
— Я знаю. Что Вы так смотрите? Осуждаете?
— Как врач не имею права Вас осуждать, а как человек… Какая разница.
— У Вас есть дети? — довольно агрессивно спросила она.
— Скоро будет.
— Вы знаете, сколько всего надо что бы вырастить ребенка?
— Знаю. Его достаточно любить.
— Вы слишком молоды чтобы понимать. У меня дочери восемнадцать. Мужа нет.
— Дочь вполне взрослая чтобы помочь, а отсутствие мужа, не вопрос. Вам же его не ветром надуло. Вы свой срок знаете? Двадцать девять, тридцать недель. Он уже жизнеспособный. А если он завтра закричит? Что прикажете делать?
— А что вы делаете в таких случаях?
— Просим подписать отказ от ребенка, лечим и отправляем в дом малютки. В принципе, Вы можете его доносить, чтобы здоровым родился, а потом отказаться.
Так немного гуманней.
— Доктор, Вы мне в сыновья годитесь, может не будете меня учить жить.
— Как хотите.
Саша вышел из палаты снова подмигнув Любе.
— Я вечером зайду, — шепнул он ей.
Иванова решила жаловаться на терапевта, а за одно и на меня директору. Он ее принял, при ней позвонил мне с требованием прервать беременность сегодня. Что мне оставалось? Я перевела ее в предродовую палату и начала капать. Я не могла убить здорового ребенка на таком сроке. О введении солевого раствора речь не шла. Я не убийца. Вызову роды, а там как Бог даст. Чувствовала себя скверно, отвратительно просто. Было уже четыре. Ко мне в кабинет постучала и вошла так и не уволившаяся акушерка Лара.
— Да, Лара, как Иванова?
— Лежит. Поясницу тянуть начало. Просит обезболить.
— Сейчас! Она ребенка убивает, а я ей комфортные условия создавать буду.
— Да, ужасно. Ребенок здоровенький, сама кобыла, на ней пахать можно, что у нее?
— Любовник и все. Вот и все показания. Иди к ней наблюдай. Я здесь, если что звони.
Я прошла в палату проверить Любу. Она была никакая.
— Люба, что случилось?
— Ничего, просто паршиво так. Вы ей соль с глюкозой ввели?
— Нет, вызываю родовую деятельность. У ребенка нет патологии. Может возьмет кто. Ты из-за нее переживаешь?
— Нет, из-за малыша. Я возьму.
— Что? Люба, тебе восемнадцать, у тебя свой в животе, если бы ты питалась нормально, то и ходила бы хорошо. Зачем тебе чужой?
— Вы потому не вышли за папу? Чтобы чужого ребенка не воспитывать?
Мне казалось, что земля ушла из-под ног.
— Нет, Люба, все сложнее. Я всегда любила тебя, боялась, но любила. Ты не можешь взять всех брошенных детей, понимаешь?
— Да. Я не хотела Вас обидеть. Простите.
Она встала с кровати и обняла меня. я подняла глаза и увидела, что все в палате удивленно смотрят на меня. В голове было одно «Надо взять себя в руки», «Надо взять себя в руки.»
— Любонька, у меня к тебе просьба. — превозмогая себя произнесла я, — твой папа не хочет, чтобы кто-либо знал, о наших с ним отношениях. Понимаешь?
Она отступила, взяла меня за руки и я почувствовала, что руки у меня сильно дрожат. Люба смотрела мне в глаза. Она поняла, что я чувствую.
— Нет, Екатерина Семеновна, я не всегда понимаю своего отца и далеко не всегда одобряю его действия. Я на Вашей стороне. Совершенно точно на Вашей. Посидите со мной.
Мы сидели, пока не пришла Лара.
— Вот Вы где Екатерина Семеновна. Пойдемте у нее схватки, гляньте.
Вернулась я в палату минут через тридцать и почти одновременно с Сашей.
— О, а сейчас у нас терапевт к кому, — спросила Дробышева.
— Рабочий день у меня, дамы, кончился, я по личному вопросу. — с неподражаемой улыбкой произнес Саша, подошел к Любе и поцеловал ее в щечку.
— Ты как родная?
— Саш, я хочу…
— Усыновить ребенка Ивановой?
— Откуда ты знаешь?
— Я же должен знать мысли моей половинки. Пусть она родит, а потом поговорим.
— Саша, пройди ко мне в кабинет — попросила я.
Но не получилось. Мы вышли из палаты, а навстречу уже бежала Лара. Мы с Борисовым прошли в род зал. У Ивановой поднялось давление. Дальше он занимался давлением, а я принимала роды. Все не по уму. Началась отслойка плаценты и кровотечение, пришлось тут же дать наркоз и кесарить. Причем все быстро. Наш анестезиолог на другом кесарево. Остальные в хирургии. Все операционные заняты, мы с Сашкой в малую операционную, эту дурацкую Иванову отвезли. Я оперирую, Сашка дал наркоз эпидуральный, чтобы мне помочь. Иванова орет, что ног не чувствует. Ребенка я достала и он закричал. Маленький, недоношенный, а орет, как здоровый. Сашка его забрал, после того, как пуповину перерезали. Поворачивается к Ивановой и говорит:
-Сын у Вас.
А она опять в слезы. Уже и забыла, что брюхо у нее разрезанное и что ребенка этого она вовсе не хотела. И что роды это по социальным показаниям. В общем плачет моя Иванова и просит сына спасти. А что его спасать, когда он живой и здоровый и орет. Сашка его запеленал и ей дает. Грудь ее ребенку к ротику, тот и присосался. Она его держит и причитает.
— Сыночек родненький, сыночек миленький, кровиночка ты моя.
Только я ее зашила, входит сам Корецкий.
— Ну что тут у Вас? — короче включил директора.
— Родили мы, кесарево сделали. По Вашему указанию, — зло говорю я. — вот Александр Борисович наркоз дал эпидуральный.
— Этот может, — говорит директор, глядя на зятя. — А ребенка Вы ей зачем дали? Вы бумаги должны готовить к отказу, раз малыш живой.
— Никому я сыночка моего не отдам, — вопит Иванова, и не предлагайте даже. Посмотрите какой хорошенький. Кровиночка моя, сыночек.
Александр Валерьевич покраснел, на меня с Сашкой вызверился.
— Какого.....? Вы здесь устроили. Почему с женщинами не работаете? Где Ваш подход. Вы что, отговорить ее не могли и доносить нормально беременность человеку не дали!
Короче орал он на нас знатно.
Но угомонился. Ребенка забрали в детское отделение. Иванову перевели в реанимацию.
Мы с Борисовым пошли к Любе. А та вся на нервах и в слезах. Времени сколько, волновалась девочка. Ну Сашка к ней, обнял ее, целует, под удивленные взгляды соседок. Всю эпопею с рождением выложил. А она говорит:
— Забери меня домой. Эпидуралку сделать можешь, а дома капать меня, нет?
Мне спокойней дома.
— Ты есть будешь?
— Буду, все, что скажешь, все буду.
Сашка ко мне:
— Екатерина Семеновна, давайте ее домой и Вы к нам домой с Сашенькой.
— Он прав, Катя. Говорит мой мужчина, что мы втроем ее не накормим и не проследим.
Так и порешили.
========== Часть 24 ==========
Утро выдалось суматошное. Я катастрофически не успевала и Александр Валерьевич, мне сегодня совсем не способствовал. Скорее мешал, то рубашка не та, то галстук потерялся, то мама записала телефон магазина на нужных ему документах. Короче, дурдом крепчал. Опять начался скандал с мамой. И я не выдержала.
— Саша, прости, но я пошла. У меня планерка в отделении. Это ты у нас начальство, это ты не опаздываешь, а задерживаешься, а я никак не могу, ты с меня первой дисциплину спросишь.
— Хорошо, иди, Катя. Там я к тебе нового сотрудника взял, не удивляйся.
— Разберемся на работе.
Я чмокнула в щеку маму, расцеловала сына и мужа и побежала.
Мой кабинет был открыт. То есть совсем открыт, двери настежь. Я подошла и заглянула внутрь. За моим столом сидел мужчина, где-то моих лет, может чуть старше и вертел в руках Сашенькину фотографию. Я рот не успела раскрыть, как он тоном не требующим возражений произнес.
— Опаздываете Екатерина Семеновна. Непорядок. Я такого терпеть не намерен!
«Еще один начальник на мою голову!», пронеслось в мозгах, а изо рта вылилось все мое возмущение и раздражение.
— Во-первых встаньте и как положено поприветствуйте заведующую отделом. Во-вторых представьтесь, в-третьих, кто Вам позволил входить в мой кабинет без моего ведома, да еще трогать мои личные вещи.
-Дааа! — протянул он — меня, конечно предупреждали, что Вы не подарок! Ну типа неудовлетворенная женщина, мать-одиночка.
Мой гнев нарастал и я понимала, что крови быть.
— Так Вы по этой части, типа удовлетворить меня хотите? А может, Вы не в моем вкусе? И потом, думаете, что Вы единственный желающий?
— Я думаю, что с сегодняшнего дня, я заведую отделом.
— Ох Вы ошибаетесь. Освободите мой кабинет, пожалуйста и если Вы действительно намерены в этом отделении работать, то будьте добры явиться на планерку через десять минут в конференц-зале. Медсестры Вам покажут где это. И впредь ведите себя корректно!
На планерку я шла с замиранием сердца. Этот новоявленный нахал не выходил у меня из головы.«Неужели Саша хочет заменить меня, но зачем и почему мне он ничего не сказал. Ведь мог же и у него была тысяча возможностей меня подготовить. Обиделась бы я? Да, однозначно, да. Но пережила бы и осталась с ним. Он очень четко разделял личную жизнь и работу. Может поэтому и не женился на мне. Я стала бы его слабым местом, рычагом воздействия на него, а он такого не допустит. Нет слабых мест у моего академика. Для окружающих, их просто нет. И пожалуй, только я знаю о них. Это его дети. Но и их существование засекречено!»
Я проводила планерку как обычно, полностью игнорируя нового сотрудника. Выслушала отчеты, узнала количество поступивших, родивших, сколько находится в предродовой палате и уже думала перейти к обходу в отделениях, как в конференц-зал вошел Корецкий. Он был краток и лаконичен, как всегда. Представил нового сотрудника — моего зама. Роман Владимирович оказался старше меня на три с половиной года и был доктором медицинских наук. Он пытался оспорить свое назначение. Замом он быть не хотел. Но с Корецким не спорят, с ним соглашаются. И после заявления директора, что «темные лошадки» у него в клинике отделы не возглавляют. Роман Владимирович смирился со своей участью.
Во время обхода он молчал, только с усмешкой поглядывал на меня, иногда кивал с одобрением, но молчал. Я провела обход и зашла к себе в кабинет, чайку хлебнуть, перед плановым кесаревым. В дверь постучали и потом вошел мой новый зам.
— Чаю налить? — совершенно равнодушно спросила я.
— Не откажусь. А Вы профи, Екатерина Семеновна.
— Спасибо, на кесарево не хотите? Первородящая старшего возраста с ожирением и гистозом.
— С Вами с удовольствием. Может перейдем на ты? И простите, меня за утрешнюю сцену.
— Проехали, Рома. Нет, на ты рано.
— Понял не дурак. Так почему Вы до сих пор кандидат наук?
— Так некогда. Работать надо, просто руками и головой. Все как-то недосуг.
— А на кандидатскую времени хватило?
-Да, у меня депрессия была, пришлось бороться.
— Пил?
— Кто?
— Причина депрессии.
— Бывший муж, не, не пил, он правильный.
— А почему расстались?
— Разные взгляды на жизнь. У меня радикальные, я режу. А у него гуманные, он говорит. Вот и не сошлись характерами.
— А я мало зарабатывал. Понимаешь, с тематических больных вообще не брал.
Она нашла мента. А сын от мужа?
— Нет, не от мужа. Так от безысходности. Пошли в операционную, пижаму, халат и мыться. Оперируете Вы.
— Почему я?
— Потому, что пока я здесь решаю кто оперирует.
— Понял, до встречи в операционной.
То, что произошло в операционной, просто не укладывалось у меня в голове. Было впечатление, что он давно забыл как делать кесарево. Я просто наорала на него и все сделала сама, оставив его лишь помощником. Он покраснел, разозлился и в глазах появились слезы. Но он быстро взял себя в руки. Впрочем все прошло хорошо. Женщина в порядке и ребенок тоже. Но как мне быть? Что делать с не оперирующим профессором. И зачем Саша взял его на работу? И что мне делать в этой ситуации? Я не стукач, но он спросит, а я врать не умею. А ему и не вру никогда.
Я налила себе кофе и отхлебнула чуть, когда Роман влетел в мой кабинет.
— Екатерина Семеновна. Я надеюсь, что-то что было в операционной останется между нами!
— Не найдетесь Роман. Шеф все узнает и не от меня. Там было слишком много свидетелей и еще камера. У нас все операции снимаются на камеру. Думаю, что Вас он смотрел в прямом эфире.
— Почему не предупредили?
— О чем? Что операции снимают? А почему Вы не предупредили, что скальпель в руках в принципе не держали? От Вас зависели жизни! Или Вы забыли, что это такое?
— Вы правы, я думал, что смогу. Но Вы — асс.
— Вот поэтому я возглавляю отдел. Понял?
— Учить будете?
— Так я, вроде не отказывалась. Как шеф скажет. Я начальство уважаю. (Вру, люблю, безумно люблю своего стареющего академика).
А дальше как в народной мудрости. Помяни черта, как он тут как тут. Корецкий в костюме и халате, лишь наброшенном на плечи, пинком открыл двери в мой кабинет и изрек все… после очень доходчивой речи он вызвал меня к себе в кабинет. Я обещалась, как только кофе допью.
— Катя, милая, ты просто умница! — приветствовал меня мой мужчина. — Ну и что с ним будем делать?
— Обломаем, воспитаем, научим…
— Уверена?
Я только пожала плечами.
Роман оказался способным учеником. Он вообще-то дураком и не был. Просто работа (диссертация) была у него чисто теоретическая. Он потратил на нее пять лет и что такое пациенты, а тем более практика в операционной или родильном зале практически забыл. Знания остались, уверенность штука приобретаемая, а способность концентрироваться и принимать решения у него была всегда. Мы сработались. У женщин он вызывал какие-то особенные эмоции. И этим он мне напоминал Сашку Борисова. Интересный внешне очень импозантный и аккуратный, он был хорош. Женский персонал моего отдела с его появлением просто преобразился, причем это касалось и молоденьких акушерок и бабы Дуси — санитарки в гинекологии. Если честно, мне он нравился. Нравилось его внимание, а мне оно доставалось с лихвой, его комплименты и ухаживания. Нравилось и все! Я чувствовала себя женщиной, красивой, желанной. Правда, любила я другого мужчину. Но флирт не измена. А я уже в том возрасте, когда нравиться еще очень хочется, но возможности все меньше и меньше. Роман же мне эту возможность предоставлял и я пользовалась.
Времени вместе мы проводили предостаточно и, конечно, без слухов и домыслов не обошлось. И до моего академика доходили эти слухи, но он лишь посмеивался, подкалывал меня иногда. Но что очень обидно, даже не думал ревновать! А мне хотелось бурной сцены ревности, громкого проявления чувств или предъявления прав на меня в конце концов! Но все было тихо и обычно. Точно так же как вчера и позавчера. А я мечтала… Да я мечтала о бурных проявлениях чувств.
Вот так один день сменял другой. Я дежурила через два дня на третий и Роман тоже, но мы естественно не совпадали. Мы были наставниками, главными по смене. Встречались утром на планерке, затем обход, обсуждение тяжелых больных и операции, роды и все с начала. Каждое утро в моем кабинете в вазе появлялась алая роза и каждый день свежая. Я просила Романа не делать этого, но бесполезно. Хотя, видеть ее и вдыхать ее аромат было безумно приятно.
Неделя выдалась суматошная, мой мальчик шел в школу. Покупала форму, рубашки. Убегала пораньше с работы, его из сада забирала и по магазинам. Вот и опять пришла уставшая, постирала, погладила. Александру Валерьевичу рубашки приготовила, Сашеньке тоже. Ужином моих мужчин накормила. Думала в душ и спать, а не получилось. Срочно вызвали на работу. ЧП у них. Ну я ноги в руки и бежать. Прибежала в приемный, а там меня уже Роман встречает.
— Катя, прости, что побеспокоил. Но ситуация безвыходная. Тут домашние роды…
— Послед не отошел?
— Нет, ребенок застрял. Ножка выпала. Там какая-то бабка с ней была, решила за ножку вытащить ребенка в поперечном положении. Ножку сломала. Ребенок погиб. Надо плодоразрушающую операцию делать, а я не могу. Я не делал никогда и ваши не делали.
— Терапевт ее смотрел?
— Да, Борисов. У нее температура, длительный безводный период. Она соображает плохо. В гибель ребенка не верит.
— Плода. Гибель плода. Никогда не говорите матери, что умер ребенок, плод погиб. Понимаете?
— Да там Борисов с отцом беседует, объясняет.
— А Вы?
— Меня он не услышал.
— Понятно. Но надо разрешение на плодоразрушающую операцию. Ладно пошли ее смотреть, потом я с ее мужем поговорю.
