Текст книги "Бенкендорф. Сиятельный жандарм"
Автор книги: Юрий Щеглов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 55 страниц)
Позднее Бенкендорф узнал, что генерал-адъютант Закревский сообщал патрону князю Волконскому и через него императору Александру о тревожном состоянии петербургского гарнизона. Его донесения резко противоречили успокоительным депешам Васильчикова и самого Бенкендорфа. По сути, Закревский заронил в душу государя сомнение. Несколько лет состоя в должности дежурного генерала при Главном штабе, он хорошо знал, что происходит в войсках. Не может быть, чтобы солдаты без чьей-либо подсказки отважились принести претензию. Никогда ничего похожего в русской армии не случалось. А когда случался грех, то за спиной смутьяна обязательно маячила фигура прапорщика или поручика, наделенного амбициями сверх всякой меры. Они, эти либералы, действовали исподтишка. Неодобрительно относился Закревский и к роли Васильчикова. Нельзя было передоверять разбор возникшего дела Бенкендорфу и великому князю Михаилу, которые действовали с оглядкой на корпусного.
Словом, недоброжелателей и критиков хватало.
С трепетом Бенкендорф ожидал возвращения фельдъегерей с депешами и Чаадаева. Его поездке в гвардейском штабе придавали первостепенное значение. От Чаадаева зависело преподнести происшествие таким образом, чтобы князь Меттерних и прочие не сумели бы взять верх над государем, который водворил в Европе мир, спас их от Наполеона, объединил в Священный союз и которого они в благодарность не раз предавали и пытались уязвить. Мнение иностранцев теперь, когда император почти постоянно находился за границей, во многом определяло отношение к тому, что происходило внутри страны. Когда Чаадаев поздоровался и князь Волконский его отрекомендовал, государь спросил:
– Иностранные посланники смотрели ли с балконов, когда увозили Семеновский полк в Финляндию?
Он, конечно, не знал, какие толпы сопровождали солдат по пути к гвардейскому штабу и что творилось на площади перед госпиталем, который он посетил перед отъездом.
– Ваше величество, ни один из них не живет на Невской набережной.
– Где ты остановился?
– У князя Меншикова, ваше величество.
– Будь осторожнее с ним. Не говори о случившемся с Семеновским полком.
Чаадаев поразился – Меншиков был начальником канцелярий Главного штаба. Да и просьба государя имела мало смысла, так как он сам незамедлительно поделился с Меттернихом сведениями, которые накануне фельдъегерь доставил из Петербурга. Однако Чаадаев решил, что голову над сей загадкой не нужно ломать. Возможно, реплика государя вызвана сиюминутным настроением или раздражением, какое он иногда испытывал к окружающим. По возвращении в Петербург Чаадаев подробно рассказал о впечатлениях Бенкендорфу. Меттерних не придал никакой важности семеновской истории. Положение в Неаполе и во всем Пьемонте было куда тревожнее. Там действительно назревали революционные события. Невероятно, чтобы в России, где со времен пугачевщины ничего не происходило и не могло произойти, вдруг возмутился полк, ранее преданный императору и два десятилетия назад посадивший его на престол.
Меттерних известен осторожностью и умением нащупать зерно политической ситуации.
– Было бы слишком, – сказал Меттерних государю, – если бы радикально настроенные офицеры могли располагать у вас в России целыми полками и распоряжаться ими по своему усмотрению. Происшествие не стоит выеденного яйца.
Впервые Бенкендорф усомнился в прозорливости австрийского Макиавелли. Он обладал сведениями иного порядка. И успокоительная нотка, привнесенная Чаадаевым, ничуть его не поколебала. Грибовский с завидным; упорством почти каждодневно твердил:
– Есть зародыш беспокойного духа в войсках, особенно в гвардии… – как здесь Бенкендорфу не вздрогнуть, когда он начальник Гвардейского генерального штаба, – …прильнувшей, так сказать, от иноземцев во время нахождения за границею и поддержанной стечением разных обстоятельств. Но войска сами по себе ни на что не решатся, а могут разве послужить орудием для других.
«Другие» и есть радикальное офицерство, действующее исподволь. В министерстве иностранных дел Кочубея иначе смотрели на случившееся. Они, разумеется, подсовывают государю успокоительное: когда бы семеновцы действовали по наущению, то держались бы иначе. Революционный опыт показывает, что войска, подталкиваемые вождями, держат себя нагло и вызывающе, стремятся захватить оружие и шлют агитаторов в остальные части, призывая к восстанию, а не изъявляют покорность при аресте и мирно шествуют в крепость.
Размышляя о петербургских событиях, Бенкендорф пришел к выводу, что они хоть и опасны, но возникли стихийно, правда, показав кое-кому правильность расчета на недовольство нижних чинов и симпатию к ним городской черни. Вдобавок Палей доставил несколько прокламаций. Две или три нашли еще ранее в преображенских казармах. Там довольно грамотно излагались причины и назывался главный виновник всех неустройств в России.
Государь!
Автор прокламации вспоминал, при каких обстоятельствах император был возведен на престол.
Васильчиков с фельдъегерем послал прокламации государю. Бенкендорф считал, что это вынудит прибегнуть к крайним мерам, а меры надобны строгие, но не крайние. Теперь в Троппау убедились, что семеновцы действовали под влиянием членов тайных обществ. В первых числах ноября государь отправил приказ в Петербург, положивший конец существованию Семеновского полка.
Последние месяцы 1820 года и первая половина следующего миновали очень быстро. Они принесли массу неприятностей и ни минуты отдохновения. Бенкендорф приезжал в здание штаба с петухами и уезжал поздним вечером. Князь Волконский как начальник Главного штаба Его Императорского Величества требовал подробных отчетов. Отправка раскассированного полка занимала много времени. Хозяйственные заботы и мелкие придирки злили Бенкендорфа. В середине ноября дежурный генерал Закревский официально уведомил Бенкендорфа, что нижние чины будут лишены на всем пути следования мясного довольствия. Они приравнены теперь к обыкновенным армейским солдатам. Офицерам пришлось собирать деньги. Солдатские жены рыдали, дети хныкали, деньги таяли, неразбериха увеличивалась. По приказу государя была учреждена специальная комиссия, которую возглавил генерал Алексей Орлов, принимавший непосредственное участие в семеновской истории. Невзирая на давление Аракчеева, полковника Шварца судьи определили лишить жизни. Разбирательство было достаточно суровым, и Бенкендорф несколько раз давал объяснения. Между тем мнение общества острием своим было направлено против Васильчикова. Одни порицали за проявленную мягкость, растерянность и стремление переложить ответственность на подчиненных, другие винили за суровость и неоправданные угрозы по адресу солдат: дескать, зачем грозил, что умрут под палками, третьи выражали недовольство, что гнев обрушился лишь на солдат, а полагалось наказать офицеров, ограничившись распределением провинившихся нижних чинов по соседним ротам. Генерал-аудитор Булычев вообще вынес неожиданное мнение, согласно которому получалось, что солдатам нельзя вменять в вину содеянное. В законе нет запрещения приносить жалобы не на инспекторском смотру. Суды следовали за судами. Капитана Кошкарева и полковника Вадковского отправили в крепость, и судьба их оставалась неизвестной. В конце января началось формирование Семеновского полка нового состава. Предлагалось на должность командира назначить полковника Сергея Шипова, брата преображенца Ивана Шипова. Однако Шиповых не раз упоминал Грибовский. Он напирал на то, что Иван Шипов участвовал в важной сходке членов «Союза благоденствия» на холостой квартире Федора Глинки в самом начале 1820 года. Пестель сговорился с Никитой Муравьевым, и оба провели постановления о введении в России республиканской формы правления. Николай Тургенев воскликнул: «Le président sans phrases!» [51]51
Президент без всяких разговоров! ( фр.).
[Закрыть]
Иван Шипов его расцеловал. Однако брат за брата не ответчик.
– Помилуйте, ваше превосходительство! Что значит не ответчик? Братья Шиповы одного поля ягода. И тот и другой члены Коренного совета! Что с того, что Сергей Шипов на совещании у Глинки не присутствовал? Велика ли важность! Братья имеют злой корень. На другой день Иван у себя собрал заговорщиков. И где?! В Преображенских казармах!
Грибовский говорил с невероятным упорством. С конца декабря он фактически осуществлял тайный надзор над офицерами гвардии. Васильчиков отправил князю Волконскому проект учреждения тайной военной полиции. Сведения, полученные от Грибовского, он не переслал императору. Оказалось, что Гвардейский генеральный штаб не располагает тайным шифром. Если сведения о заговорщиках случайно попадут к иностранцам, скандал неминуем. В конце декабря Васильчиков наконец отправил через Бенкендорфа в Лайбах усовершенствованный проект создания тайной военной полиции. Император вскоре утвердил его и назначил Грибовского возглавлять ведомство, на которое возлагались определенные надежды.
Кто виноват?Ведомство состояло из людей, небольшого помещения на первом этаже и нескольких столов и стульев. Помещение полагалось содержать в порядке, столы, стулья и шкафы надо было приобрести.
– Где взять денег на этих мерзавцев? – спрашивал Бенкендорфа Васильчиков. – Мерзавцам приходится хорошо платить. Пока я трачу средства из собственной шкатулки.
Бенкендорф предложил проводить деньги по другому ведомству. Грибовский запротестовал:
– Упаси Боже, ваше превосходительство! Сие станет немедленно известно. Какой-нибудь чиновник проболтается. А дело требует непроницаемой тайны. Непроницаемой! Между тем тайна нарушена. Наши карбонарии понимают обреченность своей затеи и пуще огня страшатся постороннего глаза. Я имею сведения, что преступное сообщество собралось теперь в Москве. Сведения, ваше превосходительство, наивернейшие. И в самом центре сошлись, в Староконюшенном переулке на квартире братьев Фонвизиных. Ужасные заговорщики! Из Кишиневской и Тульчинской управы прибыли гонцы. Михайло Орлов говорят, призвал к восстанию. Полковник Граббе догадался, что здесь в гвардейском штабе имеются данные по поводу незаконных сборищ. Решено «Союз благоденствия» фиктивно распустить и набрать новых людей, чтобы отсеять возможных агентов правительства. Каша заваривается, ваше превосходительство, серьезная и крутая. Как бы не обжечься, расхлебывая! Орлов бьет копытом и крепко ругается, выказывая собственное несогласие с медлительными и осторожными товарищами. Он, как и Граббе, считает, что правительству все известно. Не через брата ли он случайно выведал тайну сию? Вот почему я требую совершеннейшего мрака в этом деле.
– Хорошо. Согласен. Рассуждаешь трезво. Однако палку не перегибай. Уж больно ты подозрителен.
– Да как не быть подозрительным! Слухи ходят, что Сергей Шипов будет назначен в Семеновский полк. Без Иллариона Васильевича и вас сие немыслимо. Иван Шипов среди отпетых республиканцев. Как ни повернется, братья в выигрыше. Михайло Орлов жаждет кровавой расправы и со дня на день грозит поднять революцию. Его брат Алексей дураков семеновцев палашами учил. Как ни повернется, опять Орловы в выигрыше. Братья Тургеневы – один служит верой и правдой царю и отечеству, другой Гишпанию хвалит. Кричит: ура гишпанскому народу! Я сам слыхал, как он заявлял: слава тебе, славная армия гишпанская! Везде республиканский у нас дух витает, что для России пагубно! Какие еще вам доказательства нужны, ваше превосходительство?! И при всем при том копейку не вышибешь на поддержание порядка. Как понимать такое?
– Ты, Михайло Кириллович, свои сентенции изложи на бумаге. И распишись. Когда государь возвратится, ознакомим его в мельчайших подробностях. Сергей Шипов будет назначен командиром семеновцев, и его ты в бумаге не упоминай. Он человек твердый и пользуется моим доверием. Я думаю, что ни при каких обстоятельствах присяги не нарушит.
В данном случае Бенкендорф оказался дальновиднее собеседника. Сергей Шипов сохранил верность правительству и не запятнал Георгиевские знамена старого полка.
– Слушаюсь, ваше превосходительство. Но и вы ко мне прислушайтесь. Возня наших местных карбонаров неспроста. Отсутствие государя дурно влияет на умы незрелой молодежи. Есть слух, что он желает царствовать в Европе, для чего и учредил Священный союз.
– Для чего учредил – не твоего ума дело, Грибовский. Я обещал тебе доставить бумагу в собственные руки государя и доставлю, как только он появится в России.
Поздней весной император Александр возвратился в Царское Село. Более полугода он почти ежедневно занимался семеновской историей. Его не покидала мысль о том, что в смуте повинны вовсе не солдаты и даже не офицеры, а какие-то силы извне. Вот и Алексей Андреевич похожего придерживался мнения. Военные поселения ни разу не выказывали недовольства по собственному усмотрению. Всегда там присутствовало постороннее влияние. Негодяй Каразин не последнюю скрипку сыграл. Запереть его в Малороссии навечно, чтобы в столицу и носа не показывал. Нет, без него здесь не обошлось. Кто скрывался под подписью на прокламации «Единоземец»? Не Каразин ли? Сын века Просвещения? Не он ли внушил офицерам вредные мысли? Семеновская история как лучом света озарила тех, кому государь доверял и на кого надеялся. Славно себя показали лишь Алексей Орлов и Левашов. Верные люди! А Бенкендорф? Бенкендорфа я облагодетельствовал, дал возможность наконец проявить себя в полную силу. Начальник Гвардейского генерального штаба! Моя опора! Опора трона! И его я прочил на место Васильчикова! Он главный и первый виновник! Растяпа! Куда смотрел?! Сколько людей из-за него пострадало. Нерасторопен, проморгал смуту и позволил вспыхнуть пожару. Соперничал с Васильчиковым вместо того, чтобы затоптать разгорающийся костер. Выставил меня в неприглядном свете перед Европой. Как же так?!
Васильчиков сдаст должность, за ним последует Бенкендорф. И никакого прощения. В секретных замечаниях собственно для сведения одного генерал-адъютанта Васильчикова, писанных им собственноручно, раздражение против Бенкендорфа вылилось в конкретную и угрожающую форму коварного вопроса, на который он так и не получил ответа: «Почему начальник штаба гвардейского корпуса, в отсутствие генерал-адъютанта Васильчикова, не знал в подробности, что делалось в Семеновском полку, говоря часто, что, по сведениям его, везде тихо и хорошо идет?»
Васильчиков ответил государю на каждый вопрос лаконично и четко. Только этот – восьмой по счету – пропустил загадочно. Действительно – почему? Он Шварцу не друг, скорее наоборот. В чем тут причина? Не происки ли бывших братьев-масонов? То, что Чаадаев как-то подливал масло в огонь, – несомненно.
Рощи и сады Царского Села покрывала яркая густая зелень. Лето предвещало быть теплым, и он мечтал здесь обрести душевное спокойствие. Он поедет к Аракчееву в Грузино и там славно отдохнет. Итак, полностью надеяться можно лишь на Орлова, Левашова и Аракчеева. Он недаром сердцем прилепился к этому человеку с тяжелым и мрачным лицом, холодным и внимательным взглядом и странной манерой изъясняться на русском языке, впадая в раздражающую государя простонародность. Неученый дворянин, а какой ум!
В начале июня он принял Васильчикова, который выложил прямо в кабинете все, что знал о семеновской истории. Затем разговор зашел о сообщении, сделанном Грибовским.
– Илларион Васильевич, за кого ты меня принимаешь? Неужели ты полагаешь, что какой-то там библиотекарь может мне сообщить некую новость. Я все вижу сам и для того выработал свои способы. Помню, в молодости после того, как на меня свалилась тяжкая ноша правления, Депрерадович доложил, что многие офицеры пренебрегают формой. Пусть их ходят как хотят. Еще легче будет распознать порядочного человека от дряни! Запомни: я все вижу сам!
– Государь, однако нельзя оставить без внимания полученные сведения. Эти люди опасны.
– Они получат свое, Илларион Васильевич. Но я не желаю быть жестоким. Ты служишь мне с начала моего царствования и лучше других знаешь, что я разделял и поощрял эти мечты и… заблуждения. Нет, не мне быть жестоким!
На следующий день он принял Бенкендорфа. Взял в конверте бумаги Грибовского и спрятал в ящик. Беседы не получилось.
– Иди и служи, генерал Бенкендорф. Не считаю тебя виновником, но виню в неосмотрительности и отсутствии настоящего рвения. Огорчен!
На обратном пути Бенкендорф подумал, что по возвращении в штаб его будет ожидать царский рескрипт с новым назначением или даже отставкой, однако ошибся. Приказом от первого декабря 1821 года он был переведен на должность командира Первой кирасирской дивизии. Елизавета Андреевна обрадовалась:
– Я очень довольна. Теперь мы поедем в Ревель и наконец отдохнем по-настоящему. Ты давно хотел посмотреть мызу Фалль. Прекрасно, если мы сумеем ее приобрести.
Иногда служебные неудачи позволяют более полно ощутить семейное счастье. К тому времени Бенкендорф был отцом пятерых дочерей. Старшим он дал свою фамилию и относился к ним с подчеркнутой любовью. Служебный афронт весьма, конечно, некстати, но надежды не исчезли.
Да иначе и быть не могло! Гвардия еще до возвращения императора готовилась к походу в Литву. О маневрах велись споры давно. Однако, как только стало известно, что государь приедет в конце мая, преображенцы и измайловцы покинули Петербург. Маневры определили провести возле местечка Бешенковичи. Бенкендорф мотался из Витебска в Петербург и обратно. Внешне император не выказывал гвардии неудовольствия. Он даже принял приглашение от офицеров к обеденному столу. На другой день Бенкендорф узнал о присвоении ему чина генерал-лейтенанта. Это было признание заслуг начальника штаба при подготовке торжественного смотра войск. Перед перемещением на новую должность Бенкендорф ничего не подозревал. А между тем приказ о замене Васильчикова генерал-адъютантом Уваровым уже был готов. Верхушку гвардии государь сменил. Бенкендорф не мог понять, почему государь никак не отозвался на записку, составленную Грибовским. Он должен был заметить, сколь внимательно сам Бенкендорф относится к донесению агента. Государь даже не поинтересовался фамилией человека, составлявшего записку.
Поступки императора Александра были таинственны и и непредсказуемы. Он часто поступал справедливо, но иногда, испугавшись собственной справедливости, уничтожал ее каким-нибудь неожиданным и необъяснимым приказом.
Бенкендорф в полной мере ощутил на себе эту удивительную двойственность тезки. Что принесет следующий год?
Янтарная прародинаС незапамятных времен жизнь семейства Бенкендорфов была накрепко связана с Остзейским краем. Что за чудо эти земли! На первый взгляд скудные, суровые, нещедрые, а между тем остзейцы везут рожь в Голландию, ячмень еще дальше – в Англию, часть оставляют в Амстердаме. Овес и пшеница с севера очень ценятся на бирже в Лондоне. В прошлом и начале нынешнего века хлеб покупали Германия и Швеция. Эстляндская губерния поставляла овец в Петербург – от трех до пяти тысяч в год. Тысячи голов крупного рогатого скота гнали на Восток, везли сыр, масло, домашнюю птицу и кильки. Снетки закупали даже киевские лавочники. Ресторации заказывали миноги на баснословные суммы. Любители лошадей выписывали с побережья клепперов и перепродавали в дальние области тоже за немалые деньги.
Остзее, сиречь Балтийское море, считали Средиземным морем Севера. На его берегах создавалась великая прибалтийская культура. Недаром Остзейский край называли, и не без оснований, Великой Грецией России. Остзейцы не скрывали симпатий к Пруссии. «Все будет иначе, – говорили они, – когда мы наконец станем настоящими пруссаками!»
И вместе с тем Остзейский край не мог существовать без России. Он посылал туда не только необходимые товары, но и людей, по преимуществу немцев, среди которых было Подавляющее большинство тех, кто и в глаза не видел Свою прародину. По-настоящему этот край открыли для Европы германские купцы и назвали страну ливов Лифляндией. В 1184 году сюда прибыл первый миссионер августинский монах аббат Мейнгард из Зегеберга, что в Голштейнии. Он построил в селе Икскюль первую церковь. Преемник Зегеберга цистерцианский монах Бертольд привел в Лифляндию крестоносцев. Он рассказал им, какая прекрасная страна раскинулась на неласковом побережье Остзее. Его убили в схватке, но на том месте епископ Альберт через три года – в 1201 году – основал город, позаимствовавший название от ручья Ригэ, на берегах которого и раскинулся. Вестфальцы и саксонцы оставили основу первых поселенцев. Со дня рождения Рига должна была защищаться, и епископ учредил орден Меченосцев. С той поры рыцарство Остзейского края ведет отсчет времени. Бесконечные войны терзали прекрасную землю. Внутренние распри обрекали Ригу на тяжкие страдания. Наконец, Рига перешла под власть Ганзейского союза. Рыцари ордена Меченосцев овладевали прилегающими землями. Влияние города расширялось. Меченосцы соединились с Тевтонским орденом и вступили в борьбу с горожанами. Рыцари опустошали край, горожане разрушали замки. В 1330 году Рига сдалась магистру ордена Эбергарду фон Мунгейму и очутилась под властью пришельцев на многие десятилетия. Через тридцать шесть лет непрерывной борьбы по договору, заключенному в Данциге, Рига вновь перешла под власть архиепископа с тем условием, чтобы церковная верхушка отказалась навсегда от притязаний руководить орденом. Однако мира горожане не дождались. Вспыхнула новая ссора. Архиепископ повелел капитулу носить черную одежду августинцев, отмененную еще в 1209 году, рыцари требовали, чтобы цвет одежды был белым и чтобы она напоминала рыцарские одеяния. Церковная власть стремилась подчеркнуть собственную независимость. Орден желал первенствовать и при отправлении религиозных обрядов. Бонифаций IX считал, что архиепископом должен быть только член ордена Меченосцев, следующий римский папа уничтожил это постановление. Наконец в 1452 году по Кирхгольмскому договору Великий орденсмейстер и архиепископ владели Ригой совместно. Городской фохт утверждался и тем и Другим, Горожане метались от одних начальников к другим. Рыцари разоряли и жгли жилища, посланцы его святейшества подвергали непослушных опале и отлучали от церкви. Архиепископ Сильвестр наложил отлучение и на город и на орден. После кончины архиепископа его преемник Стефан Грубе привлек на свою сторону горожан, и борьба продолжилась. За шестнадцать лет до конца пятнадцатого столетия граждане славного города Риги вновь разрушили главный замок ордена. За восемь лет до истечения века Кирхгольмский договор возобновили. Жителей Риги обязали восстановить замок и наложили на них тяжелую контрибуцию.
Мир и покой на этой многострадальной земле водворил Великий орденсмейстер Вольтер фон Плеттенберг. Его кровавые победы подарили Риге полувековой мир. Рига первая из лифляндских городов примкнула к реформации. Андреас Кнепкен и Сильвестр Тегетмейер покорили сердца многих. В непримиримую борьбу между архиепископством и орденом вмешался русский царь Иван Грозный, С русским царем шутки плохи. Рыцарство после нескольких кровопролитных битв было вынуждено признать поражение, и орден Меченосцев распался. Через три года после начала Ливонской войны в 1561 году Лифляндия подпала под власть поляков, Курляндия и Семигаллия образовали самостоятельное государство. Швеция присоединила Эстляндию. Епископство Эзель и аббатство Пильтен сделались вассалами герцога Магнуса Голштойнского. Иван Грозный завладел Нарвой и епископством Дерпт. Рига оставалась самостоятельной до 1582 года, когда ее захватил польский король Стефан Баторий. Католики восстановили права на церковь Святой Марии Магдалины и Святого Якова. Иезуиты направили в Ригу миссионеров, пытаясь сузить границы влияния протестантов. Горожане чуть ли не подняли восстание против григорианского Календаря, хотя магистрат большинством голосов его одобрил. Протестанты не желали сдавать позиций. Началась знаменитая Календарная Смута, длившаяся несколько лет. В самом начале семнадцатого века сословия вновь получили право участвовать в управлении финансами и отдельными городскими учреждениями.
Все эти неурядицы завершились тяжкими бедствиями. В 1605 году Ригу осадили шведские войска Карла IX, который вел войну с племянником, польским королем Сигизмундом III. Четыре года иностранные суда из-за блокады не могли войти в гавань. А через двенадцать лет под стенами Риги вновь появились шведы. Горожане смело защищались – возводили укрепления, жгли предместья, без устали бомбардировали неприятельские траншеи. Король Густав Адольф и его брат принц Филипп чуть не погибли в боях. Дважды жители отвергали предложение о сдаче, но в конце концов были принуждены уступить. Шестнадцатого сентября 1621 года король торжественно въехал в побежденный город через Весовые ворота. В ответ на приветственные слова членов городского совета Густав Адольф сделал рижанам комплимент:
– Я потребую от вас лишь такой же верности и мужества, какие вы выказали в борьбе со мной, будучи подданными польского короля.
Густав Адольф вел себя вовсе не как завоеватель. Выслушав благодарственную проповедь в церкви Святого Петра, которую произнес обер-пастор Герман Самсон, король на Рыночной площади принял присягу и пообещал оставить горожанам все права и привилегии. Около ста лет Швеция владела Ригой, которую отняла у Речи Посполитой. Но то, что приобретается огнем и мечом, – непрочно и может стать добычей более сильного. Война между Швецией и Россией в 1656 году принесла много невзгод Риге – опустошительные бомбардировки во время шестимесячной осады, голод, пожары и эпидемии терзали защитников. Затем под стенами Риги появился литовский полководец Гонсевский и долгое время безуспешно пытался сломить сопротивление. Шведский король Карл XI заключил мир в 1660 году. Он щедро наградил мужественных воинов. Все члены городского совета получили дворянское достоинство. В их числе были представители и рода Бенкендорфов. Каспар Бенкендорф сто лет назад представлял интересы Риги в Польше.
Карл XI пожаловал горожанам много и других милостей. Он украсил герб короной, которая помещалась над крестом и львиной головой. Рига получила титул второго города по значению в государстве.
Во время Северной войны саксонцы пытались взять Ригу, осадив ее. Однако Карл XII в 1701 году их разбил. Через восемь лет под стенами города появился русский фельдмаршал Шереметев. Он зажал город в тесное кольцо и летом следующего года начал обстреливать. Ужасы осады усугубила вспыхнувшая чума. Предание гласит, что тогда погибло более двадцати тысяч человек. Двенадцатого июля 1710 года фельдмаршал занял Ригу. В 1711 году Петр Великий посетил Ригу и купил дом Геннеберга, превратив его в прекрасный дворец. Кое-кто поговаривал, что царь сделает Ригу третьим городом империи.
Рига всегда привлекала русских правителей. Императрица Анна Иоановна занимала здесь покои в 1730 году. Потом во дворце жили вице-губернатор Лудольф Август фон Бисмарк, генерал-аншеф Бутурлин, княгиня Елизавета фон Ангальт-Цербст – мать будущей Екатерины II, генерал-фельдмаршал Апраксин, герцог Курляндский – он же принц-курфюрст Карл, принц Фридрих Прусский, брат Фридриха II, сама Екатерина Великая, ее сын цесаревич Павел Петрович и его невеста принцесса Виртембергская.
В царствование Петра I бургграф Рижский Иван Бенкендорф был избран вице-президентом. Сын Иван Иванович Бенкендорф, получив в 1771 году чин генерал-лейтенанта, стал обер-комендантом Ревеля. Супруга София Елизавета Левенштерн после смерти мужа переехала в Петербург ко двору, и великие князья Александр и Константин обязаны ей первыми своими успехами. Сын Ивана Бенкендорфа – Христофор получил от Павла I чин генерал-лейтенанта и 12 ноября 1796 года стал военным губернатором Риги. Таким образом сердце Александра фон Бенкендорфа было всегда поделено между Ригой и Ревелем.
Ревель более проникнут немецким духом, чем Рига. Он меньше по размерам и напоминает крепость. Окрестности Ревеля не могут похвастаться пышной растительностью и красивым рельефом. Но они притягивали Бенкендорфа, как притягивают места, знакомые с детских лет. Он давно мечтал купить здесь мызу и выстроить дом, может быть, не такой, как Тилли возвела в Павловске, но что-то похожее, уютное и отвечающее его вкусу.
