Текст книги "Восстание против современного мира"

Автор книги: Юлиус Эвола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 31 страниц)

На заре большевизма был выдвинут идеал музыки, основанной на шумовых, коллективистских эффектах с целью очищения и этой области от сентиментальных буржуазных представлений. То же самое произошло и в Америке, которая распространила по всему миру такое крайне показательное явление, как джаз. В огромных залах американских городов, где сотни пар как заводные куклы содрогаются в эпилептических конвульсиях под негритянские синкопы, поистине просыпается «стадное чувство», пробуждается к жизни коллективистское, механизированное существо. Вряд ли найдется что-либо более показательное, чем это явление для описания общего склада современного мира на его конечной стадии: поскольку отличительной чертой этой стадии является как раз сосуществование механического, бездушного элемента, суть которого составляет способность к передвижению, и примитивистского, субличностного элемента, который переносит человека в атмосферу, насыщенную темными чувствами («окаменевший лес, против которого вздымается хаос» —Г. Миллер). Кроме того, то, что было задумано и повсеместно воплощалось большевизмом в виде «зрелищных» представлений, направленных на пробуждение пролетарского мира с целью систематического возбуждения масс, в Америке уже давно было реализовано в куда более широких масштабах и в новой, спонтанной форме: безрассудное опьянение спортивными зрелищами, суть которых состоит в плебейском и материалистическом вырождении культа действия; короче говоря, речь идет о всех тех явлениях вторжения коллективного и регрессии в коллективное, которые, как уже было отмечено, давно выплеснулись за пределы американского континента.

Уже американца Уолта Уитмена, поэта и мистика демократии, можно считать предтечей «коллективистской поэзии», побуждающей к действию, что, как было сказано, является одним из коммунистических идеалов и замыслов. Подобным «лиризмом» глубоко пропитаны многие стороны американской жизни: спорт, деловая деятельность, производство, сфера обслуживания. Если в СССР остается лишь ожидать, что подобное развитие событий приведет к окончательному искоренению исконных стихийных остатков славянской души, то и в США индивидуалистические остатки того духа рейнджеров, пионеров Запада, который еще временами высвобождается и ищет выхода в «подвигах» гангстеров, анархистов-экзистенциалистов и других явлениях подобного рода, будут укрощены и поглощены общим течением.

Можно очень долго продолжать перечисление тех совпадений, которые позволяют оценивать СССР и США как два лица одного и того же явления, как два движения, которые, соответствуя двум центрам мировой власти, сходятся в своем разрушительном влиянии. Первое представляет собой реальность, складывающуюся под железной пятой диктатуры, осуществляемую посредством полной национализации и рационализации. Второе является почти непроизвольным (и потому еще более тревожным) явлением —зарождением человечества, которое соглашается и желает быть тем, что оно есть, и, ощущая себя здоровым, сильным и свободным, без присущих славянскому коммунизму фанатизма и фатализма приходит к тому же результату, не замечая нависшей над ним тени «коллективного человека», которая, тем не менее, окутывает его своим мраком. Но как в одной, так и в другой «цивилизации», как водном, так и в другом величии, тот, кто способен, безошибочно угадает предвестников пришествия «Безымянного Зверя».

Несмотря на это, некоторые до сих пор носятся с идеей, что американская «демократия» является противоядием от советского коммунизма, альтернативой так называемого «свободного мира». Легко распознать опасность, когда она предстает в облике открытого, физического нападения извне, но трудно угадать ее, если это нападение происходит изнутри. Уже долгое время Европа находится под американским влиянием, то есть под влиянием тех извращенных ценностей и идеалов, которые свойственны североамериканскому миру. Это стало своего рода ответным ударом судьбы. Действительно, как правильно было подмечено, Америка —это всего лишь «дальний Запад», где основные тенденции, присущие современному западному миру, просто доведены до абсурда. Поэтому невозможно оказать действенного сопротивления ее влиянию, не отказавшись сначала от тех принципов, которые составили основу этого общества и, прежде всего, миража технического и производственного развития. С усилением этого влияния может случиться так, что когда охватывающие Европу с Запада и Востока тиски сожмутся, то она, со времен окончания Второй мировой войны лишенная всякой истинной идеи и утратившая роль независимой и ведущей мировой политической силы, даже не осознает своей капитуляции. Возможно, этот окончательный крах и не будет иметь характер трагедии.

Коммунистический мир и Америка, притязающие на мировую миссию, выражают фактическую реальность. Как было сказано, возможный конфликт между ними с точки зрения мировой подрывной деятельности станет последней из насильственных операций, требующих зверского уничтожения миллионов человеческих жизней, ради окончательного завершения последней фазы инволюции и процесса нисхождения власти от одной касты к другой, вплоть до самой низшей, апогеем чего станет пришествие коллективизированного человечества. И даже если удастся избежать атомной катастрофы, которой так боятся сегодня многие, то как только исполнится судьба всей современной цивилизации титанов, метрополий из стали, стекла и цемента, кишащих масс, алгебры и машин, обуздывающих силы природы, покорителей небес и океанов, то она предстанет ничем иным, как призрачным миром, с трудом удерживающимся на своей орбите и готовым в любой момент сорваться с нее, чтобы окончательно затеряться в мрачных безднах космоса, освещаемых лишь тем зловещим сиянием, которым сопровождается его ускоряющееся падение.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Те, кто уже был вынужден из-за свидетельства фактов признать то, что они назвали «закатом Запада», обычно сопровождают свои рассмотрения различными призывами, направленными на воздвижение защитных сооружений или вызывание какой-либо реакции. Мы же не хотим ни обманываться сами, ни обманывать других; оставив утешение дешевым оптимизмом, мы желаем лишь объективного восприятия реальности.

Все еще могут питать надежду только те, кто признал уже упомянутые перспективы, и кто страдает от той же самой «болезни», которую они пытаются победить. Но те, кто, приняв за точку отсчета дух и формы, характеризующие всякую подлинную, традиционную цивилизацию, смогли подняться к истокам и увидеть фазы общего движения истории, также знают, попыткой каких колоссальных масштабов было бы не просто вернуться к нормальному общественному порядку, но даже приблизиться к нему. Следовательно, эти люди не могут не видеть будущее иначе, чем прочие.

Очевидно, что преобразования и события, которые претерпел Запад к данному моменту, не являются случайными, а обусловлены конкретной цепью причин. Мы не поддерживаем перспективу детерминизма и не считаем, что существует какая-то иная судьба кроме той, что люди выбрали себе сами. «Река» истории течет по руслу, которое пролагает сама. Однако сложно представить себе возможность обратить поток вспять в тех условиях, когда течение стало захлестывающим и тотальным и готово выйти из берегов. Отрицающие некоторый детерминизм, вовлеченный в процесс «падения», должны также признать, что не существует и детерминизма в противоположном смысле —иными словами, неизвестно, будет ли после конца периода новая восходящая фаза продолжать предыдущие.

В любом случае, Запад может спасти только возвращение к традиционному духу в контексте нового единого европейского сознания. Что могло бы стать основой такого возвращения?

Мы сказали «в контексте единого европейского сознания». Подлинная проблема именно такова. Речь идет о том, что Западу нужно вернуться к традиции в широком, универсальном, всеобщем смысле, который заключает в себе всякую форму жизни и света; в смысле единого духа и порядка, который господствует в каждом человеке, во всякой группе и народе и во всех областях существования. Мы не говорим о традиции в аристократическом и тайном смысле как о наследии, вверенном немногим, или элите, действующей за сценой истории. В этом подпольном смысле Традиция существовала всегда и все еще существует сегодня; она никогда не будет утеряна из-за какой-либо случайности, влияющей на судьбы людей. Но присутствие Традиции в этом смысле не предотвратило закат цивилизации Запада. Кто-то верно заметил, что элита —это ценная жила, но всего лишь одна. Нужны и другие жилы; кроме того, все жилы должны сходиться вместе, хотя только центральная и самая тайная жила господствует, уходя в подполье. [881][881]
  См. Guido De Giorgio, Noterelle sull'ascesi e Antieuropa II Introduzione alla magia, cit., vol. II, p. 204.


[Закрыть] Если отсутствует соответствующая среда, нет и резонанса. Если нет внутренних и внешних условий, позволяющих всем видам человеческой деятельности вновь обрести смысл; если люди не просят от жизни всего и, поднимая ее до достоинства обряда и жертвы, не направляют ее согласно единственной нечеловеческой оси—то всякая попытка тщетна, нет семени, которое принесет плоды, и действие элиты останется парализованным.

Но сегодня таких условий как раз и не существует. Человек, как никогда ранее, потерял всякую возможность контакта с метафизической реальностью и со всем, что стоит перед ним и позади него. Речь не идет об убеждениях, философии или жизненной позиции: все эти вещи не имеют значения. Как мы сказали в начале, в современном человеке присутствует материализм, который из-за векового наследия стал почти что структурой и составляющей его существа. Этот материализм, которого современный человек не осознает, убивает всякую возможность, отклоняет всякое намерение, парализует всякую попытку и осуждает всякое усилие, даже ориентированное на стерильную, искусственную «конструкцию». С другой стороны, эти оковы усиливают следующие факторы: стиль жизни и все условия ежедневной жизни, которых почти никто из наших современников, живущих в современной цивилизации, не может избежать; тип образования, господствующий сегодня; все, что сознательно или бессознательно испытывается как обуславливающее влияние среды и коллективной души; идолы, предрассудки, формы суждений и чувств, ложного знания и ложного действия, укорененные в душе человека. Необходим тотальный катарсис и беспощадное «разоблачение», которое освободит человека последних дней от его отложений, от его «себя», от вещей, которыми он гордится, его трудов, надежд и страхов. Власть «прогресса» настолько сильна, что именно это является условием нового признания трансцендентной точки отсчета, нового проявления абсолютной, традиционной верности (fides), нового дарования всему, в первую очередь человеку, нового смысла, и нового поглощения и проявления в новой чистоте всего, что было профанировано и что претерпело упадок. Но если такая работа по внутреннему освобождению сегодня едва может быть осуществлена отдельными людьми, то как можно считать, что она возможна в массовом масштабе? Если она находится за пределами возможностей тех, кто продолжает забавляться фетишами науки, искусства, истории, веры и философии, как она может быть возможной для масс, захваченных дьявольской одержимостью коллектива и увлеченных всемогуществом экономического и технологического призраков, приступами активизма, политическими страстями и всего того, что сходится вместе в дьявольском идеале власти или иллюзорного, пустого процветания?

С другой стороны, во всех отношениях на Западе, кажется, отсутствует высшая идея, способная стать основой если не для осуществления традиционного духа, то хотя бы приближения к нему.

Среди тех, кто осудил кризис современного мира наиболее бескомпромиссным образом, есть и те, кто возлагает надежды на возможности, имеющиеся у католичества. Признавая тот факт, что если Запад когда-нибудь имел порядок, соответствующий Традиции, это происходило благодаря церкви, некоторые посчитали, что возвращение Европы к интегрированному с Традицией католичеству может быть путем, ведущим к возрождению Запада. Но это также является иллюзией.

В первую очередь, нужно ли надеяться на то, что католичество обладает сегодня силой для радикального и универсального преобразования, на которое оно оказалось неспособно даже тогда, когда существовали материальные, моральные и интеллектуальные условия бесконечно более благоприятные? Смогло бы католичество вновь создать тот организм, которому оно позволило исчезнуть века назад —организм, который сегодня уже обладает собственными жизнью и духом и которое профаническая наука и светская культура профанировали в каждой клетке и который, хотя формально исповедует христианскую веру, более не представляет собой ничего сущностного или решающего в реальной жизни как отдельных людей, так и целых наций?

Речь здесь не идет об адаптациях и компромиссах. «Игра» компромиссов и адаптации продолжалась слишком долго, и она никоим образом не предотвратила упадка Запада. Или религия становится всеобщей, абсолютной и вновь воплощает живую и действенную силу трансценденции, или она является ничем. Также речь не идет о возможных маргинальных интеграциях в личности одного или другого отдельного католика. Только в ортодоксальном блоке, одушевленным совершенно иным духом, католичество, несмотря на свою сомнительную природу, могло бы теоретически предоставить точку отсчета для многих рассеянных и разделенных сил. Но как могло бы католичество сегодня превзойти сектантскую и по сути антитрадиционную исключительность, свойственную его доктрине, и подняться на высшую, метафизическую и эзотерическую точку зрения, способную освободить его от ограничений? Разве не очевидно, что католичество сегодня пытается, напротив, всячески примириться с современной мыслью и что аскетическим и созерцательным элементом в нем все более пренебрегают в пользу морального и общественного элемента? Разве не очевидно, что в политической области церковь уже давно живет день за днем, имея дело то с одной, то с другой системой, избегая посвящения себя любому бескомпромиссному направлению, будучи зацикленной на стремлении «идти в ногу со временем» и лавировать, даже вступая в диалог с марксизмом?

Говоря о духе, нужно отметить следующее: не может обладать универсальным и оживляющим характером традиция, тождественная только системе веры, семинарской теологии и символами обрядам, глубинный смысл которых ускользает от понимания. Также существует вопрос, до какой степени католическое духовенство все еще сохраняет некоторые черты организма, действенно наделенного силой «свыше». Что касается материи, то в контексте европейского христианства было бы необходимо в первую очередь устранить протестантскую и православную ереси, что само по себе является утопической предпосылкой для возвращения к начальной точке, а итоговую защитную солидарность христианских церквей против натиска воинствующих антирелигиозных сил (исключая неизбежные унионистские расколы) нельзя принимать за новое утверждение универсальной идеи.

Также не стоит пренебрегать вопросом власти, учитывая общие условия последней эпохи: необходим союз властей (экономической, военной и промышленной), способных подняться до уровня борющихся за мировое господство сил Запада и Востока и создать плотину и предохранительный щит.

Более того, идея, согласно которой Запад обязан католичеству всем традиционным, не может быть принята без особых оговорок. Не стоит забывать о составном характере католичества. Мы уже отмечали, что где бы такой характер ни проявлялся в качестве силы, ответственной за порядок и иерархию, таким образом поддерживая европейцев, он утверждался главным образом благодаря влияниям римско-германского мира. И наоборот, где бы ни утверждался специфически христианский элемент, католичество обладало на Западе антитрадиционным, а не традиционным характером. Лунный жреческий дух, его особый дуализм, разнообразные концепции иудейского происхождения, ставшие составной частью христианского духа —все эти вещи в католичестве представляли собой препятствие, не давшее возможности ему придать организму Европы духовность, соответствующую и свойственную тому, что мы назвали Светом Севера. Более того, когда вполне реальным силам был прегражден путь, ведущий наверх, католичество заставило их вылиться в материальную область и реализовать наиболее типичные черты западной души исключительно в ней одной. Хорошо известно, что, начиная с Возрождения, новое утверждение человека и жизни происходило именно в качестве реакции на католичество. Оно представляло собой очевидное отклонение, и, тем не менее, оно было во многом вызвано ситуацией, которую мы только что описали.

Таким образом, необходимо сказать, что те, кто сегодня думает, что являются людьми Традиции в силу того, что они обращаются к католичеству, останавливаются на полпути, будучи неспособны увидеть первые звенья в длинной цепи причин, и, в первую очередь, мир истоков и абсолютные ценности. В западном материализме, ориентированном в мужественном направлении, и в присутствии духовности, неотделимой от не западных, «южных» элементов, в которой также отсутствует высшее, метафизическое и эзотерическое измерение, можно видеть два противостоящих и тем не менее согласующихся аспекта одной и той же ситуации.

Аналогичный структурный дуализм заранее мешает любой попытке традиционной реставрации, ориентируя ее в ошибочном направлении.

В нынешней цивилизации любой призыв духовности истоков, который мог бы вывести из тупика, преодолеть разрыв, поднять на план света силы действия, замкнутые в темном и варварском мире современного величия, неизбежно имел бы проблематичный исход, —возможно, намного более проблематичный, чем во времена Возрождения. В современном мире слишком сильна тенденция воспринимать мужественность, личность, действие и независимость в чисто материальном и человеческом смысле, чтобы любая доктрина восстановления изначального смысла и права в свете традиционных и трансцендентных отсылок смогла избежать мгновенного сведения к тому же самому смыслу, не преобразовав профанное в священное, а наоборот. Когда сегодня говорят о правах независимого государства относительно церкви, кто мог бы понять что-нибудь иное, кроме плебейских и мирских притязаний на светскую власть, восстающих против духовного авторитета? Или кроме зловещей узурпации новых «сверхгосударств» и нового националистического или коллективистского мистицизма? Когда говорят о надиндивидуальности, можно ли думать о чем-либо другом, кроме «сверхчеловека», то есть о худшей стороне идей Ницше? И когда сегодня говорят о «цивилизации действия» как возможности, равной по достоинству «цивилизации созерцания», разве не распознается в этом триумф как раз наших дней в тех формах, которые демонстрируют неоспоримое превосходство над любой эпохой прошлого в силу тех механических, технологических и военных завоеваний, которое европейское общество осуществило менее чем за столетие именно при помощи культа действия? И даже самое последнее возрождение мифов, таких, как римского и северогерманского, идеи расы, арийства и так далее —разве они не приняли крайне проблематичное направление в контексте политических переворотов, ускоривших итоговый коллапс Европы?

Следовательно, нужно заключить, что этот путь прегражден вдвойне. Тюрьма, в которую заключен человек Запада, одна из самых страшных, потому что у нее нет стен. Нелегко вновь подняться, если нет ничего, на что можно опереться и от чего оттолкнуться. Все более подрывая действенное влияние христианства и католичества, Запад отказывается от последних отсылок к несвойственной ему духовности; но в свойственных ему формах Запад не является духом и неспособен этот дух создать.

Итак, кажется неизбежным, что судьба доведет свое дело до конца. Мы уже говорили раньше: весьма вероятно, что, достигнув предпоследнего шага и стоя на пороге всемирного пришествия правды и власти последней из древних каст, человечество должно выполнить все, что еще осталось, чтобы дотронуться до дна Темной эпохи или Железного века, предсказанного в традиционных учениях, общие черты которого во многом соответствуют таковым современной цивилизации.

Как и люди, цивилизации также имеют свои собственные периоды, состоящие из начала, развития и конца, и чем сильнее они погружаются в случайное, тем более фатальный характер имеет этот закон. Это, естественно, не та вещь, которая могла бы впечатлить людей, укорененных в том, что не может измениться и что остается постоянным, как вечное присутствие, в силу своего бытия над временем. Даже хотя современной цивилизации, определенно, суждено исчезнуть, она вряд ли является первой из исчезнувших; она также не является и последней цивилизацией, за которой уже ничего не последует. В жизни обусловленного пространством и временем огни постоянно потухают и зажигаются вновь; некоторые периоды заканчиваются, а новые начинаются. Как мы уже говорили, доктрина периодов была знакома традиционному человеку, и только невежество современного человека заставило его на какое-то время поверить, что его цивилизация, укорененная в мирском и ограниченном элементе, может иметь иную, привилегированную судьбу.

Для людей с реалистичным взглядом проблема состоит скорее в том, до какой степени может существовать отношение непрерывности между умирающим миром и миром будущего; иными словами, какие элементы старого мира продолжат существовать в новом. В древних традиционных учениях господствующая точка зрения состоит в том, что один период от другого отделяет некоторая лакуна: новый период будет характеризоваться не постепенным исцелением и возрождением, а новым началом, резким изменением, вызванным событием божественного и метафизического порядка. Таким же образом старое дерево не цветет вновь, а умирает, а из его семян вырастает новое дерево. Это ясно демонстрирует, что отношения непрерывности между двумя периодами обладают лишь относительным характером, и, как бы тони было, не затрагивают массы и великие структуры цивилизации. Они касаются только сущностных жизненных элементов, как семена по отношению к растению.

Таким образом, одной из многих иллюзий, которые нужно отбросить, является питаемая теми, кто пытается увидеть в процессах распада высшую логику, и кто думает, что так или иначе старый мир должен умереть, чтобы вызвать к жизни новый мир, к которому человечество, несмотря ни на что, и направляется. Единственный мир, к которому мы сегодня направляемся —это просто-напросто мир, собирающий и резюмирующий в крайней форме все то, что было активным в фазе разрушения. Такой мир не может быть основой ничего имеющего смысл, не может предоставить даже в иной форме материал, из которого традиционные ценности могут вновь проявиться, потому что он представляет собой как раз воплощенное организованное отрицание этих ценностей. У современной цивилизации как целого нет будущего в положительном смысле слова. Таким образом, это просто идея-фикс людей, мечтающих о конце и о будущем, которое как-то может оправдать тот разрушительный процесс, через который прошел как внутренний мир человека, так и мир вокруг него.

Все еще доступные в последние времена возможности касаются только меньшинства и могут быть охарактеризованы следующим образом. Рядом с великими течениями мира все еще есть отдельные люди, которые укоренены в «неподвижных землях». Говоря в общем, это неизвестные люди, держащиеся вдали от всех перекрестков известности и современной культуры. Они живут на духовных высотах, они не принадлежат этому миру. Хотя они разбросаны по земле и часто не знают о друг друге, они объединены невидимой связью и составляют неразрывную цепь в традиционном духе. Это ядро не действует: оно лишь выполняет функцию, которой соответствовал символизм «вечного огня». Благодаря этим людям Традиция присутствует несмотря ни на что: пламя пылает невидимо и соединяет этот мир с высшим миром. Это «бодрствующие», έγρήγοροι.

Большое количество людей испытывает смутную, но тем не менее подлинную потребность в освобождении —но они не знают, во имя чего. Сориентировать этих людей и защитить их от духовных опасностей нынешнего мира, сопроводить их, чтобы они увидели истину, и закалить их волю, чтобы кто-нибудь из них смог примкнуть к фаланге, состоящей из людей первого типа—это лучшее, что еще можно сделать. Но речь идет о вещах, касающихся только меньшинства, и нельзя обманываться, думая, что таким образом могут произойти заметные изменения в судьбах многих людей. Так или иначе, это единственное оправдание материального действия, которое еще может быть выполнено некоторыми людьми Традиции, живущими в современном мире—в среде, с которой они никак не связаны. Чтобы вышеупомянутое направляющее действие удалось, нужны «свидетели», которые всегда будут указывать на ценности Традиции, все более бескомпромиссно и твердо по мере усиления антитрадиционных сил. Даже хотя эти ценности сегодня нельзя осуществить, из-за этого они не сводятся просто к «идеям». Это критерии. Когда даже элементарная способность судить будет совершенно потеряна, тогда наконец опустится последняя ночь. Пусть люди нашего времени с большим или меньшим самодовольством и нахальством говорят в этом отношении про анахронизм и антиисторичность. Мы знаем, что это алиби их поражения. Оставим современных людей их «истинам» и единственной заботе остаться на ногах посреди мира руин. Хотя сегодня реальное действие, как мы уже сказали, едва ли возможно, упомянутая нами ранее фаланга всегда может выстроить внутреннюю защиту. В одном древнем аскетическом тексте говорится, что в начале закон свыше был выполним; люди, пришедшие позже, могли выполнять только половину; а в последние времена выполняться будет только малая часть —для людей, живущих в эти времена, возникнет великий соблазн, и те, кто выдержат это время, обладают величием, превосходящим величие людей древности, богатых трудами. [882][882]
  Apoftegmata Patrum (apud A. Stolz, L'ascesi cristiana, Brescia, 1944, p. 2).


[Закрыть] Сделать ценности истины, реальности и Традиции видимыми тем, кто не хочет «этого» и смутно ищет что-то «иное», означает предложить некоторые точки опоры, чтобы великий соблазн не смог господствовать над всеми там, где материя кажется уже сильнее духа.

В итоге нужно рассмотреть и третью возможность. Для некоторых путь ускорения может быть наиболее подходящим, потому что в некоторых условиях многие реакции эквивалентны тем судорогам, которые только продляют агонию, и, замедляя конец, также замедляют и приход нового принципа. Таким образом, можно говорить о принятии, вместе с особым внутренним отношением, наиболее разрушительных процессов современной эпохи, чтобы использовать их для цели освобождения: это как обратить яд против него же или «оседлать тигра» [883][883]
  В нашей книге, называющейся как раз «Оседлать тигра» (Cavalcare latigre, Scheiwiller, Milano, 1961), мы попытались указать на экзистенциальные ориентации, которые в эпоху распада могут служить этой цели.


[Закрыть] .

Изучая процесс упадка в западном обществе, мы указали на ирреализм как на наиболее его значимый аспект. Отдельный человек в некоторый исторический момент совершенно не знает о духовности как о реальности. Даже чувство себя он испытывает в смысле мысли, рефлексии; это психологизм. В итоге его мысль и рефлексия создают мир миражей, иллюзий и идолов, которые замещают духовную реальность; это гуманистический миф культуры, пещера теней. Вместе с абстрактным миром мысли возникает и романтический мир «души». Появляются разнообразные творения сентиментализма и веры, индивидуалистического и гуманитарного пафоса, сенсуализма и полноценного героизма, смирения и мятежа. Но также заметно, что этот нереалистичный мир уже направляется к своему концу, и что глубинные, стихийные силы почти что подавили мифы романтического и индивидуалистического человека в том мире, где «реализм» господствует над всяким идеализмом и сентиментализмом, а «гуманистический культ души» преодолен. Мы уже указали на течения, которые видят предпосылки новой универсальной цивилизации в разрушении «Я» и освобождении человека от «духа».

Касаясь пути, о котором мы упомянули, нужно сказать следующее: здесь необходимо установить, до какого момента можно извлекать пользу из таких разрушительных переворотов; до какого момента, благодаря внутренней стойкости и ориентации на трансценденцию, нечеловеческий элемент современного «реалистического» и активистского мира вместо бытия путем в субчеловеческое измерение —как в случае с большинством последних форм —может благоприятствовать опыту высшей жизни и высшей свободы.

Это все, что можно сказать о некоторой категории людей, имея в виду конец времен, —категории, которая по своей сути не может не соответствовать меньшинству. По этому опасному пути можно пройти: это испытание. Чтобы оно было завершено и стало решающим, необходимо следующее: мосты должны быть сожжены, никакой поддержки, никакого возврата; никакого иного выхода, кроме пути вперед.

Для героического призвания типично встречать наиболее стремительную волну, зная, что впереди на равном расстоянии ожидают две судьбы: тех, кто окончит свое существование в распаде современного мира, и тех, кто вновь обретет себя в центральном и господствующем потоке нового течения.

Перед видением Железного века Гесиод воскликнул: «Вот бы мне не родиться в это время!». Но Гесиод обладал пеласгским по своей сути духом, неосведомленным о высшем призвании. Для других натур существует иная истина: к ним приложимо учение, о котором мы немного сказали выше, также известное и на Востоке: [884][884]
  См., например, Вишну-Пурана, VI, 2.


[Закрыть] хотя последняя эпоха, Кали-юга, является эпохой ужасных разрушений, те, кто живет в ней и, не смотря ни на что, смог выстоять, могут добиться плодов, нелегко достижимых для людей, живших в другие эпохи.

ПРОМЕТЕЙ

[email protected]

vk.com/izdatelstvoprometey