Текст книги "Восстание против современного мира"

Автор книги: Юлиус Эвола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

В связи со всем этим мы находим в древнем иудаизме весьма отчетливую попытку жреческой элиты объединить беспорядочную, многообразную и беспокойную этническую субстанцию и возгосподствовать над ней, установив божественный закон как основание ее «формы», сделав его суррогатом того, что в других народах является единством родины и общего происхождения. Из этого формирующего действия, связанного со священными и обрядовыми ценностями и сохранившегося с первых редакций древней Торы до выработки Талмуда, возник еврейский тип духовной, но не физической расы. [696][696]
  Изначально Израиль был не расой, а народом, этнической смесью разных элементов. Это типичный случай создания традицией расы, особенно расы души.


[Закрыть] Но полного уничтожения изначального субстрата так никогда и не произошло, что и демонстрирует древняя еврейская история в форме повторяющегося богоотступничества и нового примирения Бога с Израилем. Этот дуализм и проистекающее из него напряжение помогают объяснить отрицательные формы, которые иудаизм принял в более поздние времена.

Как и для других цивилизаций, для иудаизма временной промежуток между VI и VII веками до н. э. характеризовался переворотом. Как только от Израиля отвернулась воинская удача, поражение стало восприниматься как наказание на совершенные «грехи». Так выработалось ожидание того, что после добросовестного искупления Иегова вновь поможет своему народу и восстановит его власть: эта тема утверждается у Иеремии и позже у Исайи. Но так как этого не происходило, пророческие ожидания выродились в апокалиптически-мессианский миф и фантастическую эсхатологическую картину прихода Спасителя, который освободит Израиль; это отметило начало процесса распада. В итоге наследие традиционного компонента превратилось в ритуалистический формализм и становилось все более абстрактным и оторванным от жизни. Если представить ту роль, которая жреческая наука халдейского типа играла в этот период, то к этому источнику можно возвести все, что было сформулировано в иудаизме в форме абстрактной мысли и даже математических озарений (вплоть до философии Спинозы и современной «формальной» физики, в которой еврейский компонент очень силен). Кроме того, установилась связь иудаизма с человеческим типом, который, чтобы поддержать ценности, которые он не может воплотить в жизнь и которые из-за этого кажутся ему абстрактными и утопическими, чувствует неудовлетворенность и непереносимость любого существующего порядка и любой власти (особенно если мы находим в нем, хотя и в бессознательном виде, старую идею о том, что справедливым и богоугодным государством является только то, в котором правит Израиль), и поэтому является постоянным источником беспорядка и революции. В итоге нужно рассмотреть иное измерение еврейской души: оно соответствует человеку, который, безуспешно попытавшись воплотить в жизнь сакральные и трансцендентные ценности, преодолеть противоположность духа и «плоти» (которую он преувеличивает в своем особом стиле), в итоге радуется повсюду, где бы он ни встречал доказательства нереальности этих ценностей и неудачные попытки спасения: это становится для него некоторым видом алиби, самооправдания. [697][697]
  См. L. F. Clauss, Rasse und Seele, München, 1936.


[Закрыть]Таковы варианты развития первоначальной темы «вины», запускавшие процессы разложения по мере того, как иудаизм все более и более секуляризировался и распространялся в современной Западной цивилизации.

Необходимо также указать на один характерный момент в развитии древнего еврейского духа. Вышеупомянутый период кризиса был свидетелем утраты всего чистого и мужественного в древнем культе Иеговы и в воинском идеале Мессии. Уже у Иеремии и Исайи видна бунтарская духовность, осуждающая и презирающая культово-обрядовый элемент. Таков был смысл еврейского профетизма, первоначально демонстрировавший черты, родственные культам низших каст в общедоступных и экстатических формах рас Юга. Первоначальный тип «провидца» сменился фигурой одержимого божьим духом. [698][698]
  Пророки (nebiim) были «изначально одержимыми, которые при помощи или природной предрасположенности, или искусственных средств достигали состояния возбуждения, в котором они ощущали, что над ними господствует и их ведет высшая сила по отношению к их собственной воле. Когда они говорили, они были уже не собой, но духом господним —он и говорил» (J. Réville, Le prophéisme hébreux, Paris, 1906, pp. 5, 6). Традиционная жреческая каста считала пророков безумцами; противоположностью пророка (nabi) выступала фигура высшего и «олимпийского» типа —провидец, прозорливец (roeh): «тот, кого называют ныне пророком, прежде назывался прозорливцем» (Le prophéisme hébreux, cit., p. 9; Книга Самуила, IХ, 9).


[Закрыть] Пафос «слуг Вечности» сменил гордую, если не фанатичную самоуверенность «избранного народа», объединившись с двусмысленным мистицизмом с апокалиптическими нотками. Этот элемент, освобожденный от древнееврейского контекста, сыграл важную роль в общем ходе кризиса, охватившем древний традиционный Запад. Рассеяние еврейского народа соответствовало как раз этим продуктам духовного распада периода, не имевшего «героического» восстановления: своего рода внутренний распад способствовал процессам антитрадиционного характера. В некоторых древних традициях отцом евреев считался Тифон —существо, враждебное солнечному богу; Иероним и разные гностические авторы рассматривали еврейского бога как одно из творений Тифона. [699][699]
  См. Т. Fritsch, Handbuch der Judenfrage, Leipzig, 1932, p. 469.


[Закрыть] Этот образ отсылает к демоническому духу, которому свойственны постоянное беспокойство, мрачное разложение и латентный мятеж низших стихий. Когда эта субстанция вернулась в свободное состояние и освободилась от «Закона» —то есть от сформировавшей ее традиции, все эти факторы воздействовали на еврейскую субстанцию сильнее, чем на другие народы, заставив действовать направленные на упадок и искажение мотивы своего более или менее осознаваемого наследия. Таково происхождение одного из главных источников тех сил, которые произвели (часто бессознательно) отрицательное влияние во время последней фазы западного периода Железного века.

Хотя мы говорим о периоде, сложившемся довольно недавно, в котором нам нужно рассмотреть только историю европейской цивилизации, здесь же можно рассмотреть и ислам —последнюю традицию, сформировавшуюся среди народов семитского происхождения демонстрирующую заметное преодоление уже рассмотренных негативных мотивов. Как и в случае с жреческим иудаизмом, здесь центральное место занимают закон и традиция как формообразующая сила, которую арабское происхождение обеспечивало более чистым и благородным человеческим материалом, отличавшимся воинственным духом. Исламский закон (шариат) —это божественный закон; его основа, Коран, мыслится как слово самого Бога (калам Аллах), как нечеловеческое деяние и «несотворенная» книга, существовавшая на небесах ab eterno. Хотя ислам и считает себя «религией Авраама», и даже приписывает ему основание Каабы (где вновь появляется «камень», символ «центра»), тем не менее верно и то, что он заявляет о своей независимости как от иудаизма, так и от христианства; Кааба, с присущим ей символизмом центра, находилась на своем месте еще с до исламских времен, а ее происхождение восходит к настолько древним временам, что их нельзя точно датировать. В эзотерической исламской традиции основным авторитетом является Хидр —загадочная фигура, считающаяся превосходящей библейских пророков и предшествующей им. Ислам отрицает присущий иудаизму мотив, в христианстве ставший догмой и основой мистерии; он сохраняет в заметно ослабленном виде миф о падении Адама, но все же не извлекает из него тему «первородного греха», в которой он видит «дьявольскую иллюзию» (талбис Иблис), а также в определенной степени искаженный мотив падения Сатаны (Иблиса или Шайтана), которому Коран(XVIII, 48) приписывает отказ пасть ниц перед Адамом совместно с ангелами. Также ислам отрицает не только идею Искупителя или Спасителя, центральную в христианстве, но также и посредничество жреческой касты. Рассматривая Божественное чисто монотеистически, без «Сына», «Отца» или «Богоматери», каждый мусульманин оказывается непосредственно связан с Богом; его жизнь получает освящение посредством закона, который пронизывает ее и организует в едином ключе во всех ее юридических, религиозных и социальных проявлениях. Как мы уже подчеркивали, в раннем исламе единственной формой аскетизма было действие, то есть джихад, «священная война» —и теоретически эта война не должна прекращаться до тех пор, пока божественный Закон не будет полностью осуществлен. Именно при помощи «священной войны», а не проповедей, ислам осуществил внезапную, необычайную экспансию, дав начало не только империи халифов, но и единству расы духа —уммы, «исламской нации».

Наконец, в исламе представлена традиционная полнота: у мира шариата и уммы, экзотерического закона и традиции есть дополнение не просто в виде мистицизма, но в форме полноценных инициатических организаций (турук), которые характеризуются эзотерическим учением (таавиль) и метафизической доктриной Высшего Тождества (таухид). Периодически повторяющееся в этих организациях и в целом в шиизме понятие масум —человека, обладающего непогрешимостью (исма), являющееся прерогативой вождей, видимых и невидимых имамов и высокопоставленных богословов (муджтахидов), возводится к непрерывной расовой линии, сформировавшейся под воздействием более высокой традиции по сравнению не только с иудаизмом, но и с религиозными верованиями, завоевавшими Запад.

В Индии, которая в древние времена также называлась Арьяварта, «страна ариев», термин «варна», обозначающий касту, также означал цвет. Каста слуг-шудр, противопоставленная кастам ариев, расы дваждырожденных (движья), также называлась черной (кришна-варна), враждебной (даса-варна) и демонической (асурья). Во всем этом мы можем видеть память о духовной разнице, существующей между двумя столкнувшимися в начале времен расами, а также о природе расы, сформировавшей высшие касты. Кроме своего метафизического содержания, миф об Индре —называемом хари-яка, «светлым» или «златовласым» богом, —вероятно, имеет и исторический смысл. Он родился против желания своей матери; в итоге покинутый ею, он не пропал, но пошел по славному пути. [700][700]
  См. Ригведа, IV, 18; Майтраяни-самхита, II, I, 12.


[Закрыть] Это светоносный и героический бог, который уничтожил множество черных кришна, покорил цветных даса, вызвав падение дасью, которые хотели вознестись на «небеса». Он помогал ариями завоевал еще больше территории с помощью своих «белых товарищей». [701][701]
  См. Ригведа, II, 12,4; V III, 13,14; IV, 47,204; IIΙ, 34, 9; I, 100,18.


[Закрыть] В подвигах Индры, который сражается против змея Ахи и страшного колдуна Намучи (возможно, отзвук легендарной борьбы дэвов с асурами); [702][702]
  T. Segerstedt, Les Asouras dans la religion védique || Revue d'histoire des Religions, LVII, 1908, pp. 164 и далее.


[Закрыть] в изображении богини зари, «захотевшей стать великой», и в уничтожении Индрой демона Вритры и его матери, что «породило солнце и небеса» [703][703]
  Ригведа, IV, 30; I, 32,4, 9.


[Закрыть] —что указывает на уранический, солнечный культ —мы находим аллюзии на борьбу культов арийских завоевателей и демонических и магических (в низшем смысле слова) культов аборигенных рас дравидов, палеомалайцев и им подобных. Кроме того, упоминание в эпосе о первоначальной солнечной династии (сурья-вамша), утвердившейся в Индии после уничтожения лунной династии, вполне может быть отголоском борьбы с формами, связанными с «южноатлантическим» периодом. [704][704]
  Некоторые последние археологические исследования пролили свет на остатки доарийской индийской цивилизации, похожей на шумерскую (см.V. Papesso, Inni del Rig-Veda, cit., vol. I, p. 15), то есть несшей главные элементы цивилизаций юго-восточного средиземноморского периода. Что касается арийского элемента, в Индии атрибутом божеств-спасителей и героев-спасителей является слово хари и харит, означающий как «золотого» (связь с первоначальным периодом: Аполлон, Гор и так далее), так и «светлого» бога.


[Закрыть] Рассказ о Парашу-Раме, шестом аватаре Вишну —герое, вооруженном гиперборейским топором, который в нескольких воплощениях уничтожил мятежный класс воинов во время, в которое предки индусов все еще населяли северные районы, и который проложил путь расе брахманов, [705][705]
  Махабхарата, Вана-парва, 11071 и далее; Вишну-пурана, IV, 8.


[Закрыть] и даже традиция, говорящая о Вишну, также называемого «золотым» или «светлым» богом, который уничтожил млеччхов, выродившиеся роды воинов, отдалившихся от священного[706][706]
  Вишну-пурана, IV, 3.


[Закрыть] —таковы темы, намекающие на преодоление выродившихся форм и новое утверждение или восстановление «героического» типа.

В исторической Индии, однако, мы находим следы искажения, которое, вероятно, было обусловлено субстратом покоренных автохтонных рас: в силу незаметного действия, подрывавшего изначальную духовность арийских завоевателей, и несмотря на существовавшие формы мужественного аскетизма и героической реализации, Индия как целое в итоге закончила упадком на пути «созерцания» и «жреческой ориентации» вместо того, чтобы остаться строго верной первоначальному царственному и солнечному пути. Период высокого напряжения длился до времени Вишвамитры, еще воплощавшим и царственное, и жреческое достоинство и властвовавшим над всеми арийскими родами, в то время еще совместно живущими в Пенджабе. Следующий период, связанный с экспансией в страны русла Ганга, уже был отмечен печатью разделения.

Следовательно, факт обретения власти жреческой кастой в Индии можно, как и в случае с Египтом, рассматривать как искажение первоначального состояния. Его причиной, вероятно, послужила постепенное усиление важности пурохиты —брахмана, служащего священному царю —по мере того, как первоначальные династии приходили в упадок, следуя разделению ариев на недавно завоеванных территориях. Эти династии в итоге стали считаться просто воинами-аристократами по отношению к жреческой касте. [707][707]
  Н. Roth, в Zeitschrift der deutschen morgenländischen Gesellschaft, vol. I, pp. 81 и далее.


[Закрыть] Эпос помнит длительную и полную насилия борьбу между жреческой и воинской кастами за господство над Индией. [708][708]
  Например, Махабхарата (Шанти-парва, 1800 и далее); Рамаяна, I, гл.52. Существует интересное предание о лунной династии, которая при помощи сомы связывалась со жреческой кастой и земным, растительным царством. Эта династия присвоила солнечный ритуал (раждасурья), склонилась к насилию и попыталась украсть божественную женщину Тару, что вызвало войну между богами и асурами (Вишну-пурана, IV, 6).


[Закрыть] В прочем, разделение, произошедшее в более поздний период, не предотвратило ни появления у жрецов мужественных и царственных черт, ни сохранения у воинской касты (изначально называемой царственной кастой, раджанья) собственной духовности, которая в некоторых случаях побеждала жреческую —ив этой воинской духовности мы часто находим черты, специфичные для первоначального северного элемента.

Кроме того, к «северным» элементам в индоарийской цивилизации относятся: строгий тип древнего атхарвана, «господина огня», который «первый открыл пути через жертвоприношения», [709][709]
  Ригведа,1, 83, 5.


[Закрыть] и тип брахмана, который господствует над Брахманом —брихаспати —и богами при помощи формул силы; доктрина абсолютного Я (Атман) раннего периода Упанишад, соответствующий неуязвимому и светоносному пуруше доктрины санхья; мужественный и сознательный аскетизм, ориентированный на необусловленное, также свойственный буддийской доктрине пробуждения; доктрина чистого действия и героизма, которой приписывалось солнечное происхождение и принадлежность к царскому наследию, изложенная в «Бхагавад-Гите»; ведийская точка зрения на мир как на «порядок» (puma) и закон(дхарма), патриархальное право, культ огня, богатый символикой обряд кремации мертвых, кастовая система, культ правды и чести, миф о вселенском священном правителе (чакраварти).Здесь переплетены и представлены в их высшем смысле оба традиционных полюса —«действие» и «созерцание».

В гораздо более древние времена в Индии южный компонент можно было обнаружить во всем, что выдавало, в отличие от более чистых и более духовных элементов ведийского культа, одержимость воображением, хаотическое и буйное извержение животных и растительных символов, которые в итоге стали господствовать в большей части внешних артистически-религиозных проявлений индийской цивилизации. Хотя шиваитский культ был очищен в высшем типе магии[710][710]
  См. J. Evola, Lo Yoga délia Potenza, cit., intr., passim.


[Закрыть] и в доктрине силы, тем не менее из-за обожествления жещины и оргиастических элементов тантрический культ Шакти представлял собой воскрешение доарийского древнего корня, родственного средиземноморско-азиатским цивилизациям, в которых господствовал образ и культ Матери. [711][711]
  См. J. Woodroffe, Shakti and Shakta, cit., passim, p. 19.


[Закрыть] Возможно, что этот корень заключал в себе все те элементы, которые в индийском аскетизме имеют характер умерщвления; та же самая идеальная ориентация связывала его с тем, что возникло у майя и цивилизаций шумерского происхождения[712][712]
  М. Eliade, Yoga. Essai sur les origines de la mystique hindoe, Paris-Bucaresti, 1936.


[Закрыть] .

С другой стороны, распад арийского мировоззрения в Индии начался, когда тождество атмана и Брахмана было проинтерпретировано в пантеистическом смысле, что возвращает нас к духу Юга. Брахман более не понимался, как в более ранний период Атхарваведы и Брахманов, как дух, как бесформенная магическая сила, характеризовавшаяся почти «маноподобным» качеством, над которым арий господствует и направляет ее при помощи обряда: Брахман вместо этого стал пониматься как Всеединство, из которого происходит всякая жизнь и в котором она потом растворяется. Проинтерпретированная в таком пантеистическом смысле, доктрина тождества атмана и Брахмана ведет к отрицанию духовной личности и превращается в фермент вырождения и смешения: одним из ее выводов будет тождественность всех творений. На первый план выходит доктрина реинкарнации, понятая в смысле первенства судьбы периодического и тем не менее тщетного проявления в обусловленном мире (сансаре) —доктрина, которую нельзя обнаружить в раннем ведийском периоде. Аскетизм, направленный на освобождение, получил смысл эскапизма, а не действительно трансцендентной реализации.

Первоначальный буддизм, созданный аскетом из воинского клана, в его разных аспектах можно рассматривать как реакцию на эти взгляды, а также на чисто спекулятивный интерес и обрядовый формализм, ставшие господствующими во многих кругах брахманов. Буддистская доктрина пробуждения, объявляя, что взгляд отождествления себя с вещами и стихиями, с природой, с миром и даже с божественностью, понятой теистически (Брахма) свойственен «заурядному, ничего не знающему человеку, без святой цели, чуждому святому учению, для которого оно недоступно; без благородной цели, чуждому благородному учению, для которого оно недоступно», [713][713]
  См. Маджхима Никайя, 1,1.


[Закрыть] ясно устанавливал принцип аристократического аскетизма, ориентированного на подлинно трансцендентную цель. Поэтому буддизм представлял собой реформацию, случившуюся в момент кризиса традиционной индоарийской духовности и, кроме того, был современником кризиса, проявившегося в других цивилизациях, как на Востоке, так и на Западе. В этой связи буддизм также характеризует противопоставление, вдохновленное прагматическим и реалистическим духом, «простой доктрине» или диалектике, ставшей в Греции «философской мыслью». Буддизм противостоял традиционной доктрине атмана только постольку, поскольку последний больше не соответствовал живой реальности и превратился в выхолощенный комплекс теорий и спекуляций жреческой касты. Отрицая наличие атмана у смертных существ, отрицая —по существу —ту же доктрину реинкарнации (так как буддизм отрицает существование личного ядра, остающегося тождественным самому себе в череде разнообразных инкарнаций: согласно буддизму, реинкарнирует не «я», а «желание», танха), и, тем не менее, заново утверждая атман как нирвану, как состояние, которое лишь в исключительных случаях может быть достигнуто при помощи аскезы, буддизм поддерживал «героическую» тему (завоевание бессмертия) против отзвуков изначального, божественного самопознания, сохранившегося в различных доктринах жреческой касты, которые более не соответствовали опыту большинства людей из-за процесса упадка, уже шедшего в те времена[714][714]
  Основанное на текстах систематическое изложение подлинной доктрины буддизма, включающее также рассмотрение ее отношений с историческим окружением, см. в J. Evola, La domina del risveglio, cit.


[Закрыть] .

В этой связи в более поздние времена типичным явлением является противостояние между доктриной бхакти Рама-нуджи и доктриной веданты Шанкары как выражение двух противоположных точек зрения. Последняя в своих аспектах предстает как отмеченная духом строгой и непосредственной интеллектуальной аскезы. Тем не менее, по своей глубинной сути она осталась ориентированной на деметрическую лунную тему бесформенного Брахмана (ниргуна-брахман), по отношению к которому все определенные формы —не что иное, как иллюзия и отрицание, просто следствие невежества. Таким образом, мы можем сказать, что Шанкара олицетворяет высшую возможность цивилизации Сереберяного века. С другой стороны, Рамануджу можно рассматривать как представителя следующей эпохи, определяющейся чисто человеческим элементом, и новой темы, появившейся во время упадка Египта, а также в соответствующие периоды у среди семитских народов: темы метафизической дистанции между человеком и божественным, лишающей человека «героической» возможности и оставляющей ему лишь набожное отношение в смысле простого чувства. Таким образом, в то время как веданта признавала личностного Бога только на уровне «низшего знания», а выше набожности, понимаемой как отношение между отцом и сыном(питри-путра-бхава), находилось состояние высшего единства(екатабхава), —Рамануджа нападал на эти взгляды как на богохульные и еретические с пафосом, схожим с пафосом ранних апологетов христианской церкви. [715][715]
  См. R. Otto, Die Gnadereligion Indiens und das Christentum, Gotha, 1930.Такая же инволюция произошла в различных формах буддизма, ставшего «религией» —например, в амидаизме.


[Закрыть] Рамануджа считал, что человечество в итоге пришло к нереальности древней доктрины атмана и пониманию дистанции, существующей между эмпирическим «я» и атманом, трансцендентным «Я», и исключал высшую, хотя и исключительную возможность, отстаиваемую буддизмом, которая допускалась до определенной степени даже в веданте —постольку, поскольку она предполагала принцип метафизического тождества.

Таким образом, в исторические времена в индийской цивилизации мы находим переплетение форм и смыслов, которые можно свести соответственно к арийской северной духовности (к которой мы обращались всегда, когда приводили примеры индийского «традиционного духа», говоря о доктрине), и к искажениям этой духовности, выдающим влияния субстрата потерпевших поражение аборигенных рас, их хтонических культов, их необузданного воображения, их беспорядочности и оргиастических и хаотических проявлений их заклинаний и трансов. Хотя в более поздние времена Индия в целом предстает традиционной цивилизацией, так как в ней жизнь тотально ориентирована в направлении священного и обрядовости, она, тем не менее, воплощает одну из двух второстепенных возможностей, которые изначально были включены в высший синтез: возможность, представленную традиционным миром созерцания. Традиционный дух поздней Индии характеризует полюс аскезы как «знания», а не «действия», несмотря на сосуществование (но не господство) многих других форм, в которых ориентация, свойственная внутренней расе воинской касты, выражается в «героической» форме.

Иран, кажется, остался в большей степени верным такой ориентации, хотя он и не достиг таких метафизических высот, которых достигла Индия, следуя путям созерцания. Воинский характер культа Ахура-Мазды широко известен. То же самое можно сказать и о древнеиранском культе огня, частью которого является широко известная доктрина хварны или «славы»; о строгой патриархальной системе; об арийской этике правды и верности; и о взгляде на мир как на rtam и asha, то есть космос, обряд и порядок, связанный с господствующим ураническим принципом, который после преодоления первоначального множества высших родов завоевателей привел к метафизическому идеалу империи и соответствующему восприятию правителя как «царя царей».

Характерно, что первоначально рядом с тремя кастами, соответствующим тремя высшим кастам индийских ариев (брахманам, кшатриям и вайшьям), в Иране не было отдельной касты шудр, как если бы в этих областях ариям вообще не встретился аборигенный элемент Юга, очевидно, ответственный за искажение древнего индийского духа, или же он просто не стал отдельным социальным слоем. Иран разделяет с Индией культ правды, верности и чести; тип мидийско-иранского атхарвана —господина священного огня, «человека первоначального закона». Тип paoriyô thaêsha был эквивалентен индийским типам атхарвана и брахмана в их первоначальной, еще не жреческой, форме. Однако даже внутри этой аристократической духовности, должно быть, происходил упадок, кульминировавший в кризисе и появлении —в личности Заратустры —фигуры реформатора, похожего на фигуру Будды. Даже в жизни Заратустры мы можем распознать реакцию, стремящуюся к реинтеграции принципов изначального культа, которые затемнялись в натуралистическом смысле, в более чистой и нематериальной форме, хотя они уже не были свободны от определенного «морализма» в некоторых аспектах. Имеющая особенно важный смысл легенда, присутствующая в Ясне и в Бундахишн, гласит, что Заратустра родился в Арйана Вэджа, то есть в первоначальной северной стране, понимаемой как «семя расы ариев», а также как область Золотого века и царской «славы»; именно здесь Заратустра впервые огласил свою доктрину. Точное время, в котором жил Заратустра, является предметом споров. «Заратустра», как и египетский «Гермес» и другие фигуры этого рода, указывали больше на определенное духовное влияние, чем на отдельного человека, и поэтому могут быть именем, отсылающим к разным людям, воплощавшим такое влияние в разные эпохи. Исторического Заратустру, о котором обычно говорится, нужно рассматривать в качестве особого проявления этой фигуры и —в некотором роде —первоначального гиперборейского Заратустры (отсюда тема его рождения в изначальном центре), чьей миссией было выполнить очищающее действие, соответствующее действию Будды в эпоху, которая приблизительно соответствует эпохе вышеупомянутого кризиса в других традициях. Что особенно интересно, Заратустра сражался с богом тьмы, который принял вид демона в женском обличье, и во время этой борьбы он призвал воды реки, находящейся в Арйана Вэджа. [716][716]
  Вендидад, ХIХ, 2.


[Закрыть] На историческом уровне мы находим упоминания о жестокой борьбе Заратустры с прежней кастой магов (маздеистских жрецов), которые в некоторых более поздних текстах стали рассматриваться как посланники дэвов —существ, являющихся заклятыми врагами бога света Ахура-Мазды. Это свидетельствует об инволюции и упадке жреческой касты. В персидской традиции, «господствующей» характеристикой которой была арийская и царская, существовало напряжение, вызванное претензиями жреческой касты на гегемонию, судя по попытке жреца Гауматы узурпировать высшую власть и основать теократию, пресеченной Дарием Первым. Это, впрочем, было первой и единственной такой попыткой в персидской истории.

Изначальная тема, почти что обретшая новые силы от контакта с изменившимися традиционными формами другого народа, вновь возникла в митраизме в форме нового «героического» периода, наделенного особым инициатическим основанием. Митра, солнечный герой, победитель теллурического быка и древний бог светоносного эфира, подобный Индре и индийскому Митре, был одиночкой, не знавший женщин и богинь, обычно сопровождающих сирийских богов и египетских богов времен упадка в афродитическом или дионисийском стиле; таким образом, он типичным образом воплощал северный уранический дух в его воинской форме. Более того, показательно, что в некоторых кругах Митру отождествляли с Прометем, [717][717]
  См. F. Cumont, La fin du monde, cit., p. 37.


[Закрыть] а не с гиперборейским Аполлоном, богом Золотого века; это указывает на светоносное преображение, из-за которого титана приняли за божество, олицетворяющее первоначальную духовность. Митра был рожден из камня, держащим символы меча и света (факел). Также в мифе о титанах встречается образы Митры, использующего листья «дерева», чтобы накрыться ими перед борьбой с солнцем, окончившейся победой —солнце стало его союзником и в итоге отождествилось с ним[718][718]
  См. F. Cumont, Les mystères de Mithra, cit., pp. 134-135.


[Закрыть] .

Также и воинская структура иерархии митраизма довольно отчетлива. Митраизм характеризовал антителлурический дух; в отличие от взглядов последователей Сераписа и Исиды митраизм помещал обитель «освобожденных» в сферы чисто уранического света, а не в глубины земли; благословенные прибудут на эти «небеса» после путешествия через разнообразные планеты, которые освободят их от всех земных привязанностей и страстей. [719][719]
  Иранцы не практиковали трупо сожжение, как другие народы североарийского корня —они считали, что труп осквернял святость огня. См. W. Ridgeway, The Early Age of Greece, Cambridge, 1901, p. 544.


[Закрыть] Также нужно отметить почти полное исключение женщин из митраистского культа и посвящения; этос митраистического сообщества, в котором утверждался иерархический принцип наряду с принципом братства, был коренным образом противоположен как беспорядочным чувствам, свойственным южным сообществам, так и мрачной зависимости от крови, характеризовавшей, например, иудаизм. Не будучи основанным на мистике любви (caritas), братство посвященных Митры, назвавшееся «солдатами», отражало братство, существующее между воинами, преданными одному делу. [720][720]
  Cm. F. Cumont, Les religions orientales, cit., pp. xv, 160,162.


[Закрыть] Тот же этос позднее проявлялся как в Древнем Риме, так и у германцев.

В действительности, хотя митраизм претерпел упадок в некоторых своих аспектах, когда Митру стали понимать как «спасителя» (σωτήρ) и «посредника» (μεσίτης) на почти что религиозном уровне, тем не менее, в своем глубинном ядре вовремя глубокого кризиса в древнем мире он представал как символ другого направления, которое романизированный Запад мог принять вместо направления, представленного христианством, которое в итоге возгосподствовало и вокруг которого кристаллизовались различные антитрадиционные и разлагающие влияния. Именно на митраизм пыталась опираться последняя духовная реакция древнего римского мира, представленная императором Юлианом, самим посвященным в мистерии Митры.

Наконец, заметим, что даже после исламского завоевания территории древнеиранской цивилизации некоторые темы, связанные с предыдущей традицией, пережили свое возрождение. Так, начиная с царствования Сафавидов (1501-1722) официальной религией Персии был имамизм, основанный на идее о невидимом вожде (имаме), который после периода «сокрытия» (гайба) однажды вновь появится, чтобы «победить несправедливость и вернуть на землю Золотой век». Персидские монархи рассматривали себя как представителей скрытого имама до дня его возвращения. Это древняя арийско-иранская тема Саошианта.