Текст книги "Восстание против современного мира"

Автор книги: Юлиус Эвола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Что касается общего взгляда на жизнь, современный человек смотрит на этот сдвиг от «цивилизации бытия» к «цивилизации становления» как на достижение. [852][852]
  См. J. Evola, L 'arco е la clava, cit., cap. 1.


[Закрыть] Одним из последствий этого сдвига является усиление ценности чисто мирского аспекта реальности под видом истории (отсюда историцизм). Как только контакт с истоками был утерян, неопределенное, бессмысленное и ускоренное движение того, что было правильно названо «побегом вперед», стало главной чертой современной цивилизации, находящейся под эгидой эволюции и прогресса. Откровенно говоря, зачатки этой суеверной мифологии времени могут быть найдены в иудейско-христианской эсхатологии и мессианстве, а также у ранних католических апологетов, превозносивших ценность «нового» характера христианского откровения, доходя до того, что в полемике св. Амвросия с римской традицией можно найти ранние наброски теории прогресса. «Открытие человека» Возрождения подготовило плодородную почву для роста этих зачатков вплоть до эпохи Просвещения и сциентизма. С того времени зрелище развития наук о природе, техники, изобретений и всего прочего действовало как опиум, отвлекая взгляд человека и не давая ему воспринимать сущностный смысл всего этого движения: отказ от бытия и растворение любого центра в человеке, его отождествление с течением становления, ставшего сильнее его. И когда химеры грубейшего рода прогрессивизма рискуют быть разоблаченными, новые религии жизни и жизненной силы, как и «фаустианская» деятельность и миф, становятся новыми интеллектуальными наркотиками, уверяющими, что движение нельзя прерывать, а нужно, наоборот, пришпорить, чтобы оно приобрело смысл само по себе как для человека, так и для существования в общем.

И вновь переворот очевиден. Центр сместился к той неуловимой стихийной силе низшей области, которая в мире Традиции всегда считалась враждебной. Задача того, кто стремится к высшему существованию, предчувствованному в героическом и олимпийском мифе, состояла в подчинении этой силы и в приведению ее к «форме», господству и просветленному освобождению души. Человеческие возможности, традиционно направленные к растождествлению и освобождению, или, по меньшей мере, признававшие в таком подходе высшее достоинство вплоть до установления системы иерархического приобщения, после резкого изменения полярности в современном мире поставлены на службу силам становления в том смысле, что они признают их, они поддерживают, возбуждают и ускоряют ритм, считая это не только данностью, но также тем, что должно быть.

На этой основе современная активность вместо пути к надындивидуальному (как в случае с древними возможностями героического аскетизма) является путем к субиндивидуальному: мы видим содействие разрушительным вторжениям иррационального и коллективного элемента в уже шатающиеся структуры человеческой личности. Также в некоторых областях нет недостатка в некотором «неистовом» элементе, аналогичном подобному элементу в древнем дионисийстве —хотя на более низком и более темном уровне, так как всякая отсылка к священному отсутствует и так как только человеческие «контуры» принимают и впитывают пробужденные силы. Духовному преодолению времени, достигаемому возвышением до опыта вечного, сегодня противопоставляется его фальшивый двойник —механическое и иллюзорное преодоление, производимое скоростью, мгновенностью и одновременностью при помощи уловок техники и многообразия новой «интенсивной жизни». Те, кто осознают в себе то, что не зависит от времени, способны понять с одного взгляда, что в становлении представляется условием последовательности: таким же образом человек, взбирающийся на башню, может объять одним взглядом и понять единство отдельных вещей, которое иначе можно осознать только при последовательной встрече с ними. Но те, кто в движении в противоположном направлении погружаются в становление и обманываются, думая, что способны обладать им, познают только возбуждение, головокружение, конвульсивное ускорение скорости и перехлесты, вытекающие из чувства и возбуждения. Это падение людей, отождествляющихся с тем, что принимает ритм, разрушает длительность, уничтожает интервалы и отменяет расстояния, в итоге впадает в мгновенность и, следовательно, в настоящий распад внутренней целостности. Бытие и стабильность считаются нашими современниками чем-то вроде смерти: они не могут жить не действуя, не беспокоясь или не оглушая себя тем или иным. Их дух (при условии, что в их случае еще можно говорить о духе) питается только ощущениями, динамикой, таким образом становясь средством для воплощения темных сил.

Таким образом, современные мифы действия кажутся предвестниками последней и решающей фазы. После того, как бесплотная и заоблачная ясность высшего мира растворилась вдали, как горные вершины в облачный день, из-за пределов нечистых огней коллективной жизненной субстанции и туманов и миражей современной «культуры», кажется, приходит новая эра, в которой «люциферианский» и богоборческий индивидуализм будет решительно преодолен и новые неудержимые силы потянут за собой в своем пробуждении этот мир машин и опьяненных и истощенных существ, в ходе своего падения воздвигших им титанические храмы и открывших для них земные пути.

Небезынтересно отметить, что современный мир также демонстрирует возврат к темам, свойственным древним южным гинекократическим цивилизациям. Разве в современном обществе социализм и коммунизм не являются материализованными технологическим возрождением древнего теллурического южного принципа равенства и всесмешения в Матери-Земле? В современном мире господствующий идеал мужественности свелся к чисто физическим и фаллическим компонентам, как в афродитической гинекократии. Плебейское чувство родины, восторжествовавшее с Французской революцией и развитое националистическими идеологиями как мистика народа и священной и всемогущей Родины, является возрождением одной из форм женского тотемизма. Тот факт, что в демократических режимах короли и главы государств не имеют никакой реальной самостоятельности, является свидетельством утери абсолютного принципа отцовской верховной власти и возвращения тех, чей источник власти лежит в Матери (то есть, субстанции демоса). В новых формах —таких, как распад семьи, современная чувственность и непрестанный смутный поиск женщин и удовлетворения, маскулинизация женщины, ее эмансипация и возвышение над мужчинами, порабощенными своими чувствами или превратившихся во вьючных животных —сегодня присутствуют также гетеризм и амазонство. Что касается маски Диониса, то мы уже ранее отождествили ее с непрерывной деятельностью и с философией жизни. Сегодня мы являемся свидетелями возрождения, mutatis mutandis, той же упадочной цивилизации, существовавшей в древнем средиземноморском мире —но в ее низших формах. Отсутствует чувство священного, а также всякий эквивалент чистой и спокойной деметрической возможности. Сегодня симптомами являются не выживание реальной религии, ставшей на Западе господствующей, а темные призывы, свойственные разнообразным медиумистическим, спиритуалистическим и теософским течениям, проповедующим великую ценность подсознательного, пантеистический и материалистический мистицизм. Эти течения распространяются и растут почти как эпидемия там, где материализация мужского типа и обычного существования достигла своей вершины (например, в англосаксонских странах), а протестантство секуляризовало и лишило плоти религиозный идеал. [853][853]
  О смысле «спиритуализма» последних времен см. J. Evola, Maschera еvolto dello spiritualismo contemporaneo (1932) и особенно последнюю главу Cavalcare la Tigre, cit.


[Закрыть] Таким образом, параллели становятся почти что полными, и круг стремится к завершению.

ГЛАВА 35. РЕГРЕССИЯ КАСТ

Намереваясь представить достаточно общий взгляд, выше мы рассмотрели все элементы, необходимые для формулировки общего объективного закона, касающегося упадка, характерные стадии которого уже были обозначены —закона регрессии каст. [854][854]
  Идея регрессии каст, ранее обозначенная в нашей брошюре «Языческий империализм» (Рим, 1928), была подробно описана В. Веззани и далее Р. Геноном (Autorité spirituelle et pouvoir temporel, Paris, 1929); наконец, она была независимо от нас изложена Г. Берлсом (Die Heraufkunst des fiinften Standes, Karlsruhe, 1931). Эта идея соответствует по аналогии традиционной доктрине четырех эпох, так как каждая из четырех традиционных каст воплощает ценности, господствующие во время четвертичного процесса регрессии.


[Закрыть] Смысл истории предстает следующим: начиная с доисторических времен происходил постепенный переход власти и типа цивилизации от одной касты к другой —от священных правителей к воинской аристократии, к буржуазии(«торговцам»), и, наконец, к слугам. В традиционных цивилизациях эти касты соответствовали качественной дифференциации главных человеческих возможностей. Перед лицом этого главного движения все, что касается различных конфликтов между народами, жизни государств и иных исторических событий, играет лишь вторичную и эпизодическую роль.

Закат эпохи первой касты уже был нами рассмотрен. На Западе представители божественной царской власти, правители, воплощавшие две власти (духовную и земную) в том, что мы назвали духовным мужеством и олимпийским превосходством, принадлежат к весьма отдаленному и почти что мифическому прошлому. Мы увидели, как в постепенном вырождении Света Севера развертывается процесс упадка; мы указали на гибеллинский идеал Священной Римской империи как на последний отзвук этой высшей традиции.

Как только исчезла вершина, власть спустилась на уровень, лежащий непосредственно ниже —к касте воинов. На сцену выступили монархи как военные вожди, верховные судьи и, в более поздние времена, абсолютные властители. Власть духа сменилась властью крови. В некоторых случаях все еще можно было найти идею «божественного права», но только в качестве формулы без реального содержания. Уже в древности мы находим подобных правителей, стоящих за институтами, лишь формально сохранившими черты древних священных режимов. В любом случае, на Западе с разложением средневековой ойкумены переход к новой фазе стал всеобъемлющим и окончательным. На этой стадии цементирующий государство принцип fides потерял свой религиозный характер, сохранив только воинский; он означал верность, преданность и честь. Такова была суть эпохи великих европейских монархий.

Затем произошел второй этап упадка: аристократии вырождались, монархии трещали по швам; если их не свергали режимы иного типа, из-за революций и конституций они стали бесполезными учреждениями, подчиненными «воле нации». Принципом, характеризующим это состояние вещей, стал следующий: «Король царствует, но не правит». Вместе с парламентскими республиками создание капиталистических олигархий открыло путь для перехода власти от второй касты к современному эквиваленту третьей касты —от воинов к торговцам. В итоге короли угля, железа и нефти сменили королей крови и духа. Древности тоже был знаком этот феномен в единичных формах: в Риме и Греции «аристократия имущества» неоднократно заставляя иерархические структуры исполнять свою волю, добиваясь родовых постов, подрывая священные законы и традиционные институты и проникая в войско, жречество и консулат. В более поздние времена произошло восстание коммун и подъем различных средневековых образований торговой власти. Торжественное провозглашение прав «третьего сословия» во Франции явилось решающим этапом, за которой последовали разнообразные «буржуазные революции» третьей касты, использовавшей в качестве инструментов либеральные и демократические идеологии. Соответственно, характеристикой этой эпохи выступает теория общественного договора: в это время общественными узами является уже не fides воинского типа, основанная на отношениях верности и чести. Они принимают утилитарный и экономический характер: это соглашение, основанное на выгоде и материальной заинтересованности —это может понять только торговец. Золото стало инструментом; знавшие, как приобрести и преумножить его (капитализм, финансовые операции, промышленные тресты) за кулисами демократии практически контролировали политическую власть и инструменты формирования общественного мнения. Аристократия уступила место плутократии, воин —банкиру и промьшленнику. Экономика восторжествовала на всех фронтах. Обмен валюты и ростовщичество —типы деятельности, ранее ограниченные пределами гетто —завоевали новую цивилизацию. Согласно выражению В. Зомбарта, в земле обетованной протестантского пуританства вместе уживаются американизм, капитализм и «дистиллированный еврейский дух». Естественно, что ввиду этих сходных предпосылок современные представители секуляризированного иудаизма увидели открытый путь к достижению мирового господства. В этом отношении Карл Маркс писал следующее: «Каковы мирские принципы иудаизма? Практическая потребность и поиск личной выгоды. Каков его земной бог? Деньги. Еврей освободился типично по-еврейски не только в том, что он взял под свой контроль власть денег, но и в том, что с его помощью деньги стали мировой властью, а дух христианских народов —практически еврейским. Евреи освободились до такой степени, что христиане сами превратились в евреев. Бог евреев был секуляризован и стал богом земного шара. Деньги—вот подлинный бог евреев» [855][855]
  Karl Marx, Deutsch-französiche Jahrbücher, Paris, 1844, pp. 209-212.


[Закрыть] .

В действительности регламентация торговли золотом, как и займов под проценты, чему посвятили себя евреи, так как у них не было иного средства собственного утверждения, можно сказать, является главным основанием признания и ненормального развития всего того, что составляет банковское дело, крупные финансовые операции и чистую экономику, распространяющиеся как раковые метастазы. И это является фундаментальным моментом «эпохи торговцев».

Наконец, кризис буржуазного общества, классовая борьба, пролетарское восстание против капитализма, манифест «Третьего Интернационала» и соответствующая организация групп и масс в кадры «социалистической цивилизации труда» —все это свидетельствует о третьем этапе упадка, в котором власть норовит перейти в руки низшей из традиционных каст —слуг, занятых тяжелым ручным трудом, и людей массы. Следствием этого стало сведение всех горизонтов и ценностей к плану материи, машины и количества. Прелюдией к этому стала революция в России. Таким образом, новым идеалом стал «пролетарский» идеал вселенской коммунистической цивилизации[856][856]
  D. Mereshkowsky, Les Mystères de l'Orient, cit., p. 24: «Слово „пролетариат“ происходит от латинского слова proles, означающего потомство, поколение. Пролетарии «производят» при помощи своих тел, но в духовном плане они являются евнухами. Это не мужчины и не женщины, а анонимные «товарищи», безличные муравьи, являющиеся частями человеческого муравейника».


[Закрыть] .

Можно сравнить вышеупомянутый феномен пробуждения и выброса стихийных субчеловеческих сил структур современного мира с личностью, которая более не может выдерживать напряжение духа (первая каста) и напряжение воли, заставляющей тело двигаться (воинская каста), и отдается субличностным телесным силам, и действует почти что магнетически под влиянием импульса другой жизни, заменяющей ее собственную. Мысли и страсти демоса сегодня выходят из-под человеческого контроля и начинают действовать, как бы приобретя собственное автономное и грозное существование; эти страсти стравливают нации и коллективы друг с другом и выливаются в конфликты или кризисы, равных которым не знала история. В конце этого процесса нас ожидает тотальный упадок, мировая интернациональная система под жестокими символами серпа и молота.

Таковы горизонты современного мира. Человек может быть по-настоящему свободен и быть самим собой, только следуя свободной деятельности —и таким же образом, сосредотачиваясь на практических и утилитарных целях, экономических достижениях и чем угодно, что было исключительной прерогативой низших каст, он отрекается, распадается, теряет свой центр и открывается демоническим силам, безвольным бессознательным инструментом которых он обречен стать. Более того, современное общество выглядит как организм, перешедший от человеческого к субчеловеческому типу, в котором всякая деятельность и реакция определяются потребностями и тенденциями чисто физической жизни. Господствующими принципами человека являются принципы физической части традиционной иерархии: золото и труд. Именно так вещи обстоят сейчас: эти два элемента, почти без исключения, влияют на всякую возможность существования и формируют идеологии и мифы, ясно свидетельствующие о серьезности современного извращения всех ценностей.

Эта четвертичная регрессия имеет не только общественно-политическую значимость: она проникает во все области цивилизации. В архитектуре эта регрессия символизируется переходом от храма (первая каста) как господствующего строения к крепости и замку (каста воинов), к городу-государству, окруженному защитными стенами (эпоха торговцев), и к фабрике и рациональным и бездушным строениям, являющихся ульями массового человека. Семья, которая в первоначальные времена имела священную основу (см. гл. 6), превратилась в авторитарную модель (patria potestas в чисто юридическом смысле), затем в буржуазную и искуственную, в итоге разлагаясь. Понятие войны претерпело аналогичные фазы вырождения: от доктрины «священной войны» и mors triumphalis (первая каста) произошел переход к войне, ведущейся во имя права и чести господина (воинская каста); на третьем этапе конфликты вызываются национальными амбициями, зависящими от планов и интересов господствующей экономики и промышленности (каста торговцев); наконец, появляется коммунистическая теория, согласно которой война между государствами является буржуазным пережитком, а единственная справедливая война —это мировая революция рабочего класса, ведущаяся против капитализма и так называемого «империалистического» мира (каста слуг). В области эстетики произошел переход от символически-сакрального искусства, тесно связанного с возможностями предсказания будущих событий и магией (первая каста), к господству эпического искусства (каста воинов); за этим последовал переход к романтически-условному, сентименталистскому, эротико-психологическому искусству, производимому главным образом для потребления буржуазным классом, пока в итоге не появились «социальные» или «современные» концепции искусства, выразившиеся в «массовом искусстве». Традиционный мир знал надындивидуальное единство, свойственное орденам: на Западе первыми были аскетические, монашеские ордена; за ними последовали рыцарские ордена (каста воинов), которые в свою очередь сменили объединения типа масонских лож, старательно готовивших кадры революционеров и активистов третьего сословия и пришествие демократии. Наконец, появилась сеть революционеров и активистов коммунистического интернационала (последняя каста), стремящаяся к уничтожению предшествующего порядка.

Но процесс деградации особенно заметен на этическом плане. В то время как первая эпоха характеризовалась идеалом «духовной мужественности», инициации и этики, направленной на превосхождение всех человеческих уз, и как эпоха воинов характеризовалась идеалом героизма, победы и господства, а также аристократической этикой чести, верности и рыцарства, в эпоху торговцев господствующими идеалами стали чистая экономика, прибыль, процветание (prosperity) и наука как инструмент технического и промышленного прогресса, взывающего к производству и новым прибылям в «обществе потребления». Наконец, пришествию слуг соответствует возвышение до статуса религии рабского принципа —труда. И ненависть, таимая рабами, с садизмом провозглашает: «Кто не работает —тот не ест», а рабская глупость, прославляющая сама себя, создала священный фимиам, превознося человеческий пот: отсюда такие выражения, как «труд облагораживает человека», «религия труда», «труд как социальный и общественный долг», «гуманизм труда». Мы уже говорили, что древний мир презирал работу только потому, что он знал действие, в основе этого понятия лежала противоположность действия и работы как противоположность между духовным, чистым и свободным полюсом и полюсом материальным, нечистым, тяжелым. Утрата чувства этой противоположности и животное подчинение первого второму характеризует последние эпохи. И когда в древнем мире всякая работа при помощи глубинного преобразования из-за ее чистоты и смысла как «жертвы», направленного ввысь, могла искупляться вплоть до того, что становилась символом действия, то в эпоху слуг, следуя движению в противоположном направлении, всякий остаток действия склонен к вырождению в форме работы. Вырождение древней аристократически-сакральной этики в современную плебейско-материалистическую мораль отчетливо характеризуется таким переходом от плана действия к плану работы. Высшие люди, жившие не в таком уж далеком прошлом, действовали либо направляли действия. Современный человек работает. [857][857]
  См. О. Spengler, Untergang des Abendlandes, Wien-Leipzig, 1919, vol. I, pp.513, 619. Термин «действие» здесь используется как синоним духовной и незаинтересованной деятельности; таким образом, его можно приложить к созерцанию, которое согласно античной мысли часто считалось наиболее чистой формой действия, содержащей свой объект в самом себе и не нуждающейся в «ином».


[Закрыть] Сегодня существует лишь различие между различными вариантами работы: есть работники «умственного труда», а есть те, кто использует свои руки и обслуживают машины. В любом случае, понятие действия в современном мире вымирает вместе с понятием абсолютной личности. Более того, среди всех признаваемых ремесел в древности считались наиболее позорными посвященные обслуживанию удовольствий —minimaeque artes eas probandae, quae ministrae sunt voluptatum: [858][858]
  «Наименьшего одобрения заслуживают ремесла, обслуживающие наслаждения». Цицерон, Об обязанностях, I, 150.


[Закрыть] а это наиболее уважаемый сегодня вид работы. Начиная с ученого, техника и политика, и с рационализированной системы организации производства, «работа» ведет к реализации идеала человекоподобного животного: более удобная, более приятная, более безопасная жизнь, с увеличением до максимума благосостояния и физического комфорта. Современный класс художников и «творческих людей» буржуазии является эквивалентом того класса «слуг роскоши», что развлекал римских патрициев и, позднее, средневековых феодальных господ.

С другой стороны, если тематика, свойственная этой деградации, находит свое наиболее типичное выражение на социальном плане и в современной жизни, она не может отсутствовать на идеальном, теоретическом плане. Как раз в эпоху гуманизма антитрадиционная и плебейская тема проявилась во взглядах Джордано Бруно, который, перевернув традиционные ценности, с неподдельной глупостью и мазохизмом превозносил эпоху человеческих усилий и труда по сравнению с Золотым веком (о котором он не знал ровным счетом ничего). Бруно называл «божественным» животное стремление человеческих потребностей, так как это стремление ответственно за производство «все более чудесного искусства и изобретений», за все большее отдаление человечества от Золотого века, который он считал животным и праздным состоянием, и за приближение человека к божественному. [859][859]
  G. Bruno, Spacio délia Bestia trionfante, dialogo III.


[Закрыть] Во всем этом мы находим предвосхищение идеологий, которые, будучи тесно связаны с эпохой Французской революции, считали труд основным элементом общественного мифа и воскрешали мессианскую тему, говоря о труде и машинах и восхваляя прогресс. Более того, современный человек, сознательно или бессознательно, начал обращаться ко вселенной и проецировать на идеальный план опыт, наработанный на фабриках, душой которых является производительный труд.

Бергсон, превозносивший élan vital, проводил аналогию, которую мог провести только современный человек —аналогию между технической производственной деятельностью, вдохновленной чисто практическим принципом, и деятельностью разума. Покрыв насмешкой древний «косный» идеал знания как умозрения, он писал: «Все усилия современной философии познания в ее наиболее радикальных формах направлены на то, чтобы вновь привнести знание в производительный труд. Знать —значит делать. Можно по-настоящему знать только то, что делаешь». [860][860]
  См. А. Tilgher, Homo faber, Roma, 1929, pp. 120-121, 87.


[Закрыть] Verum et factum convertuntur (истина и факт взаимообращаются). Согласно ирреализму, присущему этим течениям, «быть» означает «знать», дух отождествляется с идеей, а производительный и имманентный процесс познания —с процессом реальности; так идеализированный производительный изнурительный труд в стиле, свойственном последней касте, отражается в высших областях и заявляет о себе как об «истине». Таким же образом в области философских теорий появляется активизм, который, видимо, прекрасно согласуется с миром, созданным пришествием последней касты и «цивилизацией труда».

И действительно, это пришествие отражается в вышеупомянутых современных идеологиях «прогресса» и «эволюции», которые с научной несознательностью извратили всякую высшую точку зрения на историю, способствовали решительному отказу от традиционных истин и создали самые правдоподобные алиби для оправдания и прославления человека последней эпохи. Мы уже говорили, что миф эволюционизма —это не что иное, как вероисповедание выскочки. Если в последние времена Запад верит не в происхождение свыше, а в происхождение снизу, не в благородство первоначал, а в то, что цивилизация происходит из варварства, религия —из суеверия, человек —из животного (Дарвин), мысль —из материи, всякая духовная форма —из «сублимации» или переноса того, что происходит из инстинкта, либидо, комплексов «коллективного подсознательного» (Фрейд, Юнг), и так далее —во всем этом виден не столько результат отклонившихся поисков, а скорее, и прежде всего, алиби или что-то такое, во что с необходимостью должна была верить и желать, чтобы оно было правдой, цивилизация, созданная низшими существами и революциями слуг и парий, уничтоживших древнее аристократическое общество. Нет ни одной области, в которую в той или иной форме не проник бы эволюционный миф, причем с разрушительными последствиями: результатом стало переворачивание с ног наголову всякой ценности, предохранение от всякого предчувствия истины, создание и скрепление всех частей (как в неразрывном магическом круге) мира, населенного оскверненным и злоупотребившим своими возможностями человечеством. В согласии с историцизмом так называемый постгегельянский «идеализм» стал отождествлять сущность «абсолютного духа» с его «становлением» и «самосозданием» —этот дух более не понимался как Бытие, которое есть, которое господствует над собой и владеет собой; человек, сделавший себя сам (self-mademan), почти что стал новой метафизической моделью.

Нелегко отделить процесс упадка по пути золота (эпоха торговцев) от упадка по пути работы (эпоха слуг), так как эти пути взаимозависимы. Как сегодня работа в качестве универсальной обязанности более не воспринимается как отвратительная, нелепая и неестественная ценность, таким же образом кажется не противным, а, наоборот, весьма естественным получать оплату. Деньги, которые более не «горят» в руках, создали невидимые узы рабства, более прочные и более отвратительные, чем те, что в древности хотя бы сохраняли и оправдывали высокий престиж господ и завоевателей. Как всякая форма деятельности стремится стать еще одной формой работы, так она всегда связана с оплатой. В то время как сведенное к работе действие оценивается в современных обществах по своей эффективности, как человек ценится по своему практическому успеху и выгоде; и в то время как, как кто-то заметил, Кальвин действовал как сутенер, пророчествуя, что прибыль и богатство окружены мистикой свидетельства божественного избрания —с другой стороны, призрак голода и безработицы кажется этим новым рабам большей угрозой, чем угроза кнута в древние времена.

Так или иначе, в первом приближении можно выделить фазу, в которой центральным мотивом является стремление к прибыли отдельных индивидов, сосредотачивающих в своих руках богатство и власть (фаза, соответствующая пришествию третьей касты), и следующую фазу, которая все еще разворачивается, характеризуемая господствующей экономикой, ставшей почти что независимой или коллективизированной (пришествие последней касты).

В этом отношении интересно заметить, что деградации принципа «действия» в форме, свойственной низшей касте (работа, производство), часто соответствует аналогичная деградация принципа «аскезы». Возникает новый квази-аскетизм золота и того же труда, потому работа и накопление богатства в том виде, как они представлены в этой фазе, становятся вещами, которые любят и желают ради них самих, как если бы они были призванием. Таким образом, мы часто видим, особенно в Америке, влиятельных капиталистов, наслаждающихся своим богатством меньше, чем последний из их наемных служащих или рабочих. Аристократы не зависели от своих богатств и использовали их для финансирования создания великолепных, качественных и услаждающих чувства вещей, ценных и доступных только для привилегированных. Но капиталисты кажутся простыми управляющими. Какими бы богатыми они ни были, они действуют все больше и больше —почти как безличные и аскетичные инструменты, чья деятельность посвящена накоплению, приумножению и забрасыванию в еще более широкие сети (что иногда влияет на жизни миллионов людей и судьбы целых наций) безликих сил денег и производства. [861][861]
  См. М. Weber, Gesammelte Aufsätze zur Religion und Soziologie, Tübingen,1924, vol. III, где продемонстрированы протестантские корни такой «аскетической» версии капитализма. Первоначально существовало разделение между заработком как «призванием» и наслаждением богатствами; последнее понималось как греховный элемент, связанный с обожествлением сотворенного и гордыней. Естественно, в течение истории первоначальные религиозные соображения исчезли, передав эстафету чисто мирским и лишенным совести формам.


[Закрыть] Fiat productio, pereat homo[862][862]
  Да будет продукция, да сгинет человек (лат.) —прим. перев.


[Закрыть] —верно заметил Зомбарт, описывая процесс духовного разложения и пустоту, созданную вокруг себя человеком, ставшим homo economicus и великим капиталистическим дельцом; они превратили его деятельность (прибыль, сделки, эффективность) в любимую и желанную самоцель, чтобы он не пал жертвой головокружения над пропастью—жертвой ужаса жизни, лишенной смысла[863][863]
  W. Sombart, Il borghese, Paris, 1926, pp. 204-222,400-409.


[Закрыть] .

Отношение современной экономики к машинам также имеет большое значение, если рассмотреть пробуждение сил, превосходящих планы тех, кто первоначально пробудил их к жизни и использует их повсюду. Когда всякий интерес к тому, что «больше-чем-жизнь», теряется либо высмеивается, единственным ориентиром неминуемо становятся человеческие потребности в чисто материальном и животном смысле, а традиционный принцип ограничения потребностей в контексте нормальной, то есть сбалансированной экономики замещается принципом признания и преумножения потребностей, будучи тесно связан с так называемой промьшленной революцией и пришествием эпохи машин. Технический прогресс автоматически вел человечество от производства к перепроизводству, и после пробуждения «активистского» опьянения и начала циркуляции капитала —умножающегося из-за производства и снова пускаемого в дело при помощи дальнейших инвестиций в производство —мы окончательно пришли к тому, что отношения между потребностями и машиной (или работой) стали обратными: уже не потребность требует механической работы, а именно механическая работа (производство) создает новые потребности. Чтобы при режиме перепроизводства продать все изделия, необходимо, чтобы потребности индивида вовсе не снижались, а наоборот, поддерживались и даже увеличивались, чтобы потребление могло возрастать и механизм продолжал свою работу —в противном случае возникнет роковое скопление, что приведет к одному из двух: или войне, понимаемой как выход для более сильного в экономическом и промышленном отношении государства, которому «не хватает пространства», или безработице (промышленное разоружение перед лицом кризиса на рынке рабочих мест и кризиса потребления) с различными последствиями в виде кризисов и общественного напряжения, благоприятными для восстания четвертого сословия.

Как огонь перекидывается с одной области на другую, пока все не будет объято пламенем, так и экономика воздействует на внутреннюю сущность современного человека при помощи мира, созданного им самим. И нынешняя «цивилизация», начиная с западных рассадников, разнесла заразу по всем все еще здоровым землям, принеся всем слоям общества и всем расам беспокойство, неудовлетворенность, чувство обиды, потребность шагать все выше и быстрее и неспособность жить в простоте, независимости и с чувством меры. Современная цивилизация толкнула человека вперед; она произвела в нем потребность во все увеличивающемся количестве вещей; она сделала его все более и более бессильным и неудовлетворенным собой. И всякое новое изобретение и технологическое открытие на самом деле является не завоеванием, а поражением и новым ударом кнута вовсе убыстряющейся и слепой гонке, происходящей в системе обусловленностей, все более серьезных и необратимых, что по большей части проходит незамеченным. Именно так разные пути совпадают: механическая цивилизация, господствующая роль экономики и цивилизация производства и потребления —все они дополняют возвышение становления и прогресса, напора жизни без какого-либо предела —короче говоря, проявления «демонического» элемента в современном мире [864][864]
  К современным людям во многом применимо выражение «демонические люди» из Бхагавад-гиты: «Обремененные бесчисленными тревогами, прекращающимися только со смертью, считающие удовлетворение вожделения высочайшей целью и верящие, что это всё» (XVI, 11).


[Закрыть] .