Текст книги "Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии"

Автор книги: Юлиус Белох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Теперь Дионисий считал себя достаточно сильным, чтобы окончательно изгнать карфагенян из Сицилии. Армия и флот были в отличном состоянии, постройка сиракузских стен совершенно окончена, пограничный город Селинунт превращен в сильную крепость. Часть подвластных Карфагену сицилийских городов была готова к отложению, и Дионисий принял их в свой союз. Карфагенянам ничего другого не оставалось, как начать войну, и тут они нашли союзников в италийских греках, в которых страх перед Дионисием превозмог ненависть к варварам. Карфаген прислал им на помощь войско – здесь финикийские полки впервые вступили на почву Италии; главная же армия, под предводительством „царя" Магона, перешла в Сицилию. На обоих театрах военных действий борьба продолжалась долго и с переменным успехом: наконец, при Кабале в западной части Сицилии произошло большое сражение между Магоном и Дионисием. Карфагеняне были разбиты наголову, их полководец пал, 5000 человек были взяты в плен победителем, остальное войско было окружено неприятелем со всех сторон. Карфагенские офицеры вступили в переговоры и приняли предложение Дионисия об уступке всех карфагенских владений в Сицилии и уплате контрибуции, предоставив ратификацию этого договора своему правительству. До получения ее заключено было перемирие.

Между тем карфагенянам важно было только выиграть время. Они воспользовались перемирием для того, чтобы преобразовать свою армию и собрать подкрепления; затем они прекратили переговоры, и военные действия возобновились. Противники встретились при Кронионе, недалеко от Панорма. Сначала перевес был на стороне Дионисия; но другое крыло его армии, которым командовал его брат Лептин, не устояло против неприятеля. Сам Лептин пал, мужественно сражаясь, а затем обратились в бегство и полки Дионисия. Остатки разбитой армии со страшным уроном достигли, наконец, своего лагеря. Однако и карфагеняне понесли такие потери, что должны были возвратиться в Панорм. Переговоры возобновились, и на этот раз с большим успехом, так как Дионисий готов был купить мир даже ценой тяжелых жертв. Карфагену были уступлены Селинунт, Гераклея, Миноа, Фермы и находящаяся вправо от Галика часть акрагантской области; кроме того, Дионисий уплатил контрибуцию в тысячу талантов. Карфагенские владения занимали теперь около трети всего острова, и определенная этим договором граница оставалась без изменений в продолжение целого столетия, пока римляне не завладели Сицилией.

За то Карфаген отказался от своих италийских союзников, и Дионисий мог искать здесь возмещения своих сицилийских потерь. Он взял Кротон, но попытка завладеть и Фуриями не удалась, так как отправленный туда флот был разбит бурей. Руководящая роль в греко-италийском союзе, который, впрочем, состоял теперь еще только из четырех городов, – Фурий, Гераклеи, Метапонтия и Тарента, перешла к последнему; но чтобы пощадить самолюбие других общин, Гераклея была назначена местопребыванием союзного совета. При таких условиях о соперничестве с Дионисием уже не могло быть речи; напротив, чувство самосохранения заставляло италийцев стремиться к тесному единению с сицилийским государством, и в этом духе тарентинец Архит направлял политику союза.

Теперь на греческом Западе царил глубокий мир, нарушаемый изредка лишь пограничными войнами с луканцами. Таким образом, Дионисий снова мог посвятить свое внимание греческому Востоку. Когда спартанцы зимою 373/372 г. осаждали Керкиру, он отправил им на помощь эскадру из десяти триер, которая, впрочем, прибыла слишком поздно и взята была в плен афинским стратегом Ификратом (весною 372 г.). Когда затем фиванцы после битвы при Левктрах вступили в Пелопоннес, Дионисий снова пришел на помощь своим старым спартанским союзникам; те 20 триер и 2000 кельтских и иберийских наемников, которые он летом 369 г. прислал в Коринф, в значительной степени способствовали неудаче второго вторжения Эпаминонда в Пелопоннес. Следующей весною Дионисий оказал поддержку фригийскому сатрапу Ариобарзану в его стараниях восстановить мир в Греции; в то же время он, чтобы придать больше веса своему вмешательству, послал новое вспомогательное войско в Пелопоннес. Этим полкам и были преимущественно обязаны спартанцы своей „бесслезной победой" над аркадянами. В это время Дионисий заключил союз и с Афинами; любезность афинян дошла до того, что на Больших Дионисиях ближайшей весною первую награду присудили трагедии тирана.

Но несмотря на все эти успехи, Дионисий не мог забыть поражения при Кронионе. Когда затем в Карфагене снова вспыхнула чумная эпидемия и карфагенские подданные в Ливии и Сардинии, пользуясь этим, восстали, – наступил, казалось, благоприятный момент для отмщения. Повод к войне был легко найден, и сиракузская армия снова перешла карфагенскую границу (368 г.). Селинунт и Энтелла тотчас примкнули к Дионисию, Эрике был взят, и приступлено к осаде Лилибея. Но укрепленный и защищаемый сильным гарнизоном город отражал все приступы; часть сиракузского флота была уничтожена в Дрепанской гавани неожиданным нападением карфагенян, и так как уже настала осень, то Дионисию не оставалось другого выхода, как заключить перемирие с врагом и возвратиться в Сиракузы.

Однако труды и лишения похода надорвали здоровье 63-летнего тирана; он умер еще зимою, не доведя до конца дела своей жизни, – освобождения всей Сицилии от карфагенского ига. Но он достиг важных результатов. Если западные греки соединились в одно государство и тем остановили натиск карфагенян и италийских варваров, то это была и заслуга Дионисия, поскольку вообще это могло быть заслугой единичной личности. Дионисий указал путь, идя по которому эллинская нация могла не только сохранить свою независимость, но и достигнуть всемирного господства, – путь, на который позднее вступили Филипп и Александр.

Этими великими успехами он был обязан прежде всего своему выдающемуся политическому и военному таланту. Оборона Сиракуз против карфагенян, победы при Элепоре и Кабале принадлежат к самым блестящим успехам, какие отмечены военной историей древности. Еще более достойно удивления то, что он сумел из сиракузской демократии создать государство, которое, по выражению своего основателя, было упрочено стальными цепями, внутренний покой которого в продолжение почти полустолетия ни разу не был нарушен смутою. Но Дионисий был не только великим полководцем и замечательным государственным деятелем. Будучи тираном, он посвящал часы своего досуга сочинению трагедий. Вероятно, ни один из его военных или дипломатических успехов не доставил ему столько радости, как его победа на афинской сцене.

Путь к власти шел для Дионисия через реки крови, да и позднее он часто бывал вынужден прибегать к суровым мерам даже по отношению к людям, которые были ему очень близки. Он сам глубоко страдал от этого; в одной из своих трагедий он высказал мысль, что тирания – мать несправедливости. Дочерям своим он дал имена Арете (Добродетель), Дикайосине (Справедливость) и Софросине (Умеренность). И это не были пустые слова; Дионисий был искренно добродетелен, его частная жизнь была безупречна, так что даже клевета не дерзала касаться ее, и при всей царской роскоши, которою он, соответственно своему положению, окружил себя, лично он жил чрезвычайно просто. В обращении с окружающими он был одинаково приветлив со всеми и любил удачную шутку даже тогда, когда сам служил для нее мишенью; к придворным льстецам, ползавшим у его ног, он относился с заслуженным презрением. Свою храбрость он доказал во многих сражениях, но наиболее блестящим образом – при геройском штурме Тавромения; если он во время своего царствования принимал меры для охранения себя от покушений, то это было вполне естественно в эпоху, когда убийство тирана считалось великой заслугою. Правда, с течением лет этот страх принял, по-видимому, болезненные размеры; известная легенда о дамокловом мече хорошо характеризует душевное состояние стареющего тирана.

Дионисий вскоре после произведенного им государственного переворота женился на дочери Гермократа; когда же она спустя несколько недель после свадьбы пала жертвой грубых насилий, совершенных над нею сиракузскими аристократами (выше, с.66), Дионисий женился на Аристомахе, дочери своего единомышленника Гиппарина, одного из богатейших и знатнейших граждан Сиракуз. А так как этот брак долго оставался бездетным, то Дионисий перед началом войны с Карфагеном решился взять вторую жену, локрийку Дориду. Она родила ему двух сыновей, Дионисия и Гермокрита, и дочь Дикайосине. Тем не менее Дионисий оставил при себе и сиракузянку, продолжал жить с нею, и в конце концов дождался и от нее потомства; она родила ему сыновей Гиппарина и Нисея и дочерей Софросине и Арете. Наследником отца по праву являлся Дионисий, как старший сын; и несмотря на все интриги родственников Аристомахи, стремившихся возвести на престол ее сыновей вместо сына чужестранки, или по крайней мере добиться разделения государства, – престарелый Дионисий не изменил своего решения. Чтобы связать обе линии своего потомства, он женил своего старшего сына на его сводной сестре Софросине; впрочем, надеждам, которые он возлагал на этот брак, не суждено было осуществиться.

Дионисий-младший был во многих отношениях прямой противоположностью своего отца: насколько последний отличался умеренностью, настолько тот был распущен; притом он был совершенно лишен политических и военных способностей, хотя, правда, более мягок и миролюбив. Тотчас по восшествии на престол он завязал переговоры с Карфагеном об окончании войны, унаследованной им от отца; обе стороны скоро пришли к соглашению, в общем, на условии сохранения каждою из них ее прежних владений. Вообще же он продолжал внешнюю политику своего отца; он посылал Спарте вспомогательные войска против Фив, воевал в интересах италийских греков с луканцами и основал две колонии на япигийском побережье, главным образом с целью прекратить разбой на Адриатическом море. Внутри государства узда была несколько ослаблена; при вступлении на престол он отпустил на свободу большое число заключенных, облегчил бремя налогов, вернул на родину изгнанников вроде Филиста. Да и вообще Дионисий старался по возможности загладить те несправедливости, которые его отец принужден был совершить при основании государства. Регий был восстановлен как самостоятельная община под именем Фебеи; уцелевшим жителям разрушенного Наксоса позволено было поселиться на своей старой территории в Тавромении, который, таким образом, утратил свой прежний характер военной колонии (358/357 г.).

Самым влиятельным лицом при дворе был в первое время Дион, сын Гиппарина и, через сестру Аристомаху, шурин старшего Дионисия. Даровитый молодой человек пользовался большим расположением тирана, и когда брат последнего, Феарид, умер, Дионисий выдал его вдову, свою дочь Арете, замуж за Диона и поручил ему начальство над флотом, находившееся до тех пор в руках Феарида. Дионисий-младший вначале также находился всецело под влиянием шурина. А Дион втайне стремился к тому, чтобы свергнуть Дионисия с престола и самому захватить власть или доставить ее одному из своих племянников. Чтобы подготовить почву для такого переворота, он призвал Платона в Сицилию; и философ действительно явился туда в полной уверенности, что в Сицилии ему удастся осуществить свою политическую утопию, не догадываясь, что он предназначен служить орудием политической интриги. Вначале Дионисий со всем энтузиазмом своей впечатлительной натуры увлекся новым учением, несмотря на то, что учитель приступил к делу несколько педантично и никак не хотел понять различия между Академией и царским дворцом. Некоторое время геометрия была в моде при сиракузском дворе; Дионисий начал даже подумывать о реформе государственного устройства в духе Платона. В конце концов ему, однако, все стало ясно. Дион был втихомолку посажен на корабль и перевезен в Италию: впрочем, его огромные богатства не были у него отняты, и официально считалось, что Дион отправился в путешествие за границу. Спустя короткое время и Платон был отослан обратно в Грецию. В Сиракузах руководящее влияние перешло к Филисту; он же вскоре получил и звание наварха, принадлежавшее перед тем Диону. Бразды правления теперь снова находились в сильных руках, – главное, в руках человека, который был искренно предан тирану. Скоро наступило время, когда Дионисий стал крайне нуждаться в такой опоре.

На другом конце эллинского мира, в понтийских городах, дела находились в таком же положении, как в Сицилии. Правда, там грекам не грозил такой враг, как Карфаген, потому что на южное побережье Черного моря персы обращали мало внимания, а северный берег Понта вообще находился вне сферы их влияния. Зато греческие города при Понте обречены были на беспрерывную борьбу с варварами, обитавшими внутри материка, которые, сколько бы их ни побеждали, постоянно снова приходили из своих степей или гор; и эта борьба становилась все труднее, по мере того как греческая культура проникала и к исконным обитателям страны. В результате и здесь образовалась военная монархия.

В Пантикапее, важнейшем городе на Киммерийском Боспоре, еще во время Персидских войн (приблизительно с 480 г.) захватил власть род Археанактидов. Около 438 г. эта династия была свергнута Спартаком I, к которому и перешла затем верховная власть. Возможно, что этот переворот находится в связи с экспедицией Перикла к Понту (см. выше, т. I, с.397 и след.), последствием которой было обложение большинства понтийских городов, вероятно, также и самой Пантикапеи, данью в пользу афинян. Когда затем могущество Афин было сокрушено в Пелопоннесской войне, сыну Спартака, Сатиру I, удалось добиться независимости, отнять у афинян и подчинить своей власти остальные греческие города у Боспора – Фанагорию, Нимфей и Гермонассу; его верховную власть должны были признать и соседние варварские племена азиатского побережья, как, например, синды и дандарии. Таким образом, это Боспорское царство, как оно отныне называется, сделалось одной из первых держав на Понте. Впрочем, дружественные отношения с Афинами были вскоре восстановлены, так как, с одной стороны, Афины после катастрофы при Эгоспотамах не могли более думать об осуществлении своих прав на эту отдаленную область и в то же время не могли обойтись без ввоза понтийского хлеба, а с другой – боспорские князья находили в Афинах наилучший рынок для сбыта продуктов своей страны. Поэтому они предоставили афинским купцам драгоценные привилегии, как, например, право беспошлинного вывоза хлеба и право нагружать свои корабли раньше всех других; в награду за эти льготы Афины щедро наделяли дружественных государей почестями.

При осаде укрепленной Феодосии (Кафа) Сатир был убит (около 390 г.), и когда его сын Левкон I возобновил попытку овладеть этим городом, ему пришлось вступить в войну с могущественной Гераклеей, которая, как мы знаем, владела на Таврическом полуострове колонией Херсонесом и для которой поэтому было в высшей степени важно остановить поступательное движение боспорских царей. Левкон принужден был снять осаду Феодосии и лишь с трудом спас собственную страну от нападения сильного неприятельского флота. В конце концов он, однако, достиг своей цели, вероятно, в то время, когда внутренние смуты отвлекли внимание Гераклеи от внешних дел (около 365 г.): с тех пор Феодосия оставалась соединенной с Боспорским царством. Внутри государства Левкону, как уже отцу его Сатиру, приходилось бороться с разнообразными трудностями, потому что и на берегу Боспора существовала, конечно, сильная республиканская партия, а тяжелый гнет налогов, который здесь, как и везде, влекла за собою военная монархия, постоянно разжигал и усиливал недовольство. Однако Левкону удалось до самой смерти сохранить власть при помощи греческих наемников и благодаря верности его скифских подданных. Ему наследовали (в 347 г.) его сыновья Спарток II и Перисад I, которые царствовали совместно до тех пор, пока спустя пять лет Спарток II умер и Перисад I сделался единовластным государем. В течение его долгого царствования (до 309 г.) все варварские племена, обитавшие на восточном берегу Меотиды, от Кавказа до Танаиса, были подчинены Боспорскому царству. Потомки Перисада царствовали на Боспоре еще два столетия, пока наконец последний Спартокид, носивший также имя Перисада (Перисад V), принужден был уступить государство Митридату Эвпатору, царю Каппадокии.

Подобно другим греческим тиранам той эпохи, боспорские тираны по отношению к своим эллинским подданным не принимали царского титула; они называют себя „архонтами Боспора и Феодосии", а царями именуют себя только в отношении к подвластным варварским племенам. Даже на монетах они чеканили не свое имя, а название своей столицы Пантикапеи, которая и в иных отношениях занимала первенствующее положение среди боспорских городов. Да и вообще они, вероятно, оставляли своим подданным подобие республиканской свободы; фактически же вся власть находилась в руках государей, так что, например, Перисад собственною властью раздавал проксению и связанное с нею освобождение от пошлин, притом на протяжении всего государства. Впрочем, боспорские тираны в общем не злоупотребляли своею властью и были для своих подданных милостивыми и справедливыми правителями.

Важнейшими городами на южном побережье Понта были Синоп и Гераклея. Они сумели, по крайней мере фактически, отстоять свою независимость против персов или во всяком случае скоро снова вернуть себе свободу. Затем Синоп примкнул к Афинам, около того времени, когда Перикл предпринял свою экспедицию в Понт (см. выше, т.1, с.397 и след.); напротив, Гераклея сохранила свою самостоятельность и по отношению к Афинам. После падения морского владычества Афин, около конца V и начала IV столетия, Синоп становится могущественным городом: опираясь на многочисленный флот, он владычествует над своими колониями Трапезунтом, Керасом и Котиорой и как равный равному дает отпор князьям соседней Пафлагонии. Но когда Пафлагония была покорена персидским сатрапом Датамом, Синоп также не мог долее сохранить свою независимость и после мужественного сопротивления подчинился Датаму (около 370 г.); с этих пор до эпохи Александра город оставался под властью персов.

Гераклея была счастливее Синопа; ей удалось отстоять свою независимость и против персов. Город владел обширной территорией, исконное население которой, фракийское племя мариандинов, в качестве крепостных обрабатывало поля своих греческих господ, а в военное время поставляло отличные команды для флота. Строй государства был, как естественно при таких условиях, олигархический, и вся власть находилась в руках крупных землевладельцев. Постепенно число граждан, облеченных правом участвовать в управлении, было расширено до шестисот, и в конце концов введено демократическое устройство. Но народ не был удовлетворен политическими правами, которых он добился, и требовал всеобщего прощения долгов и распределения земельной собственности на новых началах. Городской совет ввиду этой опасности не придумал ничего лучшего, как броситься в объятия Клеарха, влиятельного гражданина Гераклеи, который несколько лет назад был изгнан, как противник господствующей партии, и теперь служил в Персии начальником отряда наемников. Клеарх явился, но сам стал во главе движения, для подавления которого он был призван. Он оцепил своим войском здание Совета и арестовал всех тех его членов, которые не успели спастись бегством; имения арестованных и бежавших были конфискованы, а рабы их освобождены (364 г.). Тщетно изгнанники с оружием в руках пытались добиться возвращения; победа осталась на стороне Клеарха, и он жестоко расправился со всеми, кто еще казался ему подозрительным.

Со стороны персов Клеарху нечего было опасаться, потому что как раз в это время вспыхнуло великое восстание сатрапов; кроме того, Клеарх прилагал все старания к тому, чтобы сохранить хорошие отношения с персидским царем. Против окрестных варваров он вел счастливые войны, во время которых он дошел до Пропонтиды и осаждал, правда, без успеха, Астак, подпавший под власть Вифинии. Никогда еще Гераклея не была так могущественна. Хотя Клеарх и не принял царского титула, тем не менее он окружил себя истинно царскою роскошью; в торжественных случаях он появлялся в пурпурной мантии, с золотым венком на голове, и, по преданию, дошел даже до того, что объявил себя сыном Зевса и требовал, чтобы ему оказывали подобающие почести.

Наконец, после двенадцатилетнего правления Клеарх пал жертвой заговора, во главе которого стоял один из его родственников, Хион, сын Матрида (352 г.). Однако заговорщики не достигли своей главной цели, так как брату Клеарха Сатиру удалось удержать в своих руках власть над Гераклеей. Убийцы тирана были схвачены и казнены, даже их дети и остальные родственники не были пощажены, и вообще в городе был установлен режим террора. Сатир женился на вдове своего брата, но смотрел на себя лишь как на опекуна его двух малолетних сыновей Тимофея и Дионисия, которым и передал правление, как только старший, Тимофей, подрос (345/344 г.). Тирания была теперь достаточно упрочена, и новый государь мог ослабить поводья. Сидевшие в тюрьмах были освобождены, частные долги были уплачены из государственной казны, политические преследования прекратились; однако вернуть изгнанников еще не решились. Тимофей также сумел сохранить независимость государства, хотя именно в это время, после покорения Египта, персидский царь стал сильнее затягивать узду в Малой Азии. Таким образом, Тимофей быстро приобрел популярность, и когда он после восьмилетнего царствования умер (337/336 г.), его смерть вызвала искреннюю и всеобщую печаль. Дионисий правил государством в духе своего брата. Вскоре победа, одержанная Александром при Гранике, освободила его от опасности, которая до тех пор грозила ему со стороны персов, и дала ему возможность распространить свою власть на соседние варварские племена. Александру некогда было думать о Малой Азии; а когда начались смуты эпохи диадохов, Дионисий благодаря разумной политике, которой он держался по отношению к новым властителям, сумел сохранить власть до самой смерти и передать престол своим сыновьям. Только Лисимах сверг династию Клеарха, которая в продолжение 76 лет правила Гераклеей. И здесь, как в Сицилии и на северном побережье Понта, военная монархия исполнила свою задачу – обеспечить существование передовых греческих форпостов в условиях постоянных нападений соседних варваров.