Текст книги "Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии"

Автор книги: Юлиус Белох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

Между тем олинфяне обратились к Афинам и предложили им союз против Филиппа; афиняне, разумеется, с радостью приняли это предложение. В Олинф была послана вспомогательная эскадра в 30 триер с двумя тыс. наемников под командой Хареса; за нею вскоре последовали еще 18 кораблей с четырьмя тыс. наемников под начальством Харидема. Этих сил было, правда, далеко недостаточно, чтобы изгнать неприятеля из Халкидики; во всяком случае они могли по крайней мере на некоторое время приостановить успехи Филиппа. Керсоблепт Фракийский воспользовался удобным случаем, чтобы восстать против своего сюзерена Филиппа, так что против последнего образовалась очень сильная коалиция. Это было тем опаснее, что и в Фессалии начала поднимать голову оппозиция.

Но Филипп сумел отвлечь внимание Афин. Еще непосредственно после своих фессалийских побед он сделал попытку вызвать на Эвбее восстание против Афин. Теперь посеянное тогда семя начало всходить; в Эретрии народ изгнал тирана Плутарха, который господствовал в городе под эгидою Афин (начало 348 г.). На Эвбею тотчас был послан афинский гражданский отряд под командою Фокиона; близ Тамин в Эретрийском округе это войско соединилось с Плутархом и его наемниками. Но в эту минуту против Афин восстали и Халкида и Орей, Фалек послал на помощь восставшим часть своей наемной армии, и Фокион вскоре был окружен неприятельскими силами более значительными, чем какими сам располагал. Хотя ему и удалось разбить врага и тем спастись от грозившей ему опасности, но справиться с Эретрией он оказался не в силах. Поэтому он увел свое войско обратно в Афины, оставив в помощь Плутарху небольшой отряд в Заретре близ Стиры, в самом узком месте острова. Но этот отряд вскоре попал в руки неприятеля благодаря измене Плутарха, и Эвбея была потеряна для Афин. Оборот, который приняла между тем Олинфийская война, равно как и полное истощение афинской государственной казны, заставили афинян отказаться от дальнейших попыток к покорению острова; Афины принуждены были уплатить за военнопленных граждан выкуп в 50 талантов и признать независимость Эвбеи. Только Карист, самый южный город острова, остался верен Афинскому союзу.

Дело в том, что участь войны, происходившей на Халкидике, была тем временем решена. Филипп энергично продолжал войну в течение зимы, причем овладел важной Тороной и даже Мекиберной, портом Олинфа. Олинфяне были разбиты в двух сражениях, и Филиппу удалось – как говорили тогда, благодаря предательству гиппархов Ласфена и Эвфикрата – отрезать от города и взять в плен 500 всадников, составлявших ядро неприятельской конницы. Затем он приступил к осаде города; не явись тотчас помощь, Олинф неминуемо должен был пасть. Действительно, афиняне снарядили новую экспедицию в Халкидику – 2000 гражданских гоплитов, 300 всадников и 17 триер под начальством Хареса. Но было уже поздно; когда афинское войско прибыло к Олинфу, город уже находился в руках Филиппа (осень 348 г.). Победитель осуществил военное право во всей его строгости; Олинф был сравнен с землею, граждане уведены в царские домены для каторжных работ или поселены колониями внутри Македонии, территория города частью роздана македонским сановникам. Напротив, остальные города Халкидского союза были приняты в состав Македонской державы, притом на равных правах со старыми провинциями; их конница образует отныне составную часть македонской кавалерии, „гетайров" царя.

Неудачи, которые потерпело афинское оружие на Эвбее и в Халкидике, должны были сильно поколебать положение руководящих лиц в Афинах. Оппозиция воспользовалась благоприятным случаем, чтобы привлечь к ответственности всех, кто был причастен к последним событиям; даже двоюродный брат Эвбула, стратег Гегесилей, один из влиятельнейших членов господствующей партии, командовавший некогда при Мантинее против Эпаминонда, был привлечен к суду по обвинению в выдаче врагу афинского отряда при Эретрии и присужден к большому денежному штрафу. Сам Эвбул пользовался, однако, еще слишком большим расположением со стороны массы, чтобы оппозиция решилась напасть на него; но и без того она значительно упрочила свое положение.

Наиболее выдающимся вождем ее был теперь Демосфен из Пеании, один из первых адвокатов и ораторов афинских, выступивший на политическое поприще во время союзнической войны (выше, с.251—252). Молодой, одушевленный мыслью о величии своего родного города, он совершенно не в состоянии был понять и оценить ту политику концентрации сил, посредством которой Эвбул старался залечить раны, нанесенные государству несчастной войной. Поэтому Демосфен при каждом удобном случае резко выступал против правительства, как по вопросу о союзе с Мегалополем, по делу Родоса, при обсуждении фракийских дел; но главным образом он неустанно требовал энергичных военных действий против Филиппа, в котором он раньше большинства своих сограждан увидел опаснейшего врага Афин. Будучи новичком на политическом поприще, он, разумеется, не мог одержать верх над всемогущим государственным деятелем, пока, наконец, заключение союза между Олинфом и Афинами не свело Эвбула и Демосфена на пути к одной и той же цели. Теперь Демосфен потребовал, чтобы в Македонию было послано гражданское войско и чтобы деньги, предназначенные на устройство празднеств, были употреблены на ведение войны; но когда оба эти предложения были приняты, Олинф находился уже в руках Филиппа. Против посылки войска в Эвбею он восставал, как против бесцельного дробления наличных сил: исход дела и тут оправдал его предсказание. Все это должно было в такой же мере возвысить авторитет Демосфена в глазах граждан, в какой неудачный исход войны ослабил влияние его противников; и если ему еще далеко было до того, чтобы самому взять в руки бразды правления, то уже теперь было ясно, что он призван играть видную роль в событиях ближайших лет.

Но как настойчиво ни требовал до сих пор Демосфен энергичного продолжения войны, – теперь и он не мог не сознавать, что Афины настоятельно нуждаются в покое. Финансовые ресурсы государства были совершенно истощены; дело дошло до того, что правительство не могло даже платить жалованье судьям, так что некоторое время суды оставались закрытыми. Между тем вовне Афины были почти совсем изолированы. Тщетно пытались они под потрясающим впечатлением разрушения Олинфа призвать эллинов к национальной войне против Филиппа; ни одна рука не поднялась на защиту Афин. При таких условиях продолжение войны могло вести только все к новым потерям, потому что Македония была неуязвима для Афин, тогда как Филиппу ничто не мешало двинуть свое войско против Херсонеса, обладание которым составляло для Афин вопрос жизни.

Отношения Афин к Фокиде также в последние годы становились все более натянутыми; в конце концов дело дошло до того, что Фалек открыто поддержал восстание Эвбеи против Афин (348 г.). Между тем дельфийская храмовая казна стала истощаться, наемники начали обнаруживать непокорность и оппозиция одержала верх в стране. Фалек был, наконец, смещен с должности и высшее начальство вручено трем стратегам, Дейнократу, Каллию и Софану. Одновременно было открыто следствие относительно употребления священных сумм; казначей Филон, заведовавший финансовым управлением, был допрошен под пыткою и казнен вместе со своими соучастниками, которых назвал под пыткою; имущество осужденных было конфисковано (347 г.). Затем были отправлены послы в Афины и Спарту с предложением передать этим государствам фермопильские укрепления. Там, разумеется, с радостью приняли это предложение; стратег Проксен, крейсировавший с аттической эскадрой в Эвбейском проливе, получил приказ занять Фермопилы; затем было постановлено призвать к оружию всех граждан до 50-летнего возраста и отправить это ополчение в Фокиду (начало 346 г.). Туда же двинулся с отрядом в тысячу гоплитов царь Архидам. Между тем в Фокиде произошел переворот; Фалек снова захватил в свои руки верховное начальство и вовсе не имел желания отдаться во власть Афин и Спарты. Поэтому фокейские послы по возвращении их из Афин были брошены в темницу, и Проксену, когда он явился перед Фермопилами, предложено уйти назад; царю Архидаму посоветовали заняться собственными делами, вместо того чтобы соваться в Фокиду.

Под влиянием этих событий общественное мнение все более склонялось в пользу соглашения с Филиппом. Последний также желал положить конец войне. Если ему и нечего было опасаться, чтобы Афины причинили какой-нибудь ущерб его государству, то и он, со своей стороны, не был в состоянии наносить врагу решительные удары. Ибо Афины располагали приблизительно 350 триерами, тогда как Филипп, хотя в последние годы и приступил к созданию флота, еще мало успел подвинуть это дело вперед; его небольшой флот мог время от времени предпринимать удачные нападения, но должен был остерегаться вступать в открытое сражение с афинянами. Таким образом, Филипп был столь же бессилен против афинского флота, как афиняне – против македонского сухопутного войска; а о сухопутном походе в Аттику нечего было и думать, пока Фокида не была покорена. Притом интересы Филиппа требовали вовсе не уничтожения Афинской державы, а, наоборот, установления добрых отношений и по возможности заключения союза с прежним врагом, потому что Филипп, без сомнения, уже теперь лелеял в уме те великие планы, которые позднее были осуществлены им самим и его сыном Александром, – план объединения Греции под главенством Македонии и завоевания Персидского царства. А необходимым условием для достижения обеих этих целей было владычество на море, которое в свою очередь могло быть достигнуто лишь путем союза между Македонией и Афинами. Этой цели македонская политика не упускала из виду вплоть до той минуты, когда персидская монархия была сокрушена.

Еще до падения Олинфа Филипп через посредство своих эвбейских союзников предложил Афинам мир; но в то время переговоры остались безуспешными. После победы он снова сделал попытку сблизиться с Афинами, и на этот раз здесь не отвергли протянутой руки. Особенно усердно хлопотал о мире Демосфен, который в середине лета 347 г. вступил в совет и теперь, вместе со своими друзьями Филократом из Гагна и Тимархом из Сфетта, пользовался в Совете руководящим влиянием. Наконец в начале 346 г. все формальности были улажены, и афинское посольство отправилось в Македонию. В числе послов находились сам Демосфен и Филократ, затем Эсхин из Кофокид, младший друг Эвбула, вследствие своего выдающегося ораторского таланта казавшийся особенно пригодным для роли посла (выше, с.253).

Филипп с почетом принял послов, но с первой же минуты ясно дал им понять, что о возвращении Амфиполя не может быть речи. Тем большую уступчивость обнаружил он по остальным пунктам. Он предложил афинянам союз и в награду за последний обещал доставить им крупные выгоды. Фокейский вопрос он предложил решить по соглашению обеих держав. Во Фракии Филипп, правда, сохранял за собою свободу действий, но обещал не трогать афинских владений на Херсонесе. При этом он рассчитанной ласковостью обращения сумел вполне расположить в свою пользу послов, а его могучая личность произвела на них глубокое впечатление, от которого не мог отделаться даже сам Демосфен.

Итак, послы, недолго пробыв в Пелле, уехали обратно, вполне довольные результатом переговоров. Почти непосредственно вслед за ними отправилось в Афины македонское посольство, чтобы там окончательно заключить мир; во главе его стояли первые сановники государства, Антипатр и Парменион. Условия мира, предложенные ими афинянам, конечно, совпадали с теми, которые Филипп поставил в Пелле и на которые в принципе согласились афинские послы. В этом смысле Филократ и выработал текст договора, содержавший следующие пункты: мир между Афинами и Филиппом и их обоюдными союзниками на условии сохранения каждою из сторон ее наличных владений, т.е. со стороны Афин – отказ от Амфиполя и Потидеи, – заключение оборонительного союза, которым обе стороны гарантировали друг другу целость владений, затем ряд постановлений о свободе торговых сношений и об искоренении морского разбоя. Фокида и Галос в Фессалии были категорически, Керсоблепт – молчаливым соглашением – исключены из договора.

Проект Филократа в совете прошел без сопротивления; тем более сильную оппозицию встретил он в Народном собрании. Народу постоянно старались внушить, что Филипп всеми своими успехами обязан исключительно измене, что его видимое могущество внутри гнило, что он гораздо более нуждается в мире, чем Афины; можно ли было после этого удивляться, если народ отказывался понять, почему теперь хотят купить мир ценою таких жертв? Но послы Филиппа оставались непреклонны и, когда, наконец, выступил Эвбул и предложил народу на выбор – либо отказаться от сумм, предназначенных на празднества, платить подати и сесть на корабли, либо принять мир, – оппозиция умолкла. Единственное, чего ей удалось добиться, было уничтожение пункта, касавшегося Фокиды; эта поправка ни к чему не обязывала Филиппа, так как фокейцы в государственно-правовом смысле не были союзниками Афин, но зато открывала широкое поприще для позднейших разногласий. Сделанная еще в последнюю минуту попытка включить в договор Керсоблепта Фракийского, как союзника Афин, была отклонена Демосфеном. Таким образом, 19 элафеболиона (приблизительно в конце марта) 346 г. договор был принят народом и в ближайшие дни клятвенно подтвержден афинскими властями и представителями Союзного совета. Четырнадцать дней спустя, 3 мунихиона (в апреле) то же посольство, которое вело в Пелле предварительные переговоры о мире, вторично отправилось в Македонию, чтобы принять присягу царя и его союзников на соблюдение договора.

Между тем Филипп выступил в поход против Керсоблепта, который после падения Олинфа продолжал войну с помощью афинян. Занятые еще афинскими наемниками фракийские береговые укрепления были одно за другим взяты, сам Керсоблепт заперт в Гиерон-Оросе на Пропонтиде и уже 23 элафеболиона принужден к сдаче. Победитель оставил ему его владения, как вассалу Македонии.

Спустя два месяца Филипп вернулся в Пеллу. Вся Греция знала, что он собирается нанести решительный удар Фокиде, и все крупные державы и многие второстепенные государства прислали послов, чтобы отстоять свои интересы при предстоявшей реорганизации политического положения в Средней Греции; казалось, что Филипп уже теперь повелевал Элладою. Афинским послам также было предписано по мере разумения отстаивать интересы своего государства; поэтому они не могли оставаться безучастными зрителями, тем более что в силу только что заключенного союза Афины и Филипп должны были действовать совместно. Эсхин предложил следующую программу: обойтись с Фокидою как можно мягче и ограничить неизбежную кару провинившимися вождями, отпавшим от Фив беотийским городам оставить их независимость, а в случае сопротивления со стороны Фив усмирить их вооруженной рукою. Филипп был готов принять эту программу, которая вполне отвечала его интересам и которую он действительно осуществил восемь лет спустя, после битвы при Херонее: Фивы наряду с Македонией были единственной крупной сухопутной державой Греции и при случае могли грозить Филиппу очень серьезной опасностью, став во главе враждебной ему коалиции. Ввиду этого Филипп доверительно обещал Афинам в награду за их участие в фокейском походе еще и другие выгоды – возвращение Эвбеи, а в том случае, если бы дело дошло до войны с Фивами, также возвращение Оропа и восстановление Платей. Официально он, разумеется, не дал никаких обещаний, так как и послы не были уполномочены на заключение формального договора. Притом Филипп имел полное основание не доверять афинянам, так как один из послов, и именно тот, чей голос имел наибольшее влияние на народ, – Демосфен – открыто выступил против политики, представителем которой являлся Эсхин. Он содействовал заключению мира, потому что Афины нуждались в покое и потому что продолжение войны сулило лишь новые потери; но союза между Афинами и Филиппом он отнюдь не желал. Он хорошо понимал, что при перевесе могущества на стороне Филиппа такая политика неизбежно должна поставить Афины в подчиненное положение, и эта мысль была одинаково невыносима как для его патриотизма, так и для его республиканской гордости. Поэтому он принял мир лишь в качестве перемирия, чтобы иметь время собраться с силами для решительной борьбы, которую он во что бы то ни стало намеревался вызвать в подходящую минуту. Но для того, чтобы вести эту борьбу с надеждою на успех, Афинам нужен был могущественный союзник, и при данном положении вещей таким союзником могли быть только Фивы, ибо мелкие государства не имели значения, Фокиде грозила близкая гибель, а Спарта была занята пелопоннесскими делами. Итак, целью Демосфена было заключение союза с Фивами; ради нее он готов был пожертвовать даже старыми притязаниями Афин на Ороп и Платеи и тем более, разумеется, не поколебался бы предоставить фокейцев их участи. Было ясно, что дружба между Филиппом и Фивами кончится в ту минуту, когда будет разрешен фокейский вопрос, – и тогда сама сила вещей должна была бросить Фивы в объятия Афин. Таким образом, политика Эсхина должна была представляться Демосфену прямой изменой самым святым интересам отчизны. Ввиду этого он потребовал, чтобы послы, не пускаясь в дальнейшие переговоры, ограничились принятием от Филиппа и его союзников клятвы на соблюдение мира и затем немедленно уехали обратно домой.

При таких условиях Филипп должен был позаботиться о том, чтобы обеспечить себе полную свободу действий во всех отношениях. В остальном он обнаружил величайшую предупредительность по отношению к афинскому посольству. Он обещал без выкупа освободить пленных афинян и отослать их домой к Великим Панафинеям, главному празднеству Афин, до которого оставалось немногим более месяца. Кроме того, в официальном письме к гражданам Афин он выразил готовность оказать им и всякие другие дружеские услуги, не унижающие его достоинства. Договор о мире он ратифицировал в том виде, в каком он был принят Афинским народным собранием, т.е. без прямой оговорки относительно Фокиды; затем он проводил послов до Фер и здесь заставил своих фессалийских союзников присягнуть на верность договору. После этого послы устроили еще мир между Филиппом и Галосом и затем выехали обратно в Афины, куда прибыли приблизительно в конце июня, 13 скирофориона.

Здесь Демосфен тотчас начал оговаривать перед советом своих товарищей по посольству и в конце концов добился того, что посольству было отказано в обычной награде – венке. Однако он был далек от мысли потребовать занятия Фермопил; он понимал, что Фокиду все равно уже невозможно спасти, не говоря уже о том, что Фалек не имел никакой охоты делать афинян своими спасителями. Поэтому противники Демосфена легко одержали верх в Народном собрании. Филократ и Эсхин доложили о тайных переговорах с Филиппом, возражения Демосфена прошли незамеченными, и по предложению Филократа было постановлено распространить союз с Филиппом и на его потомков и потребовать от фокейцев передачи Дельфийского святилища амфиктионам под угрозою объявления Афинами войны Фокиде (16 скирофориона).

Но в этом вмешательстве уже не было надобности; фокейская держава рухнула благодаря собственной гнилости. Правда, Фалек все еще имел в своем распоряжении около 8 тыс. закаленных в бою ветеранов, которые смело могли выдержать сравнение с любым войском в мире и которые позднее блестяще доказали свою стойкость и мужество при Кримисе, под руководством Тимолеона. Но у него уже не было средств, чтобы платить жалованье войску; Дельфийская сокровищница была окончательно исчерпана, страна обращена в пустыню продолжительной войной. При таких условиях нечего было думать о сопротивлении Филиппу. Действительно, Фалек уже весною завязал переговоры в Пелле, и теперь, получив известие о решении, принятом Афинским народным собранием, поспешил заключить мир с Филиппом. Уже 23 скирофориона (в начале июля) капитуляция была подписана. Фалеку и его наемникам было предоставлено свободное отступление, за что он в свою очередь передал Филиппу все укрепленные пункты в Фокиде. „Священная война", в течение десяти лет опустошавшая Среднюю Грецию, была окончена без боя.

Уже при выступлении к Фермопилам Филипп пригласил своих союзников-афинян со всеми силами двинуться в Фокиду и соединить свои войска с македонскою армией; позднее он вторично обратился к ним с этим воззванием. Для него было крайне важно иметь в лице Афин оплот против фиванцев, которые двинули в поход все свое ополчение, решив упорно отстаивать свои интересы при реорганизации Фокиды. Но в Афинах, по обыкновению, ничего не было готово, а при Фермопилах дело было решено с такой поразительной быстротой, что Афины при всем желании не успели бы вовремя доставить на место свои войска. Когда Филипп стоял уже по эту сторону ущелий и соединился с фиванцами, в Афинах снова вспыхнуло старое недоверие против царя; Демосфену и его друзьям без труда удалось объяснить народу, что Филипп может захватить афинское войско и удержать его в залог верности Афин договору. Сюда присоединилось обычное нерасположение граждан к личной военной службе; афиняне остались дома, удовольствовавшись отправкой посольства. Ввиду такого поведения Афин Филипп, разумеется, принужден был опереться на фиванцев и исполнить если не все, то важнейшие их требования, тогда как Афины остались ни с чем.

Филипп вел войну с Фокидою как исполнитель приговора амфиктионов; поэтому водворение нового порядка в Фокиде он предоставил Совету амфиктионов, который теперь впервые по истечении десяти лет снова собрался в Дельфах. Нетрудно представить себе, какие чувства одушевляли делегатов; было вполне естественно, чтобы они потребовали примерного наказания фокейцев, которые с неслыханной дерзостью осквернили высшее святилище Греции и навлекли неизмеримые бедствия на все соседние страны. Действительно, этейцы предложили казнить всех взрослых мужчин в Фокиде как осквернителей храма. Филипп сумел предотвратить такие жестокости; благодаря его заступничеству побежденные сохранили жизнь, свободу и имущество; лишь наиболее провинившиеся были осуждены на изгнание. От фокейцев потребовали возвращения разграбленных ими храмовых сокровищ, что было, конечно, вполне справедливо; весь долг они должны были выплатить ежегодными взносами в 60 талантов. Так же справедливо было и то, что фокейцев лишили возможности вторично осквернить Дельфийское святилище; страна была обезоружена, укрепления разрушены и постановлено, чтобы население отныне жило небольшими группами в открытых деревнях; кроме того, на первое время страна, для поддержания порядка, была занята македонскими и беотийскими войсками. Наконец, фокейцы были лишены обоих голосов, которыми они до сих пор располагали в Совете амфиктионов, и эти голоса переданы Филиппу в награду за то, что он снова водворил амфиктионов в Дельфах. Спартанцы также были исключены из амфиктионии, так как они оказали союзную помощь фокейцам. Афины, провинившиеся не менее Спарты, остались членом амфиктионии, потому что они еще в последнюю минуту отреклись от Фокиды. Независимость Дельф и Амфиссы была, разумеется, восстановлена, и фиванцам возвращены те города, которые во время войны отложились от Беотийского союза и примкнули к Фокиде.

Между тем в Афинах мрачные предсказания Демосфена и его друзей вызвали панику; народу уже мерещилось, что войско Филиппа подступает к границе Аттики, и потому решено было для безопасности перевести в город население открытых деревень со всем его движимым имуществом. Однако очень скоро обнаружилось, что эти опасения были совершенно напрасны; Филиппу и в голову не приходило нарушать подтвержденный клятвою мир; напротив, он прислал письмо афинским гражданам, где оправдывал свой образ действий в Фокиде.

Несмотря на это, в Афинах все еще не могли решиться признать совершившийся факт. В конце лета этого года должны были праздноваться Пифии; решено было справить празднество на этот раз с особенной пышностью под председательством самого Филиппа. Со всей Греции стеклись участники к играм – только Афины не прислали обычного посольства. Это был формальный протест против принятия Филиппа в амфиктионию, и царь не намерен был молча проглотить оскорбление. Ему стоило дать знак, и против Афин вспыхнула бы священная война, и он вступил бы в Аттику во главе союзной армии амфиктионов, потому что общественное мнение в Фессалии и Беотии было в высшей степени раздражено против Афин из-за помощи, оказанной ими фокейцам, а в Аргосе, Мегалополе и Мессене Афины ненавидели как союзника Спарты. Однако Филипп не хотел доводить дело до крайности; он все еще не терял надежды достигнуть искреннего соглашения с Афинами. Поэтому он ограничился тем, что отправил в Афины посольство с требованием удовлетворения.

Однако немногого недоставало, чтобы все-таки вспыхнула война. Толпа в Афинах была доведена радикальными крикунами до крайнего озлобления против Филиппа, Эвбул и остальные вожди умеренной партии потеряли всякое влияние, Эсхин принужден был сойти с трибуны при буйных криках собрания. Тогда перед народом выступил Демосфен. Он более всех содействовал усилению в Афинах нерасположения к Филиппу, но он был достаточно проницательным политиком, чтобы понять, что он хватил через край и что теперь во что бы то ни стало необходимо сохранить мир. И действительно, благодаря своей популярности и своему красноречию он сумел убедить народ, что не стоит из-за „тени в Дельфах" вовлекать Афины в войну с половиной Эллады. Итак, Филипп был признан членом Совета амфиктионов, и отныне Афины снова стали посылать своих делегатов на собрания в Дельфах и у Фермопил. Опасность была устранена – правда, ценою нового унижения, которого при некотором благоразумии можно было избегнуть.

Филипп достиг всего, ради чего он взялся за оружие. Он владел Фермопилами, т.е. воротами в Среднюю Грецию, перед которыми афиняне шесть лет назад преградили ему путь. Отныне он каждую минуту мог в случае надобности двинуть свои войска в Беотию или Аттику. Разрушение фокейского разбойничьего государства, чего Фивы не сумели добиться путем десятилетней борьбы, было достигнуто без единой битвы. Афины были унижены; они принуждены были уступить по всем спорным пунктам. В Совете амфиктионов Филипп, как владыка Македонии и Фессалии, располагал большинством голосов; и если до сих пор этот совет политически имел ничтожное значение, то под руководством такого государственного человека „тень в Дельфах" должна была облечься в плоть. Если со времени своих побед над Ономархом и Олинфом Филипп был неограниченным властелином Северной Греции, то теперь он приобрел руководящее влияние и в Средней Греции. Он уже теперь был, без сравнения, самым могущественным государем эллинского мира; теперь он мог приступить к осуществлению более высокой цели – к объединению всей нации под своим главенством.