Текст книги "Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии"

Автор книги: Юлиус Белох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

Правда, Коринф совершенно не был в состоянии собственными силами защитить подвластную ему колонию, поэтому он обратился с просьбой о помощи в Афины, предлагая им свой союз, и его предложение было охотно принято. Соседние с Эпиром мелкие государства, Керкира и Акарнания, также начали опасаться за свою самостоятельность и снова примкнули к Афинам. То же сделала Ахея, которая во время Священной войны стояла на стороне Фокиды и теперь, когда Филипп сделался владыкой Эпира, опасалась, что он отнимет у нее Навпакт. Этому примеру последовали и Мантинея, и союзные с нею общины в северной Аркадии; даже Мессена, Мегалополь и Аргос заключили союзные договоры с Афинами, не порвав, впрочем, своих отношений с Филиппом (342 г.). Изгнанный царь эпирский Арибба также обратился в Афины и встретил там почетный прием. Для охраны своих новых союзников афиняне послали в Акарнанию отряд войска с поручением защищать Амбракию против Филиппа и, если окажется возможным, вернуть Ариббе его престол.

Таким образом, Афины сразу вышли из той обособленности, которая до сих пор парализовала их деятельность. Если союз с мелкими государствами и не представлял больших выгод в военном отношении, то во всяком случае этот первый шаг открывал широкие перспективы: Афины являлись теперь признанным средоточием всех стремлений, направленных против Филиппа. Ввиду этого царь счел нужным на время отступить и дать успокоиться общественному мнению в Греции, – тем более что он отлично знал, как мало он может полагаться на помощь Фив. Он отказался от похода против Амбракии и ограничился тем, что заключил союз с этолийцами, старыми врагами акарнанцев и ахейцев, обещав при случае завоевать для них Навпакт. Затем он отправился во Фракию, где Керсоблепт позволил себе совершить насилия над прибережными греческими городами (весною 342 г.). На этот раз надо было рассчитаться с ним окончательно. С военной точки зрения это была нетрудная задача, так как фракийское ополчение во всех отношениях уступало регулярным войскам царя; но покорение обширной страны требовало продолжительного времени и огромных человеческих жертв. Так прошло лето; Филипп принужден был провести зиму в долине Гебра и лишь в следующем году достиг цели. Керсоблепт был свергнут с престола, его царство обращено в македонскую провинцию и обложено правильной данью; фракийские племена с этих пор поставляли контингент в македонскую армию. Для упрочения своей власти в завоеванной области Филипп основал во Фракии целый ряд укрепленных городов, – прежде всего Филиппополь, ставший с тех пор важнейшим городом в долине верхнего Гебра и сохранивший доныне имя своего основателя; затем – колонию Калибу невдалеке от Византии. Царь гетов, Кофел, владения которого простирались между Гемом и Дунаем, поспешил теперь вступить в дружеские отношения с Филиппом; мелкие греческие города побережья, как Аполлония на Черном море, также заключили союз с Македонией. Но оборот, который приняли дела, возбуждал беспокойство в могущественной Византии; со стороны клонившегося к упадку царства одрисов ей нечего было опасаться, между тем как водворение македонского владычества во Фракии грозило независимости Византии серьезной опасностью. Уже весною 341 г. натянутые отношения между Филиппом и его союзницей Византией до того обострились, что каждую минуту можно было ожидать начала открытых военных действий.

В Афинах также следили с напряженным вниманием за ходом дел во Фракии, потому что теперь Филипп имел возможность во всякое время двинуть свои войска в пределы афинских владений на Херсонесе и этим поразить Афины в самое больное их место. А если бы дело и не дошло до этого, во всяком случае царь из занятой им позиции мог оказывать сильное давление на Афины. Поэтому Демосфен решил предупредить противника и вызвать войну раньше, чем могущество Филиппа еще более усилится. Правда, это была нелегкая задача. Дело в том, что большинство афинского населения было очень мирно настроено; отвращение к военной службе было всеобщим, перспектива платить военные налоги и отбывать триерархию возбуждала ужас в состоятельных классах, а неимущая масса хорошо знала, что на праздничные деньги и жертвенные пиршества гораздо легче можно рассчитывать в мирное время, чем даже во время самой счастливой войны. Да и сам Филипп хотел избегнуть войны или во всяком случае отсрочить ее начало на возможно долгий срок. Он соблюдал условия договора с величайшею добросовестностью, стараясь не дать Демосфену ни малейшего повода к войне.

Итак, нужно было создать причину, которая сделала бы неизбежным разрыв между Афинами и Филиппом, даже против желания обеих сторон. Орудием для достижения этой цели Демосфен избрал стратега Диопейфа из Суния, который командовал херсонесской армией. Правда, Диопейф имел в своем распоряжении лишь немного военных кораблей; но он сумел добыть средства для содержания отряда наемников, задерживая в Геллеспонте нейтральные купеческие суда и пропуская их лишь после уплаты денежной пени – т.н.,доброй воли". С составленной таким образом армией он напал на Кардию, которую Афины по последнему договору прямо признали союзницей Филиппа; мало того, он стал предпринимать набеги даже во фракийские владения Филиппа.

Царь ограничился тем, что дипломатическим путем заявил в Афинах протест. В юридическом отношении дело было совершенно ясно; Диопейф грубо нарушил мир, и обязанность Афин отозвать и наказать виновного военачальника не подлежала никакому сомнению. Но Демосфен со всей силой своего влияния вступился за Диопейфа; он предложил народу на выбор: либо одобрить совершившийся факт, либо смириться перед Филиппом и пожертвовать храбрым офицером. Его расчет оказался верен: требования Филиппа были отвергнуты. Диопейфа оставили в должности и прислали ему денег и подкрепления.

Теперь Демосфен мог открыто выступить со своими планами. В сильной речи, известной под названием „третьей филиппики", он развил свою программу: обширные приготовления на суше и на море и политическая агитация в нейтральных государствах: Он сам немедленно отправился послом в Геллеспонт и добился там союза с Византией и Абидосом (летом 341 г.); Родос же и Хиос, куда отправлен был для переговоров Гиперид, хотя и отказались заключить союз с Афинами, однако обещали Византии свою помощь. К сожалению, Демосфен не ограничился привлечением эллинских государств к борьбе с Филиппом, но отправил посольство и к персидскому царю с поручением добиться его вмешательства в пользу Афин. Тут обнаружилось, как мало заслуживали веры все эти громкие слова о свободе и независимости эллинов, которые при каждом удобном случае были на устах Демосфена. Этот шаг не принес Афинам никаких выгод; царь Артаксеркс III успел уже заключить союз с Македонией и в оскорбительной форме отказал Афинам в просимой денежной помощи. Впрочем, некоторые из наиболее влиятельных афинских политических деятелей получили будто бы крупные суммы, и, как говорили, в числе их был и сам Демосфен. Во всяком случае он с этих пор считался главным агентом персидского царя в Элладе, что немало способствовало осуществлению планов Филиппа.

В это самое время начались военные действия на Эвбее. Афинское войско, подкрепленное отрядами из Халкиды и Мегары, подступило к Ореосу; тиран Филистид пал в бою, а освобожденный город вступил в Эвбейский союз (в середине лета 341 г.). Вскоре затем Клитарх был изгнан Фокионом из Эретрии (341/340 г.), которая также присоединилась к Эвбейскому союзу. Таким образом, влияние Филиппа на Эвбее было совершенно уничтожено, и остров, служивший до сих пор постоянной угрозой Афинам, превратился в их передовое укрепление. Союзные халкидцы и афиняне обратились теперь против Магнесии, где еще свежа была память о блестящей эпохе ферской тирании и где население сильно тяготилось верховенством Фессалийского союза и Филиппа; действительно, им удалось завладеть мелкими городами на Пагаситском заливе. В то же время жители Пепарефоса напали на соседний Галоннес и взяли в плен македонский гарнизон. Таким образом, военные действия начались, хотя формально мир и союз между Афинами и Филиппом еще оставались в силе.

В Афинах эта политика, пренебрегавшая всеми нормами международного права и неудержимо увлекавшая государство на путь войны, встретила, разумеется, сильную оппозицию. Но долголетней агитацией против Филиппа народ был доведен до такого озлобления, что не в состоянии был спокойно обсудить положение вещей. К тому же Демосфен не брезгал никакими средствами, чтобы закрыть рот своим противникам. Всякого, кто осмеливался высказываться за сохранение мира, он объявлял наемником македонского царя. Народу повсюду мерещились шпионы. Когда Анаксин, влиятельный гражданин Ореоса, приехал в Афины, чтобы сделать некоторые покупки для царицы Олимпиады, Демосфен велел арестовать и казнить его как агента Филиппа. Теперь были пущены в ход все средства, чтобы открыть заговор против господствующей конституции, в котором главную роль должен был играть Эсхин: явились подложные письма, арестовывали и подвергали пытке мнимых шпионов; но все оказалось напрасным: обвинение провалилось вследствие собственной нелепости. Однако Демосфену удалось по крайней мере основательно застращать противную партию, и теперь уже никто не осмеливался восставать против его политики ни в Народном собрании, ни в суде.

Тем временем Филипп спокойно довел до конца покорение Фракии. Как только он утвердил свою власть внутри страны, летом 340 г., он обратился против Византии и находившегося в тесном союзе с нею Перинфа. Так как афинская эскадра в Геллеспонте, по-видимому, собиралась преградить путь македонскому флоту, то царь вторгся в Херсонес, но при этом по возможности пощадил имущество афинских колонистов и воздержался от всяких нападений на укрепленные пункты, а достигнув своей цели, т.е. благополучно проведя свой флот в Пропонтиду, немедленно очистил афинские владения. Затем он приступил к осаде Перинфа; были пущены в ход все средства, какие представляло высокоразвитое осадное искусство этого времени, и скоро в стенах были пробиты бреши; после этого македоняне принялись без устали штурмовать город. Между тем македонский флот выслеживал суда, направлявшиеся в Перинф; но хотя он и захватил немалое число их, однако отрезать городу сообщение с морем ему не удалось. Из Византии подвозились войска и военные запасы; Арсит, сатрап малой Фригии, также прислал на помощь осажденным отряд наемников. Благодаря этому македоняне, проникнувшие уже в город, снова были вытеснены, и Филипп был принужден прекратить атаку. Половину своего войска он оставил под Перинфом, а с другой половиной двинулся к Византии, надеясь посредством внезапного нападения овладеть этим городом.

Афины оставили Перинф без поддержки. Они все еще не осмеливались сделать решительный шаг, который должен был повлечь за собою открытую войну с Филиппом. Поэтому они ограничились тем, что заявили протест против вступления македонских войск в Херсонес и против захвата афинских торговых судов; в ответ на это обвинение Филипп сам выступил в роли обвинителя: он прислал Совету и народу афинскому письмо, где указал на все те правонарушения, в которых провинились Афины в течение последних лет. Но когда царь вслед затем подступил к Византии и отрезал Афинам сообщение с Понтом, – Афины долее не могли оставаться безучастным зрителем. По предложению Демосфена народ объявил, что Филипп нарушил мир; мраморная доска, на которой вырезан был текст договора, была разбита, и решено послать флот в Геллеспонт (около середины лета 340 г.).

Между тем Византия оказывала царю энергичное сопротивление. Прибывший вскоре под начальством Хареса афинский флот в 40 триер дал возможность осажденным вздохнуть свободнее; от Хиоса, Родоса и Коса также пришла помощь, а Афины прислали еще и вторую эскадру под начальством Фокиона и Кефисофона. Благодаря этой поддержке византийцы успешно отражали все атаки неприятеля; руководивший осадными работами инженер Филиппа, фессалиец Полиид, тщетно напрягал все свое искусство; царю не оставалось ничего другого, как снять осаду и увести свое войско внутрь Фракии. Лишь с трудом ему удалось провести свой флот через проливы мимо гораздо более многочисленного неприятельского флота (осень 340 г.).

Неудача, которую Филипп потерпел под Византией, грозила уничтожить плоды всех успехов, достигнутых им во Фракии в течение трех последних лет. Поэтому он еще всю зиму провел в завоеванной стране, а весною (339 г.) предпринял поход через Гемос против племен, обитавших на правом берегу нижнего Дуная, которые в последнее время возобновили свои разбойничьи набеги во Фракию. Скифы, сидевшие у устьев Дуная, были разбиты наголову; их царь Атеас пал, и македонянам досталось в добычу большое число скота и рабов. Обратный путь Филипп избрал через страну трибаллов, в нынешней Болгарии. И здесь ему пришлось вынести ожесточенную борьбу, причем он сам был ранен в бедро; но войско проложило себе путь в Македонию. Честь оружия была восстановлена: Фракия была ограждена от набегов и северным варварам доказано, что македоняне в открытом поле непобедимы. До смерти Филиппа мир в балканских странах уже более не был нарушен.

Между тем как царь был занят на севере, Демосфен имел достаточно времени не спеша приготовиться к войне. Блестящие военные успехи, достигнутые на Эвбее и у Геллеспонта, доставили ему в Афинах безграничную популярность, и это дало ему возможность устранить множество вопиющих беспорядков в области администрации, не раз парализовавших активную силу государства. Прежде всего он заставил избрать себя „комиссаром для флота" (έπισάτης του ναυτιχου) и в силу этого полномочия преобразовал триерархию, причем бремя, падавшее на средний класс, было облегчено, а повинности, приходившиеся на долю богатых, значительно увеличены. Теперь он мог, наконец, сделать последний шаг к осуществлению своего финансово-политического идеала – отменить раздачу праздничных денег на время войны; суммы, предназначавшиеся до сих пор для пополнения кассы теорикон, были направлены в военную казну, чем устранена была язва, так долго истощавшая афинские финансы. Отменены были и все другие не безусловно необходимые траты, и особенно приостановлена до заключения мира постройка общественных зданий.

Однако результаты военных действий были далеко не блестящи. Дело шло так же, как в предыдущую кампанию; благодаря своему превосходству на море Афины с успехом блокировали неприятельские побережья, но для энергичного наступления против Македонии им совершенно не хватало сил. Дело в том, что второстепенные государства, с которыми Афины вступили в союз в течение последних лет, – Эвбея, Мегара, Коринф и Ахея, – в военном отношении имели ничтожное значение. Афины и теперь не были в состоянии выставить сухопутное войско, которое могло бы помериться с войском Филиппа в открытом поле.

Все зависело от поведения Беотии. Пока это государство оставалось нейтральным, Аттика была вполне обеспечена против нападений Филиппа; стань оно на сторону Афин, последние были бы равносильны царю и на суше, а вступи оно в союз с Филиппом, Аттика до самых стен столицы была бы открыта для неприятельского нашествия. Между тем, как мы знаем, Афины уже более четверти века находились в крайне натянутых отношениях с Фивами; если между обоими соседними государствами дело и не дошло до открытой войны, то афинская политика при всяком удобном случае противодействовала интересам Беотии, и если планы Эпаминонда в конце концов потерпели крушение, то вина в этом падала в значительной степени на Афины. С другой стороны, Филипп оказал Фивам очень важные услуги. Он смирил фокейцев, которые в течение десяти лет победоносно сопротивлялись всем силам Фив, ему Фивы были обязаны восстановлением своего господства в Орхомене и Коронее, которых они собственными силами не были в состоянии вернуть к покорности. Притом, царь располагал в беотийской столице очень влиятельными личными связями еще с того времени, когда он юношей в качестве заложника несколько лет прожил в Фивах. Правда, в последнее время добрые отношения между Фивами и Филиппом начали портиться. Фивы не могли простить царю, что он удержал в своих руках ключ к Фермопилам, крепкую Никею, которою до Священной войны владели Фивы, а главное, они все более чувствовали, что усиление Филиппа низвело Беотию на уровень второстепенной державы. Сюда присоединялось еще то обстоятельство, что Демосфен, руководивший в данную минуту афинской политикой, был фиванским проксеном и уже много лет добивался установления дружественных отношений между обеими соседними демократиями. Это семя начало теперь всходить.

Ввиду этого Филипп и его сторонники в Фивах постарались создать такое положение дел, которое сделало бы неизбежным разрыв между Беотией и Афинами. Лишь только Афины объявили войну Филиппу, он приступил к делу. Удобный повод был найден без труда: во время Священной войны Афины возобновили в Дельфах старый жертвенный дар, посвященный богу после битвы при Платее, с такой надписью: „Из добычи, взятой у мидийцев и фиванцев, когда они пошли войною против эллинов". А по ортодоксальным представлениям воздвигнуть такой памятник, пока святилище находилось во власти грабителей-фокейцев, значило совершить кощунство. Поэтому решено было на ближайшем собрании амфиктионов, осенью 340 г., потребовать наложения на Афины штрафа в 50 талантов; роль обвинителя взяли на себя локрийцы из Амфиссы, которые благодаря Филиппу и фиванцам освободились от владычества фокейцев и поэтому всецело находились под беотийским и македонским влиянием. Если бы – чего с уверенностью можно было ожидать – Афины не подчинились приговору и отказались уплатить штраф, против них должна была быть объявлена священная война, в которой Фивам, как наиболее пострадавшей стороне, неизбежно пришлось бы принять участие.

Но, к счастью, представителем Афин в Дельфах был на этот раз подходящий человек. В числе послов, отправленных Афинами на священное собрание, находился Эсхин, и ему, при его близком знакомстве с амфиктионовым правом и дельфийской историей, без труда удалось ранить противника его собственной стрелой. Ибо сами локрийцы совершили тяжкое религиозное преступление, вспахав округ Крисы, который, согласно состоявшемуся полтораста лет назад постановлению амфиктионов, вечно должен был оставаться невозделанным в память кары, постигшей тогда этот город за совершенное им ограбление храма. Блестящей речью Эсхин увлек собрание, и тотчас решено было подвергнуть Амфиссу экзекуции. Когда же локрийцы встретили силу силою и даже оскорбили священных амфиктионов, в Фермопилах было созвано экстраординарное собрание для решения вопроса о наказании святотатцев.

Эсхин мог гордиться своим успехом; он отвратил от Афин опасность священной войны. И какая перспектива открывалась перед Афинами, если бы они воспользовались новым положением вещей и отважились принять участие в походе против Амфиссы! Афины могли смыть пятно, лежавшее на них еще со времени Священной войны, и даже война с Филиппом легко могла бы быть прекращена на почве общего уважения к дельфийскому святилищу и при посредничестве фессалийцев. Тогда афиняне и македоняне могли бы совместно обратить свое оружие против оплота персидского царя в Элладе – против Фив, которые Филипп должен был видеть у своих ног, прежде чем приступить к осуществлению своих национальных планов.

Одну минуту казалось, что дело примет именно такой оборот. Афиняне одобрили образ действий Эсхина и в минуту первого энтузиазма были готовы извлечь меч на защиту дельфийского бога. Демосфен, конечно, воспротивился этому всею силою своего влияния, и при отвращении афинян к походам ему легко удалось убедить народ, что наилучшая политика в амфисском деле – политика нейтралитета. Ввиду этого Афины не приняли участия в упомянутом выше экстраординарном собрании амфиктионов; то же сделали Фивы, находившиеся в тесной дружбе с Амфиссою; таким образом был сделан первый шаг к сближению между обеими великими демократиями.

Между тем остальные амфиктионы собрались и решили объявить священную войну против Амфиссы; верховное начальство было вверено председателю Совета амфиктионов, Коттифу из Фарсала. Действительно, амфиктионово войско выступило в поход, но не сумело покорить Амфиссу; поэтому на собрании амфиктионов поздним летом 339 г. было постановлено передать начальство царю Филиппу, который только что вернулся из своего скифского похода.

Филипп не мог отказаться от поручения, возложенного на него амфиктионами, как ни было оно для него неудобно в данную минуту, ибо при тесных отношениях, какие существовали между Фивами и Амфиссой, экзекуция против последней неминуемо должна была толкнуть Беотию в объятия Афин. Поэтому прежде всего надо было попытаться достигнуть соглашения с Фивами. Между тем как часть македонского войска направилась к Амфиссе и заняла Китинион в Дориде, – сам царь с главной армией двинулся через Фермопилы в Фокиду и занял крепкую позицию у Элатеи. Отсюда он отправил послов в Фивы, суля последним соблазнительные выгоды, в случае если Беотия примет участие в войне против Афин или по крайней мере разрешит македонскому войску пройти в Аттику. Македонское войско, стоявшее в полной готовности у границы, служило яркой иллюстрацией к словам послов.

В Афинах известие о занятии Элатеи произвело впечатление грома из ясного неба. В воображении народ уже видел Филиппа и фиванцев под стенами; пританы велели тотчас трубить тревогу, и так как известие получено было в сумерки, – посредством сигнальных огней сообщить сельскому населению о грозящей опасности. Всю ночь город находился в лихорадочном возбуждении; когда утром народ собрался на Пниксе, все взоры обратились на Демосфена. По его предложению было решено отправить посольство в Фивы во главе с самим Демосфеном, чтобы предложить им союз против Филиппа; вместе с тем гражданское ополчение было призвано к оружию и двинуто к границе, в Элевсин.

Судьба Афин находилась теперь в руках Фиванского народного собрания. Известие о взятии Элатеи произвело, разумеется, и здесь глубокое впечатление. Фиванцы ясно рисовали себе все ужасы войны, которая ждала их в том случае, если бы они отвергли требования Филиппа, тогда как, примкнув к царю, Беотия была бы ограждена от всякой опасности. Кроме того, союз с царем дал бы Фивам возможность, наконец, основательно рассчитаться с Афинами, чего желал уже Эпаминонд и что еще теперь для многих фиванцев являлось высшею целью их стремлений. Но, с другой стороны, было ясно, что, содействуя крушению Афинской державы, Фивы сами разрушили бы единственный оплот, который они имели против Филиппа; такая политика должна была привести к тому, что Фивы попали бы в положение зависимого союзника Филиппа. Напротив, если бы Фивы приняли предложения Демосфена, – их ждала в случае победы блестящая награда – восстановление беотийской гегемонии в Фокиде и Фессалии; тогда Фивы сразу вернули бы себе все могущество, которым они располагали до Священной войны. Эти надежды одержали верх над всеми опасениями; Фивы отвергли предложения Филиппа и вступили в союз с Афинами. Разумеется, они воспользовались критическим положением Афин, чтобы продать свою помощь возможно дороже. Афины впервые формально признали гегемонию Фив в Беотии и тем отказались как от восстановления союзной Платеи, так и от владычества над Оропом. Верховное начальство на суше было, по крайней мере фактически, предоставлено Фивам, так как война должна была вестись в их области или на ее границах; военными действиями на море должны были руководить обе стороны совместно, тогда как военные издержки должны были падать на Афины двумя, на Фивы одной долею. Эти условия многим в Афинах казались недостойными и давали врагам Демосфена обильный материал для обвинений; но при данном положении вещей союз с Фивами был куплен все-таки дешевой ценой.

Действительно, заключением этого союза политика Демосфена достигла блестящего успеха, который и не замедлил произвести сильное впечатление в Элладе. Теперь, наконец, Демосфену удалось сплотить в более тесный союз второстепенные государства, союзные с Афинами,– Эвбею, Мегару, Коринф, Ахею, Керкиру – и добиться от них согласия на уплату правильных взносов в общую военную кассу, на каковые средства должно было быть снаряжено наемное войско в 15 ООО человек и 2000 лошадей. Даже пелопоннесские союзники Филиппа отказали царю в присылке вытребованных им войск и решили оставаться нейтральными в предстоящей войне.

Филипп также был смущен оборотом, который приняли дела. Он надеялся беспрепятственно пройти до афинских стен и теперь вместо этого принужден был начинать серьезную борьбу против равных, если не превосходящх сил: одна неудача могла погубить плоды многолетних трудов. Ввиду этого он попытался возобновить переговоры. Фиванское правительство, ясно сознавая всю важность обстоятельств, было готово принять его предложения, да и в Афинах опытные полководцы, как Фокион, советовали не отталкивать протянутой руки. Но Демосфен был убежден, что решительной войны с Филиппом рано или поздно невозможно будет избегнуть, и справедливо полагал, что более благоприятных условий для этой войны, чем те, какие существуют в данную минуту, Афины никогда не найдут. Он грозил потащить за волосы в темницу всякого, кто осмелится говорить о мире с Филиппом, и этим заставил замолчать оппозицию в Афинах; в крайнем случае он был готов продолжать войну и без Фив. Его уверенность в победе увлекла, наконец, и колебавшихся беотархов. Предложения Филиппа были отклонены, и началась война.

Афинское ополчение тотчас двинулось в Беотию и, соединившись с фиванцами, вторглось в Фокиду; в то же время в Амфиссу было послано наемное войско в 10000 человек под начальством афинянина Хареса и фиванца Проксена. В двух битвах – у реки Кефиса и в т.н. „зимнем сражении" – союзники одержали верх, и Филиппу был прегражден путь в Беотию. Благодаря этим успехам популярность Демосфена возрастала с каждым днем; он два раза был почтен золотым венком; его слово безусловно господствовало не только в Афинском, но и в Фиванском народных собраниях; стратеги и беотархи беспрекословно исполняли его приказания. Между тем все успехи, достигнутые до сих пор, сводились лишь к тому, что наступательное движение царя было остановлено; Филипп все еще занимал свою крепкую позицию близ Элатеи, и союзники не сделали даже попытки вытеснить его оттуда.

В то время, как в Афинах и Фивах праздновали победу, Филипп приготовился нанести решительный удар. Сам враг своими стратегическими ошибками облегчил его задачу. Харес и Проксен со своими наемниками стояли у Амфиссы совершенно изолированные, в двух дневных переходах от главной армии; несмотря на это, они так мало ждали нападения, что даже не позаботились загородить проходы, ведущие из долины верхнего Кефиса в Локрийскую равнину. Такая небрежность, граничащая с предательством, не могла остаться безнаказанной, раз приходилось иметь дело с полководцем вроде Филиппа. Весною царь с частью своего войска покинул свою позицию у Элатеи, беспрепятственно спустился к Амфиссе и внезапно напал на врага, который благодаря неожиданности и численному перевесу македонян был разбит наголову. Сама Амфисса сдалась теперь без дальнейшего сопротивления; в наказание за противодействие решению амфиктионов город был лишен своих стен и виновные вожди граждан осуждены на изгнание. Филипп блестяще исполнил поручение, возложенное на него амфиктионами, и в то же время страшным ударом обескуражил своих врагов. После этого победитель двинулся далее, к ахейскому Навпакту, и внезапным нападением принудил и этот город к сдаче; согласно своему прежнему обещанию, он передал Навпакт своим союзникам-этолийцам, во власти которых он и оставался с тех пор.

Теперь Филипп снова направился в Фокиду. Он обошел врага, занимавшего сильную оборонительную позицию у прохода Парапотамиой, и тем принудил союзников отступить к Херонее. Здесь они должны были принять сражение, чтобы не открыть Филиппу путь в Беотию. Роковая битва произошла 7 метагейтниона, в августе 338 г. Боевые линии союзников протянулись поперек узкой равнины, лежащей между высотами Херонеи и Кефисом; почетное место, правый фланг, занимали, опираясь на реку, беотийцы под начальством Феагена, в центре стояли коринфяне, ахейцы и контингенты остальных второстепенных государств, наконец, левое крыло у Херонеи занимали афиняне под командой Хареса, Лисикла и Стратокла. В македонской армии на правом фланге стоял сам царь Филипп, тогда как левым крылом, против беотийцев, командовал восемнадцатилетний наследник престола Александр. Македонское войско заключало в себе около 30 тыс. человек; союзная армия была приблизительно так же велика, но у нее не было полководца, который мог бы сравниться с Филиппом, и в отношении боевой ценности гражданские ополчения далеко уступали закаленным в битвах полкам Филиппа. Только беотийцы могли считаться равными противниками ветеранов Филиппа; фиванская фаланга все еще была окружена ореолом победы при Левктрах, и десятилетняя Фокейская война послужила отличной школой для беотийского войска. Поэтому Филипп, как некогда Эпаминонд при Левктрах, направил свою атаку на правое крыло неприятеля, тогда как его собственное правое крыло начало медленно отступать. Афиняне рьяно устремились в погоню, не обращая внимания на то, что происходило в других местах поля битвы; они уже считали свою победу обеспеченной. Но в это время Александр после кровопролитной сечи прорвал беотийскую линию; полководец Феаген пал, отборный фиванский полк, „священный отряд", лег на поле битвы до последнего человека. После этого центр союзников обратился в бегство, и победитель получил возможность напасть на афинян с тыла. Афинское войско пришло в полное расстройство; кто мог, спасался бегством; 2000 человек, около трети всего отряда, были взяты в плен, 1000 пала. Тяжко пострадали также контингента второстепенных государств и беотийцы. Еще теперь в нескольких минутах ходьбы к востоку от Херонеи, у дороги, ведущей в глубь Беотии, видны обломки каменного льва, которого фиванцы поставили стражем над останками своих павших братьев.

Беотия была теперь беззащитна, путь в нее открыт победителю. Здесь все были точно поражены параличом, и даже Фивы не думали о сопротивлении; действительно, откуда можно было ждать помощи, если бы Филипп подступил к городу и начал осаду? Не оставалось другого выхода, как принять те условия, которые предлагал царь, как ни были они тяжелы. Беотийекий союз был расторгнут, разрушенные Платея и Орхомен восстановлены, в Кадмею вступил македонский гарнизон, изгнанники вернулись, демократическая конституция была отменена, противники Филиппа казнены или изгнаны. Фивы были вычеркнуты из числа самостоятельных греческих держав.