Текст книги "Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии"

Автор книги: Юлиус Белох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)

Между тем афиняне усердно готовились к предстоявшей войне, понимая, что она будет борьбою на жизнь и смерть. Получив известие об отложении Хиоса, они решили тронуть ту тысячу талантов, которая раньше была отложена как последний запас на случай крайней нужды. Эскадра из восьми триер, тотчас отплывшая в Самос под командою Стромбихида, была, конечно, слишком слаба сравнительно с превосходными морскими силами Хиоса, чтобы удержать другие города от отложения. Но скоро стали приходить подкрепления за подкреплениями: сначала 12 кораблей под начальством Фрасикла, затем 16 под командою Диомедонта и наконец 10 под командою Леонта; теперь Лесбос и Клазомены были снова покорены, Милет обложен блокадою, на Хиос были высажены войска, граждане его разбиты в нескольких сражениях и богатый остров сильно опустошен. Между тем запертым в Пирее пелопоннесским кораблям удалось прорвать афинскую блокаду и найти убежище в Кенхреях, коринфской гавани у Саронического залива. Сюда прибыл к флоту лакедемонский адмирал Астиох и тотчас с четырьмя кораблями отплыл в Хиос.

К концу лета в Ионию отправился еще один афинский флот: 48 триер под командою Фриниха, Ономакла и Скиронида, с десантом в 3500 гоплитов, из которых 1500 были аргосцы. Войско высадилось близ Милета; граждане и их пелопоннесские и персидские союзники были разбиты в открытом сражении перед городом, и афиняне уже готовились начать осаду, когда пришло известие о приближении сильного неприятельского флота. Он состоял из 55 триер, в числе которых были 22, присланные Сиракузами и Селинунтом на помощь их пелопоннесским союзникам. Афиняне не рискнули вступить в морское сражение с таким флотом в виду Милета, потому что в случае поражения их сухопутное войско неминуемо погибло бы; поэтому они посадили войско на корабли и возвратились в Самос. Аргосцы, понесшие в битве при Милете очень тяжелые потери, отправились домой; по-видимому, Аргос вскоре затем заключил мир со Спартой; по крайней мере мы не имеем никаких известий о его дальнейшем участии в войне. Пелопоннесцы соединились с теми 25 хиосскими кораблями, которых афинская блокада до сих пор держала в Милетской гавани. Неожиданным нападением они взяли Ясос, столицу Аморга, а его самого захватили в плен и выдали Тиссаферну, которому они отдали также и город. Пелопоннесские наемники Аморга перешли на службу к своим землякам и были отправлены в Хиос под начальством спартанца Педарита. Лакедемонский адмирал Астиох отправился в Милет и принял начальство над главным пелопоннесским флотом.

Между тем афиняне перевели в Самос стоявшую у Хиоса эскадру, чтобы сравняться в силах с 80 пелопоннесскими кораблями, собравшимися у Милета. Осенью они получили новое подкрепление в 35 триер, и это дало им возможность возобновить нападение на Хиос. Главные силы, именно 74 корабля, остались у Самоса, а 30 кораблей с десантом отправились в Хиос, где они заняли сильную позицию около храма Аполлона Дельфиния, к северу от города. Теперь Хиос был заперт и с моря, и с суши; скоро в городе начал обнаруживаться голод, рабы массами перебегали к осаждающим, в среде граждан снова подняла голову аттическая партия, и только при помощи беспощадной строгости Педарит мог поддерживать порядок. Наконец, потеряв надежду получить помощь от соединенного пелопоннесского флота, он попытался спасти город вылазкой, но потерпел полное поражение и сам пал в битве.

Между тем Книд также отложился и перешел на сторону Тиссаферна и пелопоннесцев; попытка афинян взять открытый город штурмом не имела успеха. В середине зимы из Пелопоннеса отправилось в Азию новое подкрепление – эскадра в 27 кораблей, но из страха перед более сильным афинским флотом она не решилась идти прямо к Милету и в конце концов попала в Кавн на южном берегу Карии. Чтобы воспрепятствовать соединению этой эскадры с главными силами пелопоннесцев, афиняне послали из Самоса в родосские воды 20 триер под начальством Хармина; но у небольшого острова Симы они неожиданно подверглись нападению соединенного пелопоннесского флота под командой Астиоха и потерпели поражение, потеряв 6 кораблей. Затем лакедемонский адмирал призвал к себе стоявшую в Кавне эскадру и с 94 триерами направился к Родосу, который тотчас передался ему; экипаж флота остался на этом богатом острове до наступления весны.

Таким образом, афиняне теперь, в начале 411 г., владели в Ионии и Карии только островами, Лесбосом, Самосом и Косом, и прибрежными городами Галикарнасом и Нотием. Правда, на Геллеспонте, во Фракии и на Кикладских островах их господство еще не было поколеблено; но никто не мог сомневаться в том, что и здесь начнутся отпадения, как только покажется пелопоннесский флот. Да и вообще было невероятно, чтобы Афины могли выдержать продолжительную борьбу с коалицией между пелопоннесцами, Сиракузами и Персией; уже одно истощение финансовых средств должно было привести к крушению государства. Действительно, казна почти иссякла, а доходы значительно уменьшились вследствие занятия неприятелем Декелей и отпадения Ионии; между тем морская война требовала все больших расходов.

Под влиянием этих обстоятельств в Афинах усилилось олигархическое движение; казалось, пришло время окончить то, что было начато после сицилийской катастрофы. Большая часть умственной и родовой аристократии Афин соединилась с целью произвести переворот. Во главе движения стал Антифон из Рамна, один из первых ораторов и первый адвокат своего времени, человек, который никогда не скрывал своего олигархического образа мыслей и именно по этой причине держался до сих пор по возможности в стороне от общественной жизни. Его сотрудниками был целый ряд философски и риторически образованных людей, как Архептолем из Агрилы, сын знаменитого архитектора и политика Гипподама Милетского, которому в награду за заслуги было даровано право афинского гражданства, софист Андрон, трагик Меланфий, и в особенности Ферамен из Стеирии, отец которого, Гагнон, когда-то был близким другом Перикла, а теперь, находясь в преклонном возрасте, занимал должность пробула и, таким образом, стоял у кормила власти. Далее, к этой же партии принадлежало множество других лиц из лучших фамилий города, как Мелесий из Алопеки, – сын того Фукидида, который поколение назад боролся с Периклом за первенство в государстве, – бывшие стратеги, как Аристарх, Аристократ, Лесподий, практические политики, как Пейсандр, старый демократ и приверженец Клеона, превратившийся теперь в олигарха. Кроме того, можно было рассчитывать на поддержку правительства, потому что пробулы в Афинах, как и большинство флотских офицеров на Самосе, сочувствовали плану государственного переворота.

Алкивиад также был готов оказать поддержку движению. Со дня изгнания им нераздельно владела одна мысль – о возвращении в отечество, и он хорошо понимал, что осуществление ее будет возможно лишь тогда, когда тяжелые поражения смирят гордость Афин. Поэтому он не задумался употребить все свое влияние в Спарте, чтобы побудить ее к войне с Афинами, и когда война наконец вспыхнула, – всеми силами содействовать ионийскому восстанию. Затем он в Милете тесно сблизился с Тиссаферном и этим навлек на себя подозрение лакедемонян, так как дружественные отношения, существовавшие между Спартою и сатрапами, как раз в это время стали заметно охладевать: Тиссаферн отлично понимал, что пелопоннесцам нужны только персидские деньги, но что они вовсе не намерены выдавать царю азиатских греков. При таких условиях Алкивиад не мог долее оставаться в Милете; он отправился ко двору сатрапа и приложил здесь все старания, чтобы усилить разрыв между союзниками. Действительно, Тиссаферн стал платить жалованье пелопоннесскому флоту неаккуратно и лишь в уменьшенном размере.

Теперь Алкивиад завязал переговоры с афинскими офицерами на Самосе. Он обещал устроить союз между Афинами и царем, но ставил условием своего посредничества свержение той демократии, которая четыре года назад заставила его уйти в изгнание. С этим предложением отправился из Самоса в Афины Пейсандр, находившийся при флоте в должности триерарха. Там требование Алкивиада сначала вызвало, конечно, бурю негодования, но в конце концов одержало верх сознание, что для Афин не может быть спасения, пока им приходится бороться с союзом пелопоннесцев и персидского царя. Поэтому народ решил отправить посольство к Тиссаферну для переговоров в смысле сделанного Алкивиадом предложения.

Однако оказалось, что Алкивиад обещал больше, чем был в состоянии исполнить; Тиссаферн вовсе не был склонен доводить дело до открытого разрыва с пелопоннесцами, которые владели всем побережьем его сатрапии и против флота которых он был совершенно бессилен. Он поставил афинским послам требования, на которые они не могли согласиться, и затем немедленно заключил новый договор с пелопоннесцами, приняв все их условия. Этот договор признал „земли царя, лежащие в Азии", подвластными персам, но обошел молчанием вопрос, относятся ли к этим землям и прибрежные греческие города; Тиссаферн обязался взамен продолжать уплату жалованья находившемуся теперь в азиатских водах пелопоннесскому флоту, пока царь сам не пошлет флот в Эгейское море; мир с Афинами мог быть заключен только с согласия обеих договаривающихся сторон.

Таким образом, Афины менее, чем когда-либо, могли теперь рассчитывать на соглашение с Персией; но дело было уже настолько подготовлено, что олигархи могли надеяться осуществить свои планы и без этого соглашения. Действительно, в Афинах все шло как нельзя лучше. Еще во время переговоров были убиты Андрокл и другие вожаки радикальной демократии; чернь была совершенно терроризована, и, когда послы вернулись от Тиссаферна, почва была уже вполне подготовлена для политического переворота. Военная помощь, которую обеспечила себе олигархическая партия, отозвав часть гоплитов с Кикладских островов и из Эгины, оказалась излишнею. Благодаря содействию правительства все совершилось в законной форме; постановлением Народного собрания демократическое устройство было отменено и политические права признаны лишь за пятью тыс. наиболее достаточных граждан. Избираемый по жребию Совет пятисот, потерявший значительную часть своей компетенции еще два года назад, при учреждении Коллегии пробулов, теперь был совершенно устранен; членам уплатили жалованье до конца года и попросту попросили их разойтись по домам (14 фаргелиона, май 411 г.). Место распущенного совета занял новый совет из четырехсот членов, которые на первый раз были избраны вождями движения, а в будущем должны были избираться из числа пяти тыс. Этот совет, получивший неограниченные полномочия, избрал из своей среды стратегов и остальных должностных лиц, и на его усмотрение было предоставлено, созвать ли и когда созвать собрание пяти тыс. Кроме того, принято было за правило, что впредь никто не должен получать вознаграждения за отправление государственных должностей; при стесненном финансовом положении государства это была очень благодетельная мера.

Между тем на Самосе также началось движение. Предшествовавшим летом здесь произошло восстание демоса против землевладельцев, из которых 200 были убиты, а 400 подверглись изгнанию; остальные землевладельцы, которых народ пощадил, были лишены всех политических прав. Вследствие этого Афины вернули самосцам автономию, которую отняли у них после восстания 440 г. Теперь состоятельный класс на Самосе решил воспользоваться благоприятной минутой, чтобы вернуть себе господствующее положение на острове; с этой целью он вошел в соглашение с офицерами афинского флота, принадлежавшими к олигархической партии. И здесь, как в Афинах, заговорщики начали с того, что посредством убийства избавились от самого решительного своего противника – демагога Гипербола, который, шесть лет назад изгнанный из Афин остракизмом, жил на Самосе в ожидании своего возвращения (выше, т.1, с.444). Но громадное большинство солдат афинского флота состояло из приверженцев демократии и потому отказало офицерам в повиновении. Благодаря этому олигархическое восстание было легко подавлено; стратеги и часть младших офицеров флота были отрешены от должности, и избраны новые стратеги; в числе последних были состоявшие до тех пор в должности триерархов Фрасибул и Фрасилл, которые стали во главе демократического движения. Вся армия и все граждане Самоса торжественной клятвою обязались оставаться верными демократии.

Спрашивалось, как быть дальше. Положение самосских демократов между пелопоннесским флотом, с одной стороны, и афинскими олигархами, с другой, было невыносимо. Спасения можно было ждать только от одного человека – от Алкивиада. Поэтому его призвали в Самос и избрали в стратеги, что при выдающихся способностях Алкивиада было равносильно назначению его главнокомандующим флотом. Хотя союз с Тиссаферном, на который рассчитывали афиняне, и теперь не осуществился, однако сатрап снова стал менее усердно помогать пелопоннесцам и – что было важнее – отправил назад финикийский флот в 147 триер, который уже дошел до Аспенда в Памфилии и появление которого в Эгейском море, вероятно, неминуемо повлекло бы за собою гибель Афин.

Теперь афинское правительство решило войти в соглашение с флотом, и Алкивиад не отверг протянутой руки. Благодаря его влиянию экипаж отказался от намерения идти на Пирей, что повело бы к потере всех афинских владений в Ионии и на Геллеспонте. Он даже изъявил готовность признать олигархию 5000, но с тем условием, чтобы был восстановлен Совет пятисот избираемых по жребию и устранено правительство четырехсот.

Это предложение возымело свое действие в Афинах. Умеренные члены правительственной коллегии были готовы принять условия Алкивиада; Антифон же и его ультраолигархические друзья зашли так далеко, что для них уже не было возврата. Но они понимали, как шатко их положение, и обратились к последнему средству, которое еще могло спасти их, – к соглашению со Спартою во что бы то ни стало. Мирные переговоры были начаты еще тотчас после водворения олигархии, но они потерпели неудачу вследствие тяжести условий, которые сочла возможным поставить Спарта, пользуясь благоприятным политическим положением: теперь Антифон готов был на все согласиться и даже пожертвовать независимостью государства, лишь бы сохранить олигархию. Конечно, не было никакой надежды добиться согласия на эти условия со стороны граждан или по крайней мере большинства членов Совета; поэтому нужно было принять меры, чтобы в случае надобности осуществить этот план наперекор воле народа. С этою целью правительство приступило к укреплению косы Этионеи, которая господствует над входом в Пирей и обладание которой давало олигархам возможность во всякое время впустить в гавань пелопоннесский флот и, таким образом, без сопротивления предать Афины во власть неприятеля.

Но этим олигархия только ускорила свое собственное падение. Укрепление Этионеи возбудило всеобщее подозрение, и один из наиболее влиятельных членов правительства, стратег Ферамен, стал во главе оппозиции. Фриних, один из крайних олигархов, был убит на рынке, и убийца не был разыскан. Когда вслед затем у Эгины появился пелопоннесский флот, среди гоплитов в Пирее вспыхнул открытый мятеж. Разрушив этионейское укрепление, гоплиты двинулись к городу. Однако ни одна из сторон не решилась довести дело до крайности; заключен был договор, в силу которого правительство обязывалось составить, наконец, список пяти тыс. граждан, облекавшихся отныне политическими правами. Собрание этих пяти тыс. должно было из своей среды избрать новый совет, дабы государство вернулось к законным порядкам.

Все эти события, конечно, сильно тормозили военные операции, и противники не замедлили извлечь из этого свои выгоды. Еще зимою, во время приготовлений к олигархическому перевороту, подвластный Афинам город Ороп, на северной границе Аттики, вследствие измены перешел в руки беотийцев. С наступлением весны (411 г.) спартанец Деркилид с небольшим отрядом двинулся сухим путем из Милета к Геллеспонту, где Абидос и Лампсак тотчас передались ему. Правда, последний город был скоро снова покорен афинянами, которые, получив известие об этих событиях, пришли с Хиоса с 24 кораблями. Но ради этого пришлось снять блокаду Хиоса; только Дельфиний был по-прежнему занят афинянами. Когда затем летом в Геллеспонте появилась пелопоннесская эскадра из десяти триер, от Афин отложилась и Византия, имевшая важное значение, и ее примеру тотчас последовали соседние города Калхедон, Селимбрия, Перинф и Кизик.

Таким образом, афиняне потеряли и большую часть геллеспонтской провинции: в их руках оставались теперь здесь почти только фракийский Херсонес, населенный афинскими клерухами (выше, т.1, с.397), и Лампсак на азиатском берегу. Во фракийской провинции также подготовлялись отпадения. Важнейшим союзным городом в этой части государства был Фасос, который до повышения податей в 424 г. платил Афинам ежегодно 30 талантов, а теперь, вероятно, – более чем вдвое против этой суммы. Здесь афинские олигархи весною свергли демократическое правление и поставили у кормила власти своих единомышленников; а новое правительство принялось за восстановление городских укреплений, разрушенных полстолетия назад Кимоном, и вступило в переговоры с пелопоннесцами.

Поздним летом, приблизительно в начале сентября, в эвбейских водах появился пелопоннесский флот, состоявший из сорока двух кораблей, под командою спартанца Агесандрида; это был тот самый флот, который только что угрожал Эгине и Пирею (см. выше, с.51). В Афинах поспешно вооружили все наличные корабли и отправили эту эскадру навстречу неприятелю, чтобы защитить остров; всего набралось, вместе со стоявшими уже у Эвбеи судами, 36 триер. У Эретрии произошло сражение, в котором Агесандрид без большого труда одержал победу над плохо вооруженной и снабженной неопытным экипажем неприятельской эскадрою; 22 триеры попали в его руки. Теперь против афинского господства восстала Эретрия, а вскоре затем и остальные города острова, за исключением, разумеется, афинской клерухии Орея. Важнейшее из внешних владений Афин было потеряно для них.

Известие об этих событиях произвело в Афинах панику более сильную, чем та, которая два года назад была вызвана вестью о сицилийской катастрофе. С минуты на минуту ждали появления неприятельского флота перед Пиреем, что при внутреннем раздоре, господствовавшем в городе, могло бы иметь роковые последствия. Во власти победителей было, по меньшей мере, отрезать Афины от сообщения с морем и этим заставить стоявший у Самоса флот прийти в Грецию на выручку города. Однако пелопоннесцы не отважились на такой энергичный шаг, и на этот раз беда миновала.

Теперь, под впечатлением поражения, олигархия в Афинах без сопротивления пала, и Ферамен взял в свои руки управление государством. Совет четырехсот был распущен, решение всех государственных дел возложено на собрание „пяти тысяч"; сюда должны были войти все те, кто в состоянии был на собственные средства служить в гоплитах, следовательно, граждане трех высших солоновских классов. Из среды этих „пяти тысяч" был выбран новый совет, опять в составе четырехсот членов, затем стратеги и остальные должностные лица. Принцип, согласно которому никто не должен был получать вознаграждения за отправление государственных должностей, остался в силе. Для выработки новой конституции была назначена комиссия из ста членов. Чтобы открыть путь к примирению с флотом, отменен был указ об изгнании Алкивиада.

Из вожаков павшей олигархии большинство заблаговременно бежало в Декелею; теперь они были заочно приговорены к смерти, а имущество их конфисковано. Только Антифон и Архептолем были схвачены и казнены, несмотря на мастерскую речь, которую произнес Антифон перед судом в свою защиту. В общем же перемена правления совершилась без всякого кровопролития. Главная заслуга во всем этом деле принадлежала Ферамену; без его энергичного противодействия изменническим замыслам его товарищей Афины уже тогда сделались бы добычею спартанцев, да и новая конституция была в своих главных частях создана им. К нему и перешло теперь управление государством. Его прежние друзья, крайние олигархи, разумеется, никогда не могли простить ему, что он в решительный момент отрекся от них и интересами партии пожертвовал интересам Афин. Они называли его с этих пор „котурном": подобно тому как котурн приходится на обе ноги, так и Ферамен сумел служить обеим партиям, олигархам и демократам. Между тем это обвинение было вполне несправедливо, ибо то, что создал Ферамен после падения Четырехсот, было отнюдь не демократия, а господство среднего класса. Поэтому крайние демократы преследовали Ферамена не меньшею ненавистью, чем крайние олигархи. К сожалению, ему слишком скоро пришлось убедиться в том, что афинское среднее сословие не было достаточно сильно, чтобы удержать в своих руках доверенную ему власть; и когда позднее Ферамен, не обескураженный неудачей, еще раз попытался осуществить свой идеал, ему пришлось поплатиться за это жизнью. Лишь потомство оценило его по заслугам; Аристотель называет его одним из лучших трех граждан, которых произвели Афины со времени Персидских войн, и таково же было мнение всей позднейшей древности.

Между тем союзный пелопоннесский флот провел все лето в бездействии. Весною, правда, Астиох отправился с Родоса в Милет, принял там под свою команду корабли с Хиоса, вследствие чего его эскадра возросла до ста двенадцати триер, но затем ограничился наблюдением за афинянами в Самосе и не согласился на сражение, которое последние предлагали ему. Виною тому были отчасти разлад с Тиссаферном, отчасти неспособность лакедемонского адмирала. В середине лета Астиоха сменил в начальствовании над флотом Миндар; последний наконец решился – приблизительно в конце августа – перенести театр военных действий на Геллеспонт, где он надеялся найти лучшую опору в лице сатрапа Фарнабаза. Пелопоннесцы благополучно прошли мимо афинского флота к Хиосу и оттуда в Абидос. Афиняне последовали за ними, и в проливе между Сестом и Абидосом произошло морское сражение, в котором афиняне, несмотря на численный перевес неприятеля – 88 триер против 76, – одержали победу, этот успех имел, впрочем, скорее нравственное, чем материальное значение, так как потери были почти равны на обеих сторонах. Во всяком случае афиняне вернули себе теперь важный пункт Кизик. После этого Миндар вызвал из эвбейских вод флот Агесандрида, около 50 триер, из которых, впрочем, большинство было разбито бурей около Афона. Другая пелопоннесская эскадра в 14 кораблей, шедшая из Родоса, благополучно прибыла в Геллеспонт, но у входа в него подверглась нападению более многочисленного афинского флота. Миндар тотчас явился на помощь из Абидоса со всем своим флотом, и здесь произошла вторая большая морская битва. Исход ее решил Алкивиад, который во время сражения прибыл в Геллеспонт из Самоса с 20 кораблями. Пелопоннесцы принуждены были отступить к берегу, где имели надежную опору в войске Фарнабаза; но 30 пелопоннесских кораблей, покинутых экипажем, сделались добычей афинян.

Зима на время положила конец военным действиям. Весною афиняне получили подкрепление в 20 кораблей, приведенных Фераменом из Пирея, и Алкивиад задумал нанести решительный удар неприятелю. Между тем Миндар приплыл из Абидоса в Кизик и снова привлек этот город на сторону пелопоннесцев. В то время как он маневрировал здесь с флотом перед гаванью, Алкивиад неожиданно напал на него, отрезал его от Кизика и отбросил на открытый берег. Тщетно Фарнабаз, явившийся и в этот раз на помощь, старался прикрыть флот своим войском; афиняне высадились на берег и одержали полную победу, Миндар пал, все пелопоннесские суда были захвачены, только сиракузцы успели сжечь свои корабли: однако большей части экипажа удалось спастись (май 410 г.).

Таким образом, великий пелопоннесский флот был уничтожен, и морское владычество афинян восстановлено, – правда, лишь до тех пор, пока пелопоннесцы построят новый флот. Этим промежутком времени нужно было воспользоваться по мере сил. Кизик и Перинф были тотчас снова приведены в покорность; затем Алкивиад отправился в Боспор, где заложил крепость на мысе Хрисополь (Скутари), напротив Византии. Он оставил здесь эскадру в 30 триер под начальством Ферамена для наблюдения за Византией и Калхедоном и охраны морского пути к Понту. Пошлиною, которая взималась здесь с торговых кораблей, Афины покрывали значительную часть военных издержек.

Поражение при Кизике опять доставило руководящее влияние в Спарте партии мира. Над морской войною как будто тяготел злой рок, и даже те, кто смотрел на вещи наиболее оптимистически, должны были признать, что ниспровержение Афин, если оно вообще удастся, требует еще многих лет. Поэтому решено было предложить мир на условиях сохранения каждым государством принадлежащих ему в данный момент владений; при этом Декелея должна была служить возмещением за Пилос. На большие уступки Спарта не могла согласиться без ущерба для своей чести; она не могла выдать афинские союзные города, которые примкнули к ней в течение последних лет. Но и в этом случае Афины сохранили бы очень значительную часть своих владений, – больше, чем им когда-либо удалось вернуть себе после битвы при Эгоспотамах: все клерухии, Самос, Лесбос, Кикладские острова, фракийский Херсонес и целый ряд других важных пунктов. При тогдашнем положении вещей эти условия были во всяком случае очень выгодны, так как всякий здравомыслящий человек должен был понимать, что Афины не в силах выдержать продолжительную борьбу с пелопоннесцами и персидским царем.

Но и в Афинах оказали свое действие геллеспонтские победы. Поражение при Сиракузах, а затем отложение Ионии повлекли за собою падение демократии; теперь, когда морское господство Афин, казалось, вновь было упрочено, демократическая партия снова начала поднимать голову. Конституция Ферамена была уничтожена без сопротивления, и восстановлено в главных чертах демократическое устройство, как оно существовало до 413 г. В проведении этих реформ, по-видимому, принял участие и Фрасилл, который прошедшим летом, вместе с Фрасибулом, руководил демократическим движением на Самосе и осенью, после битв в Геллеспонте, прибыл в Афины, чтобы хлопотать об отправке подкреплений для флота. Весною он был избран народом в стратеги, и это был дальнейший шаг к слиянию обеих половин, на которые распалось государство вследствие событий, совершившихся летом 411г. Но настоящим руководителем демократического движения был Клеофонт, человек, принадлежавший к промышленному классу, преемник Клеона и Гипербола. Он восстановил выдачу платы за исполнение судейских обязанностей и за отправление остальных государственных должностей; и надо признать, что, управляя финансами государства в течение ближайших лет, он сумел добывать необходимые для этого денежные средства, не ослабляя энергичности военных действий и не обременяя граждан чрезмерными прямыми налогами. Сам Ферамен должен был понять, что с такой оппозицией невозможно справиться; и, без сомнения, именно это обстоятельство заставило его покинуть Афины и отправиться во главе эскадры на место военных действий.

Итак, Клеофонт был теперь первым человеком в Афинах; он смотрел на положение военных дел с тем оптимизмом, который всегда обнаруживали афинские радикалы. Под его влиянием были отвергнуты мирные предложения лакедемонян; не менее, впрочем, этому способствовало и то соображение, что совершенно безразлично, как выскажется по этому вопросу Афинское народное собрание и что настоящее решение зависит от воли флота, или, вернее, его начальника, Алкивиада. А Алкивиаду нужна была война как вернейшее средство возвыситься до того положения в государстве, которого жаждало его честолюбие; что ему было до того, в интересах ли Афин продолжать войну?

Таким образом, война продолжалась по-прежнему. Тотчас после прекращения переговоров царь Агис передвинулся со своей позиции при Декелее вниз, по направлению к Афинам. Однако он не решился принять сражение, которое Фрасилл предложил ему под стенами города; этот успех, конечно, возбудил в Афинах большое ликование. Следующей весною (409 г.) Фрасилл, во главе флота из 30 кораблей, с многочисленным десантом, отплыл для покорения Ионии. Войско высадилось в Нотионе, и соседний Колофон тотчас перешел на сторону афинян; затем Фрасилл обратил свое оружие против Эфеса. Но здесь его встретили сиракузцы и селинунтцы, которые после битвы при Кизике построили себе новые корабли и получили с родины подкрепление в 5 триер. Сатрап Тиссаферн также поспешил со своим войском на защиту находившегося в опасности города. Фрасилл потерпел тяжелое поражение, которое стоило ему четырехсот человек и заставило его отказаться от экспедиции против Ионии. После этого он направился к Геллеспонту и соединился там с Алкивиадом.

Последний до сих пор должен был ограничиваться незначительной борьбою с Фарнабазом; прибытие Фрасилла дало ему возможность перейти к решительным действиям. Весною 408 г. началась осада Калхедона; вылазка пелопоннесского гарнизона была отбита, и Фарнабазу, сделавшему в это самое время попытку подать помощь осажденным, не удалось прорвать линии аттических войск. Ввиду этого поражения сатрап согласился заключить договор, которым он обязался приостановить враждебные действия против Афин, проводить к царю афинское посольство и уплатить 20 талантов; афиняне со своей стороны признали независимость Калхедона, который, однако, должен был впредь платить свою прежнюю дань и внести недоимку, накопившуюся со времени его отложения. Затем Алкивиад перешел в Европу, завоевал Селимбрию и, после продолжительной осады, Византию. Теперь почти все прилегавшие к Геллеспонту области, за исключением Абидоса, опять были во власти афинян. В следующем году (407) Фрасибул вернул к покорности также Фасос и отложившиеся области на южном побережье Фракии, так что из областей, составлявших Афинскую державу в 413 г., в руках врага оставались еще только материковая часть Ионии, Хиос, Родос и Эвбея. Если Пилос перешел к лакедемонянам, а Нисея к мегарцам, то с этим можно было примириться ввиду упомянутых успехов.

Пока Алкивиад покорял прилегающие к Геллеспонту области, в Сицилии наступили события, заставившие сиракузцев отозвать свои корабли из Эгейского моря. Самым могущественным человеком в Сиракузах после победы над афинянами был Гермократ. Еще Гелийский мир (424 г.), положивший конец первой попытке афинян упрочиться в Сицилии, был в значительной степени делом его рук; спустя 10 лет он, до прибытия Гилиппа один, а затем – вместе с ним, руководил обороной Сиракуз, и ему главным образом принадлежала заслуга в том, что сиракузцы решились вступить в борьбу с неприятелем также и на море. Когда осадное войско афинян было уничтожено, он усердно хлопотал об отправлении сиракузской эскадры на греческий восток и сам стал во главе ее.