Текст книги "Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии"

Автор книги: Юлиус Белох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

Но именно это удаление из Сиракуз оказалось для него роковым. Победа над афинянами, которою Сиракузы были обязаны главным образом флоту, способствовала сильному подъему самосознания в низших классах; они стали требовать расширения своих политических прав. Поэтому демагог Диокл преобразовал сиракузскую конституцию в духе радикальной демократии и ввел, по афинскому образцу, выборы по жребию для замещения целого ряда государственных должностей. Новые правители видели в Гермократе своего опаснейшего противника, а уничтожение сиракузского флота при Кизике дало им желанный повод, чтобы устранить врага. Постановлением Народного собрания Гермократ был отставлен от должности и изгнан из Сиракуз, а во флот посланы новые стратеги. Смещенный военачальник не решился оказать сопротивление, потому что, если он и был уверен в своих офицерах, зато солдаты были, в громадном большинстве, убежденные демократы. Он отправился к Фарнабазу, с которым во время борьбы на Геллеспонте вступил в тесную дружбу; вскоре затем он присоединился к спартанскому посольству, которое летом 408 г. отправилось к персидскому царю.

Тем временем борьба между Сиракузами и западными союзниками Афин шла своим чередом. В Фуриях вскоре после катастрофы при Ассинаре вспыхнула революция, следствием которой было изгнание приверженцев Афин и отправление городом эскадры на помощь пелопоннесцам. Напротив, Катана успешно сопротивлялась неприятелю, поддерживаемая остатками афинской армии, тем более что Сиракузы были истощены продолжительною осадою и значительную часть своего флота отправили в Эгейское море. Труднее приходилось элимийцам, населявшим Сегесту и Эрике, в их борьбе с могущественным соседним городом Селинунтом. Доведенные до крайности своими противниками, они в конце концов принуждены были броситься в объятия карфагенян.

Карфаген после гимерийской катастрофы воздерживался от всякого вмешательства в сицилийские дела. Даже во время Аттической войны он оставался нейтральным, несмотря на то, что афиняне предлагали ему заключить союз; а гибель афинского флота в Сиракузской гавани, конечно, не могла побудить Карфаген к тому, чтобы он изменил политику, которой держался до тех пор. Но теперь более не оставалось выбора. Если бы Селинунту удалось покорить элимийцев, – финикийским городам в северо-западной части острова грозила бы близкая опасность, и тогда Карфагену все-таки пришлось бы вступить в борьбу с сицилийскими эллинами, да еще при более неблагоприятных обстоятельствах.

Поэтому летом 409 г. карфагеняне отправили на помощь Сегесте отряд войска, который нанес селинунтцам серьезное поражение; ближайшей весною двинулась главная армия, состоявшая из карфагенских граждан, ливийских подданных и иберийских наемников, под предводительством „царя" Ганнибала, внука того самого Гамилькара, который некогда в борьбе с Гелоном при Гимере проиграл сражение и был убит. Карфагеняне высадились у мыса Лилибей, немедленно двинулись на Селинунт и приступили к осаде его. Стены города в течение продолжительного мира пришли в ветхость и скоро пали под ударами неприятельских орудий, атака беспрерывно продолжалась, пока, наконец, на девятый день иберийцы не прорвались через брешь. Затем в городе началась страшная резня; варвары не щадили ни возраста, ни пола, и, по преданию, жертвой их ярости сделались 16000 человек. В плен было взято только 5000, которых победители отвезли в Африку и обратили в рабство; еще меньше было число тех, которым удалось спастись в соседний Акрагант. Город был разграблен, а стены его разрушены.

Катастрофа совершилась с такою ужасающей быстротою, что сиракузцы не успели своевременно явиться на выручку города. В ожидании войны с Карфагеном они заключили мир с Катаной и Наксосом и отозвали свой флот из Эгейского моря; при известии о высадке неприятеля они тотчас отправили под начальством Диокла 3000 гоплитов, которые дошли уже до Акраганта, когда Селинунт пал. Случай помериться с карфагенянами не заставил себя ждать.

Дело в том, что Ганнибал двинулся теперь к северному побережью острова, против Гимеры. На защиту осажденного города поспешил Диокл со своим войском, увеличившимся к этому времени до 4 тыс. человек, и одновременно на рейде появился флот, который до сих пор сражался в Эгейском море с афинянами. Но ввиду численного перевеса варваров все усилия оказались напрасными. Вылазка осажденных была отбита с тяжелым уроном; спасти город не было возможности и пришлось ограничиться тем, чтобы перевести население в безопасное место. Да и это удалось лишь отчасти; в то время как очищение города еще продолжалось, карфагеняне пробили бреши в стене, и все, кто еще не успел уйти из города, пали под мечами победителей или были взяты в плен. Пленников Ганнибал принес в жертву манам своего деда; город был сравнен с землей, и место его с тех пор осталось пустынным. После этого победоносный полководец перевез на кораблях свое войско в Ливию и с триумфом вступил в Карфаген.

Гибель двух столь крупных городов, катастрофа, небывалая в истории сицилийских греков, должна была произвести потрясающее впечатление. А вина в этих несчастьях падала главным образом на правительство Сиракуз. Несмотря на то, что войны с Карфагеном с уверенностью ждали уже целый год, сиракузцы слишком поздно пришли в Селинунт и прислали слишком малочисленное войско на помощь Гимере. Это имело роковые последствия для господствовавшей теперь в Сиракузах партии, тем более что глава ее, Диокл, был военачальником при Гимере и, следовательно, нес не только политическую, но и военную ответственность за несчастный исход войны.

Этот момент Гермократ счел удобным для того, чтобы добиться возвращения в отечество. Поэтому при известии о событиях в Сицилии он отказался от своего намерения ехать к персидскому царю; его друг Фарнабаз снабдил его необходимыми средствами, чтобы снарядить несколько кораблей и нанять небольшой отряд наемников. С этим войском он высадился в Мессене – здесь он привлек к себе тысячу гимерийских беглецов и сделал попытку напасть на Сиракузы, окончившуюся, впрочем, неудачей. После этого он отправился в западную часть острова, где снова укрепил Селинунт, призвал обратно прежних его жителей и, таким образом, приобрел опору для осуществления своих дальнейших планов. Затем он двинулся к финикийским городам Мотии и Панорму, награбил в их окрестностях богатую добычу и прогнал выступивших против него граждан обратно за стены. После этих успехов начали действовать и его приверженцы в Сиракузах; Диокл был низвергнут и изгнан, однако добиться у народа возвращения Гермократа не удалось. Тогда он снова сделал попытку вернуться силою. На этот раз ему отперли ворота, и он дошел до рынка. Но огромное большинство граждан не хотело и слышать о насильственном ниспровержении существующего порядка; со всех сторон собрались они с оружием в руках, и в происшедшей на улицах битве Гермократ погиб бесславной смертью (407 г.).

Между тем в Карфагене шли приготовления к новой экспедиции в Сицилию: легкие и блестящие успехи, достигнутые в предыдущую кампанию, казалось, давали право надеяться на покорение всего острова. Тщетно сиракузцы пытались помешать переезду неприятельской армии; хотя их флот вблизи Дрепанума одержал победу над одной карфагенской эскадрой в 40 кораблей, но он принужден был отступить, когда прибыл Ганнибал с 50 свежими триерами. Карфагенский полководец высадил свои войска на берег и тотчас двинулся к Акраганту, который теперь, после падения Селинунта и Гимеры, был самым крайним греческим городом на западе (весною 406 г.). Но укрепленные природою и искусством твердыни оказали мощное сопротивление атакам осаждающих; а вскоре явилась помощь на выручку города. Греки Сицилии и Италии, наконец, поняли, как велика опасность, которою грозит им усиление Карфагена; из всех городов устремились отряды в Сиракузы. Таким образом, составилась армия, какой западные эллины ни разу не выставляли со времени Гелона. Во главе 30 тыс. человек сиракузский главнокомандующий Дафней перешел реку Гимеру, разбил наголову карфагенский отряд, который хотел преградить ему дорогу, и вступил в освобожденный Акрагант. Однако ему не удалось выбить карфагенян из их сильно укрепленной позиции в западной части города. Война затянулась, и в густо населенном городе стали истощаться припасы. Транспорт, посланный из Сиракуз морем, попал в руки неприятеля. Тогда не сочли возможным долее отстаивать город и решили очистить его (в середине зимы 406/405 г.). Под прикрытием вспомогательного войска жители были отведены в Гелу, карфагеняне без боя овладели Акрагантом и расположились здесь до конца зимы.

В Сиракузах весть об этих событиях вызвала бурю негодования. Одно из двух: или Дафней и его товарищи по должности были предатели, или они были лишены всяких военных способностей; и в том, и в другом случае необходимо было переменить главнокомандующих. Теперь снова выступила на сцену партия Гермократа; во главе ее стали двое из наиболее знатных граждан, Гиппарин и Филист, и молодой офицер Дионисий, который блестяще отличился в сражениях при Акраганте и благодаря этому пользовался большой популярностью. Последнюю усиливало еще то, что он по происхождению принадлежал к среднему сословию; потому что в Сиракузах, как и в Афинах, несмотря на демократическое устройство, должности высших военачальников фактически составляли монополию богатейших и знатнейших родов. Поэтому Дионисий имел полный успех, когда выступил в Народном собрании и обвинил стратегов в измене; по его предложению они были отрешены от должности и на их место избраны новые командиры, в том числе и сам Дионисий. Далее, он добился того, что ввиду страшной опасности, грозившей государству, изгнанники были возвращены; эта мера прежде всего пришлась на руку бежавшим единомышленникам Гермократа и доставила Дионисию большое количество преданных приверженцев. Затем он отправился в Гелу, где вмешался во внутреннюю распрю, став на сторону демоса против достаточных классов; по его настоянию много знатных граждан было приговорено к смерти, а имущество их конфисковано. Этот поступок, конечно, возвысил авторитет Дионисия в глазах сиракузской толпы; казалось, она нашла, наконец, человека, который в состоянии спасти государство. Дионисий не замедлил воспользоваться этим благоприятным для него настроением; он затеял против своих товарищей по командованию ту же самую игру, которая ему только что так хорошо удалась против его начальников, и обвинил также их в том, что они подкуплены карфагенянами. Подобному обвинению, высказанному таким влиятельным человеком, был теперь в Сиракузах обеспечен успех; и даже те, кто не присоединял своего голоса к крикам об измене, не могли не согласиться с тем, что для спасения государства необходимо поручить главное начальство одному человеку. Еще не забыли, как некогда, во времена предков, Гелон в качестве неограниченного военачальника спас Сицилию от карфагенян. Таким образом, стратеги были отрешены от должности и Дионисию вверено единоличное командование армией.

Во время карфагенской осады акрагантинцы набрали отряд наемников в 1500 человек, который затем, после падения Акраганта, вступил в сиракузскую службу и в описываемое время стоял гарнизоном в Геле. Теперь Дионисий призвал этот отряд в Сиракузы и привлек его на свою сторону обещанием двойного жалованья; кроме того, он составил себе из надежных людей отряд телохранителей в 1000 человек. Опираясь на эти силы, он сбросил, наконец, маску, овладел арсеналом и захватил в свои руки всю правительственную власть. Город оставался спокойным, потому что всякое сопротивление было бы бесплодно, и, кроме того, ввиду страха перед карфагенянами, все остальное казалось неважным, только бы Сиракузы были спасены – все равно, кем и каким образом. Дионисий добился того, что оба его влиятельнейших противника, Дафней и Дамарх, были осуждены Народным собранием на смерть и казнены; сам он женился на дочери Гермократа и выдал свою сестру замуж за шурина Гермократа, Поликсена.

Карфагеняне выжидали в Акраганте исхода сиракузских волнений, потому что всякое наступательное движение с их стороны было бы только выгодно сиракузской военной партии. Лишь когда Дионисий был избран главнокомандующим, они тронулись с места и приступили, около середины лета 405 г., к осаде Гелы. Как и в предшествовавшем году, в Сиракузы собралась союзная армия сицилийских и италийских греков, командование которою на этот раз принял, разумеется, Дионисий. Однако исход дела оказался таким же, как при Акраганте; правда, и оборонительная позиция греков была гораздо хуже, чем там. Нападение Дионисия на карфагенский лагерь окончилось полной неудачей; долее невозможно было отстаивать Гелу, и не оставалось ничего другого, как очистить и этот город, и соседнюю Камарину, а жителей перевести в Сиракузы. Теперь в руках неприятеля было все южное побережье острова, и со дня на день можно было ждать осады самих Сиракуз.

Таким образом, и военная диктатура оказалась бессильной повернуть военное счастье. И это было вполне естественно; деморализация сиракузского войска достигла за время демократического правления таких размеров, что ее невозможно было искоренить сразу. Но эти события должны были тем сильнее поколебать положение Дионисия, чем больше надежд народ возлагал на его диктатуру. Во время отступления из Камарины в армии вспыхнул мятеж; сиракузские всадники, принадлежавшие к знатнейшим фамилиям города, поскакали в Сиракузы, где без сопротивления овладели арсеналом; дом правителя был разграблен, а его молодая жена подверглась таким жестоким насилиям, что последствием их была ее смерть. Затем всадники разошлись по своим домам, считая дело конченным. Но Дионисий бросился вслед за ними во главе своих верных наемников; в полночь он явился перед городом, выломал ворота и занял рынок; всадники оборонялись беспорядочно и в одиночку, и часть их была убита, часть изгнана из города. Теперь власть тирана была более упрочена, чем когда-либо.

Карфагеняне также не решались напасть на Сиракузы. Еще во время осады Акраганта в их войске появилась чумная эпидемия, жертвою которой пал сам главнокомандующий Ганнибал; теперь чума возобновилась с удвоенной силой. При этих условиях Гимилькон, принявший после смерти Ганнибала начальство над войском, не мог и думать об осаде такой сильной крепости, как Сиракузы, – тем более что приближалась зима. Поэтому он начал переговоры, и Дионисий пошел навстречу его предложениям. Был заключен договор на условиях сохранения каждой стороной ее территориальных приобретений. Завоеванные греческие города должны были остаться во владении Карфагена, а изгнанные граждане – вернуться на свои места и платить дань в качестве подданных; элимийцы и сиканы также должны были признать над собою власть Карфагена. Дионисий был признан сиракузским тираном; сикелам обеспечена была независимость, точно так же и греческим городам в восточной части острова, – Мессене, Наксосу, Катане; Леонтины. соединенные с 423 г. с Сиракузами, снова были восстановлены в правах самостоятельной общины. Камарина, Гела и Акрагант были, насколько розможно, вновь отстроены; в области разрушенной Гимеры карфагеняне еще два года назад основали военную колонию Фермы, в которую теперь были приняты все уцелевшие гимерийцы.

В то время как великая западная демократия превратилась, таким образом, в военную монархию, великая восточная демократия также быстро приближалась к падению. Одно время казалось, что и здесь восторжествует монархический строй. Если Афины справились с последствиями сицилийской катастрофы и с отложением своих союзников, если они вернули себе господство на Эгейском море, то этими успехами они в значительной степени были обязаны военным талантам Алкивиада. Он с 411 г. стоял во главе флота, избранный на этот пост не афинским народом, а экипажами самого флота, и поэтому свободный от всякой ответственности перед отечественными властями; фактически он в течение всего этого периода был диктатором большей части Афинского государства. Теперь, когда покорение Геллеспонта было закончено, – ему был открыт, казалось, и путь к господству над самими Афинами. Весною 407 г. он заставил народ избрать себя в стратеги и, получив известие о своем избрании, совершил при ликовании толпы свой въезд в родной город, который он покинул восемь лет назад во главе снаряженного в Сицилию флота (конец фаргелиона, май 407 г.). С его прибытием всякая оппозиция умолкла; с него торжественно было снято религиозное проклятие, тяготевшее над ним со времени процесса об оскорблении мистерии, и постановлением Народного собрания ему даны были неограниченные полномочия для ведения войны.

Казалось, цель была достигнута; оставалось сделать еще последний шаг, и друзья, как и враги, ожидали, что этот шаг будет сделан. Избрание в стратеги и возвращение в Афины имели смысл лишь в том случае, если Алкивиад решил ниспровергнуть существующий порядок, чтобы занять в Афинах такое же положение, какое он занимал до сих пор во флоте. Иначе возвращение в Афины было серьезной политической ошибкой, так как этим шагом Алкивиад только лишал себя принадлежавших ему до тех пор полномочий, не получая взамен их никакого существенного вознаграждения. В самом деле, та же самая народная воля, которая сегодня возвысила его до величайших почестей, могла завтра свергнуть его, пока он опирался только на изменчивое большинство Народного собрания. И весьма вероятно, что он добился бы власти, если бы у него хватило смелости протянуть руку за ней. Действительно, в Афинах все были убеждены в том, что успешное окончание войны возможно только под управлением Алкивиада, а достаточные классы, и особенно все те, кто был замешан в олигархическом движении, приветствовали бы тиранию как избавительницу от господства черни, которое все более утверждалось в Афинах при управлении Клеофона.

Но как некогда в Сицилии, так и теперь в решительную минуту у Алкивиада не хватило духа выйти из границ законности и, очертя голову, идти напролом. Он упустил благоприятный случай, – на свое несчастье и на гибель Афин. Прожив без дела в Афинах целое лето, он, наконец, осенью вышел в море для покорения Ионии во главе ста триер, тысячи пятисот гоплитов и ста пятидесяти всадников, провожаемый нетерпеливыми ожиданиями своих сограждан. Более ему уже не суждено было увидеть родину.

Между тем на театре военных действий дела приняли очень неблагоприятный оборот для Афин. Со дня сражения при Кизике пелопоннесцы неутомимо работали над созданием нового флота; и хотя отозвание сицилийских контингентов очень затруднило эти старания, однако в конце концов цель была достигнута. Летом 407 г. у Эфеса стоял флот в 90 кораблей, который, хотя ни по численности, ни по достоинствам не мог сравниться с афинским, но все же был достаточен для того, чтобы тревожить последний и до известной степени тормозить его действия.

А главное, спартанцы наконец нашли подходящего человека для командования флотом. Новый наварх Лисандр, сын Аристокрита, принявший начальство летом этого года, происходил из небогатого дома, который, впрочем, подобно царям, вел свое происхождение от Геракла. Храбрый солдат и один из лучших полководцев того времени, он, однако, своими успехами был обязан главным образом своим дипломатическим способностям и умению .подчинять людей своим целям. В продолжение всей своей жизни он не имел других честолюбивых желаний, кроме желания быть полезным своему отечеству. Он стоял неизмеримо выше всяких низменных страстей; через его руки прошли миллионы, и он не присвоил себе из них ни одной драхмы. Человек, повелевавший почти с неограниченными полномочиями над половиной Эллады, умер в бедности.

В то же время отношения к Персии приняли более дружественный характер, чем когда-либо. Весною 407 г. в управлении Малой Азией произошла важная перемена; Тиссаферн был отрешен от должности сардского сатрапа и власть его ограничена Карией к югу от Меандра, а сатрапом Сард назначен был Кир, второй сын царя Дария, только что вышедший из отроческого возраста юноша с возвышенными стремлениями, мечтою которого было носить со временем корону Ахеменидов вместо своего старшего брата Артаксеркса. Отец поручил ему оказывать пелопоннесцам деятельную поддержку, и он скоро понял, что и ради собственных целей ему чрезвычайно важно приобрести надежный оплот в лице Спарты. Дипломатическая уступчивость Лисандра в значительной степени облегчила это сближение; и вот посыпались персидские субсидии для пелопоннесского флота в таком изобилии, как никогда раньше.

При таких обстоятельствах надежды, которые связывались в Афинах с отплытием многочисленного флота под командою Алкивиада, остались неосуществленными. Для крупных экспедиций зима вообще была неблагоприятной порой; скоро Алкивиаду пришлось бороться с финансовыми затруднениями, причем не обошлось без тяжелого притеснения союзников. Наконец, однажды, когда Алкивиад отправился в какую-то экспедицию, Лисандру удалось нанести поражение афинскому флоту, стоявшему у Нотия для охранения Эфеса, причем в его руки попало 15 триер; это была первая неудача на море, которую Афины потерпели за последние пять лет (весною 406 г.).

Это было сравнительно ничтожное поражение, нисколько не изменившее положения военных дел; но в Афинах оно произвело тем более сильное впечатление, что там с уверенностью ждали великих побед под предводительством Алкивиада. Этим настроением не замедлили воспользоваться многочисленные враги последнего; и они действительно достигли того, что на происшедших непосредственно после поражения выборах стратегов Алкивиад не был вновь избран. Гордость не позволяла ему вернуться в Афины, а так как и во флоте его влияние было поколеблено, то он тотчас сложил с себя начальство; он слишком высоко поднялся, чтобы подобно обыкновенному полководцу явиться для представления отчета в правильности своих действий. Поэтому он отправился в добровольное изгнание в свои укрепленные замки на Геллеспонте, которые он приобрел в период своего могущества как убежище на случай крайней нужды. Начальство над флотом принял Конон из Анафлиста, один из товарищей Алкивиада по стратегии, утвержденный в должности при выборах на следующий год.

В пелопоннесском флоте также произошла смена военачальников; место Лисандра в начале нового служебного года занял Калликратид (середина лета 406 г.). В то же время флот был увеличен до ста сорока триер, и явилась наконец возможность перейти к энергичному наступлению. Пелопоннесцы взяли приступом афинскую крепость близ Дельфиния на Хиосе, затем овладели Метимной на Лесбосе. Конон был слишком слаб, чтобы воспрепятствовать этим успехам, потому что его моряки, которым он, вследствие нужды в деньгах, платил жалованье неаккуратно, дезертировали массами, и его флот уменьшился благодаря этому до семидесяти триер. Наконец Калликратид принудил его к сражению перед Митиленской гаванью; 30 аттических триер было взято, остальные заперты в Митилене. Большого флота, который так долго господствовал на Эгейском море, более не существовало; с минуты на минуту можно было ожидать падения осажденного города, а от этого, по-видимому, зависел исход войны.

Так изменилось положение дел, с тех пор как Алкивиад, менее чем год назад, отплыл для покорения Ионии. Но в Афинах понимали, что необходимо употребить все средства, чтобы предотвратить грозящий удар. Все суда, какие нашлись в арсенале, были приведены в исправность, и созваны все годные к военной службе жители Аттики; метекам были обещаны права гражданства, рабам – свобода. Для покрытия расходов расплавили почти все золотые и серебряные жертвенные дары, какие еще оставались в храмах на Акрополе. Таким образом, снарядили 110 триер; Самос выставил 10 кораблей, из всех частей Эгейского моря созваны были рассеянные там эскадры. По истечении месяца оказалось возможным отправить 150 триер для освобождения Митилены. Узнав об этом, Калликратид разделил свой флот, который между тем возрос до ста семидесяти триер; 50 кораблей он оставил у Митилены, а сам со ста двадцатью кораблями двинулся навстречу неприятелю. При Аргинусских островах, у южного входа в Лесбосский пролив, произошло морское сражение, величайшее из всех, бывших ранее в течение этой войны, и афиняне еще раз одержали победу. Калликратид пал, 70 его кораблей были потоплены или взяты в плен, остальные спаслись в Хиос и Фокею. Если бы афинские полководцы энергично воспользовались своей победой, они могли бы уничтожить и ту эскадру, которая блокировала Митилену. Но вместо того, чтобы действовать, они держали военный совет; между тем поднялся сильный северный ветер, который не только сделал невозможным переход в Митилену, но помешал афинянам даже спасти экипажи своих собственных разбитых бурею кораблей. Благодаря этому пелопоннесцам удалось посадить на корабли свои сухопутные войска, погрузить припасы и перевести свою эскадру в Хиос (осень 406 г.).

Но успехи, достигнутые афинянами, все-таки были очень значительны; Конон был спасен, перевес Афин на море восстановлен. Правда, победа была куплена дорогою ценой; погибло 25 триер почти со всем экипажем, и эти потери были тем более чувствительны, что экипаж на этот раз состоял не из наемных моряков, как бывало прежде, а большею частью из афинских граждан. Скоро распространился слух, что моряки, удержавшиеся на обломках потерпевших крушение кораблей, могли бы быть спасены, если бы стратеги не бросили их на произвол судьбы. Вследствие этого военачальники были отрешены от должности и вызваны в Афины для объяснений. Они попытались свалить ответственность на триерархов, которым они поручили спасение потерпевших кораблекрушение, – между прочим, на Фрасибула и Ферамена; но этим они только ухудшили свое положение, потому что теперь Ферамен и его товарищи ради собственного спасения принуждены были выступить с обвинением против стратегов. Они без труда сумели доказать, что приказ о спасении потерпевших кораблекрушение был получен ими лишь тогда, когда разыгравшаяся буря сделала невозможной какую бы то ни было попытку к спасению, и, таким образом, в свою очередь свалили ответственность с себя на стратегов. Озлобление народа против последних росло с каждым часом; решено было не передавать их дела суду, а рассмотреть его в самом Народном собрании. После двух бурных заседаний произнесен был приговор, против обыкновения – не о каждом обвиняемом в отдельности, а обо всех вместе; они были приговорены к смерти и конфискации имущества. Из восьми стратегов, командовавших флотом при Аргинусских островах, двое, Протомах и Аристоген, сознавая грозящую им опасность, не решились даже явиться на суд народный; остальные шесть были казнены. Это были: Перикл, сын великого Перикла и Аспасии, Фрасилл, один из вождей демократического восстания на Самосе, затем Диомедонт, Лисий, Эрасинид и Аристократ, – все убежденные демократы и заслуженные офицеры, которые после блестящей победы, только что спасшей владычество Афин, могли, конечно, рассчитывать на более мягкий приговор, даже если они действительно не сделали всего возможного для спасения своих погибавших солдат. Так взглянул на дело Сократ, заседавший в рядах пританов во время рокового голосования; к тому же убеждению скоро пришло и общественное мнение Афин. Осуждение полководцев возбужденной чернью психологически можно понять, а, следовательно, и простить; но оно остается позором для Афин или, вернее, для того государственного строя, при котором были возможны такие явления.

Политические мотивы, по-видимому, не играли никакой роли при осуждении полководцев. Но партия Алкивиада, конечно, не преминула воспользоваться гибелью стратегов, которые предыдущей весною лишили Алкивиада и его друзей их руководящего положения. В Афинах оживленно обсуждали вопрос о возвращении Алкивиада, и если эта агитация вследствие страха толпы перед тиранией оказалась безуспешной, то по крайней мере друг Алкивиада Адеймант попал в число новых стратегов, которые были избраны для замещения казненных полководцев. Избран был также Ферамен, но его избрание при поверке в гелиее признано недействительным. Руководящее влияние в Афинах по-прежнему принадлежало Клеофонту. Во главе флота стали Конон, Адеймант и Филокл; весною им в помощь избрали еще новых трех стратегов, Менандра и Тидея, которые уже раньше командовали в Сицилии, и Кефисодота, который теперь выступает на сцену впервые. Полководцы должны были ежедневно чередоваться во власти, благодаря чему, разумеется, исчезало всякое единство в командовании.

В Спарте аргинусская катастрофа должна была произвести еще более глубокое впечатление, чем некогда поражение при Кизике. Тогда пелопоннесцы потеряли только пустые корабли; теперь урон составлял 70 с лишком триер со всем экипажем – около 14 тыс. человек: еще ни одно сражение в течение этой войны не стоило даже приблизительно такого количества жертв. И особенно тяжело пострадала сама Спарта, потому что из выставленных ею десяти судов только одному удалось спастись. Между тем силы Афин казались неистощимыми, и конец войны – более далеким, чем когда-либо. Поэтому решено было снова предложить мир, – разумеется, опять под единственно возможным условием сохранения status quo. Но теперь, после новой блестящей победы, Клеофонт был менее, чем когда-либо, склонен согласиться на мир, который восстановлял владения Афин не в полном объеме; по его настоянию предложения спартанцев были отвергнуты.

Кир и ионийские союзники пелопоннесцев потребовали теперь, чтобы во главе флота снова был поставлен Лисандр, единственный человек, который до сих пор оказался способным руководить морской войною; и Спарта не могла отказать в исполнении этого требования. Правда, существовал закон, в силу которого никто не имел права быть навархом более чем один раз в жизни; но этот закон обошли, дав Лисандру только полномочия, но не титул наварха. Щедрые субсидии, которые Лисандр получал от Кира, дали ему возможность возместить потери, понесенные флотом при Аргинусских островах; однако приготовления потребовали немало времени, и только поздним летом 405 г. пелопоннесский флот был снова в состоянии перейти к наступательным действиям. Он направился к Геллеспонту и здесь приступом взял Лампсак. Афиняне тотчас последовали за Лисандром и остановились напротив Лампсака, у берега фракийского Херсонеса, на открытом рейде Эгоспотам; полагаясь на свою большую опытность в морском деле, они не сочли нужным опереться на какой-нибудь укрепленный пункт. По силе оба противника были приблизительно равны; у афинян было 180, у пелопоннесцев около двухсот триер; тем не менее Лисандр не решился принять битву, которую предлагал ему неприятель, и остался со своими кораблями под стенами Лампсака. Лишь на пятый день он неожиданно перешел в наступление, как раз в то время, когда афиняне, обманутые его медлительностью, рассеялись по берегу. Пелопоннесский флот быстро прошел узкий пролив; афиняне не успели посадить войско на корабли или даже выстроиться в боевом порядке. Таким образом, афинский флот почти без сопротивления сделался добычей неприятеля; спаслось только 20 кораблей со стратегом Кононом. Большая часть экипажа остальных судов нашла убежище в Сеете и других городах Херсонеса; и все-таки победитель взял в плен несколько тысяч человек. Оказавшихся между ними афинян, числом 3000 человек, Лисандр казнил в Лампсаке в отместку за жестокости, совершенные афинянами над пелопоннесскими пленными. Пощажен был один Адеймант, – как думали, за то, что он выдал флот Лисандру.