Текст книги "Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии"

ГЛАВА VI. Возрождение демократии

Насильственная политика, которую преследовала Спарта со времени Анталкидова мира, возбудила в Греции всеобщее неудовольствие. Но мелкие государства поневоле должны были допускать то, чему они не в силах были воспрепятствовать, а иные из них принуждены были еще и поставлять свои полки в спартанскую армию; из великих же держав Эллады одна, Сиракузы, находилась в тесном союзе со Спартой, а другая, Афины, заботилась только о том, чтобы посредством политики сосредоточения сил залечить раны, нанесенные ее благосостоянию последней войной.

Здесь после Анталкидова мира прежде всего привлекли к суду тех лиц, которые довели государство до необходимости одновременно бороться со Спартой и с Персией. Агиррий, более всех виновный, был присужден к большому денежному штрафу, и так как не мог заплатить его, то был заключен в тюрьму, где просидел много лет; политическим влиянием он уже более никогда не пользовался. Фрасибул из Коллита, эскадра которого была взята в плен Анталкидом (см. выше, с. 149), подвергся суду по двум процессам, из которых, впрочем, вышел победителем; Дионисий, который также командовал частью флота на Геллеспонте, был казнен, как государственный изменник. Та же участь постигла и Кононова друга Никофема, и его сына Аристофана, которые служили на Кипре в армии Хабрия. Формисий и Эпикрат, заслуженные демократы, которые были отправлены послами к царю, поплатились жизнью за то, что не сумели добиться более выгодных условий для Афин.

В то же время приложены были все старания к тому, чтобы поддержать хорошие отношения как с Персией, так и со Спартой. По требованию персидского царя Хабрий был отозван из Египта, где он со времени заключения мира занят был организацией обороны страны; напротив, Ификрат получил позволение вступить в персидскую службу на время экспедиции против Египта (379 г.). В самой Греции Афины не препятствовали Спарте подчинить себе Мантинею и завладеть Фиванской крепостью, и оппозиция с полным правом могла упрекать правительство в том, что олигархическая реакция в Фивах произошла с его ведома и по его желанию. Кажется даже, что Афины теперь уступили настояниям Спарты и отказались от власти над Делосом и его богатым храмом, которую они сначала, – правда, вопреки точному смыслу Анталкидова мира, – еще пытались удержать в своих руках.

Однако фиванским изгнанникам Афины дали у себя убежище, и они сделались, конечно, предметом всеобщего сочувствия в демократическом городе. Поэтому они не остались без поддержки, когда в середине зимы 379/378 г. начали подготовлять переворот с целью освобождения Фив. В заговоре приняли участие даже два афинских стратега; исподтишка был приготовлен отряд войска, который должен был служить опорой движению в случае удачи. Один из эмигрантов, Мелон, вместе с шестью товарищами пробрался через беотийскую границу; им удалось, не возбудив подозрений, поздним вечером войти в Фивы, где у них был сообщник в лице государственного секретаря Филлида. Полемархи подверглись неожиданному нападению во время пирушки и были умерщвлены; убит был также Леонтиад, который четыре года назад бросил Фивы в руки спартанцев. После этого восстали граждане, афиняне подоспели на помощь и вместе с фиванцами приступили к штурму Кадмеи. Спартанские военачальники, не рассчитывая устоять против врага, сдали крепость, выговорив себе право свободного отступления. В Фивах установлен был демократический строй и освободитель Мелон избран в полемархи; вместе с ним избраны были его товарищ Пелопид, один из семи эмигрантов, приехавших из Афин, и Харон, давший в своем доме приют заговорщикам. В том, что со стороны Спарты предстоит страшная расправа, разумеется, никто не сомневался. Поэтому сделана была попытка прийти к соглашению с нею; Фивы изъявили готовность сохранить союз, который олигархическое правительство заключило со Спартою.

Но после всего, что произошло, Спарта, конечно, не могла согласиться на эти предложения; для того, чтобы положение, занятое государством со времени Анталкидова мира, не потерпело тяжелого удара, честь оружия должна была во что бы то ни стало быть восстановлена. Офицеры, командовавшие войском в Кадмее, были казнены или приговорены к уплате тяжелого штрафа; и еще зимою в Беотию была послана пелопоннесская армия под начальством юного царя Клеомброта, который унаследовал трон своего брата Агесипола II после его преждевременной смерти под Олинфом. Об осаде, конечно, нечего было думать в эту пору года; а так как неприятель отказывался от сражения и в Фивах не произошло восстания против демократического правительства, то Клеомброту ничего другого не оставалось, как пуститься в обратный путь после 16-дневной стоянки на высотах Киноскефал, в южной части города. Одна треть войска оставлена была в Феспиях для наблюдения за фиванцами и для охраны второстепенных городов Беотии.

Если, таким образом, экспедиция в военном отношении не дала никаких результатов, зато появления пелопоннесской армии на границе Аттики было достаточно, чтобы отбить у афинян всякую охоту к войне. Оба стратега, самовольно оказавшие помощь фиванским демократам, были приговорены к смерти, и один из них действительно был казнен, тогда как другой отправился в изгнание. Фивы были совершенно изолированы, и этим, казалось, была решена участь восстания демократов.

Но рассеять недоверие правящих кругов Спарты к аттической политике было нелегко. Самое меньшее, чего можно было опасаться со стороны Афин, это – нейтралитета, благоприятного Фивам; но кто мог поручиться за то, что радикальной партии в конце концов все-таки не удастся увлечь государство к деятельному участию в войне? Не лучше ли было предупредить опасность? Ввиду этих соображений Сфодрий, командовавший войском в Феспиях, решился напасть на Пирей. Он рассчитывал пройти расстояние от беотийской границы до Пирея – 50 километров – в одну зимнюю ночь; но этот расчет оказался ошибочным: когда начало светать, войско находилось лишь у Элевсина на Фриасийской равнине. Смелое предприятие окончилось неудачей, Сфодрий принужден был вернуться, причем дело не обошлось без разграбления пограничных аттических деревень.

В Афинах даже теперь еще надеялись сохранить мир и ограничились тем, что потребовали от Спарты удовлетворения. Сам Сфодрий считал для себя неизбежным смертный приговор и бежал за границу. Но царь Клеомброт и сын Агесилая, Архидам, добились оправдательного приговора для Сфодрия; в Спарте, очевидно, думали, что Афины не станут серьезно настаивать на своем требовании. Но спартанцы ошиблись; в Афинах теперь снова одержала верх военная партия, и заключен был с Фивами оборонительный союз. Впрочем, дело не дошло до объявления войны Спарте; да и лакедемоняне старались не доводить Афины до крайности и по-прежнему относились к Аттике как к нейтральной стране.

Тем энергичнее решили они действовать против Фив. Как только стал созревать хлеб, Агесилай собрал войска пелопоннесских союзников и направился через Киферон в Феспии, где присоединил к своей армии отряд, оставленный там Клеомбротом; теперь он располагал 18 тыс. пехотинцев и тысячью пятьюстами всадников. Между тем на помощь Фивам пришел афинский отряд под начальством Хабрия. В ожидании неприятельского нападения фиванцы окружили свою страну цепью укреплений; однако Агесилаю удалось прорваться в свободном от охраны месте, и союзники принуждены были отступить назад в Фивы. Под стенами города они выстроились для сражения; но Агесилай не решился напасть на крепкую позицию неприятеля, – успех, которым Хабрий по праву гордился больше, чем любой победой в открытом поле. Итак, царь должен был ограничиться опустошением фиванской области; затем он вернулся на Коринфский перешеек и там распустил свое войско по домам. В Феспиях остался Фебид с отрядом наемников.

Теперь фиванцы перешли к наступательным действиям; выступивший против них Фебид был разбит и сам пал в сражении. Вследствие этого и во второстепенных городах Беотии начала поднимать голову демократическая партия, и спартанцы принуждены были послать в Феспии в качестве гарнизона отряд своего ополчения, чем на время остановлены были успехи фиванцев.

Следующей весною (377 г.) Агесилай снова предпринял поход в Беотию. В этот раз он также без труда прорвал оборонительную линию перед Фивами и уничтожил хлеб на полях; до значительного сражения дело не дошло, как и в предшествовавшем году. На обратном пути в Пелопоннес Агесилай в Мегаре заболел тяжелой болезнью, которая надолго приковала его к постели; поэтому весною 376 г. руководство экспедицией против Фив было возложено на царя Клеомброта. Впрочем, предводительствуемая им армия даже не достигла Беотии, так как неприятель загородил проходы Киферона.

Между тем Афины прилагали все усилия к тому, чтобы в третий раз вернуть себе дважды утраченную гегемонию на море. Уже непосредственно после Анталкидова мира возобновлены были союзные договоры с Хиосом, Митиленой, Метимной и Византией; Родос также вступил снова в союз с Афинами, когда его малоазиатская коалиция со смертью Глоса распалась (около 379 г.). Попытки завязать прежние отношения с фракийскими халкидцами, правда, остались безуспешными вследствие вмешательства спартанцев; зато Фивы, как мы видели, весною 378 г. вступили в союз с Афинами. И вот, после того как разрыв со Спартою был провозглашен официально, Афины обратились ко всем эллинам и варварам, не подвластным персидскому царю, с воззванием сомкнуться в союз для противодействия притязаниям Спарты. Основою союзного договора должны были служить постановления Анталкидова мира. Всем участвующим государствам обеспечивалась автономия, персидский царь признавался владыкою азиатского материка; Афины отказывались от всяких притязаний на свои старые колониальные владения, и впредь афинянам вообще воспрещалось приобретать дома и земли на всем протяжении союзной территории. Для руководства общими делами был учрежден союзный совет, который заседал в Афинах и в котором участвовали с правом голоса делегаты всех союзных государств; сами Афины не имели в нем представителя, и решения совета получали законную силу только в случае согласия между руководящим государством и советом. Издержки по содержанию союзного флота должны были покрываться взносами, размер которых каждый раз определялся союзным советом сообразно наличным потребностям. Заведование этими деньгами и руководство военными действиями вручалось Афинам (весною 377 г.)[4]4
  Организованный Афинами в 378/377 г. до н.э. союз принято называть не Третьим (как у К.Ю.Белоха), а Вторым Афинским морским союзом. (Ред. 2008).


[Закрыть].

Организуя новый союз на таких началах, Афины приносили тяжелую жертву; это было равносильно полному разрыву с политикой, которой они следовали до Анталкидова мира, и окончательному отказу от мысли о восстановлении государства в его старых формах, которую пытался осуществить еще Фрасибул. Мало того: тысячи афинских граждан теряли последнюю надежду вернуть себе свои внеаттические имения, которых они сами или их отцы лишались благодаря катастрофе 404 г. Но эти жертвы не оказались бесплодными. Эвбейские города тотчас вступили в новый союз, исключая Орфос, занятый лакедемонским гарнизоном; то же сделали Северные Спорады – Пепарея, Скиаф и Ик, затем Тенедос при входе в Геллеспонт, Церинф и Маронея во Фракии, Парос и другие соседние острова, – далее, города, остававшиеся до сих пор в союзе с Афинами: Хиос, Митилена, Метимна, Византия, Родос и Фивы. Таким образом, Афины сразу опять заняли положение господствующей державы на Эгейском море; теперь они снова могли взять в свои руки заведование Делосским храмом, от которого, как мы видели, они должны были отказаться несколько лет назад.

Одновременно с этим предпринято было обновление аттического флота. Это было делом настоятельной необходимости, потому что во время Коринфской войны большая часть кораблей сделалась негодной к употреблению, и правительство до сих пор слишком мало заботилось о замене их новыми. Таким образом, хотя в распоряжении государства было более ста триер, но большинство из них пришли в ветхость и были непригодны для плавания. Поэтому правительство приступило к постройке большого числа новых военных судов и действовало в этом направлении так энергично и целесообразно, что спустя 20 лет (357/356 г.) Афины располагали флотом в 289 триер, несмотря на значительные требования, которые в течение этого периода почти беспрестанно предъявлялись к аттическому флоту. Для покрытия расходов по постройке кораблей и для возмещения военных издержек в Аттике установлен был чрезвычайный имущественный налог (378/377 г.).

При таком положении дел пелопоннесцы не могли дольше оставаться в бездействии. Они снарядили флот в 65 триер и послали его к аттическому побережью, где он отрезал Афинам всякий подвоз (летом 376 г.). Наксос и некоторые другие из Кикладских островов тотчас перешли на спартанскую сторону, на Делосе афинские амфиктионы были изгнаны из храма и при этом подверглись насилиям. Но Афины оказались на высоте своего положения. Они привели в исправность все корабли, которые еще были годны к употреблению, и спустя короткое время Хабрий мог выйти в море с 83 триерами. Вначале пелопоннесцы не решались вступить в сражение; но когда Хабрий обратил свое оружие против Наксоса и приступил к осаде города, лакедемонский адмирал Поллис должен был поспешить на помощь последнему. Таким образом, в проливе между Паросом и Наксосом произошла морская битва; она окончилась полным поражением пелопоннесцев, флот которых наполовину был потоплен или взят в плен (16 боэдромиона, в сентябре). Это была первая крупная морская победа, одержанная Афинами со времени битвы при Аргинусах. Теперь афинский флот безусловно господствовал на Эгейском море; Делос снова изъявил покорность, а Киклады – все, или по крайней мере большая часть их – примкнули к морскому союзу. Следующей весною (375 г.) Хабрий предпринял экспедицию к фракийскому побережью и заставил Самофракию, Фасос, Абдеру, Энос и другие города присоединиться к Афинам. Этому примеру последовал и Халкидский союз, который как раз в это время снова собрался вокруг Олинфа, – затем Эрес и Антисса на Лесбосе и Орей на Эвбее, изгнавший между тем свой лакедемонский гарнизон. Афины опять господствовали почти над всеми островами Эгейского моря и над всеми важными городами фракийского побережья от Византии до Олинфа, за исключением Амфиполя.

В то время как Хабрий одерживал эти победы на севере, сын Конона Тимофей во главе 60 триер огибал Пелопоннес, направляясь в Ионическое море. Здесь тотчас примкнули к морскому союзу могущественная Керкира, а также эпирский царь Алкет, акарнанцы и Проннои на Кефаллении. Пелопоннесский флот, выступивший против Тимофея, был разбит при Ализии на акарнанском побережье (375 г.).

Занятая морской войною, Спарта принуждена была ограничиваться в Беотии оборонительными действиями, вследствие чего фиванцы получали здесь все больший перевес. Пелопиду удалось даже, во главе отборного фиванского войска, т.н. „священного отряда", разбить в открытом поле при Тегире, вблизи Орхомена, два полка спартанского ополчения. Афины также не преминули извлечь выгоду из этого положения вещей, снова присоединив Ороп, который в 411г. перешел к беотийцам (см. выше, с.52) и в силу Анталкидова мира получил автономию.

Однако в Афинах уже начали тяготиться войною, продолжение которой после присоединения к морскому союзу всех важнейших островов не могло уже доставить никаких важных успехов, между тем как население почти изнемогало под бременем налогов, необходимых для содержания большого флота. Спарта также пришла к убеждению, что не добьется ни подчинения Фив, ни уничтожения морской гегемонии Аттики, тогда как пелопоннесские союзники, чем дольше длилась война, становились все более непокорными, и гарнизонная служба в Орхомене и Феспиях ложилась все более тяжелым бременем на спартанское население. Ввиду этого решено было примириться с совершившимися фактами и на этой почве войти в соглашение с Афинами. Летом 374 г. в Спарте был заключен договор, которым обе воюющие державы взаимно признали друг за другом верховенство над Аттическим морским союзом и Пелопоннесской симмахией, а в прочем подтверждены были постановления Анталкидова мира.

В Афинах имели полное основание быть довольными достигнутым результатом; и действительно, город ликовал по поводу заключения договора, и решено было учредить официальный культ богини мира. Но начальник аттического флота в Ионическом море, Тимофей, был решительно против мира. Он подчинился, конечно, приказанию вернуться с флотом в Афины, но не мог удержаться, чтобы, проезжая мимо Закинфа, не высадить на остров изгнанных демократов. После этого лакедемоняне также послали одну эскадру к Закинфу, другую в Керкиру, где между тем вспыхнули внутренние волнения; ввиду этого и афиняне вынуждены были отправить на Закинф под начальством Стесикла отряд в 600 пелтастов (еще осенью 374 г.), за которым весною должен был последовать большой флот под командой Тимофея.

Между тем вследствие истощения денежных средств снаряжение флота представляло непреодолимые трудности. Тимофей не решился прибегнуть к новому обложению граждан для нужд самовольно вызванной им войны, а попытки достать необходимые средства посредством взыскания контрибуций с союзников оказались безуспешными. Таким образом, лето прошло в бесцельном крейсировании на Эгейском море, и в конце концов флот, негодный для дальнейших операций, застрял на Калаврийском рейде (осенью 373 г.).

Лакедемоняне искусно воспользовались столь неожиданно предоставленной им отсрочкой. Еще в конце лета (373 г.) наварх Мнасипп с 60 кораблями отправился к Керкире и тотчас начал осаду. Спустя короткое время в густонаселенном городе начался голод, и если бы не подоспела вскоре помощь из Афин, сдача была неизбежна.

Теперь Тимофей постановлением Народного собрания был отрешен от должности и предан суду. Подобного процесса Афины не видали ни до, ни после этого. Обвинителями выступили знаменитейший полководец того времени Ификрат, только что вернувшийся из персидской службы, и Каллистрат из Афидны, один из величайших ораторов и способнейших финансистов Афин, племянник Агиррия и сам влиятельный государственный деятель, игравший выдающуюся роль при основании нового морского союза. С другой стороны, Тимофей для своей защиты пустил в ход все огромное влияние, которое он отчасти унаследовал от своего отца Конона, отчасти сам приобрел в последние годы своими походами. Даже Алкет, царь эпирский, и Ясон, тиран Фессалии, не отказались приехать в Афины, чтобы лично дать показания в пользу своего друга. К тому же несомненно, что обвинение с юридической точки зрения было совершенно неосновательно, ибо Тимофей истратил свое собственное состояние на содержание флота. Но в политическом отношении он был, конечно, ответствен за возобновление войны (см. выше, с. 167); кроме того, благодаря его недостаточно энергичному образу действий в течение последнего лета Афины потеряли все то, что раньше было приобретено ими на Ионическом море. Однако судьи оправдали Тимофея главным образом, вероятно, из уважения к его царственным друзьям и к памяти Конона; только его казначей и верный приверженец Антимах поплатился жизнью. Но отрешение от должности осталось в силе; павший полководец покинул родной город, чтобы на персидской службе поправить свои расстроенные денежные дела.

Управление государством перешло теперь к Каллистрату и Ификрату. Момент был критический; военное положение на Западе внушало серьезные опасения, флот был совершенно расстроен, к тому же в эту позднюю пору года нельзя было и думать об экспедиции в Ионическое море. Но Ификрат был не из тех людей, которые останавливаются перед затруднениями. С непоколебимой энергией он в течение зимы готовился к походу и с началом навигации мог отплыть к Керкире с флотом в 70 триер. Там дела между тем приняли лучший оборот. Стесиклу удалось прорвать пелопоннесскую блокаду и высадить свое войско на Керкиру; удачная вылазка, во время которой пал неприятельский главнокомандующий Мнасипп, дала возможность стесненному городу вздохнуть свободнее (весною 372 г.). При известии о приближении Ификрата с большим афинским флотом пелопоннесцы сняли осаду и поспешно отплыли домой; они успели еще вовремя укрыться в Левкаду.

Ификрат одним своим появлением восстановил перевес Афин на Ионическом море. Он подчинил те города Кефаллении, которые держали еще сторону неприятеля, и взял в плен у Керкиры эскадру из 10 триер, посланную Дионисием на помощь спартанцам (см. выше, с. 123); затем, увеличив свой флот керкирскими кораблями до девяноста триер, он возвратился в Кефаллению. Здесь флот остался, готовый напасть на Пелопоннес, если бы Спарта стала настаивать на продолжении войны.

Тем временем фиванцы беспрепятственно распространяли свое владычество в Беотии, так как спартанские гарнизоны были, ввиду заключения мира, отозваны, и демократы всюду агитировали в пользу присоединения к Фивам. Платея была разрушена, Феспии покорены; только Орхомен сохранял еще свою независимость. Беотийский союз, существовавший до Анталкидова мира, был теперь восстановлен, в общем на прежних началах, только с более строгой централизацией и на демократической основе. Мало того, фиванцы чувствовали себя даже достаточно сильными, чтобы перейти к наступательным действиям против Фокиды. Теперь, наконец, спартанцы решились снова отправить в поход царя Клеомброта во главе двух третей спартанского ополчения и нескольких союзных полков, всего около 10 тыс. гоплитов. Появление этой армии в Фокиде заставило фиванцев вернуться в Беотию, где они в ожидании неприятеля заняли крепкую позицию на границе страны.

Спартанцы еще раньше послали Анталкида к сузскому двору с просьбой о посредничестве для прекращения войны. Действительно, весною 372 г. прибыло в Грецию персидское посольство. По его настоянию в следующем году собрался в Спарте конгресс из делегатов всех воюющих держав; македонский царь Аминта III и Дионисий Сиракузский также прислали своих представителей. Соглашение между Афинами и Спартой не представляло трудностей; обе державы лишь поневоле снова взялись за оружие, и Афины требовали теперь только того, что им было предоставлено уже последним договором. Спарта не могла отказать им в этом, тем более что Афины сохранили свои владения в целости и их флот безусловно господствовал на море. Таким образом, мир заключен был в общем на тех же условиях, как и три года назад; только пункт, касавшийся автономии, был еще сильнее подчеркнут и прямо сказано, что ни один город не может быть принужден против своего желания поставлять контингент в армию руководящего государства. Категорически признаны были старые права Афин на Амфиполь и фракийский Херсонес, никто не протестовал против существования, основанного на автономии участников Аттического морского союза, что было равносильно безмолвному признанию его; Спарте позволено было подтвердить мир клятвою как от своего имени, так и от имени ее союзников, чем признана была ее гегемония в Пелопоннесе. На этих условиях 14 скирофориона, в середине лета 371 г., представители всех участвовавших в конгрессе держав клятвенно подтвердили мир.

Но уже на следующий день возникли разногласия по поводу толкования мирного договора. Дело в том, что Фивы формально все еще состояли членом Афинского морского союза, хотя они уже несколько лет не делали взносов на содержание союзного флота; поэтому в акте о мире „фиванцы" были названы в числе афинских союзников, совершенно так же, как и в мирном договоре, заключенном три года назад. Между тем с тех пор Фивы подчинили себе почти всю Беотию, и их послы подписали мирную грамоту в предположении, что Фиванское государство признается в его настоящем объеме. Агесилай же понимал дело совершенно иначе; он толковал договор буквально и утверждал, что пункт, касающийся автономии, распространяется также и на подвластные Фивам беотийские города. Против такого толкования формально ничего нельзя было возразить; поэтому беотарх Эпаминонд, стоявший во главе фиванского посольства, потребовал, чтобы акт был изменен и чтобы слово „фиванцы" было заменено словом „беотийцы". Разумеется, это требование ни в ком не встретило поддержки. Афины добились всего, на что они, рассуждая здраво, могли рассчитывать; они не имели никакой охоты своими руками загребать жар для Фив, особенно теперь, после разрушения Платеи, которым Фивы доказали, как мало они дорожат добрым расположением Афин. Да и вообще ни одна рука не поднялась в защиту фиванских требований, которые к тому же стояли в резком противоречии с постановлениями Анталкидова мира и уже три года назад не встретили никакого сочувствия. А так как Эпаминонд настаивал на своем требовании, то фиванцы были исключены из числа держав, на которые распространялся мирный договор.

Эпаминонд умышленно довел дело до крайности, вместо того чтобы уступить, как сделал 15 лет назад Исмений при таких же обстоятельствах. Пелопоннесский союз Спарты уже не обладал теперь прежней прочностью и силой; статья об автономии и здесь оказала свое разлагающее влияние, и если второстепенные государства еще не решались оказывать открытое сопротивление спартанской гегемонии, то многие из них уже очень неохотно поставляли свои полки в союзную армию. В Афинах также существовала еще большая партия, которая и слышать не хотела о соглашении со Спартой; это были люди, державшиеся того убеждения, которое однажды метко выразил Филократ, сказав, „что только в одном случае можно помириться со спартанцами, именно когда они лишены будут силы вредить". А главное, Беотия имела теперь надежную опору в новой великой державе, которая в течение последних лет образовалась к северу от Фермопил.

Еще Ликофрону, тирану Фер, только вмешательство соседних государств – сначала Македонии, затем Беотии – помешало распространить свое владычество на всю Фессалию. Его зятю Ясону, который наследовал его престол, удалось осуществить планы своего предшественника, пока Спарта была занята Беотийской войной. Около 372 г. почти вся страна, за исключением Фарсала, находилась в руках Ясона; да и этот город подчинился, после того как Спарта ответила отказом на его просьбу о помощи. Ясон избран был тагосом (тагаи) Фессалии, и этим положен конец междоусобным войнам, которые так долго истощали силы богатой страны. Объединенная Фессалия теперь сразу вступила в число первоклассных греческих держав. Дело в том, что ни одно государство Эллады не имело такой многочисленной и отличной конницы, как Фессалия; а некоторые недостатки фессалийской пехоты Ясон возместил созданием отборного отряда наемников в 6000 человек. Далее, богатые финансовые средства страны и ее густое население дали Ясону возможность приступить к постройке большого флота. С такими силами можно было, казалось, всего достигнуть; Ясон лелеял те же планы, которые позднее осуществил Филипп; он мечтал добиться гегемонии в Греции и повести объединенный народ против персов.

Главным препятствием для осуществления этих планов было могущество Спарты; поэтому Ясон уже несколько лет назад вступил в союз с Фивами. Последние нашли в лице Ясона гораздо более надежную опору, чем та, какую до сих пор представлял для них союз с Афинами; именно опираясь на него, Эпаминонд мог безбоязненно отвергнуть требования Спарты. А Спарта считала себя достаточно сильною для того, чтобы принудить Фивы к принятию мира; поэтому царю Клеомброту тотчас дано было приказание вести свое войско из Фокиды в Беотию. Царь очень искусно справился со своей задачей. В то время как фиванцы ожидали неприятельского нападения на большой военной дороге, ведущей через долину Кефиса к Копаидскому озеру, Клеомброт по крутым горным тропинкам перешел Геликон и через Фисбу достиг Кревсиса у Коринфского залива; он приступом взял крепость и при этом захватил в плен эскадру из 12 триер, стоявшую здесь в гавани. Обеспечив себе, таким образом, сообщение с Пелопоннесом, спартанское войско двинулось к северу, на Фивы, и беспрепятственно достигло Левктр, находившихся в 11 километрах от неприятельской столицы. Здесь оно наконец встретило беотийцев, которые со своими 6 тыс. солдат были, правда, гораздо слабее 10-тысячной пелопоннесской армии; но у них не было другого выхода, как решиться на сражение, потому что отступление к Фивам повлекло бы за собою отпадение мелких городов и вместе с тем потерю всего того, что было приобретено ценою столь продолжительной борьбы.

К счастью для Фив, на этот раз во главе войска стоял именно такой человек, какой был теперь нужен. В числе беотархов, командовавших армией, находился Эпаминонд, сын Полимния, тот самый, который в качестве депутата от Фив участвовал в Спартанском конгрессе. Семья, из которой он происходил, была небогата, но вела свой род от тех воинов, которые, по преданию, некогда выросли из драконовых зубов, посеянных Кадмом на фиванском поле. Он долго держался в стороне от политики и посвящал свое время преимущественно изучению философии, которую преподавал ему пифагореец Лисис из Тарента. К демократии он не чувствовал особенного расположения; он спокойно жил в Фивах при олигархическом строе и не принимал никакого участия в заговоре, который привел к свержению олигархии; поэтому радикальным демагогам он всегда казался подозрительным. Но когда наступил критический момент, он, не теряя ни минуты, встал в ряды защитников родного города. При штурме Кадмеи он был одним из первых; а война со Спартой дала ему возможность вполне проявить свой военный гений. Таким образом, он, уже сорока лет от роду, достиг, наконец, высшей должности в государстве, которую и занимал как раз теперь, в решительную минуту фиванской истории.

Клеомброт, конечно, с радостью принял сражение, предложенное ему врагом. Но Эпаминонд уравновесил численное превосходство неприятеля тем, что главные свои силы сосредоточил на левом крыле, напротив спартанцев, а правое крыло поставил против пелопоннесских союзников. Построенные колонной в 50 щитов глубиною, фиванские гоплиты ринулись на врага, и против натиска этой могучей массы не устояло даже ядро спартанских войск. Все их мужество оказалось бессильным; пали Сфодрий, совершивший когда-то роковую экспедицию в Пирей, его сын Клеоним, полемарх Дейнон, наконец, сам царь и вместе с ним 400 из семисот полноправных спартанцев, участвовавших в битве, а в общем не менее тысячи человек из 4-тысячного отряда, выставленного Лаконией. Оставшиеся в живых медленно вернулись в свой лагерь, сопровождаемые своими союзниками, которым почти не пришлось принять участие в сражении. Напасть на лагерь победители не решились; но и спартанцы, ввиду своих значительных потерь и недовольства союзных войск, также не могли думать о возобновлении сражения. Им не оставалось ничего другого, как просить неприятеля о выдаче мертвых и этим признать свое поражение; это был первый случай, когда спартанское ополчение признавало себя побежденным в большой битве (5 гекатомбеона, в июле 371 г.).