Текст книги "Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии"

Автор книги: Юлиус Белох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Более плодотворна была деятельность Ликурга в области внутреннего управления. Непосредственно перед битвой при Херонее он был избран в заведующие кассою теорикона, причем Демосфен был его товарищем по службе; его шурин Габрон из Баты в это самое время заведовал военной казною. Таким образом, Ликург приобрел руководящее влияние на оба высших финансовых поста в государстве, и когда в 334 г. окончился четырехлетний финансовый период, на который он сам и его шурин были избраны, – он еще целых два срока, до 326 г., оставался руководителем афинских финансов. На этом посту он оказал государству великие услуги; он снова упорядочил расстроенное войною государственное хозяйство и довел доходы до такой высоты, какой они раньше никогда не достигали. Правда, не надо забывать, что эти годы были для Афин эпохой глубокого внутреннего и внешнего мира, каким государство после Персидских войн еще ни разу не пользовалось столь продолжительное время.

Вместе с тем правительство усердно работало над преобразованием военного ведомства. Действительно, такая реформа была крайне необходима, потому что как выучка, так и дисциплина гражданских войск были равно далеки от совершенства. Правда, по закону каждый афинский гражданин, принадлежавший к одному из трех высших имущественных классов, был обязан по достижении совершеннолетия прослужить в строю два года; но фактически большинство граждан находило средства уклоняться от этой повинности. Правильного строевого учения для гоплитов в мирное время совсем не существовало; для кавалерии такие сборы, правда, были предписаны законом, но на них являлись лишь те, кому была охота, и офицеры не решались строго наказывать манкировавших. Военные круги давно требовали реформы в этой области; но так как войны велись обыкновенно наемными войсками и граждане лишь в исключительных случаях призывались к оружию, а полное гражданское ополчение вообще ни разу не было собрано со времени битвы при Мантинее, то правительство не принимало никаких мер против этих беспорядков, пока сражение при Херонее не доказало наглядно необходимость реформы. Теперь правительство стало строго следить за тем, чтобы все – не только члены зажиточных классов, но и все граждане вообще – исправно отбывали обязательную воинскую повинность. Для поддержания дисциплины была учреждена особая коллегия – софронисты, и содержимые государством учителя обучали рекрутов гимнастике, обращению с оружием и машинами. А так как, кроме того, Афины теперь более, чем когда-нибудь, подвергались опасности осады, то по предложению Демосфена летом 337 г. была предпринята обширная перестройка городских укреплений сообразно с условиями нового осадного искусства; на эти работы было истрачено свыше ста талантов.

Однако, подготовляя реванш за Херонею, Афины в то же время усердно старались поддерживать добрые отношения с Филиппом. На том празднестве в Эгах, которому суждено было окончиться так печально, присутствовало и афинское посольство; оно привезло золотой венец и народное постановление, в котором Афины заявляли о своем решении выдать всякого, кто осмелился бы посягнуть на жизнь царя. И вдруг прибыло известие об убийстве Филиппа. Демосфен свободно вздохнул; в праздничном платье, с венком на голове, явился он в Совет и принес богам благодарственную жертву, забыв о словах Гомера, что безбожно ликовать над трупом павшего врага. Он полагал, что со стороны того „мальчишки", который воцарился теперь в Пелле, Афинам нечего опасаться.

Однако Александр быстро положил конец всем попыткам к отложению. Скорее, чем можно было ожидать, явился он со своим войском в Фессалию и заставил Союзное собрание вручить себе ту же верховную власть над союзом, которою располагал его отец Филипп. Затем он двинулся к Фермопилам, созвал амфиктионов и так же беспрекословно был признан защитником Дельфийского святилища. Отсюда он пошел далее в Беотию, и его появления перед Фивами оказалось достаточно, чтобы предупредить взрыв революционного движения. После этого и афиняне прислали посольство приветствовать Александра, и он решил удовольствоваться этим, не требуя других ручательств за мирное поведение Афин. Тем временем в Коринфе собралось Союзное собрание; здесь договор, заключенный с Филиппом, был возобновлен, и Александр вместо своего отца избран главнокомандующим. Затем царь вернулся в Македонию, где вспыхнувшие среди соседних варваров восстания настойчиво требовали его присутствия.

Аттал, командовавший македонским войском в Азии, после воцарения Александра завязал сношения с Демосфеном; в то же время он старался вызвать в Македонии восстание с целью возвести на престол законного наследника, сына Пердикки Аминту. Теперь, после того как вся Эллада покорилась без боя, он стал искать мира с Александром. Но он зашел уже слишком далеко, чтобы царь мог простить его. Однако открыто идти против него Александр не решался, так как Аттал пользовался большой популярностью в войске; поэтому царь сделал вид, что готов вступить в переговоры, и отправил в Азию своего приближенного Гекатея из Кардии с поручением убить Аттала, что и было исполнено. Парменион, командовавший в Малой Азии наряду с Атталом, принял участие в этом кровавом деле, несмотря на то, что Аттал был женат на его дочери; всю свою долгую жизнь он верой и правдой служил царской фамилии, и теперь он не поколебался принести в жертву своего зятя, раз тот стал изменником. Это убийство освободило Александра от самой тяжелой его заботы; теперь он мог приступить к осуществлению в Македонии тех мер, которые он считал необходимыми для упрочения своей власти. Аминта, несчастный претендент против своей воли, был казнен; та же участь постигла всех родственников Аттала и Клеопатры, а также всех сводных братьев Александра, из которых был пощажен один слабоумный Арридей.. Вдовствующую царицу Клеопатру позднее, во время одной из отлучек Александра, Олимпиада принудила к самоубийству.

С содроганием читаем мы об этих кровавых поступках; но мы не должны забывать, что греческие республики при подавлении революций обыкновенно поступали не лучше и очень часто проливали даже гораздо больше крови. Во всяком случае Александр достиг своей цели; пока он был жив, мир в Македонии более ни разу не был нарушен. Греция также, по-видимому, покорилась вполне; оставалось еще только наглядно доказать варварским племенам севера, что Македония и теперь столь же могущественна, как при Филиппе. С этой целью Александр весною (355 г.) выступил из Амфиполя; спустя десять дней он стоял у подошвы Гемоса, обитатели которого никогда не признавали македонского владычества. Тщетно пытались они загородить царю проход через теснины; Александр проложил себе путь и в знак своей победы принес на вершине горного хребта жертву фракийскому Дионисию. Затем он спустился в страну трибаллов, побежденных, но не покоренных Филиппом (выше, с.384). Александр разбил их наголову, но не сумел взять дунайский остров Пеуке, куда они перевезли своих жен, детей и наиболее ценное имущество. После этого он с частью своего войска переправился через реку и разбил гетов, которые хотели помешать его переправе, но тотчас же вернулся на южный берег; у него были более важные дела, чем завоевывать северные страны. Теперь трибаллы изъявили покорность, и Александр, поднявшись беспрепятственно вверх по течению Дуная, через восточные ущелья Гемоса вернулся в Пеонию.

Ему пора было вернуться, ибо в то время, как он стоял на Дунае, восстал иллирийский царь Клит, сын того Бардилиса, который некогда пал в борьбе с Филиппом. К восстанию примкнули и независимые еще тавлантии, обитавшие у Адриатического моря в области Эпидамна, и жившие к северу от них автариаты. Александр немедленно пошел против нового врага и проник далеко вглубь иллирийских гор. Здесь, при осаде крепкого Пелиона, он попал в очень опасное положение; некоторое время его армия была заперта со всех сторон, и только благодаря строгой дисциплине, господствовавшей в македонском войске, ему удалось в конце концов разбить Клита и заставить его бежать из его царства в страну тавлантиев.

Между тем захват Малой Азии македонянами, наконец, убедил персидское центральное правительство в том, что государству с запада грозит опасность, – хотя оно, разумеется, далеко еще не сознавало всей величины этой опасности. Поэтому персы прибегли к старому средству, которое в подобных случаях всегда оказывалось успешным, именно постарались вызвать раздор среди греческих государств. Персидский царь разослал письма, в которых призывал греков к восстанию против Македонии и обещал им для этой цели обильные субсидии. Но одна только Спарта приняла эти предложения; в Афинах и прочих союзных с Македонией государствах покуда превозмог еще страх перед Александром, и они отвергли персидские деньги. Таким образом, персидские послы должны были удовольствоваться тем, что передали Демосфену крупную сумму – как говорили, 300 талантов – с поручением по собственному усмотрению употребить их в интересах персидского царя.

В эту минуту в Греции распространился слух, что Александр пал в Иллирии и что его войско уничтожено. В Фивах тотчас вспыхнуло восстание, грозившее разразиться еще после смерти Филиппа. Как некогда во времена предков, изгнанники вернулись из Афин; вожди македонской партии, Тимолай и Анемэт, были убиты, гарнизон Александра осажден в Кадмее. Затем было восстановлено демократическое устройство и избраны беотархи, которые, правда, пока были лишены всякой власти вне Фив. Из Афин Демосфен прислал восставшим оружие, купленное на персидские деньги. Теперь повсюду в Греции начали поднимать голову противники македонского владычества. Афины начали готовиться к войне, Мантинея и союзные с нею аркадские города послали войско к Истму, и в Элиде и Этолии также готовились идти на помощь фиванцам.

Вдруг, неожиданно для всех, Александр явился со своим войском в Беотию. Получив известие о восстании Фив, он форсированным маршем двинулся из Иллирии в Грецию; на седьмой день после выхода из Пелиона он достиг Пелиннея в Фессалии, а еще спустя семь дней стоял перед столицей Беотии. Он охотно даровал бы прощение фиванцам, уже в собственных интересах, так как для него было в высшей степени важно по возможности скорее водворить мир в Греции. Но изгнанники, стоявшие теперь у кормила власти в Фивах, не хотели слышать о подчинении, за которое расплачиваться пришлось бы, конечно, преимущественно им самим. Разве некогда Фивы при совершенно тождественных обстоятельствах не отразили победоносно спартанских сил, и разве дух, одушевлявший сподвижников Эпаминонда, угас? Они не понимали или не хотели понять, что они имеют дело с гораздо более страшным противником и что деятельной помощи им неоткуда ждать. И вот Фивы пошли навстречу своей гибели.

Македонский гарнизон все еще держался в Кадмее. Кремль лежал в южной части города, у ворот Электры, через которые вела дорога в Афины; стены кремля составляли часть городских укреплений. Поэтому фиванцы постарались прежде всего окружить Кадмею валом, чтобы отрезать ей сообщение со стоявшей под стенами македонской армией. Против этой фортификационной линии Александр и направил свою атаку. Пердикка, командовавший македонянами из Орестиды и Линкестиды, первый прорвался за окопы; тяжелораненый, он упал, но македонские полки наступали один за другим, и вскоре фиванцы были оттеснены к городским стенам. Неприятель неотступно следовал за ними и вместе с ними проник в ворота; другая часть македонского войска вступила в Кадмею и оттуда вместе с гарнизоном спустилась в город. Тщетно защитники на рынке еще раз вступили в битву с врагом; они были обращены в бегство, и вскоре Фивы находились во власти победителя.

Фивы постигла та же участь, какой подвергались все взятые приступом города; и еще большую свирепость, чем македоняне, обнаружили фокейцы и контингента второстепенных городов Беотии, мстившие теперь за все обиды, которые они раньше потерпели от Фив. По преданию, при взятии города погибло шесть тысяч человек. Затем Александр созвал союзников для суда над побежденными. По приговору Союзного собрания Фивы, в наказание за измену интересам Эллады и за переход на сторону персидского царя, были осуждены на ту же кару, какой они сами в пору своего могущества подвергли Платею и Орхомен; согласно с этим решением город был разрушен, и пленные обитатели его, числом более 30 тыс., отведены в Македонию или проданы в рабство. Земля, принадлежавшая городу, была роздана соседним общинам, а в Кадмее по-прежнему остался македонский гарнизон.

Столь страшная катастрофа еще никогда не постигала Элладу, и она произвела потрясающее впечатление. Город, основанный Кадмом, чьи стены были воздвигнуты Амфионом и Зефом, где родились Дионис и Геракл, – город, так долго занимавший одно из первых мест в ряду греческих городов, сокрушивший при Левктрах и могущество Спарты, – он перестал существовать, и плуг вспахал землю, на которой он стоял. Потрясение было так велико, говорит один современный оратор, точно Зевс сорвал месяц с неба; правда, еще светило солнце Эллады – Афины, но после того, что случилось, кто мог предсказать грядущее?

И действительно, вся Греция была парализована ужасом, и уже никто не думал о сопротивлении Александру. Аркадцы осудили на смерть тех, по чьему совету было послано вспомогательное войско в Фивы; элейцы вернули изгнанных сторонников Александра; этолийцы поспешили заверить царя в своей преданности. В Афины известие о падении Фив прибыло как раз в то время, когда в Элевсине праздновались великие мистерии; будучи вполне уверены, что Александр немедленно вступит в Аттику, афиняне прервали празднества, поспешно перевезли сельское население в город и приготовились к обороне. Многочисленные изгнанники, прибывшие из Фив, были приняты как друзья и снабжены всем необходимым. Но в то же время правительство отправило к Александру посольство во главе с Демадом, чтобы поздравить царя с возвращением из Иллирии и с быстрой победой над фиванскими мятежниками.

Александр очень хорошо знал, что фиванское восстание было подготовлено в Афинах и что Афины собирались примкнуть к Фивам; но катастрофа разразилась так быстро, что Афины не успели начать открытую войну против царя. Поэтому Александр мог простить Афины, и он тем более готов был сделать это, что всякое враждебное действие с его стороны неминуемо заставило бы Афины броситься в объятия персов. Он счел нужным поставить только два требования: чтобы Афины изгнали беглых фиванцев и выдали тех людей, на которых падала ответственность за поведение государства при последних событиях, в том числе Демосфена, Ликурга, Гиперида, Харидема и Хареса. Первое требование было единогласно отвергнуто; зато в Афинах оказалось немало людей, вполне готовых принять второе требование, исполнение которого сразу избавило бы умеренную партию от ее опаснейших противников. Действительно, Фокион настойчиво потребовал принятия этого условия; но Демосфену удалось с помощью Демада добиться того, что и второе требование Александра было отвергнуто Народным собранием, и в конце концов сам Фокион согласился вместе с Демадом отвезти народное постановление Александру. Но для последнего было слишком важно восстановить дружеские отношения с Афинами, чтобы он стал настаивать на своем ультиматуме. В конце концов состоялось соглашение, в силу которого один только Харидем, самый непримиримый из противников Александра, должен был уйти в изгнание, на что Афины тем легче могли согласиться, что Харидем не был урожденным афинянином. Он уехал в Азию и поступил на персидскую службу; за ним вскоре последовало туда несколько других выдающихся офицеров, как Эфиальт и Фрасибул. Харес отправился в свое княжество Сигейон на Геллеспонте.

Теперь, наконец, Александр мог подумать о походе против Персии. Да и пора было, потому что война в Малой Азии приняла тем временем очень опасный оборот. Мемнон, занявший после смерти своего брата Ментора пост главнокомандующего в прибрежных провинциях, вначале располагал против Аттала и Пармениона лишь крайне недостаточными боевыми силами; он едва сумел при Магнесии преградить врагу путь к Сардам. Но вскоре был убит Филипп, и враждебный образ действий Аттала против Александра затормозил операции македонского войска, тогда как персидские боевые силы благодаря новым вербовкам возрастали изо дня в день. Вследствие этого Мемнон получил возможность перейти в наступление и с помощью олигархической партии в Эфесе занять этот город; однако его попытка взять Кизик оказалась безуспешной. Между тем Александру удалось избавиться от Аттала; но все эти события сильно расстроили македонскую армию, и Парменион, оставшийся теперь единоличным военачальником, не был в состоянии энергично действовать против Мемнона. Он принужден был прекратить осаду Питаны в Эолии и затем был отозван Александром в Македонию. Его преемник по командованию, Калас, был разбит в Троаде Мемноном и принужден отступить к Геллеспонту, где отстоял Рэтейон и Абидос. Во всех остальных частях Малой Азии персидское владычество было восстановлено. Пиксодар Карийский также отказался от мысли о союзе с Македонией и выдал свою дочь, бывшую невесту Арридея, за одного знатного перса, Оронтобата. В следующем же году Пиксодар умер, и его зять вступил в управление сатрапией.

С наступлением весны 334 г. Александр выступил в поход к Геллеспонту. Он вел с собою половину македонского ополчения, 12000 фалангистов и 1500 всадников, затем союзные контингенты, именно 1500 всадников из Фессалии, 7000 человек и 600 коней из остальной Греции, 900 легковооруженных всадников из Фракии и Пэонии, 6000 человек легкой фракийской и иллирийской пехоты, и наконец 5000 тяжеловооруженных наемников – всего около 30 тыс. пехотинцев и четырех тыс. пятисот всадников. Эту армию сопровождал флот в 160 военных кораблей, из которых 20 были выставлены Афинами. В качестве военного советника при молодом царе находился Парменион, лучший полководец македонской армии и, вероятно, всей этой эпохи, который в течение всего царствования Филиппа исполнял важнейшие военные поручения, которому Филипп в значительной степени был обязан своими победами и которому, без сомнения, принадлежит главная военная заслуга в деле завоевания Азии. Из второстепенных военноначальнических постов два важнейших были вверены сыновьям Пармениона: старший, Филотас, командовал македонской конницей, второй, Никанор, отборным полком македонской пехоты, т.н. „гипаспистами гетайров". Управление Македонией и Грецией на время отсутствия царя было вверено Антипатру.

Персам стоило только собрать в Геллеспонте свой более многочисленный флот, и Александр должен был бы отказаться от мысли о переходе в Азию. Действительно, еще год назад приморским городам монархии было приказано привести в готовность их военные корабли. Но в Персидском царстве искони был обычай ничего не делать вовремя; поэтому флот далеко еще не был готов к плаванию, когда Александр достиг Геллеспонта. Таким образом, переправа через пролив не представила никаких затруднений. Ею руководил Парменион, а царь тем временем посетил священные места в Трое и могилу своего предка Ахилла; затем войско двинулось вдоль берега на восток.

Персидские сатрапы провинций, лежавших по сю сторону Тавра, – сатрап Лидии Спифридат, сатрап Малой Фригии Арсит, сатрап Великой Фригии Атизий и сатрап Каппадокии Мифробузан, – получив известие о выступлении Александра, стянули к Пропонтиде все наличные боевые силы и соединились здесь с войсками Мемнона. Образовавшаяся таким образом армия по количеству всадников превосходила врага, но значительно уступала ему по числу и главное по качеству пеших войск; ввиду этого Мемнон полагал, что не следует принимать сражения в открытом поле, а надо отступить в глубь материка, опустошить страну на далекое пространство и тем по возможности затруднить врагу наступление, пока подоспеет флот, а затем перенести театр военных действий в Элладу и тем принудить Александра к возвращению в Грецию. Это был тот же план, какой некогда доставил персам победу над Агесилаем; однако теперь положение дел было совершенно иное, и сомнительно, привел ли бы этот маневр к успеху. Как бы то ни было, предложение Мемнона было отвергнуто военным советом; Арсит, сатрап Малой Фригии, не хотел отдать свою страну в жертву врагу, и остальные сатрапы, полагаясь на превосходство своей конницы, присоединились к его мнению. Итак, решено было идти навстречу неприятелю и дать сражение.

Войска встретились у Граника, одной из речек, стекающих с северного склона Иды в Пропонтиду. Александр тотчас повел свою конницу и легкие войска через реку и атаковал возвышенности на правом берегу, где длинной линией выстроилась персидская конница. Здесь произошло жаркое конное сражение; вначале персы, благодаря своему численному превосходству и выгодам своей позиции, имели перевес, но в конце концов победа осталась за более стойкими и лучше вооруженными македонянами и фессалийцами. Сам царь храбро сражался, но и персидские генералы не жалели себя, и многие из них остались на поле битвы, в том числе сатрапы Спифридат и Мифробузан. Бегство конницы увлекло и персидскую пехоту; только греческие наемники храбро сопротивлялись, но вскоре они были со всех сторон окружены превосходными боевыми силами врага и принуждены сдаться. Пленных, числом 2000, Александр в цепях отослал в Македонию, в наказание за то, что они служили варварам против Эллады. По преданию, победитель потерял лишь около ста двадцати человек. Из добычи 300 доспехов были повешены в афинском Парфеноне как жертвенный дар, чтобы наглядно показать эллинам размеры одержанной победы.

Последствия сражения доказали, как шатко было персидское владычество в Малой Азии. Даскилий, главный город Геллеспонтской сатрапии, тотчас сдался Пармениону; сам Александр двинулся к Сардам, где был приветствован гражданами как освободитель; персидский комендант до того растерялся, что без боя сдал неприступную крепость. Из Эфеса персидский гарнизон удалился, и Александр вступил и в этот город среди ликования жителей. Тотчас же была восстановлена демократия; некоторые из вождей олигархической партии, предавшие город Мемнону, были умерщвлены народом. Дальнейшее кровопролитие было предупреждено Александром, который этим поступком обеспечил себе симпатии зажиточных классов в Азии.

Теперь и остальные города Ионии и Эолии примкнули к Александру или без труда были приведены в покорность; повсюду было введено демократическое устройство и сложена дань. Только Милет, защищаемый сильным отрядом греческих наемников, отказался сдаться в надежде на поддержку персидского флота, который, наконец, вышел в море из Финикии и Кипра. Но флоту Александра удалось опередить врага и занять позицию у острова Лады в виду города, благодаря чему Милет был отрезан от моря. Персы бросили якорь напротив города, у Микале, и тщетно пытались вызвать греков на морское сражение; они принуждены были оставаться беспомощными зрителями того, как Александр осаждал Милет и, наконец, взял его приступом.

После этого персидский флот не мог долее держаться у открытого берега Микале и потому ушел назад к Галикарнасу; здесь собрались все персидские сухопутные войска, какие еще оставались в западной части Малой Азии. Галикарнас был превращен Мавсолом в первоклассную крепость, и Мемнон имел в виду сделать его своим операционным базисом для морской войны, которую он хотел в следующем году открыть против Греции. Руководство войною было теперь всецело сосредоточено в его руках, так как персидский царь назначил его главнокомандующим всех боевых сил, как сухопутных, так и морских. Флот Александра был недостаточно силен, чтобы с надеждой на успех принять сражение в открытом море, а так как, кроме того, приближалась зима, то большая часть кораблей была отпущена на родину. На службе оставалась только небольшая эскадра, в том числе выставленные Афинами 20 триер, которые должны были служить залогом верности города. Сам царь повел свое сухопутное войско на юг и скоро стал лагерем под стенами Галикарнаса.

Взять сильную береговую крепость, которой превосходный флот обеспечивает свободное сообщение с морем, было во все времена одной из труднейших задач военного искусства. Македонское войско еще не забыло тех уроков, которые получил в этом отношении Филипп перед Перинфом и Византией. Между тем Александр ни в каком случае не мог оставить в тылу эту важную крепость, – иначе он рисковал потерять все, что добыл ранее; у него был только выбор – либо оставить значительную часть войска для наблюдения за городом, либо начать осаду.

В сущности это предприятие было не так безнадежно, как могло показаться с первого взгляда. Действительно, персидский флот мог подвозить городу лишь свежие припасы, но отнюдь не подкрепления, ибо в приморских провинциях более не оставалось персидских войск, а вербовка наемников в Греции со времени объединения греческих государств под главенством Македонии была сильно затруднена. Ввиду этих соображений Александр решил идти на приступ; широкий ров, окружавший город, был заполнен, и вскоре орудия образовали проломы в стенах. Правда, первая атака была отбита, после чего осажденные позади разрушенных окопов возвели новые. Но было ясно, что эта преграда лишь на короткое время замедлит успехи осаждающих, если гражданам не удастся разрушить неприятельские машины. С этой целью осажденные со всеми своими силами предприняли вылазку, но были отброшены назад и понесли большие потери.

После этого Мемнон потерял надежду отстоять город. Под прикрытием ночи он посадил свое войско на корабли и отослал его в Кос; персидские гарнизоны остались только в крепости Салмакиде и на соседнем острове Арконнес. Арсеналы и ближайшие к стенам кварталы города были сожжены. Александр немедленно вступил в покинутый город, потушил пожар и принял меры к тому, чтобы граждане не подверглись насилиям. Осада цитадели, ввиду неприступного местоположения последней, не обещала успеха; поэтому решено было не осаждать крепость, и для наблюдения за нею был оставлен отряд в 3000 человек под начальством Птолемея.

Теперь вся Кария, за исключением некоторых береговых пунктов, как Минд и Кавн, покорилась Александру. Звание сатрапа Карии было предоставлено последней из сестер Мавсола, какая еще оставалась в живых, – Аде, которая после смерти своего брата Идриея четыре года правила Карией, но затем была свергнута другим своим братом, Пиксодаром (выше, с.420). После этого Александр разделил свое войско; Парменион с фессалийской конницей и остальными союзниками расположился на зимовку в Лидии, а сам царь со своими македонянами направился далее в Ликию и Памфилию, которые покорились почти без боя. Затем Александр пробился через гористую Писидию, которая никогда не признавала персидского владычества, и в Гордионе, древней столице Фригии, соединился с Парменионом (весною 333 г.). Отсюда он двинулся через Каппадокию к Киликийским воротам, т.е. к тому проходу, где дорога из малоазиатского плоскогорья в Таре переваливает через Тавр. Персидский отряд, охранявший ущелье, при приближении царя обратился в бегство; Таре тоже был очищен персами, и Киликия подчинилась победителю так же беспрекословно, как и остальные области Малой Азии.

Между тем Мемнон с наступлением хорошего времени года открыл наступательные действия на Эгейском море, где он безусловно господствовал благодаря своему сильному флоту. Хиос был предан ему олигархической партией; мелкие города Лесбоса также перешли на его сторону, только Митилена дала осадить себя, но падение ее было лишь вопросом времени, так как о подвозе подкреплений нельзя было и думать. Уже Киклады изъявили готовность покориться, и повсюду в Греции антимакедонская партия подняла голову и готовилась подать руку Мемнону, как только он покажется у берегов Европы. Афины отправили посольство к царю Дарию, хотя до поры до времени еще не осмеливались открыто стать на сторону персов.

И вдруг Мемнон в лагере под Митиленой был сражен какою-то болезнью. Он умер вовремя, не пережив своей военной славы, ибо теперь, когда вся Малая Азия находилась в руках Александра, даже всеобщее восстание в Греции, которого при данных условиях сверх того и трудно было ожидать, уже не могло бы доставить персам победы. Тем не менее смерть Мемнона была для Персии тяжелой потерей, потому что его племянник по сестре Фарнабаз, которого он перед смертью назначил своим преемником, и Автофрадат, который уже и ранее командовал наряду с Мемноном, были совершенно не в состоянии исполнить возложенную на них задачу. Правда, Митилена была принуждена к сдаче; она должна была впустить к себе персидский гарнизон и призвать обратно своих изгнанников, из которых один, Диоген, и стал во главе правления. Но затем Автофрадат с большею частью своего флота застрял, сложа руки, у Лесбоса, тогда как Фарнабаз со своими наемниками выступил в поход с целью отнять у греков Карию и Ликию. Действительно, ему удалось вернуть Милет и нижнюю часть Галикарнаса; но затем Фарнабаз получил приказание послать своих наемников к войску Дария в Сирию, потому что царь справедливо полагал, что исход войны зависит не от успехов в Малой Азии, а от главной армии, которой предстоит вести борьбу с Александром. Вследствие этого сатрап Карии, Оронтобат, снова оказался изолированным; тем не менее он решился дать Птолемею сражение в открытом поле, но был разбит наголову и потерял 2000 человек, после чего принужден был ограничиться защитой прибрежных укреплений.

Между тем Фарнабаз вернулся к Автофрадату в Митилену, и только теперь главный флот двинулся к Геллеспонту. Слабый Тенедос был без труда покорен, и Харес, владыка соседнего Сигейона, также перешел на сторону персов. В проливе была оставлена эскадра под командою Аристомена, чтобы отрезать Александру сообщение с Македонией; другая эскадра из десяти судов под начальством Датама была послана к Кикладам, а главные силы ушли назад к Хиосу, чтобы затем также двинуться в Европу.

Но и греческий флот снова начал собираться. Эскадра Датама подверглась нападению при Сифне и большею частью была захвачена; та же участь постигла вскоре затем и эскадру Аристомена в Геллеспонте. После этого персидские адмиралы со ста лучшими своими кораблями отправились к Андросу и Сифну; но восстание в Греции, на которое они рассчитывали, не состоялось. Победы Александра произвели здесь должное впечатление, и только спартанский царь Агис III, сын павшего в Италии Архидама, изъявил готовность обнажить меч против Македонии, если получит помощь деньгами и кораблями.