Текст книги "Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии"
Автор книги: Юлиус Белох
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)
В течение этих лет Фивы воздерживались от вмешательства в пелопоннесские дела, так как их внимание было поглощено более настоятельными задачами. Правда, Беотия была теперь неоспоримо первою сухопутной державою Греции; но Эпаминонд хорошо понимал, что этого мало. Чтобы стать во главе всей нации, Фивы должны были приобрести первенство и на море; надо было, как выразился однажды Эпаминонд в Фиванском народном собрании, „перенести в Кадмею пропилеи афинского Акрополя". И эта цель казалась вполне достижимой. Дело в том, что новый Афинский морской союз, организованный 15 лет назад, начал расходиться по всем швам. Он был создан для совместного противодействия честолюбивым замыслам Спарты; теперь Спарта была обессилена, – зато Афины стали стремиться к восстановлению своего морского владычества, которое они утратили благодаря сражению при Эгоспотамах и потом вторично благодаря Анталкидову миру. Они уже возобновили свою старую колонизаторскую деятельность; именно в это время были посланы на Самос аттические клерухи, и если это мероприятие и не являлось прямым нарушением союзного договора, так как Самос никогда не входил в состав союза, то все-таки дух союзной конституции был нарушен этим новым поворотом в аттической политике, и представлялось несомненным, что сам ход событий будет толкать Афины все далее по этому пути. Если Фивы, Эвбея и фракийские халкидцы уже раньше отпали от Аттического морского союза, то теперь начали подумывать об отложении и те союзники, которые еще оставались верны Афинам. Но их собственных сил было для этого недостаточно; нужна была какая-нибудь другая морская держава, которая могла бы послужить им оплотом, каким во время Пелопоннесской войны была Спарта.
Ввиду этого Эпаминонд решил создать флот. Условия, необходимые для осуществления этого плана, были, казалось, налицо, ибо, хотя Беотия до сих пор никогда не принимала видного участия в греческой морской торговле и, следовательно, не имела ни одного крупного портового города, но она владела обширными и очень расчлененными побережьями у Эврипа и у Коринфского залива, да и Эвбея находилась теперь в зависимости от Беотии. Притом, Беотия уже во время Пелопоннесской войны начала организовывать военный флот и после вступления Фив в Аттический морской союз снова принялась за это дело. Теперь по настоянию Эпаминонда было построено 100 триер, и он сам отправился с этим флотом в Геллеспонт (364 г.). Византия тотчас отпала от Афин и заключила союз с Фивами; Хиос и Родос, оба могущественнейших члена Аттического морского союза, вступили в сношения с Эпаминондом, – даже остров Кеос, лежащий у аттического берега, счел эту минуту благоприятной для восстания против Афин. Здесь, правда, Хабрий вскоре восстановил порядок; в общем же афиняне ограничились тем, что выслали под начальством Лахеса эскадру для наблюдения за Эпаминондом, но вступить с ним в сражение не решились. Эпаминонд также избегал нападений на собственно афинские земли и вскоре вернулся домой; он мог быть доволен пробным плаванием своего молодого флота. Однако тем великим надеждам, которые он связывал с созданием беотийского флота, не суждено было осуществиться, потому что вскоре наступили события, отвлекшие силы Фив совсем в другую сторону, а когда затем Эпаминонд пал при Мантинее, с ним сошли в гроб и его грандиозные планы. Оказалось, что Беотия все-таки была не в силах долгое время нести то финансовое бремя, какое налагало на страну содержание большого флота; таким образом, это первое морское предприятие Фив осталось вместе с тем и последним.
Между тем в Фессалии Александр Ферский снова усилил свою власть. Опираясь на сильное наемное войско, он установил в своей стране террористическое правление; так, однажды, заподозрив верность граждан Скотуссы, он велел созвать их в театр на собрание и здесь приказал своим солдатам перерезать их. Фессалийский союз, который более не мог собственными силами защищаться против своего агрессивного соседа, призвал в посредники Фивы, и в середине лета 364 г. Пелопид снова двинулся на север. Александр ожидал врага на сильной позиции на высотах Киноскефал между Скотуссою и Ферами, на том самом поле битвы, где спустя два столетия погибла эллинская свобода. После жестокой сечи войска Пелопида приступом взяли неприятельскую позицию; но победа была куплена дорогою ценой: фиванский полководец пал в битве. В следующем году беотийцы прислали в Фессалию новое войско; Александр был вторично разбит и принужден заключить мир, по которому уступил все свои владения, кроме самих Фер и Магнесии, и обязался Беотии военной помощью. Таким образом, в эту минуту вся Фессалия признавала над собою верховную власть Фив.
Смерть Пелопида должна была произвести в Беотии глубокое впечатление. Кажется, что в Орхомене, втором городе страны, начали обнаруживаться сепаратистские стремления; во всяком случае фиванское правительство опасалось восстания и решило предупредить его. Прежде всего на смотре беотийской конницы были захвачены орхоменские всадники и по постановлению Фиванского народного собрания казнены, по обвинению в том, что они, совместно с фиванскими изгнанниками, составили заговор, направленный к ниспровержению господствующей демократии. Затем беотийское союзное войско двинулось против Орхомена, который, будучи предоставлен собственным силам, не мог справиться с могущественным врагом и вскоре должен был открыть ворота. Древний город минийцев был разрушен, граждане его, как изменники, казнены, женщины и дети проданы в рабство. Крик негодования пронесся по всему греческому миру при известии об этих событиях; по преданию, и Эпаминонд осудил это варварство, когда по возвращении из морского похода узнал о нем. Оно не принесло пользы Фивам, потому что Орхомен вскоре возродился из пепла; а позднее оно было сторицей взыскано с потомков тех фиванцев, которые совершили его.
В то время как Фивы воздерживались от вмешательства в пелопоннесские смуты, элейцы решили воспользоваться благоприятной минутой, чтобы вернуть себе свои старые периэкские города, которые были присуждены им персидским царем, но которые аркадцы отказывались выдать. С этой целью Элида примкнула к спартанской партии в Пелопоннесе и, опираясь на нее, открыла наступательные действия против Аркадии (365 г.). Элейцам действительно удалось посредством неожиданного нападения взять Ласион на плоскогорье Фолоэ; но затем аркадцы сами перешли в наступление, наголову разбили элейцев в одном сражении и завоевали города Элейского нагорья, т.н. Акрореи. После этого победители двинулись к Олимпии, укрепили холм Кроноса, господствующий над святилищем, и заняли его гарнизоном. Соседняя Маргана в Писатиде также перешла на аркадскую сторону, и аркадцы подступили к самой столице Элиде, где кипела распря между демократами и олигархами. Аркадцам удалось проникнуть в открытый город и дойти до рынка, но затем они были вытеснены гражданами обратно. Вследствие этого демократы, в числе четырехсот человек, принуждены были покинуть город; с помощью аркадцев они взяли крепкий Пилос, при слиянии Пенея с Ладоном, и отсюда наводили страх на олигархов в близлежащей столице. Второе нападение аркадцев на Элиду было отбито с помощью ахейцев (364 г.); но богатая Элейская равнина осталась беззащитной и была жестоко опустошена аркад цами. В то же время аркадцы завоевали в Мессении города Кипариссию и Пилос, которые до сих пор оставались верны Спарте. После этого Архидам решил напасть на Аркадию, чтобы дать оправиться элейцам; он взял небольшую крепость Кромнон близ Мегалополя и оставил в ней спартанский гарнизон. Расчет оказался верным; аркадцы тотчас бросили Элиду и принялись осаждать Кромнон. Архидам снова выступил в поход, чтобы выручить крепость; но его атака на неприятельскую осадную линию была отбита, он сам ранен, и множество знатнейших спартиатов легло на поле битвы. Таким образом, Кромнон попал в руки аркадцев; большая часть гарнизона, свыше ста спартиатов и периэков, была взята в плен.
Между тем элейцы снова заняли Пилос и Маргану; но как только сдача Кромнона развязала руки аркадцам, они снова обратились против Элиды, подкрепленные 2 тыс. гоплитов из Аргоса и четырьмястами афинских всадников. Было как раз время Олимпийских празднеств (364 г.), и аркадцы решили сами руководить играми, чтобы, таким образом, наглядно доказать собравшимся эллинам, что хозяевами в Писатиде являются они, аркадцы. Уже прошли бега на колесницах и большая часть гимнастических состязаний, когда явились элейцы со своими союзниками ахейцами. В святилище произошло сражение; элейцы проникли до середины Альтиды, но не устояли перед более многочисленным неприятелем и принуждены были отступить с большим уроном.
Таким образом, Олимпия, а вместе с нею и храмовые сокровища, остались во власти аркадцев. Их вожди не могли устоять против искушения заплатить из этих средств жалованье войску. Это вызвало в благочестивом населении сильное неудовольствие; Мантинея прямо заявила, что не намерена участвовать в ограблении храма; в конце концов и собрание „десяти тысяч" в Мегалополе постановило, что впредь никто не должен трогать храмовой казны. А так как других средств не было, то пришлось совершенно прекратить уплату жалованья воинам; вследствие этого под оружием могли остаться только более зажиточные граждане, тогда как бедные принуждены были покинуть войско. Естественным результатом этих условий было то, что в значительной части Аркадии получили перевес зажиточные классы. Теперь было тотчас достигнуто соглашение с Элидой: Аркадия отказалась от Олимпии и от руководства национальным празднеством и за то сохранила трифилийские города.
В Фивах начали теперь опасаться, как бы Аркадия снова не перешла на спартанскую сторону, и решили всеми средствами предупредить опасность. Удобный случай для этого представил, казалось, тот момент, когда знатнейшие люди из всех аркадских городов собрались в Тегее, чтобы клятвенно подтвердить мир с Элидою. В Тегее все еще находился беотийский гарнизон в 300 гоплитов; начальник этого отряда внезапно приказал запереть ворота и арестовать членов всех делегаций, какие были налицо. Но приказание было плохо исполнено: очень многим удалось вовремя скрыться, а когда мантинейцы энергично заявили протест, беотийский комендант оробел и выдал своих пленников. Аркадцы, конечно, принесли жалобу фиванскому правительству; но Эпаминонд отказался дать им удовлетворение и заявил, что сам отправится в Пелопоннес, чтобы водворить там порядок. Теперь Аркадский союз распался: Мегалополь и Тегея, где еще сохраняла перевес радикальная демократия, остались верны союзу с Фивами, тогда как Мантинея и большая часть прочих городов решили силою оружия воспрепятствовать вмешательству фиванцев в пелопоннесские дела. С этою целью мантинейские аркадцы вступили в союз с Элидой, Ахеей и Флиунтом, и коалиция этих четырех государств в свою очередь заключила союз с Афинами, причем обе договаривающиеся стороны гарантировали друг другу целость своих владений и неизменность своих конституций. Старый союз между Мантинеей и Спартой также был возобновлен, но, разумеется, уже на началах полного равенства, так что верховное начальство должно было принадлежать тому из обоих государств, на территории которого будет вестись война.
Таким образом, когда Эпаминонд летом 362 г., около времени жатвы, переходил Истм, ему предстояла борьба с могущественной коалицией. В то время как неприятели собирались у Мантинеи, он через Аргос двинулся к Тегее и попытался отсюда напасть на Спарту, гражданское ополчение которой под предводительством старика Агесилая в это время находилось на пути в Аркадию. Но Агесилай еще вовремя получил известие о приближении неприятеля, и нападение Эпаминонда снова, как восемь лет назад, было отражено. Вслед затем и союзники подоспели из Мантинеи на защиту Спарты, и так как Эпаминонд не хотел принять сражения в Лаконии, вдали от своего операционного базиса, то ему не оставалось другого выхода, как вернуться в Тегею. Прибыв сюда, он послал свою конницу против Мантинеи, где все население как раз в это время находилось на полях, занятое сбором хлеба и где никто не ожидал нападения. Но и на этот раз его расчет оказался неверным, потому что, когда беотийские и фессалийские всадники подступили к городу, туда только что прибыла с севера афинская конница, которая немедленно напала на врага и задержала его до тех пор, пока мантинейцы со своими стадами успели укрыться за стенами. Вскоре пришли и афинские гоплиты под начальством Гегесилея, тогда как с другой стороны к городу подступили лакедемоняне и их пелопоннесские союзники, так что вокруг Мантинеи собралось около 20 тыс. человек.
Если Эпаминонд не хотел уйти теперь из Пелопоннеса ни с чем, он должен был решиться на большую открытую битву. Это было ему тем легче, что количественно его войско было по меньшей мере равно неприятельскому, так как, кроме беотийцев, фессалийцев, локрийцев и эвбейцев, которые последовали за ним через Истм, он располагал ополчениями Сикиона, Аргоса, Мессены и Южной Аркадии. Сражение произошло на окруженном горами плоскогорье Мантинеи, где уже однажды, полвека назад, решалась оружием участь Пелопоннеса. Как при Левктрах, Эпаминонд построил своих беотийских гоплитов на левом крыле глубокой колонной, противопоставив их мантинейцам и спартанцам, занимавшим правый фланг неприятельского войска, союзные же отряды поместил в центре и на правом фланге. Неприятель и на этот раз не устоял против могучего натиска фиванцев. Лакедемоняне отступили, но лишь после упорного боя, и сам Эпаминонд, который, стоя в первом ряду, воодушевлял своих солдат, пал, раненый насмерть, в ту самую минуту, когда победа начала склоняться на сторону беотийцев. Смерть вождя смутила победоносное войско; неприятель успел собраться с духом и удержал часть поля битвы, так что каждая из сторон принуждена была просить противника о выдаче мертвых, и обе могли воздвигнуть памятники победы. Величайшее из сражений, происшедших когда-либо между двумя греческими войсками, не привело ни к какому окончательному результату.
Ввиду такого исхода битвы и ввиду смерти своего лучшего полководца Фивы не могли более думать о покорении всего Пелопоннеса; а враги и вообще взялись за оружие только для обороны своих владений и, отстояв последние, тем самым достигли своей цели. Поэтому обе стороны легко пришли к соглашению. Был заключен всеобщий мир на условии сохранения каждой из договаривающихся держав ее автономии и наличных владений; сообразно с этим была категорически признана независимость Мессении, и деление Аркадии на северный союз во главе с Мантинеей и южный во главе с Мегалополем осталось в силе. Только Спарта уклонилась от участия в мире, так как не хотела отказаться от Мессении – не только из политических соображений, но прежде всего потому, что отказаться от Мессении значило бы отказаться от всяких притязаний на ту земельную собственность, которою спартанские граждане владели в Мессении и которая составляла около половины всех их поземельных владений. Таким образом, у истоков Эврота и на Тайгете война продолжалась, и Фивы были принуждены все еще держать отряд войска в Аркадии для защиты своих союзников; но война велась с обеих сторон вяло и ограничивалась опустошением пограничных округов. Во всей остальной Греции воцарился мир, впрочем, лишь на очень короткое время.
Для Фив этот исход борьбы был равносилен поражению; мечта об установлении беотийской гегемонии в Элладе погибла, и Фивы быстро упали с той высоты, на которую поднялись в последние годы. Крушение этих планов было обусловлено не смертью Эпаминонда. Правда, победитель при Левктрах был одним из величайших полководцев своего времени и всех времен вообще; но он не обладал широким кругозором великого государственного деятеля. Он не понял, что Спартанская держава рухнула не вследствие поражения при Левктрах, а потому, что система основанных на гегемонии союзов отжила свой век. Поэтому все его усилия были направлены к тому, чтобы доставить Фивам то самое положение, которое до сих пор занимала Спарта. И для достижения этой цели он пользовался теми же средствами, какие употребляла Спарта: союзом с Персией, политической пропагандой, военной оккупацией стратегически важнейших пунктов, наконец, и прежде всего – правилом divide et imрега (разделяй и властвуй). В Пелопоннесе он содействовал основанию Мегалополя и восстановил Мессену, чтобы создать противовес Спарте, – и вполне достиг своей цели. Полуостров, который некогда являлся твердыней Эллады, о который разбились волны персидских нашествий, распался теперь на два равносильных и взаимно грозящих друг другу лагеря и уже никогда более не приобрел руководящего влияния на греческую политику. Не Эпаминонд был виновником политического обессиления Фессалии, но он ничего не сделал, чтобы предотвратить его; напротив, он пощадил тиранию в Ферах, как противовес против ларисских Алевадов. Наконец, только преждевременная смерть помешала ему сокрушить и морское владычество Афин и на место едва лишь восстановленного порядка водворить на Эгейском море дикий хаос. Правда, он сумел этими средствами на минуту доставить Фивам первое место среди греческих государств. Мысль о том, достанет ли сил у Фив нести на себе колоссальное бремя созданной им державы, по-видимому, совсем не приходила ему в голову, – по крайней мере он не принял никаких серьезных мер, чтобы снабдить эту державу более широким фундаментом, чем тот, который представляла Беотия. Мало того, он не сумел даже сплотить в одно целое с Фивами второстепенные города Беотии; что же касается внебеотийских союзников, то он даже не сделал попытки органически связать их с Фивами. Еще ему самому, во время его последней экспедиции в Пелопоннес, фокейцы отказали в военной помощи на том основании, что они-де обязаны поддерживать Фивы против неприятельских нашествий, но не обязаны принимать участие во внешних походах. Когда затем престиж Фив был поколеблен поражением при Мантинее, – повсюду начались отложения, и могущество Фив рухнуло почти так же, как рухнуло могущество Спарты после поражения при Левктрах. Так осудила история политическую деятельность Эпаминонда.
ГЛАВА VII. Распадение великих держав Эллады
Из двух держав, которые по Анталкидову миру разделили между собою владычество над греческим Востоком, одна – Спарта – пала, сокрушенная могуществом демократической идеи и магической формулой „автономия отдельных государств", которую она сама произнесла в надежде, раздробив нацию, тем легче властвовать над нею. Одну минуту казалось, что и другой из тех двух держав – персидской монархии – грозит такая же участь. Правда, Кипр был возвращен к покорности, и восстание, которое пытались вызвать в Ионии Глос и Тахос, прекратилось само собой. Но Египет – самая богатая и самая важная из береговых провинций – все еще сохранял свою независимость, и Артаксеркс II справедливо считал покорение этой страны самой важной своей задачей. Оно казалось тем более легким, что в последние годы Кипрской войны Египет был ослаблен смутами из-за престолонаследия, тогда как Персия после подчинения Эвагора могла употребить все свои силы на экспедицию в Нильскую долину.
Ввиду этого царь добился в Афинах отзыва Хабрия, который после Анталкидова мира вступил в службу египетского царя и преобразовал его войско, а главное – посредством обширной системы укреплений оградил страну против неприятельских нашествий. Близ Аки в Финикии было собрано огромное персидское войско под командою Фарнабаза, начальство над греческими наемными войсками, состоявшими, по преданию, из 12 тыс. человек, было вверено самому знаменитому полководцу того времени, Ификрату, которого Фарнабаз выпросил себе у царя в товарищи. Наконец, после многолетних приготовлений, в начале 373 г. армия выступила в поход. Персы благополучно достигли Пелусия у восточного устья Нила, однако не решились атаковать сильные неприятельские окопы. Поэтому часть персидского флота передвинулась вдоль берега к мендесийскому устью и здесь высадила на берег отряд в 3000 человек; подоспевшие на помощь египетские войска были отбиты, и крепость, прикрывавшая устье реки, взята штурмом. Затем Ификрат предложил немедленно подняться вверх по Нилу до Мемфиса и посредством внезапного нападения взять слабозащищенную столицу, что, вероятно, имело бы решающее значение. Но Фарнабаз не хотел и слышать о столь смелом предприятии; напротив, он велел привести главную армию и тем дал египтянам время со своей стороны занять войсками опасные пункты. Таким образом, дальнейшее наступление было отрезано персам, и так как вскоре наступило разлитие Нила, то им не оставалось ничего другого, как вернуться в Сирию. Ификрат, опасаясь сделаться козлом отпущения за неудачу похода, бежал в Афины, где тотчас был избран в стратеги.
Эта новая неудача в борьбе против Египта, естественно, должна была отразиться и на самой Персии. Спустя немного лет в нижних провинциях государства один за другим восстал целый ряд сатрапов. Первым возмутился Датам, наместник Каппадокии, знаменитый полководец, подчинивший своей власти и Пафлагонию, и греческий город Синоп (выше, с. 130), за ним – Ариобарзан, сатрап Фригии на Геллеспонте. Тщетно сатрап Лидии Автофрадат во главе большого войска пытался вернуть Датама к покорности; не одолев его, он обратился против Ариобарзана, но и последнему удалось с помощью афинян и спартанцев дать отпор царскому военачальнику (выше, с. 185). После этого мятеж стал быстро распространяться в Передней Азии. К восстанию примкнули Оронт, сатрап Эолиды и Ионии, Мавсол, владыка Карии, под конец даже сам Автофрадат, равно как горные племена в южной части полуострова от Ликии до Киликии и финикийские города. Почти вся часть Азии, лежащая по сю сторону Евфрата, была потеряна для персидского царя.
Мятежники тотчас завязали сношения с царем Тахосом, который около этого времени сменил Нектанеба I на египетском престоле, и фараон с радостью ухватился за представившийся ему здесь случай нанести решительный удар Персии и тем упрочить независимость своего государства. Спарта также примкнула к коалиции, и старый царь Агесилай с тысячью человек отправился в Египет (361 г.). Афины хотя и не стали открыто на сторону Египта, однако не запретили Хабрию снова принять службу в Египте, где Тахос назначил его начальником флота.
Тахос и Агесилай двинулись в Сирию, чтобы поддержать восставших сатрапов. Но едва они пришли в Финикию, как в египетском войске вспыхнул мятеж, и Нектанеб, двоюродный брат Тахоса, был провозглашен фараоном. Агесилай, от чьего поведения теперь все зависело, не имел никакой надобности навязывать царя египтянам против их воли; притом, он был раздражен против Тахоса, так как последний не вверил ему начальства над всей армией. Поэтому он стал на сторону Нектанеба, и всеми покинутому Тахосу не оставалось ничего другого, как бежать к царю Артаксерксу II. Он встретил там хороший прием: такой претендент мог оказать большие услуги в борьбе с Египтом.
Но тем временем в Мендесе, в египетской Дельте, был провозглашен новый фараон, приобретший вскоре большое число приверженцев; ввиду этого Нектанеб II принужден был прервать свой поход и вернуться в Египет. Вследствие громадного численного перевеса неприятеля он вскоре попал здесь в очень затруднительное положение и только благодаря искусной тактике Агесилая и храбрости своих греческих войск сохранил трон. При этих условиях, конечно, нельзя было и думать о возобновлении наступательных действий против Персии; поэтому Агесилай не пожелал долее оставаться в Египте и, получив от Нектанеба щедрое вознаграждение, отплыл домой. Но ему более не было суждено увидеть родину. На пути в Кирену, близ гавани Менелая у северного берега Ливии, престарелый царь был застигнут смертью, на 84-м году своей жизни. По древнему обычаю труп его был набальзамирован и привезен в Спарту, где погребен в семейной усыпальнице Эврипонтидов.
Между тем коалиция сатрапов распалась так же быстро, как и образовалась, потому что все эти наместники были в сущности верноподданными персидского царя, которым мысль о приобретении самостоятельной власти была совершенно чужда и которые взялись за оружие только для защиты своих действительных или мнимых прав, или для собственного спасения. Та же лояльность господствовала, конечно, – и еще в большей степени – среди знатных персов, которые окружали сатрапов; поэтому царь легко мог привлечь на свою сторону часть мятежников или восстановить против них их собственных товарищей. Вспыхнувшая в Египте междоусобная война должна была ускорить катастрофу, так как лишила мятежников их главной опоры. И вот Реомифр дал царским полководцам случай захватить военные корабли и деньги, которые он получил от Тахоса для поддержки мятежных сатрапов. Оронт, избранный сатрапами в главнокомандующие, со всем своим войском передался царю. Даже собственный сын Ариобарзана, Митридат, изменил делу своего отца; он убил Датама, лучшего полководца восставших, сумевшего до сих пор отразить все нападения, а затем выдал и Ариобарзана царю, который велел распять его. После этого остальные сатрапы поспешили изъявить покорность и за то были утверждены в своих званиях; Артабаз, командовавший царским войском в войне с Датамом, получил сатрапию Ариобарзана, Малую Фригию, на которую и без того имел право как сын Фарнабаза. Власть персидского царя была снова утверждена во всей Азии (360 г.).
Афины не вмешивались в эту борьбу. Они были дружны с Ариобарзаном и Египтом, но находились в довольно хороших отношениях и с персидским царем, с тех пор как он признал права Афин на Амфиполь; а главное, внимание Афин все еще было всецело занято греческими делами. Правда, смерть Эпаминонда при Мантинее избавила Афины от их опаснейшего врага, и с тех пор ни одна фиванская эскадра более не показывалась на море; но союзник Фив Александр Ферский один продолжал морскую войну с Афинами, и если он и был слишком слаб, чтобы причинять много вреда, то все-таки его смелые грабительские походы стали сильно докучать афинянам. Так, вскоре после битвы при Мантинее его флот напал на остров Тенос и увел часть его жителей в плен (август 362 г.); в следующем году он высадил отряд своих наемников на остров Пепарефос, лежащий напротив берега Магнесии, и приступил к осаде главного города. Афиняне послали эскадру на помощь союзному острову, но Александр неожиданно напал на нее, нанес ей полное поражение и захватил шесть триер с шестьюстами пленников. Затем он направился к Пирею, где никто не ждал нападения; он беспрепятственно проник в гавань, разграбил банкирские конторы на базаре и прежде, чем подоспела помощь из города, удалился со своей добычей. После этого афиняне заключили союз с фессалийцами, которые также вели войну с Александром (361/360 г.). Однако и теперь не удалось одолеть Александра, и он сохранил свою власть, пока в 358 г. по наущению своей жены Фебы, дочери Ясона, не был убит ее братьями Тисифоном, Ликофроном и Пифолаем, которые и захватили господство над Ферами.
Во Фракии афинское оружие в эти годы также терпело неудачу за неудачей. Там громадное царство одрисов со времени Пелопоннесской войны постепенно пришло в упадок. Царь Ситалк (см. выше, т. I, с.417) в 424 г. пал в битве с трибаллами на нижнем Дунае; его наследник Севт I вначале сохранял державу в прежнем объеме, но уже при нем или по крайней мере тотчас после его смерти вспыхнули внутренние смуты, следствием которых было распадение монархии на ряд мелких государств. Дикие трибаллы, пользуясь слабостью своих южных соседей, предпринимали опустошительные набеги до берегов Эгейского моря; во время одного из таких нашествий большая часть граждан Абдер, выступивших в поле для защиты своей области, была перебита варварами, и только появление афинского флота под начальством Хабрия спасло город от гибели (375 г.). Наконец, царю Котию I (384—360 гг.) удалось снова объединить страну, главным образом благодаря поддержке афинянина Ификрата, которому он отдал в жены свою дочь. Впрочем, и Котию в продолжение всего его царствования приходилось бороться с мятежами.
Дружеские отношения с Афинами, существовавшие уже при Ситалке, продолжались и при его преемниках до тех пор, пока Тимофей занял Сеет, на который заявлял притязания и Котий. Дело дошло до войны, и вначале Ификрат командовал флотом своего тестя; но затем он покинул Фракию, не желая сражаться против своих сограждан. Несмотря на это, Котию удалось овладеть важным Сестом (в начале 360 г.); афиняне удержали на Херсонесе только Элей и Крифоту.
Не большим успехом увенчались военные действия афинян против Амфиполя. Македонский царь Пердикка уже достаточно окреп, чтобы более не нуждаться в поддержке афинян; поэтому он взял Амфиполь под свою защиту и послал туда гарнизон. При этих условиях преемнику Тимофея в командовании на этом побережье, афинскому стратегу Каллисфену, не оставалось ничего другого, как заключить мир с Пердиккою на условиях сохранения каждою из сторон ее наличных владений. Но Афинское народное собрание отвергло этот договор, и Тимофей снова двинулся в Македонию, но попал перед Амфиполем в такое затруднительное положение, что принужден был снять осаду и сжечь свой флот на Стримоне (360 г.).
Эти неудачи были вполне естественны, так как афиняне вели войну с крайне недостаточными средствами; но ответственность пала, конечно, на полководцев, и последовал ряд процессов. Несчастные стратеги один за другим были преданы суду, и большинство из них присуждено либо к большим денежным штрафам, либо даже к смерти; только Тимофея обвинители не решились тронуть, а Ификрат в эти годы благоразумно держался вдали от Афин. Зато Каллистрат попал в число подсудимых. Правда, он не принадлежал к числу военачальников, но он был одним из руководящих политических деятелей, и, как раньше потеря Оропа, так теперь были поставлены ему в вину военные неудачи. Он был самым замечательным оратором тогдашних Афин; но ввиду господствующего раздражения он не решился защищаться и изгнанником удалился в Македонию (361 г.). Оттуда он уже ближайшей зимою сделал попытку вернуться в Афины, с помощью своего шурина Тимомаха, командовавшего в это время афинской эскадрой во фракийских водах; однако эта попытка не удалась и привела лишь к тому, что и Тимомах подвергся изгнанию. Но спустя несколько лет Каллистрат действительно осуществил свой план: один, как просящий защиты, пришел он в Афины и сел у алтаря двенадцати богов. Но ни одна рука не поднялась для его спасения; судебный приговор вступил в силу, и великий государственный деятель был казнен.
