Текст книги "Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии"

Автор книги: Юлиус Белох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

Обвинителями во всех этих процессах выступали, разумеется, преимущественно молодые адвокаты, как Гиперид из Коллита, блестящий оратор, добывший при этом случае свои первые лавры. Но почин, по крайней мере в процессе против Каллистрата, исходил, без сомнения, от Тимофея, мстившего Каллистрату за то обвинение, благодаря которому он 12 лет назад лишился своего руководящего положения. Во всяком случае руководителем афинской политики в ближайшие годы был Тимофей. Ему главным образом были обязаны Афины возвращением Эвбеи, которая после сражения при Левктрах примкнула к Фивам, а теперь снова прибегла под защиту Афин (357 г.). По предложению Тимофея на остров тотчас было послано войско, беотийские отряды изгнаны, и Эвбея снова принята в Афинский морской союз.

Столь же важные успехи были достигнуты вскоре после этого и во Фракии. Здесь царь Котий в 360 г. был убит, и в стране одрисов вспыхнула распря за престолонаследие. Против законного наследника, Керсоблепта, сына убитого царя, выступили претендентами два принца из царской фамилии, Амадок и Берисад; и хотя начальник наемных войск Котия, Харидем, спас престол сыну своего господина, но принудить к покорности двух других принцев он оказался не в силах. В конце концов состоялось соглашение, по которому государство было разделено между всеми тремя претендентами: Керсоблепт получил область на Пропонтиде и долину Гебра, Амадок – побережье от Эна до Маронеи, Берисад – остальную часть страны до македонской границы; Херсонес был присужден Афинам, за исключением Кардии, которая должна была остаться независимой. Но так как афинского флота не было налицо, то Керсоблепт отказался выдать Херсонес. Только теперь афиняне взялись за дело серьезно. Тотчас после покорения Эвбеи в Геллеспонт было послано наемное войско под начальством Хареса, Сеет был взят штурмом, граждане его в наказание за измену и для устрашения других казнены, а женщины и дети проданы в рабство. Эта мера подействовала; Керсоблепт формально уступил Херсонес, земли которого были розданы афинским клерухам (357 г.).

Около этого же времени в Македонии произошли события, сделавшие достижение той цели, к которой Афины стремились уже десять лет, – именно возвращение Амфиполя – по-видимому, вопросом самого близкого будущего. Царь Пердикка III пал в большой битве с иллирийцами (359 г.), и значительная часть Верхней Македонии попала в руки варваров. Северные соседи Македонии, пеонийцы, воспользовались удобным случаем для опустошительного набега. После этого отовсюду появились претенденты на вакантный престол, потому что законный наследник, сын Пердикки Аминта, был еще ребенком. Павсаний, который уже десять лет назад оспаривал власть у Птолемея Алорского, попытался теперь осуществить свои права с помощью фракийского князя Берисада; Архелай, сводный брат Пердикки, заставил своих приверженцев провозгласить себя царем; кроме того, и Аргей пытался, опираясь на афинян, снова овладеть страною, над которой он некогда, во времена Аминты, властвовал два года.

Среди таких критических обстоятельств младший сын Аминты, двадцатичетырехлетний Филипп вступил в управление государством, в качестве опекуна своего племянника. С большим искусством он сумел постепенно избавиться от всех своих противников. Пеонийцев он посредством денежного вознаграждения побудил удалиться из Македонии и тем же способом склонил Берисада к тому, чтобы он отказался от своего протежё Павсания. Архелай, имевший, по-видимому, мало приверженцев, был схвачен и казнен. Оставался один Аргей – благодаря своему союзу с Афинами самый опасный из противников. Ибо афиняне, хорошо понимая, какое важное значение имеет для них исход македонской усобицы, прислали на помощь Аргею сильную эскадру под начальством стратега Мантия, которая высадила в Метоне 3000 наемников. С этим войском Аргей двинулся к Эгам, древней столице государства, и предложил гражданам отложиться. Но город остался верен Филиппу; Аргей принужден был вернуться на побережье, был при этом разбит Филиппом и должен был сдаться. После этого Филипп стал прилагать все усилия, чтобы прийти к соглашению с Афинами. Он уже раньше вывел свой гарнизон из Амфиполя, а теперь отказался от всяких притязаний на этот город и без выкупа отпустил на родину афинян, взятых в плен вместе с Аргеем. Действительно, вскоре был заключен мир; афиняне возобновили союз с Македонией, и в договор был включен тайный параграф, по которому Филипп обещал доставить афинянам Амфиполь, за что они в свою очередь гарантировали ему владычество над Пидной, издревле принадлежавшей к македонской монархии, а теперь находившейся в союзе с Афинами.

Таким образом, Филипп развязал себе руки и мог сосредоточить свое внимание на борьбе с варварами. Первыми были усмирены пеонийцы; затем очередь дошла до иллирийцев, которые все еще занимали часть Верхней Македонии. В большом сражении победа досталась Филиппу; иллирийский царь Бардилис пал, и с ним, по преданию, 7000 человек. Македония была избавлена от врага, и завоевана вся страна до озера Лихнитиды (358 г.). Этот удар сокрушил могущество иллирийцев, хотя война продолжалась затем еще несколько лет.

Теперь Филипп мог обратить свое оружие против Амфиполя (357 г.). Халкидцы были недостаточно сильны, чтобы оказать союзному городу деятельную помощь, и Амфиполю оставался выбор только между подчинением Афинам или Македонии. Он выбрал первое; казалось, что добыча, из-за которой афиняне так долго боролись, достанется им теперь без труда. Но как раз в эту минуту, ввиду положения дел на Геллеспонте, явилась настоятельная необходимость отправить туда афинскую эскадру (выше, с.204); между тем Филипп признал права афинян на Амфиполь, а теперь вдобавок дал обещание завоевать город для Афин. Полагаясь на это обещание, Афины отвергли мирные предложения Амфиполя и отправили Хареса с флотом не в Македонию, а против Керсоблепта. Таким образом, Филипп мог без помехи довести осаду до конца. Город был взят приступом, но победитель явил великодушие; Амфиполь принужден был снова впустить к себе македонский гарнизон, но сохранил свою общинную автономию, и только вожди враждебной Филиппу партии должны были удалиться в изгнание.

Филипп был, разумеется, далек от мысли сдержать свое слово и выдать важный пункт Афинам. Афины ответили объявлением войны, но Филиппа это не могло беспокоить, так как в это время внимание Афин было поглощено другим предприятием и они не имели никакой возможности послать в Македонию сколько-нибудь значительные военные силы. Филипп без больших усилий взял Пидну; затем он заключил союз с халкидцами против Афин, причем уступил им округ Анфемунта, на который они издавна заявляли притязания, и обещал им свою помощь для возвращения Потидеи. Этот город действительно вскоре попал в руки Филиппа; он был разрушен, область его отдана олинфянам, а афинские клерухи невредимыми отпущены на родину (356 г.).

Между тем Филипп из-за обладания Кренидой на золотоносном Пангее принужден был начать войну со своим соседом, фракийским князем Кетрипорисом, и его братьями, которые только что унаследовали престол после своего отца Берисада. Кетрипорис обратился к Афинам, и был заключен союз, к которому примкнули старые враги Филиппа, пеонийский царь Липпей и иллирийский царь Граб (июль 356 г.). Но прежде чем подоспела помощь из Афин, Филипп сокрушил своих противников одного за другим; Липпей должен был признать над собою верховную власть Филиппа и правил отныне как его вассал; иллирийцы были разбиты полководцем Филиппа Парменионом в большом сражении; Кетрипорис был принужден отказаться от своих притязаний на Крениду и уступить Македонии страну до Неста. Кренида была усилена новыми колонистами и названа по имени македонского владыки Филиппами, – первый пример этого рода, который мы встречаем в греческой истории. Золотые рудники близлежащих гор разрабатывались отныне в пользу Македонии и составляли один из главных источников дохода царской казны. После всех этих успехов Филипп решил, наконец, устранить своего молодого племянника Аминту и самому принять царский титул. Аминта был настолько благоразумен, что без сопротивления покорился неизбежному; позднее Филипп дал ему в жены свою дочь Кинану, и пока дядя был жив, Аминта не пытался предъявлять свои права на престол.

В то время как Филипп на македонском побережье отнимал у Афин один город за другим, на востоке явился у Афин новый, и в данную минуту гораздо более опасный противник. Воинственное племя карийцев благодаря своей политической раздробленности долго оставалось бессильным; оно не сумело отразить от своих берегов греческих поселенцев и затем без труда было покорено сначала лидянами, потом персами. Но с течением времени греческая культура проникла и внутрь страны; уже в IV веке Кария была в общем эллинизирована и греческий язык являлся господствующим языком в важнейших городах, как Траллес и Миласа. Вследствие этого и здесь, как во всем греческом мире, начало обнаруживаться стремление к более тесному сплочению изолированных общин, и таким образом князю Миласы Гекатомну после падения Тиссаферна (395 г.) удалось соединить под своей властью всю страну. Персидский царь признал объединение, которому в трудные дни Коринфской войны все равно не мог бы воспрепятствовать, и пожаловал Гекатомну титул сатрапа, перешедший после смерти Гекатомна (около 377 г.) к его старшему сыну Мавсолу.

Первой мыслью карийских князей было, разумеется, овладеть греческими прибрежными городами, и Анталкидов мир, лишивший азиатских греков поддержки метрополии, облегчил им осуществление этих замыслов. Галикарнас и, вероятно, также ближний Ясос были покорены, по-видимому, уже Гекатомном; во всяком случае, его сын Мавсол владел обоими городами. То же самое относится, вероятно, и к Книду. Что касается Милета, то Мавсол долго без успеха пытался овладеть им и в конце концов, по-видимому, овладел; но сильный Эфес он не сумел завоевать. Зато ему удалось распространить свою власть на Ликию, граничившую с Карией на востоке. Теперь его государство занимало территорию более чем в 25 тыс. км, т.е. по протяжению было приблизительно равно сицилийскому государству Дионисия или Второму Афинскому морскому союзу в его наибольшем объеме; притом, старые культурные области, из которых состояла его монархия, были, без сомнения, очень густо населены, и финансовые ресурсы страны были почти неисчерпаемы. Таким образом, Кария, с точки зрения греческих отношений того времени, была великой державой, которая смело могла выдержать сравнение со всяким другим государством, исключая, разумеется, персидскую монархию, да еще разве Египет.

Правда, Мавсолу приходилось бороться со множеством затруднений, как внутри своего государства, так и вне его. Ибо и в Карии существовала сильная республиканская партия, готовая воспользоваться всяким поводом, чтобы свергнуть правящую династию и восстановить автономию общин, и не понимавшая того, что при данном положении вещей Карии оставался выбор только между туземным государем и персидским сатрапом. Но эта оппозиция сама по себе была не очень опасна; все зависело от отношений к персидскому царю. Однако Гекатомн и Мавсол умели путем искусной дипломатии обходить те подводные камни, о которые разбился Эвагор; они не скупились на внешние доказательства своей покорности, аккуратно вносили дань и в случае надобности предоставляли в распоряжение царя свой флот, но в прочем вели вполне самостоятельную политику. Только раз, во время великого восстания сатрапов, Мавсол поддался искушению открыто возмутиться против своего сюзерена; но все-таки ему удалось еще вовремя заключить мир с царем и спасти свою власть. Как раз в годы, следовавшие за восстанием, Карийское княжество достигло наибольшего расцвета.

Карийцы издревле были искусными мореходцами; поэтому Мавсол, как и его отец Гекатомн, считал необходимым для упрочения своего могущества создание сильного флота. С этой целью Мавсол перенес свою резиденцию из лежащей внутри страны Миласы в Галикарнас, который благодаря возведению целого ряда великолепных построек превратился в один из самых блестящих городов греческого мира. На небольшом острове Зефирие, лежащем впереди города, была заложена царская резиденция; вблизи нее находилась защищенная стенами военная гавань, на другой стороне – гавань для торговых судов и на прилежащем берегу – рынок. Отсюда город поднимался амфитеатром в горе; с западной стороны над ним возвышалась крепость Салмакида; против неприятельских нападений он был защищен мощными стенами. На половине высоты над гаванью возвышалась великолепная усыпальница царской фамилии, одно из знаменитейших чудес греческого искусства. Население шести окрестных городков было переселено в Галикарнас, который вскоре занял положение первоклассного города.

Но чтобы стать хозяином у себя дома, Мавсолу необходимо было завоевать предлежащие карийскому берегу острова. Кос отстоит от Галикарнаса едва на 20 км и господствует над его гаванью и вообще над входом в Керамийский залив; поэтому властители Галикарнаса уже в начале V века стремились овладеть этим островом и на некоторое время присоединили его к своим владениям. Затем Гекатомн возобновил эти попытки, но добился лишь того, что эти острова бросились в объятия Афин. Его сын Мавсол искуснее принялся за дело. Он понимал, что бороться с флотом Афинского морского союза ему не под силу; поэтому необходимо было воспользоваться накопившимся за последние годы недовольством афинских союзников и оказать сепаратистским стремлениям островов ту поддержку, которой они со времени битвы при Мантинее не находили более в Фивах. При этом Мавсолу пришлось очень на руку то, что на Родосе, Косе и Хиосе демократические правительства посредством систематического угнетения состоятельных классов возбудили в них страстную жажду политического переворота; но олигархическая революция была возможна только в том случае, если бы удалось оторвать острова от Афин. С другой стороны демократы, ослепленные своим партикуляризмом, не были в состоянии заметить грозившую им опасность; и вот, как только Афины покорили Эвбею и Херсонес, решено было приступить к делу. По наущению Мавсола Хиос, Родос и Кос заявили о своем выступлении из Афинского морского союза; Византия, опасаясь за только что добытую ею независимость, примкнула к сепаратному союзу (осенью 357 г.).

Афины решили всеми силами отстоять целость морского союза, на котором покоилось их значение как великой державы. Харес получил приказание вести свой флот к Хиосу, и туда же была отправлена из Афин другая эскадра под начальством Хабрия. Город Хиос был заперт с суши и с моря; но нападение на гавань, произведенное Хабрием, было отражено осажденными, причем знаменитый полководец и сам пал, храбро сражаясь.

После этого пришлось снять осаду Хиоса, и союзники в свою очередь перешли в наступление. Они собрали флот в 100 триер, опустошили острова Лемнос и Имброс и приступили к осаде Самоса, важнейшего внешнего владения Афин. Харес, располагая всего шестьюдесятью кораблями, принужден был оставаться безучастным зрителем; ввиду этого афиняне снарядили новый флот в 60 триер и во главе его поставили обоих лучших полководцев этого времени, Ификрата и Тимофея (середина лета 356 г.). Афины имели теперь на море 120 триер – сила, какою они не располагали со времени битвы при Эгоспотамах. Ближайшая цель – освобождение Самоса от осады – действительно была достигнута, но тем и ограничились успехи похода. Попытка овладеть Византией ни к чему не привела; затем афинские полководцы снова обратились против Хиоса, и здесь, в проливе, отделяющем остров от близкого материка, у Эмбаты в эретрийской области, встретили весь неприятельский флот. Море было бурно в этот день, и Ификрат с Тимофеем при таких условиях не хотели рисковать битвой; Харес требовал нападения, но, покинутый своими товарищами, принужден был с уроном прекратить уже начатую битву.

Известие об этих происшествиях вызвало в Афинах сильное возбуждение. Чем смелее были надежды, которые афиняне возлагали на действия громадного флота под командою таких полководцев, как Ификрат и Тимофей, тем сильнее должно было быть теперь разочарование, когда оказалось, что действительность не оправдала этих надежд. Чем можно было объяснить эту неудачу, как не тем, что полководцы были подкуплены врагом? Ификрат, Тимофей и сын Ификрата Менесфей, командовавший рядом с отцом, были отставлены от должности и вызваны в Афины для представления отчета.

Смещенных военачальников привлек к суду Аристофон из Азении. Он некогда был товарищем „освободителя" Фрасибула и являлся, может быть, единственным участником тогдашней борьбы, принимавшим теперь участие в политической жизни; позднее он примкнул к Каллистрату, затем был вовлечен в ту серию процессов, которая привела к низвержению этого деятеля, и лишь с большим трудом избег смертного приговора. Харес также употребил все свое влияние, чтобы погубить своих товарищей по командованию флотом, потому что он сам мог избегнуть ответственности только в том случае, если бы ему удалось всю вину свалить на них. Обвинение, по крайней мере в главном, достигло своей цели. Правда, Ификрат и Менесфей были оправданы, но Тимофей, политически самый видный из обвиняемых, был признан виновным в принятии подкупа от хиосцев и приговорен к штрафу в 100 талантов. Он был одним из богатейших людей в Афинах, но его состояния далеко не хватало на покрытие такой суммы, и старый полководец должен был удалиться изгнанником в Халкиду, где вскоре и умер. Так кончил жизнь сын Конона, человек, которому, наряду с Каллистратом и Хабрием, Афины более всего были обязаны восстановлением своего владычества на море. Как ни были велики его военные дарования, но своими успехами он был обязан более своей дипломатической ловкости, чем оружию; возможно, что и в войне с Хиосом он доверился этому своему искусству и потому вел войну с меньшей настойчивостью, чем следовало с чисто военной точки зрения. Но невозможно сомневаться в том, что его осуждение было незаслуженно; афиняне сами вскоре сознали это и после смерти Тимофея сбавили его сыну Конону цифру штрафа до десяти талантов.

Харес был назначен теперь единоличным начальником флота; но это не улучшило положения. Дело в том, что финансовые силы Афин были вконец истощены большими снаряжениями последних лет; чтобы флот не распался, Харес должен был сам добыть необходимые средства. И как раз теперь удобный случай к этому представляли вновь вспыхнувшие в прибрежных провинциях Персидского царства внутренние смуты.

Престарелый царь Артаксеркс II умер в 358 г. после 46-летнего царствования. Ему наследовал его сын Ох или, как он отныне стал называться, Артаксеркс III, восточный деспот, не знавший пощады в своей жестокости, который, однако, именно поэтому был наиболее пригоден для того, чтобы снова укрепить колеблющуюся державу. Он начал с того, что для упрочения своего престола казнил большое число своих родственников, – прием, который восточные владыки практиковали во все времена, но редко в столь обширных размерах. Сатрап Фригии на Геллеспонте Артабаз, по своей матери Апаме внук Артаксеркса И, также, по-видимому, страшился за свою безопасность; во всяком случае тотчас после смены на престоле он восстал против своего царя и господина. Однако справиться с войсками царя ему оказалось далеко не под силу, и он обратился за помощью к Харесу, обещая платить жалованье афинскому войску. Харес охотно принял предложение, которое сразу избавляло его от всех финансовых затруднений; он отправился во Фригию и здесь с блестящим успехом воевал против сатрапов царя (355 г.). Сделал ли Харес этот шаг на собственный страх, мы не знаем; во всяком случае в Афинах после заключения договора одобрили поступок Хареса и не отвергли субсидий, уплаченных Артабазом.

Но с огнем никто не играет безнаказанно. Не в характере Артаксеркса III Оха было простить афинянам вторжение в его владения. Он собрал в Сирии и Киликии сухопутную и морскую силу, какой Персия не видела со времен Ксеркса, и вся эта армия, по слухам, была предназначена для похода в Грецию. Известия об этом вызвали в Афинах взрыв воинственного энтузиазма; снова раздались с ораторской кафедры декламации о Марафоне и Саламине, и было постановлено призвать все греческие государства к борьбе с исконным врагом Эллады. Все это было очень хорошо, – плохо было лишь то, что на помощь Афинам не поднялась ни одна рука, а сами Афины были в финансовом отношении все еще слишком истощены, чтобы решиться на большую войну. Ввиду этого воинственный жар очень быстро остыл, и когда царь, окончив свои приготовления, поставил ультиматум Афинам – либо отозвать Хареса из Азии, либо ждать войны, —то афиняне избрали лучшую часть и послали приказ Харесу очистить царскую территорию. Раз этот шаг был сделан, необходимо было даровать мир и отпавшим союзникам; Хиос, Кос и Родос были отпущены из союза и признана независимость Византии (354 г.). Около этого же времени расторгли свой союз с Афинами Митилена и, по-видимому, весь Лесбос. Керкира, перешедшая к олигархическому устройству уже несколько лет назад, воспользовалась удобным случаем, чтобы порвать с Афинами. Таким образом, отныне Аттический морской союз состоял, кроме Афин, только из Эвбеи и мелких островов; сами Афины признали, что их владычество на море кончилось.

Около того времени, когда обнаружилось сепаратистское движение среди афинских союзников, такое же движение потрясло Фиванский союз; здесь, как и там, кризис был вызван стремлением руководящего государства к более строгой централизации. Само по себе это стремление было вполне законно. Дело в том, что исход сражения при Мантинее сильно поколебал авторитет Фив среди их союзников; теперь Фессалийский союз сблизился с Афинами, и эвбейские города несколько лет спустя последовали этому примеру (выше, с.201 и 203). Фокида, которая после битвы при Левктрах лишь по принуждению примкнула к Беотии, также готовилась свергнуть фиванское господство. Еще до битвы при Мантинее она осмелилась отказать Фивам в военной помощи, опираясь на буквальный смысл договоров, согласно которым она была обязана оказывать Фивам помощь лишь в случае нападения на Беотию, и Эпаминонд счел неудобным в эту минуту, когда решалась участь Греции, употребить силу против Фокиды. Но впредь такую непокорность нельзя было оставлять безнаказанной; обладание долиной верхнего Кефиса и Фермопилами было для Фив вопросом их политического существования.

Приличный повод для открытия военных действий против Фокиды был найден без труда. Со времени смерти Ясона Беотия сохраняла преобладающее влияние в Дельфийской амфиктионии, и Фивы не стеснялись пользоваться этим влиянием для достижения своих политических целей. Так, по их настоянию лакедемоняне за занятие Кадмеи были приговорены амфиктионами к штрафу в 500 талантов; впрочем, Фивы оказались не в силах взыскать этот штраф. Теперь решено было употребить то же оружие против Фокиды. Многие из виднейших людей Фокиды были обвинены в святотатстве и приговорены амфиктионами к уплате большого штрафа с тем условием, что если штраф не будет внесен до истечения известного срока, то поместья виновных будут конфискованы в пользу казны Аполлона.

Осужденные, разумеется, не хотели, да, вероятно, и не могли уплатить штраф; притом, как обыкновенно бывает в таких случаях, вероятно, и юридическая сторона дела представлялась спорной. Они прибегли к помощи Фокейского народного собрания, и благодаря своей влиятельности и господствовавшему раздражению против Фив им легко удалось привлечь большинство на свою сторону. Было принято решение не признавать приговор амфиктионов и в случае надобности отразить силу силою; Филомел из Ледона, глава военной партии, и Ономарх из Элатеи, один из осужденных амфиктионами, были облечены неограниченными полномочиями для управления государством. Затем Филомел отправился в Спарту и заключил союз с царем Архидамом III, которому, конечно, ничего не могло быть более по сердцу, как если бы Фивы оказались замешанными в какую-нибудь войну в Средней Греции. После этого Филомел, отчасти на полученные от Спарты деньги, отчасти расходуя собственное большое состояние, нанял отряд наемников, с которым беспрепятственно занял открытые Дельфы (356 г.). Отсюда он обратился с воззванием к эллинам, где, ссылаясь на гомеровский „Список кораблей", обосновывал древние права фокейцев на обладание священным городом и храмом, и вместе с тем обещал не трогать священной казны. Одновременно он позаботился и о военных приготовлениях: Дельфы были укреплены, число наемников увеличено, способные носить оружие обитатели Фокиды призваны на службу и, таким образом, составлено войско в 5000 человек. Необходимые денежные средства доставила подать, которою были обложены богатые граждане Дельф; фамилия Фракидов, наиболее враждебная фокейцам, была изгнана, и ее имущества конфискованы.

Теперь Спарта со своими пелопоннесскими союзниками открыто перешла на сторону Фокиды, и издревле дружные с Фокидой Афины также заключили с нею союз. Правда, это был для Фокиды только нравственный успех, потому что оба государства были всецело поглощены другими предприятиями. Напротив, локрийцы тотчас выступили в поход на защиту святилища, но перед Дельфами, у Фэдриадских скал, были наголову разбиты Фил омел ом. Этим моментом воспользовались Фивы, чтобы вмешаться; по их почину было созвано собрание амфиктионов, на котором, кроме самих беотийцев, были представлены, правда, только локрийцы, дорийцы и фессалийские племена, – и здесь было решено объявить войну Фокиде.

Чтобы приготовиться к борьбе с этой коалицией, Филомел был вынужден сделать заем из находившейся в его власти храмовой казны. То же самое сделали афиняне во время Пелопоннесской войны, Дионисий Сиракузский – во время своей борьбы с карфагенянами; и так как Филомел считал Дельфы частью Фокиды, то с его точки зрения этот поступок являлся вполне законным. Но его противники, не признавшие прав Фокиды на Дельфы, столь же справедливо видели в этом займе не что иное, как ограбление храма. Однако в Греции было достаточно людей, готовых, несмотря на проклятие амфиктионов, продать свою шкуру тому, кто больше заплатит, и потому Филомелу удалось вскоре набрать очень значительное наемное войско. Затем фокейцы перешли в наступление; они вторглись в Локриду и в конном сражении наголову разбили локрийцев и их беотийских союзников. После этого Филомел одержал победу над фессалийцами, которые в числе 6 тыс. человек шли на помощь локрийцам. Только теперь беотийцы со всеми своими силами, 13000 человек, вступили в Фокиду; близ Неона, у северного склона Парнаса, встретил их Филомел, но потерпел полное поражение и сам пал в битве (354 г.). Однако Ономарху удалось снова собрать рассеявшееся войско, и беотийцы не решились идти к Дельфам через трудные горные проходы, так что в военном отношении их победа осталась бесплодной.

Тем не менее после этих событий в Фокиде снова взяла верх партия мира, и в Беотии также, по-видимому, рассчитывали на прекращение войны; по крайней мере беотийцы заключили теперь союз с сатрапом Фригии Артабазом, которого афиняне только что бросили на произвол судьбы ввиду угроз персидского царя (выше, с.214). Вследствие этого в Азию было послано беотийское войско в 5000 человек под начальством Паммена, офицера эпаминондовой школы, который командовал в последнем походе против Фокиды (353 г.). Паммен добился значительных успехов; в двух больших сражениях он победил царских сатрапов, но затем своими переговорами с врагом навлек на себя подозрение Артабаза и был изменнически захвачен им и посажен в темницу. Но, порвав с Фивами, Артабаз более не был в состоянии держаться против царских полководцев; его сатрапия была занята неприятелем, а он сам вынужден искать убежища при дворе Филиппа II Македонского.

Но Ономарху удалось тем временем склонить своих сограждан к энергичному продолжению войны. Он сам был утвержден в звании полномочного военачальника, а его брат Фаилл назначен его помощником. Затем в Фокиде наступил период террора; вожди мирной партии были изгнаны или казнены, их имущество конфисковано в пользу государства. После этого всякая оппозиция замолкла; Ономарх и его брат являлись неограниченными владыками страны, и они не стеснялись выражать это даже внешним образом, чеканя монеты от своего имени, чего греческие тираны этого времени обыкновенно избегали. Теперь Ономарх стал черпать из дельфийской храмовой казны уже без всяких стеснений; на эти средства было набрано огромное наемное войско, какого Греция еще не видала; союзники Ономарха также не были обижены – большие суммы были истрачены, особенно на подкуп наиболее влиятельных политических деятелей.

Как только Паммен удалился в Азию, Ономарх перешел к наступательным действиям. Дорида была опустошена, главный город западной Локриды, Амфисса, принужден к покорности, укрепленные места у Фермопил взяты и, таким образом, прервано сообщение между Беотией и Фессалией. После этих успехов Ономарх счел себя достаточно сильным, чтобы вторгнуться в самую Беотию; он взял Орхомен и обратно водворил в нем прежних жителей, сколько их уцелело при разрушении города фиванцами одиннадцать лет назад.

Не менее успешны были действия Ономарха в Фессалии. Там тираны Фер, Ликофрон и Пейфолай, в качестве союзников Фив, сначала воевали против Фокиды; теперь Ономарху удалось посредством щедрых субсидий из дельфийской храмовой казны привлечь их на свою сторону и склонить к объявлению войны Фессалийскому союзу. Таким образом, фессалийцы имели теперь довольно хлопот у себя дома и уже не могли думать об участии в войне с Фокидою; мало того, вскоре положение их сделалось настолько критическим, что им не оставалось ничего другого, как призвать на помощь Филиппа Македонского и вручить ему верховное начальство над союзным войском. Филипп только что завоевал Метону, последний прибрежный город Македонии, который еще находился во власти афинян; этим он обеспечил себя против нападений с тыла и теперь охотно воспользовался случаем приступить к осуществлению замыслов своего брата Александра о покорении Фессалии. С этой целью он двинулся через Темпейский проход на юг, разбил наголову брата Ономарха Фаилла, который с 7 тыс. человек явился на помощь ферским тиранам, и взял важный приморский город Пагасы, гавань Фер; эскадра, отправленная афинянами на выручку осажденного города, по обыкновению, опоздала. После этого Ономарх принужден был со всеми своими силами идти в Фессалию, чтобы положить конец поступательному движению Филиппа. Действительно, ему удалось в двух сражениях совершенно разбить Филиппа и принудить его к возвращению в Македонию. Затем он снова обратился в Беотию, взял путем измены Коронею и у Гермея вблизи города разбил прибывших на помощь последнему фиванцев.