Текст книги "Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330 (ЛП)"

Автор книги: Ян Мортимер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Можно предположить еще одним доказательством взаимоотношений Роджера и Изабеллы подозрения Эдварда относительно их сговора перед совершенным Мортимером побегом.

Самый сложный вопрос в истории Роджера и Изабеллы заключается во времени начала их личных взаимоотношений. Некоторые исследователи настаивают на ценности подхода, основанного на документах. Догерти утверждает, что нет ни малейшей улики данной связи до декабря 1325 года, а значит, отношения «сформировались после отказа королевы вернуться домой, и Мортимер не являлся его причиной». Это слишком эмпирическое построение. И Роджер, и Изабелла были вполне способны отдельно друг от друга сбить со следа Эдварда и Деспенсера. У нас нет свидетельств об их взаимной привязанности вплоть до сентября 1325 года. Вряд ли можно ожидать обнаружить письменное доказательство тому до времени приезда во Францию принца, или в период, когда Изабелла старалась получить из Англии милости и деньги, прикрываясь своей продолжающейся верностью.

Причины для предположения, что Генри Ланкастер и граф Норфолк могли ждать начала действий против Деспенсера прежде всего заключаются в их немедленной поддержке Роджера и Изабеллы, как только те высадились на берег в сентябре 1326 года. Во-вторых, следует учитывать шаги Генри в попытке убедить короля покинуть Англию в августе 1325 года. Именно на земли Томаса, графа Норфолка, отправились высадившиеся в 1326 году. То, что разведка Деспенсера не позднее сентября 1324 года сообщила об ожиданиях высадки Мортимера на территории Томаса в Норфолке и Саффолке, доказывает некоторые связи на тему восстания, установленные Роджером и графом за два года до действительного осуществления вторжения.

Хотя у нас нет записей о прямом требовании к Изабелле вернуться в Англию до октября, истощение запасов ее казны и поездка во дворец короля Франции в середине июля предполагает, что, одобрив договор о мире, Эдвард пожелал возвращения супруги. Так как она справилась плохо, он прекратил финансирование, и последний платеж был совершен через четыре дня после ратификации документа английским монархом. 18 октября, когда Эдвард написал о возникшем вопросе Папе Римскому, суверен Туманного Альбиона утверждал, что просил Изабеллу вернуться до того, как он пошлет во Францию сына. Поэтому кажется, что первоначальное требование о возвращении поступило в конце июня и снова повторилось в июле.

Согласно «Жизни Эдварда Второго», написанной в течение года, заявление короля Англии было провозглашено в присутствии как Карла, так и Изабеллы.

Вполне возможно, что Роджер и Изабелла общались в Тауэре, не встречаясь, и поэтому не видели друг друга с августа 1321 года. Тогда они расстались очень плохо, так как происходящее имело место накануне нападения на замок Лидс. Тем не менее, гораздо вероятнее, что в феврале 1323 года в Тауэре пара встретилась, и оба доверились друг другу, как и показывает предыдущая глава.

Брак графа Кентского и Маргарет Уэйк получил разрешение Папы Римского 6 октября и, возможно, был заключен в декабре, таким образом, став причиной для Роджера прибыть к данному времени ко французскому двору. Переговоры о союзе велись несколько раньше, давая повод предположить, что граф до этого находился на связи с лагерем Роджера. Маргарет являлась дочерью сестры матушки Мортимера, Джоан де Фиенн.

Существует два источника относительно спора Роджера и Изабеллы. Кратчайший из них это Деспенсер, упомянувший о состоявшемся факте посланнику Папы Римского, согласно “Historia Roffensis”, цитируемой Догерти в монографии об Изабелле. Второй, где говорится о ноже, – сам принц Эдвард, выступивший на суде над Мортимером.

Фруассар утверждает, что у Роджера было всего три сотни солдат.

Глава 10
Захватчик

Роджер с Изабеллой и их небольшим войском наемников высадились в Саффолке, на северном берегу реки Оруэлл 24 сентября 1326 года. Пусть летописец Жан Лебель утверждает, что ураган смел путешественников во время плавания с курса, и что это послужило к их же пользе, с тех пор, как Эдвард узнал о готовящихся планах, похоже, высадиться они намеревались именно там. С одной стороны, место находилось поразительно близко к Лондону, с другой стороны, было защищаемо реками от сил короля с юга. И располагалось в границах владений графа Норфолка, ненавидевшего Деспенсеров. Вероятно, в одном отношении Лебель точно прав, – монарх знал о планах пары: тремя неделями ранее Эдвард велел адмиралу Джону де Стерми собрать в Оруэлле оборонительный полк в две тысячи человек. К счастью для Мортимера и Изабеллы, флот де Стерми не показался, и они сумели в течение нескольких часов быстро и результативно высадиться.

Когда ему доложили последние новости, Эдвард находился в лондонском Тауэре. Сначала он в них не поверил: ожидалось внушительное вторжение многих тысяч человек. Несколько кораблей из Эно представляли сравнительно меньшую угрозу. На следующий день или чуть позже, когда следующие доклады подтвердили высадку Роджера и Изабеллы в Восточной Англии, монарх узрел здесь хорошую возможность. Противники пребывали в области его охвата, и их прикрывало сравнительно маленькое число наемников. Если он сумеет обезвредить тех из местных лордов, кто думает об оказании бунтовщикам поддержки, чета окажется в его милости. 27 сентября Эдвард приказал Роберту де Уотервиллю поднять и собрать «всех вооруженных мужчин и пехотинцев графств Норфолка, Саффолка, Эссекса, Хертфорда, Кембриджа и Хантингтона, дабы преследовать мятежников и причинять тем всевозможный ущерб». Остальным отдавалось повеление поступать подобным образом в Кенте, Оксфордшире, Беркшире, Бэкингемшире и в Уэльсе. Указы рассылались каждому из шерифов, запрещая помогать захватчикам и собирать феодальный налог. Созвали необозримую по числу армию из 47 640 вооруженных мужчин, всадников легкой кавалерии, пехотинцев и лучников, большую, чем когда-либо поднималась во всей Англии. Еще большему количеству людей на следующий день велели явиться к королю и защищать его. Убийцам и остальным преступникам, находящимся под стражей, предлагали свободу в обмен на поднятие оружия против Роджера: прощения выдали сразу более, чем сотне душегубов. В конце концов, Эдвард установил награду за голову Мортимера. Шерифам следовало объявить об этом «на ярмарках, рынках и в других местах, по крайней мере, два или три раза в неделю».

«Тогда как Роджер Мортимер и другие изменники монарху и его государству силой вторглись в пределы страны, приведя с собой чужеземцев с целью отнять власть у короля, суверен требует от вас оказать сопротивление названным противникам, задержать их и сокрушить, за исключением королевы, сына короля и графа Кентского, чьи жизни он намерен сохранить. И хотя в подобном случае каждый мужчина королевства связан верностью и обязанностью прийти во всей мощи на защиту суверена, себя и государства, король, тем не менее, желает в данном случае, для облегчения ноши народа, дабы все, кто придет к нему, чтобы вместе выступить против врагов, – вооруженные люди, всадники из легкой конницы, вооруженные пехотинцы, арбалетчики, лучники и другие пехотинцы, – все они получили бы жалованье в соответствии с ценой службы. Вооруженные солдаты – 12 денье, всадники легкой конницы – 6 денье, пехотинец с двойным облачением – 4 денье, с единственным облачением – 3 денье, лучник – 2 денье в день… Если один воин или же несколько принесут и пожалуют королю тело вышепоименнованного Роджера, либо его голову, суверен желает, дабы им выдали помилование за любое совершенное прежде предательство, уголовное правонарушение или любой другой проступок против закона и одаривает этого человека или людей тысячей фунтов стерлингов».

В данном случае близость Роджера с ключевыми представителями двора в прошедшие годы работала в его пользу. Они поняли причины совершенного Мортимером вторжения. Эти люди знали, – их товарищ до последней капли крови верный слуга короны, в настоящее невозможное положение его толкнули, а враждебность Роджера всегда направлялась против Деспенсера, а не против монарха. Даже преданные правительству подданные колебались. Будучи верным Эдварду, Роберт де Уотервилль являлся давним другом Мортимера, со многими другими гостя на свадьбе юного Эдмунда Мортимера в 1316 году. Вместо того, чтобы напасть на Роджера в Восточной Англии, он соединил с ним имеющиеся у себя силы. Точно также и Томас Уэйк, кузен Роджера, оставивший монарха, когда ему приказали поднять против захватчиков оружие. Подозревая, что Генри Ланкастер поступит в том же стиле, Эдвард даже не посылал ему приказов. И он был прав в своих подозрениях. Только услышав новости, Генри поднял в Лестере армию, похитил казну, спрятанную в местном аббатстве агентами Деспенсера-старшего и приготовился двигаться на юг, чтобы присоединиться к захватчикам.

Свою первую ночь в Англии Роджер и Изабелла провели в имении графа Норфолка Уолтон, на саффолкском побережье. Они все хорошо просчитали. Особенно серьезно пара продумала, как можно склонить в свою пользу общественное мнение. Прежде всего, что самое важное, чета оценила могущество королевского штандарта. Простые люди могут полагаться на поддержку, или, по меньшей мере, не отталкивать ее, их будущего монарха и тех, кто носит его герб. Разумеется, намного больше подданных последует за знаменем будущего короля Эдварда, чем за флагом знаменитого мятежника. Также важно для Роджера было лично отдалиться от Изабеллы: если предводителей вторжения застанут живущими во грехе, тогда народ может ожидать, что Господь пошлет на них нравственную кару в виде разгрома в сражении. Хотя военный импульс исходил от Мортимера, внешне это было вторжением королевы, кампанией с нравственным содержанием, нацеленной на избавление Англии от Хью Деспенсера-младшего. От Изабеллы требовалось исполнять роль дамы, попавшей в беду. И она прекрасно с этим справлялась, делая свои завоевания значительнее побед любого числа наемников. Изабелла завоевала сердца простого народа, в противном случае, объединившимся бы против нее.

Роль Роджера заключалась в планировании стратегических движений армии. Флот, доставивший мятежников из Эно, получил приказ вернуться на континент сразу же, как только войско высадится на берег. Наверняка, Мортимер вспомнил тактику, использованную в 1066 году герцогом Уильямом Нормандским. Велев кораблям отплыть, он удостоверился, что они не вернутся за наемниками из Эно. Таким образом, тем придется сражаться и умирать бок о бок с Роджером и другими англичанами. Далее Мортимер потребовал установить в рядах жесткую дисциплину. При Уолтоне чужеземные наемники приступили к грабежам. Этому был немедленно положен конец. Королева предложила возмещение всем, чьи дома пострадали, и одним мановением руки добилась доверия местных жителей и уважения множества остальных, опасавшихся ее приближения. Пусть Изабелла могла с равным успехом принимать участие в планировании подобных поступков, воинская дисциплина находилась целиком вне доступного ей опыта, и здесь она с самого мгновения высадки полагалась на Роджера. Мортимер действительно являлся «сильной рукой» Изабеллы и ее фельдмаршалом.

Тогда как роль Роджера на людях преуменьшалась, роль королевы – преувеличивалась. Она получила признание, словно религиозный символ вторжения, наравне с признанием в качестве матери будущего короля. Относительно своей репутации Изабелла также разыграла карту богомольности, отправившись «будто паломник» к гробнице Святого Эдмунда. Там она остановилась в аббатстве. Соединение религиозности и правомерной оскорбленности обладало крайне сильным потенциалом. Он предоставлял объявлению захватчиками войны ореол святого ханжества, такого же как при крестовом походе. Также это предоставляло возможность снизить влияние шерифов и поднять феодальную армию. Даже те капитаны и шерифы, которые готовы были поддержать Эдварда, оказались не в состоянии собрать достаточно большое количество солдат, чтобы подавить вторжение на корню. К этому времени Роджер и Изабелла добрались до Данстейбла, где к ним присоединился Генри Ланкастер, и их войско уже было слишком многочисленным, чтобы его смог разбить лишь один шериф. Религиозный окрас означал, что епископы, поддержавшие вторгшихся (архиепископ Дублина и епископы Херефорда, Или, Линкольна, Дарема и Норвича) не испытывают угрызений совести от речей в пользу захватчиков. Именно этому по преимуществу можно считать обязанным мгновенное приобретение Изабеллой народного одобрения, необходимого ей для появления правдоподобной оппозиции монарху.

Эдвард и Деспенсер оказались абсолютно захвачены врасплох ростом мощи завоевателей. Хотя они на протяжении двух лет знали о планировании Роджером вторжения, обладали полной казной и сэкономили деньги, хотя понимали, когда и откуда Мортимер совершит нападение, все равно не сумели остановить его или даже втянуть в битву. Редко, когда настолько хорошо снабженное и укрепившееся авторитарное правление было до такой степени обездвижено какими-то несколькими сотнями наемников. Но тут и заключалась проблема: правительство проявило себя чересчур авторитарным. В казне могло лежать шестьдесят тысяч фунтов стерлингов, но Хью Деспенсер был приверженцем исключительно сбора значительных сумм, он не знал, как потратить эти деньги к наилучшей выгоде как суверена, так и собственной. С другой стороны, Роджер являлся приверженцем стратегически оправданных трат. Оба представляли собой умных управленцев, тем не менее, Хью казался олицетворением расчета и теории, тогда как Мортимер – способности воплотить мысли в действительность и быстро и неожиданно заставить почувствовать свою физическую силу. Могущество Деспенсера лежало в области судебных заседаний и казны, Роджера – в умении командовать на поле боя и владеть мечом. Стоило делу дойти до сражения, Хью мог только приказывать остальным биться за него. Как показали теперь события, солдатам уже не хотелось это делать.

Эдвард целиком доверял Хью Деспенсеру, полагаясь и на его преданность, и на его суждения. Но стоило сентябрю перейти в октябрь, отношение начало портиться. Лондон вокруг короля низвергался в пропасть безвластия, и пусть Тауэр являлся фантастически укрепленным замком, этого было недостаточно для сдерживания горожан и надвигающегося на столицу войска. Эдвард и Деспенсер понимали, – их противники находятся в контакте с ведущими церковными деятелями и торговцами. Созванная сувереном огромная армия так и не появилась. Ни в одном из графств шерифам не удалось собрать необходимое число людей. Самые верные находили извинительные обстоятельства, остальные сохраняли молчание или занимались собственными имеющими неясные цели делами. И король, и его фаворит начали понимать, что оказались изолированы и вскоре будут абсолютно отрезаны от мира в полном беззакония городе, сталкиваясь с варварством, которому не в силах дать бой и с которым не могут вступить в переговоры. В отчаянии суверен пытался добиться от лондонцев обещания верности. Но ответ получил крайне уклончивый. Встревожившись, Эдвард приготовился покинуть Лондон. 1 октября он устроил перевоз трех сыновей Роджера под надежную охрану Тауэра, и на следующий же день оставил свою столицу.

После отъезда короля власть в городе продолжила ослабевать. Жители на протяжение многих лет ненавидели Деспенсера, отныне они принялись преследовать его агентов. Дома подвергались разграблениям, известные преданностью монарху горожане терпели насмешки и притеснения. Но, хотя Лондон и отвернулся от Эдварда, то не обязательно стал безопасным для провозглашения Мортимером и Изабеллой их претензий на влияние. Столица колебалась, и, как и большая часть олигархий, надзирающие силы были заинтересованы, главным образом, в собственном дальнейшем благополучии. Тогда как Эдвард оставил Лондон и двинулся в сторону Актона, Роджер и Изабелла решили повернуть их войско следом за ним. Начавшееся преследование походило на перевернутое отражение кампании 1321–1322 годов, на этот раз Мортимер преследовал короля по всей стране от Суррея до Южного Уэльса. Пусть три его сына оставались в городе, как и помещенный в Тауэр младший отпрыск Изабеллы, принц Джон, главной целью являлось схватить монарха и Деспенсера. Только получив их под собственную опеку, можно будет обратиться к вопросам столицы и к безопасности членов семей и правительства.

6 октября, когда Роджер и Изабелла находились в Балдоке, Эдвард добрался до Уоллингфорда. Спустя три дня он поскакал в Глостер, а чета, в свою очередь, достигла мест близ Данстейбла. В тот день, в ответ на награду в тысячу фунтов стерлингов за голову Роджера, Мортимер и королева установили дар в две тысячи фунтов стерлингов за голову Хью Деспенсера, соответственно.

И король, и королева, оба по милости советов своих любимцев, смотрели друг на друга через пространство всей южной Англии с нескрываемой яростью. Любимцы же монархов пронизывали друг друга взглядами, полными абсолютного и мощного желания сокрушения. Но пока Деспенсер и Эдвард ждали в Глостере, напрасно надеясь там присоединения войска, Роджер и Изабелла выступили, ибо их армия с каждым часом лишь росла. 10 октября суверен узнал о переходе на сторону мятежников Генри Ланкастера. Хотя Эдвард долго питал в отношении графа подозрения, новости сильно его подкосили, ведь теперь стало понятно, что контроль над государством утрачен. Он отправил приказы по гарнизонам, размещенным во владениях Мортимера, повелевая тем оставить оборону замков и земель Роджера и присоединиться в Глостере к своему королю с максимально доступной им скоростью. Эдвард приготовился опять выдвинуться к Южному Уэльсу, чтобы защищать страну на территории Хью Деспенсера.

Роджер и Изабелла находились на пике, но успех еще не был им гарантирован. В любой момент общественное мнение могло обернуться против, либо же монарх мог решить преградить путь противникам с командой верных ему уэльсцев. С Эдвардом путешествовало около тридцати тысяч фунтов стерлингов, предназначенных для выплат солдатам. Разумеется, по мере приближения к Оксфорду чета бунтовщиков соблюдала крайние меры безопасности. Этот королевский город являлся первым, к которому они подходили в качестве захватчиков. Оксфорд был печально прославлен склонностью к яростным столкновениям, обычно в нем встречались противоположные точки зрения со всего королевства и либо растворялись друг в друге, либо бились до высекания настоящих искр. В любое мгновение могла возникнуть опасность наемного убийцы или же закрытия Оксфорда перед лицом бунтовщиков. В качестве предосторожности Изабелла выслала вперед нарочных, чтобы они обустроили в городе ей жилище у братьев-кармелитов, тогда как Роджер и остальные предводители войска организовали бы себе постой в аббатстве Осни, за стенами. Местные жители по достоинству оценили осторожное приближение мятежников и, придя к выводу, что их дома не подвергнутся разграблению, отправили подъезжающей Изабелле в виде ответа серебряную чашу. Захватчики взяли первый город на своем счету, в процессе чего не пролилось ни капли крови.

В Оксфорде к паре присоединился епископ Херефорда, прочитав там проповедь. Текст был взят из Книги Бытия. «Вражду положу между тобою и между женою!» – объявил он, сравнивая Деспенсера со змеем в саду Эдема. По его словам, Хью являлся «семенем первого тирана – Сатаны, который окажется попран леди Изабеллой и ее сыном, принцем». Среди собравшихся присутствовали Роджер Мортимер, Изабелла и все мятежные полководцы, прибывшие сейчас в Оксфорд. Мужчины шествовали по улицам с твердым намерением: армия решила, в конце концов, организовать над Деспенсером суд, напомнив ему о справедливости, и остановить злостно использующего королевскую власть Эдварда. По рядам начало распространяться ощущение победы. Следующая остановка произошла в Уоллингфорде, личном замке Изабеллы, также капитулировавшем перед своей госпожой без боя.

Эдвард пребывал в Тинтерне, в Южном Уэльсе, ожидая появления самых верных ему уэльских рыцарей. В доме архиепископа Кентербери, что в Ламбете, к югу от Лондона, почти началось собрание шести верных королю епископов, но оно было вынуждено прерваться без заключения какого-либо соглашения. Беспорядки на улицах помешали святым отцам пересечь реку в направлении города. Все кружилось в хаосе, не говоря о войске захватчиков. В этот момент, 15 октября, Изабелла выпустила обращение, провозглашавшее, – она пришла на помощь стране, Короне и Церкви, дабы спасти их от вреда, наносимого Хью Деспенсером, Робертом Балдоком (канцлером), Уолтером де Степлдоном (казначеем) и другими. Вторжение обернулось революцией.

Де Степлдон так никогда и не услышал об обращении Изабеллы. В день его выпуска в Лондоне словно разверзлись врата ада. Хамо де Чигвелл, мэр столицы и один из судей, вынесших Роджеру смертный приговор, был вытащен в Зал Гильдий. Ему объявили, – Джон Ле Маршал, лондонец, принадлежит к числу шпионов Хью Деспенсера, и поэтому подлежит казни. Затем прибавили, что Уолтер де Степлдон тоже предатель и заслуживает гибели. Де Чигвелла заставили принести присягу в поддержке дела захватчиков, после чего толпа горожан принялась приводить свои страшные приговоры в действие. Они вытащили из дома Джона Ле Маршала и поволокли его к Чипсайду, где и обезглавили. Следующим, кого стали искать, оказался Степлдон. Двери дома казначея, предварительно забаррикадированные изнутри, сожгли, драгоценности и серебро похитили. Та же участь постигла книгу официальных записей и множество фолиантов из библиотеки. В тот миг сам епископ опрометчиво выехал в город в доспехах и в обществе оруженосцев. Когда в Холборне Степлдону сообщили о судьбе его дома, тот безрассудно решил не пускаться в бегство, а скакать в центр столицы – к Тауэру. На середине пути, перепуганные гулом толпы, взывающей к пролитию крови епископа, Степлдон с сопровождающими бросился в поисках убежища к Собору Святого Павла, надеясь, что там им могут помочь. Но, прежде чем беглецы сумели войти в собор, народ их перехватил. У северных ворот Степлдона стащили с коня, проволокли через кладбище, оттуда спустили с холма Ладгейт Хилл и кинули к кресту на Чипсайде. Здесь, рядом с обезглавленным телом Джона Ле Маршала, с епископа сорвали латы и отпилили ему шею хлебным ножом. Двух служащих ему оруженосцев убили точно так же.

Голову де Степлдона поднесли королеве в Глостере. Не сохранилось записей, что Изабелла подумала о случившемся, но, вероятно, и она, и Роджер Мортимер посмотрели в запавшие безжизненные глаза с серьезным недовольством. Убийство прелата из высшего звена, пусть и настолько ненавидимого общественностью, являлось определенным поражением. Действия, вызывающие ужас, подобные свершившемуся, работали исключительно на подрыв законной природы проводившейся кампании. Равно тревожили готовность столицы схватиться за оружие и правившие на ее улицах склонные к расправам толпы и банды грабителей. Дворы правосудия оказались оставлены, а сыновья и Роджера, и Изабеллы находились на милости взбунтовавшихся горожан. Тауэр капитулировал, хранителем Лондона провозгласили маленького принца Джона, заставив его присягнуть защищать права местных жителей, но вряд ли и он, и отцы города могли что-то предпринять, дабы возродить порядок. Только не в отсутствии войска.

Мортимер и Изабелла были не в состоянии повернуть назад. Отправив телохранителя позаботиться о девятилетнем принце, они продолжили преследовать короля. От Глостера чета направилась к стенам Бристоля. 18 октября, стоило им прибыть, как бристольцы сами распахнули перед ними ворота. Тем не менее ворота городского замка оказались забаррикадированы. Там решил запереться и противостоять захватчикам граф Уинчестер.

Десятью годами ранее Роджер уже брал Бристоль после недельной осады. Теперь он приступил к нападению на твердыню в сердце города. К счастью для него, Хью Деспенсер, в качестве господина Бристоля, недавно разрешил построить у стен замка несколько домов, что заметно ослабило оборонительные свойства крепости. Осада продлилась восемь дней, в течение которых Деспенсер-старший отчаянно пытался вести переговоры о сохранении себе жизни. Но Роджер не предложил и четвертушки требуемого. Эта семья не только обвинила его в расхищении своей собственности во время войны 1321–1322 годов, они повернули против него недовольство короля, что обошлось Мортимеру потерей владений, клана, благосостояния, статуса и доброго имени, кроме того, Деспенсеры старались его убить. Это стоило не меньше, чем абсолютное их сокрушение. Ланкастерцы, считающие Деспенсеров ответственными за гибель графа Томаса, придерживались сходного мнения. На восьмой день, 26 октября, войско пошло на приступ твердыни. Вскоре Деспенсер-старший уже находился в цепях.

Монарх понимал, – ему угрожала серьезная опасность. Верные уэльские солдаты, как Эдвард надеялся, на помощь не пришли. Вероятно, отчасти за это следовало поблагодарить рыцарей, подобных Хью де Турпингтону, старому товарищу Роджера по оружию, который официально присоединился к Деспенсерам годом ранее, но теперь ослушался приказа короля охранять Марку. Также и в графстве Гламорган многие из арендаторов Деспенсеров вспомнили о жребии Ллевелина Брена и не стали сражаться ради спасения человека, жестоко расправившегося с их героем, хотя и остались верны Эдварду. То, что суверен и Хью Деспенсер полагались на защиту таких людей, наравне с их неспособностью задействовать даже самые преданные подразделения, раскрывает абсолютную глубину стратегической некомпетентности пребывающей у руля государства пары.

Смотря в глаза собственному поражению, Эдвард и Деспенсер решили сесть на корабль и уплыть, возможно, надеясь добраться до Ирландии. 21 октября, когда Роджер и Изабелла находились в Бристоле, Эдвард и Хью отплыли из Чепстоу вместе с Робертом Балдоком и небольшой группой вооруженного сопровождения. В течение пяти дней они сражались с ветром, – затесавшемуся в свиту монаху даже заплатили за молитвы о перемене погоды, – но встречные порывы продолжали сохранять свою мощь. В конце концов, беглецы пристали в порту Кардиффа, где к суверену присоединились члены его хозяйства. Направляясь к замку Кайрфилли, Эдвард совершил последнюю попытку поднять армию, сзывая для защиты людей из лордств Нита, Уска и Абергавенни, а также из лордств Деспенсеров – с полуострова Гауэр, из Пембрука, Хаверфорда и Гламоргана. Но было уже поздно. Охраняемый горсткой солдат он мог лишь дожидаться финала. 31 октября слуги королевского хозяйства бросили Эдварда, оставив его с Деспенсером, Балдоком и несколькими верными сторонниками.

Все те, кто участвовал в организации захватчикам сопротивления, сдались. Каждый, кто был способен поднять людей, отступил от монарха и перешел в лагерь к вторгшимся, либо же сохранил спокойствие. Наступил час, когда Роджер и Изабелла взяли лоскутья правительства в свои руки. Это создало проблему, ведь Эдвард забрал большую государственную печать и печать личную с собой. Решение оказалось простым. Так как монарх отплыл из страны без назначения заместителя для правления в свое отсутствие, захватчики поставили на его место сына. Никто не мог оспорить выбор принца, действительно, любой другой не был бы до такой степени принят. Тем не менее, сделав Эдварда-младшего хранителем государства всего в четырнадцать лет под надзором и влиянием матушки и ее возлюбленного, Роджер и Изабелла показали, что являются неофициальными объединившимися главами правительства.

*

Историки обычно рассматривают переворот 1326 года в качестве личной победы Изабеллы, недооценивая поэтому или даже совершенно не замечая роль Мортимера. Причину этого обнаружить не трудно: вторжение было осуществлено от имени королевы и принца, соответственно, Изабелла воспринималась главой заговора, как современниками, так и исследователями. Как бы то ни было, существует мало сомнения, что именно Роджер Мортимер спланировал вторжение и предложил большее число из претворенных в жизнь разработок, включая передачу королевской власти принцу Эдварду. Самый достоверный и хорошо информированный летописец конца правления Эдварда, Адам Муримут, ясно утверждает, – Изабелла позаимствовала направление действий от Роджера и во всех вопросах ему повиновалась. Присутствие Мортимера в Эно в 1324 году, перед тем, как королева оставила Англию, надежно доказывает, – только он инициировал обсуждения с жителями графства и только он несет первоначальную ответственность за стратегию вторжения, пусть и не очевидно, что Изабелла совершила больше, нежели взяла на себя номинальное руководство развернувшейся кампанией. А еще, несмотря на обширную доказательную базу со стороны знавших Мортимера и Изабеллу лучше остальных, – особенно со стороны короля и Деспенсера, что Роджер и в самом деле внушал опасения в роли боевого командира, они не считали Изабеллу способной на измену по собственному почину. В частности, это демонстрирует разрешение ей Эдварда в 1325 году отправиться во Францию. Уверенность монарха в том, что сама по себе жена не повернется против него, оправдалась. Данную уверенность иллюстрируют размышления Изабеллы о возвращении в Англию даже после присоединения к ней в Париже Мортимера. Таким образом, мы можем точно знать, – Роджер спровоцировал и привел в действие вторжение, не королева, пусть ее одобрение и имело существенное значение для воплощения и успешности применяемой Мортимером стратегии.

Ответственность за развитие кампании сразу после вторжения аналогично может рассматриваться в тесной связи с Роджером. Раннее из доказательств подобной связи, по иронии судьбы, заключается в документе, где имя Мортимера не называется. Перечисленные в декларации от 26 октября (в соответствии с которой принц был избран хранителем государства) – это сводные братья короля (графы Кент и Норфолк), Генри Ланкастер, Томас Уэйк, Генри де Бомон, Уильям де Ла Зуш, Роберт де Мот, Роберт де Морли, Роберт де Уотервилль и «другие бароны и рыцари». Роджер, как один из значительных предводителей армии, там не упоминается, и данное упущение сильно бросается в глаза. Изабелла не стала бы исключать его из зафиксированного состава, за исключением специфичности указаний Мортимера, как и епископальные союзники, такие как Адам Орлетон. Поэтому представляется, что декларация составлялась по приказу Роджера. Исключив себя из официальных мероприятий, он избегнул пристального учитывания. Никто не мог бросить вызов его власти, потому что, согласно документам, Мортимер был никем, и указать на злоупотребление им полномочиями казалось невозможным. Подобную технику Роджер практиковал на протяжение следующих четырех лет, и она отчасти объясняет, почему так мало писателей относились к Мортимеру, как к ключевой фигуре того исторического периода. В отличие от почти любого другого правителя в истории, Роджер старался скрыть следы собственного могущества, способствуя тем самым бюрократически отмеченному затоплению в водах Леты.