Текст книги "Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330 (ЛП)"

Автор книги: Ян Мортимер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)

Король, несомненно, испытывал в описываемый период удовлетворение, но поддержка, пусть даже такая восторженная, им и так ожидалась. Главным силам уже предписали шествовать на север. Эмер де Валенс и Генри Перси, каждый ответственный за врученное им войско, стояли на страже границы, и, через несколько дней после Лебединого пира, Эдвард передал де Валенсу общее командование и приказал нападать. Вернувшись в Вестминстер Холл, монарх ввел в действие армию, которую не планировал бросать в бой против Брюса ни в текущем, ни в следующем году, но которой предписывалось окончательно подмять под себя Шотландию, даже если это случится и не при его жизни. Эдвард Первый продумывал то военное вторжение, что начнет осуществляться только после его смерти.

*

Покинув Лондон в начале июня, королевская армия медленно пошла на север. Роджер и остальные, посвященные в Вестминстере в рыцари мужчины, продолжали находиться в Англии, когда услышали новости. Эмер де Валенс встретился 26 июня с Робертом Брюсом в сражении при Метвене и нанес шотландцам тяжелое поражение. 8 июля, когда де Валенс утвердил штаб-квартиру войск в Перте, королевская армия достигла Карлайла. В последовавшие потом дни советники принца, такие как лорд Мортимер из Чирка и граф Херефорд, повели войско на запад Шотландии и переправили их через низменности, чтобы поддержать продвижение де Валенса. Это притянуло лордов в замок Лохмабен, место рождения Роберта Брюса, цель гораздо значительнее для символизма дела, чем боевая сила. К огромному удовольствию принца 11 июля замковый гарнизон сдался без сражения. Королевская армия сдачу крепости приняла и немедленно направилась на север в сторону Перта, подвергая грабежу и поджогам все городки и деревушки на своем пути. К 1 августа солдаты добрались до Фортевиота.

Короля Эдварда с войском не было. К тому времени, как принц выдвинулся из Карлайла, изначально назначенного места сбора, его отец только добрался до Ноттингема. Престарелый монарх страдал от болезни и мог путешествовать исключительно на носилках, однако это не означало, что он не играл в протекающей кампании никакой роли. В Метвене Эмер де Валенс взял в плен аббата Скона, епископов Глазго и Сент-Эндрюса, всех тех, кто ожидал коронации Брюса. Перечисленные пленники, как и множество других в течение последующих недель, были отправлены в оковах к королю Эдварду. Лежа на носилках, тот обеспечивал кампании импульс, а также правосудие по отношению к шотландским мятежникам.

В Перте Эмер де Валенс выехал навстречу принцу, собираясь при этом еще и поприветствовать королевскую армию. Для юного Роджера происходящее служило продолжающимся закреплением в первых рядах знати. Он находился рядом с Эдвардом-младшим, своим дальним кузеном, и с де Валенсом, тоже приходившимся ему родственником. Едва ли можно было надеяться на более выдающееся общество. Карьера Эмера де Валенса – пример замечательнейшей службы, он с 1297 года сражался вместе с Эдвардом Первым, являлся аристократом, имеющим международное значение, славящимся и уважаемым во всей северной Европе, обладая способностью осуществлять самые весомые дипломатические миссии. Кроме того, он приходился королю двоюродным братом. Хотя именно де Валенс при встрече преклонил перед принцем колени, нет сомнений, сэр Эмер, а вовсе не юный Эдвард, отвечал за происходящее.

Команда опытных солдат, подобных де Валенсу, представляла собой существенную подмогу, особенно в деле продвижения вглубь Шотландии. Пока англичане находились в Перте, Джон Макдугал из Аргайла повел против Брюса армию, поднятую в определенных местах, и встретился с ним в сражении при Далри, что рядом с Тиндрамом, на западной границе Пертшира. Брюс снова потерпел поражение, и в этот раз его войско рассеялось. Он выслал близких себе женщин, включая сестру и возлюбленную, вместе с братом, сэром Нилом Брюсом, на север, в замок Килдрамми. Задача де Валенса и принца Эдварда была предельно ясна, – захватить Килдрамми и его драгоценных жителей.

Тем не менее, заводить английскую армию настолько глубоко в Шотландию, было задачей достаточно обескураживающей, особенно, если учитывать, что Брюс продолжал перевешивать по численности. В любой момент линии доставки в тылу могли оказаться перерезаны, а монарх даже не узнал бы, куда отправлять провизию по морю. Ко всему прочему лето выдалось жарким, и заставлять войско двигаться в полном вооружении на протяжении семидесяти миль враждебной горной местности казалось символическим вызовом. Это требовало аккуратного расхода воды и продовольственных запасов. Только благодаря доверию воинов к полководцам соединения англичан сумели без происшествий войти в Абердиншир.

У замка Килдрамми они столкнулись с затруднением. Крепость располагалась на вершине обрыва и отличалась очень мощной оборонительной системой, включающей навесные башни и высокие зубчатые стены. Находясь на скале, они не могли пострадать от подрыва фундамента, что обычно являлось наиболее действенным методом нападения. Любая осада растянулась бы на опасно продолжительный период, ведь твердыня была прекрасно укомплектована запасами продовольствия. Взятие ее штурмом требовало воздвигаемых тут же приспособлений для разрушения, что являлось длительным и сложным процессом. Килдрамми был тем видом крепости, что с успехом могла задержать армию, чьи запасы уже на исходе, и это поможет Брюсу собраться с силами, поднять войско и отбить нападение.

Но и де Валенс оказался талантливым стратегом. Прежде всего он обеспечил создавшееся у себя положение, выслав работающих в горах подкапывать стены замка Дунаверти, где укрывался Брюс, и вынудив его искать убежище на острове Ратлин. Одновременно де Валенс отыскал быстрое, пусть и не благородное, не рыцарское решение результативности осады Килдрамми. Это решение обнаружилось в лице замкового кузнеца. Ему удалось поджечь крепостной амбар. Утратив в процессе пожара запасы еды, сэр Нил Брюс не имел иного выбора, кроме как сдаться. Сэр Нил поступил так, полагая, что близкие родственницы брата в безопасности, ибо их уже не было в Килдрамми, дамы бежали на север, в убежище Святого Дутхуса в Тейне. Однако вскоре англичане взяли дам под арест, получив тех в оковах от верного королю графа Росса.

К середине сентября военная кампания в Шотландии успешно завершилась. Добравшийся теперь до монастыря Ланеркост монарх обладал всеми причинами, дабы быть довольным. Да, он не схватил самого Роберта Брюса, но держал в заточении его супругу, возлюбленную, брата, сестер и дочь, равно как и значимых священнослужителей, одобрявших мятеж, вместе с такими вельможами, как Кристофер Сетон, сэр Саймон Фрейзер и граф Атолл. Это значительно превосходило изначальные надежды Эдварда. Даже в процессе боевых действий короля терзала тревога, что он не доживет до лицезрения их разрешения. Здоровье Эдварда и война все больше сливались в голове монарха в единое целое, сражения велись не только против шотландцев, но и против сил смерти. Отныне список пленных позволял выбрать для них соответственную кару. Двенадцать плененных в Метвене рыцарей подверглись в Бервике повешению. Сэра Саймона Фрейзера и графа Атолла отправили в Лондон на казнь, которую уже прошел Уильям Уоллес. Как известно, его подняли на виселицу, повесили, затем четвертовали, а конечности разослали по королевству. Кристофер Сетон, зять Брюса, убивший в Дамфри Роберта Комина, был опять туда этапирован, чтобы столкнуться с повешением и расчленением наравне с Нилом Брюсом. Его жену, Кристину Сетон, сестру Брюса, переправили в Англию, дабы посадить в заточение с другой сестрой, Элизабет Сивард, и дочерью Брюса. Троих знатных духовных лиц, участвовавших в бунте, тоже выслали в Англию в кандалах, дабы те в разных тюрьмах начали длительное покаяние. Самые тяжелые кары выпали на долю сестры Брюса, Мэри, и его возлюбленной, Изабель, графини Башан. Женщин для всеобщего обозрения заключили в деревянные клетки в замках Роксбург и Бервик соответственно. Единственная возможность уединения предоставлялась для справления физиологических потребностей, уступая правилам приличия, что Эдвард разрешил крайне неохотно. Обе дамы выдержали подобное на протяжении чуть более трех лет. С кем обращались почтительно, так это с Елизаветой, супругой Брюса, не одобрившей восстания мужа. По ее словам, мятежники были «словно дети, играющие в королей и королев».

*

С окончанием военной кампании английская армия начала раскалываться. Совершенно негласно несколько из молодых рыцарей решили прекратить следовать монаршим приказам и двинуться на поиски турнирных поединков во Франции. Малое число этих пылких юношей, отправившихся вместе с Эдвардом на север, успели увидеть более тесные бои и не могли дольше удовольствоваться скучным существованием. Вопреки велениям короля поступать противоположным образом, двадцать два из пользующихся высокими связями и опытных турнирных бойцов, пусть и недавно вступивших на эту стезю, покинули войско. Среди них были сэр Пьер Гавестон и сэр Роджер Мортимер из Уигмора.

Эдвард Первый рассвирепел. Несмотря на слабость и возраст, он разозлился на беглецов и объявил их владения конфискованными. Эдвард выпустил указы, согласно которым непослушных следовало задержать и объявить изменниками. Таким образом, Роджер внезапно обнаружил себя во второй раз оставшимся без земель. Лицом к лицу встретившись с подобным позором, не оставалось ничего иного, кроме как заглаживать вину и просить о милости. Соответственно Роджер с собратьями-рыцарями направились к принцу, в монастырь Уэтерле близ Карлайла, дабы искать его ходатайства о них перед монархом. Эдвард просил так пылко, как только мог, действуя также через мачеху, юную и добрую королеву Маргарет, умолявшую мужа забыть прегрешения молодых людей. Роджеру, как и большинству этих двадцати двух, прощение и восстановление в правах на владения было обещано в следующем январе. Но не Пьеру Гавестону.

Сочувствие принца целиком находилось на стороне друзей его отрочества. В порядке попытки уменьшить нанесенную обиду Эдвард-младший предположил, что ему следует устроить турнир в Уорке, но его отец не желал подобных увеселений. Король узнал о тайном соглашении между сыном и Гавестоном, зашедшим дальше оставления службы несколькими рыцарями. Оказалось, что молодые люди поклялись быть братьями по оружию, вместе сражаться, поддерживать друг друга перед лицом остальных и делить свои владения! Эдвард-старший страдал от оскорбления. Несмотря на понятное восхищение превосходными рыцарскими качествами Гавестона, помыслить о связи, угрожавшей разделить управление государством с провинциальным рыцарем не представлялось возможным.

Роджер Мортимер не возражал против наличия у принца собрата по оружию и ему не казалось проблемой, что избранным братом станет Гавестон. Все это было по-рыцарски и по-светски, помимо прочего Роджер симпатизировал Пьеру Гавестону и ценил его проявляющиеся на турнирах навыки. Но к грядущей ссоре короля с сыном Мортимера, как и других лордов, ничего не могло подготовить. Поводом оказалась просьба принца. Решив, что если Гавестон слишком низкорожден для товарищества с наследником трона, то необходимо пожаловать ему одно из своих личных графств, Эдвард отправил к отцу казначея, Уолтера Лэнгтона. Опустившись на колени, Лэнгтон произнес: «Ваше Величество, милорд, я послан к вам вашим сыном, принцем, хотя, как Бог свят, и не одобряю того, просить его именем позволения возвести рыцаря принца, Пьера Гавестона, в сан графа Пуатье». Монарх не мог поверить своим ушам. Он рявкнул на Лэнгтона: «Кто вы такой, чтобы сметь требовать подобное? Как Бог свят, если не от благоговейного страха перед Небесами, то от ваших вступительных слов, что взятое на себя дело вы выполняете неохотно, я не выпущу вас из рук! Однако сейчас я узнаю, кто вас прислал, а вы подождете здесь». Вызвали принца, и тот немедленно предстал перед своим седовласым родителем. «Зачем вы отправили ко мне этого человека?» – спросил король. Эдвард-младший твердо ответил: «Чтобы с вашего позволения даровать графство Пуатье сэру Пьеру Гавестону». Услышав это уже от самого принца, король разбушевался и воскликнул: «Избалованный сын шлюхи! Вы хотите отдать земли? Вы, кто никогда ничего не завоевал? С Божьей помощью, страшась разрушить государство, я никогда не дам вам насладиться наследством!» Говоря это, Эдвард схватил принца за волосы и вырвал прядь, затем толкнул юношу на пол и принялся пинать, пока не устал.

Придя в себя, Эдвард Первый призвал собравшихся на заседание Парламента в Карлайле лордов и объявил перед ними, что изгоняет Гавестона. Наказание больше рассчитывалось на принца, чем на сэра Пьера. Так как поведение рыцаря отличалось безупречностью, король пожаловал ему достаточное содержание, дабы тот мог наслаждаться пребыванием за границей. Эдвард также заставил и Гавестона, и принца поклясться никогда опять не видеться без его разрешения. Принц Эдвард, столкнувшись с перспективой жизни при дворе без своего возлюбленного товарища, направился с ним в Дувр, осыпая Гавестона по пути подарками из драгоценностей, золота и редких тканей, включающих два бархатных комплекта, один из которых был выполнен в красном, а другой – в зеленом цвете с серебряными нитями и жемчужинами на рукавах. Затем он отбыл.

*

Лишенный «брата Перро» наследник трона, должен был весной 1307 года чувствовать, что единственным препятствием на дороге к счастью является его собственный отец. К тому моменту большинство придворных были люди, значительно моложе, поэтому смена монарха уже давно ожидалась. Юные вельможи, вскормленные историями о великих свершениях, нуждались в суверене, предложившем бы им соответствующие честолюбивым замыслам возможности, а не в шестидесятисемилетнем старике, одержимом политическими превратностями в Шотландии. Эдвард Первый и сам об этом знал, равно как и об упадке оставшихся у него сил. Но он не сдался бы, даже если против его воли ополчился бы весь мир. Готовый к войне король продолжал ждать на севере. Возмущение обращением с семьей Брюса уже назревало, и он хотел находиться на месте, чтобы лицом к лицу встретить претензии.

Значительная часть людей, прошедшая более чем полувековую военную службу, могла удовлетвориться уходом в монастырь и завершением своих дней в спокойном созерцании. Но король Эдвард к числу подобных личностей не принадлежал. Движимый яростью на уэльсцев, а потом и на шотландцев, он сделал сражения неотъемлемой частью собственного существования. Не то чтобы король являлся злобным и порочным, хотя он демонстрировал мгновения злопамятности, например, в случае обращения с графиней Башан. Эдвард определял личные качества в разрезе военного преобладания. С его точки зрения, если не бороться против врагов Англии, то тогда страна окажется у них в руках и на их милости. Следовательно, Эдвард верил, – государство нуждается в нем, и его право на диктование другим воли зависит от решений на поле брани и сохранения там верховенства.

В марте 1307 года король направился в Карлайл, предвкушая собрание созванного им туда Парламента. Роджер с дядюшкой вместе с остальными английскими гостями тоже получил приглашение поприсутствовать. По всей видимости, шотландцы явно воодушевились обновлением еще одного древнего пророчества Мерлина. Оно гласило, что после смерти алчного монарха им с уэльсцами удастся объединиться и начать в каждом вопросе поступать по-своему. На материк вернулся Роберт Брюс. Хотя его братья, Томас и Александр Брюс, попали в плен и, прибыв на запад страны, подверглись казни, он был теперь сильнее, чем когда-либо прежде. 10 мая при Лаудон Хилл Брюс нанес поражение Эмеру де Валенсу, а несколькими днями позже перехитрил следующего английского полководца, Ральфа де Монтермара, загнав солдат последнего в замок Эйр. В противоположность ему, Эдвард ощущал себя слабее, чем когда-либо, и на людях не появлялся. Как только английская армия сосредоточилась в Карлайле, поползли слухи, что король уже мертв.

Никакое препятствие, даже в виде смерти, не страшило старого короля. Услышав, что подданные судачат о его упокоении, Эдвард совершил над собой усилие, поднялся с кровати и снова выдвинулся в направлении Шотландии. Он не представлял, как далеко способен добраться, но с ним находилась английская армия в количестве тысяч солдат за его спиной. Эдвард ехал выступить сразу против всех своих врагов. 3 июля ему удалось покрыть две мили. На грани сил, на одной только воле, на следующий день монарх заставил себя преодолеть еще две мили. Измотанный, на третьи сутки он все же остановился отдохнуть. Однако, на четвертый день опять пустился в путь, достигнув, наконец, местечка Бург-бай-Сендс (Городка у песков), где вдалеке о берег бились волны, и виднелся рукав, отделявший Шотландию от Англии. 7 июля Эдвард решил еще немного отдохнуть. Днем, около трех часов пополудни, когда оруженосцы подняли монарха с постели, чтобы он немного подкрепился, Эдвард Первый замертво упал к ним на руки.

Для принца Эдварда и его брата по оружию настало время взять власть.

* * *

Очевидность умения Роджера читать будет рассматриваться в книге чуть позже. Сам факт, что юноша являлся сыном образованного отца, указывает на вероятность начала чтения еще в подростковом возрасте. В 1322 году его супруга владела в Уигморе сборниками романов, тогда как Мортимер замечен в прикосновении к четырем подобным томам в первых месяцах 1327 года. Он мог или лично их использовать, или отправить жене. Также еще существует несколько прямых ссылок на него в процессе чтения. Одна относится к придворному случаю в 1331 году, что, видимо, описывается в исследовании Тута «Пленение и гибель». В эпизоде предполагается «демонстрация» Роджером личного послания своему человеку, Уильяму де Окли. Вторая, более точная, обнаруживается в работе Брута, где Роджер читает письмо вслух. Не похоже, что Роджер или Эдвард когда-нибудь сами что-то писали. Тем не менее, следует указать, – хотя сын Эдварда гарантированно мог писать, у нас осталось лишь два начертанных им собственноручно слова, – «Отче Наш» в сообщении к Папе. Это иллюстрирует интересную картину, – способность принца писать еще не подразумевала ее использование. Согласившись с данным утверждением, возможно согласиться с тем, что Роджер лично составлял тайные послания монастырскому руководству, которые вынес из Тауэра в 1323 году.

Кузены Роджера являлись членами рода де Фиенн и также находились при дворе.

Сын Роджера, Эдмунд, вероятно, появился на свет еще до 1303 года, так как использовал собственную печать во время заключения брака в 1316 году. В этом контексте стоит заметить, что, согласно Полному перечню пэров, предки Джоан, графы Марч из Гаскони, обычно вступали в зрелый возраст около четырнадцати лет.

Старый Словарь национальных биографий указывает, что Роджер с Джоан путешествовали в Ирландию, дабы предъявить права на шестую часть имущества Джеффри де Женевиля 28 октября 1308 года. Также Джоан сопровождала Роджера в поездке в Ирландию в 1310 году, где вместе с ним и его матушкой присутствовала на коронации. Еще очень вероятно, что молодая женщина была с мужем в 1313 году во время путешествия в Гасконь, где у ее семьи находились земли.

Любовь Роджера к турнирам проявлялась в его жизни несколько раз, но значительно позже. Самый яркий эпизод относится к оставлению в октябре 1306 года королевской армии с целью принять участие в состязании вместе с Пьером Гавестоном, сэром Жилем д, Аржентайном и несколькими другими знатными турнирными бойцами. Мортимер и сам позже поощрял турниры, многие устраивая лично.

В действительности Гавестона посвятили в рыцари не в тот же день, что и Роджера, а на четверо суток позднее, 26 мая.

Утверждение в старом словаре национальных биографий об оставлении армии лордом Мортимером из Чирка неверно.

Глава 3
Друг короля

Смерть представителя монаршей семьи – событие тревожное даже для современности, смерть средневекового короля оказалась тем более пугающей. Когда властитель правит на протяжении целой жизни большинства его подданных, став для всех и каждого решающей частью того, как функционирует общество в области справедливости, законности, обеспечения безопасности и религиозной созерцательности, влияние ухода подобного суверена поистине травматично. С Эдвардом Первым случилось именно так. Значительная доля англичан была не в состоянии вспомнить смерть предыдущего монарха, произошедшую тридцатью пятью годами ранее. Лорды, рыцари и лица духовного звания, которые могли освежить память общества, составляли тогда при дворе крайне малый процент. Таким образом, хотя страна пыталась сжиться с фактом смерти единственного короля, ей известного и ею повелевавшего, пришлось совершить то единственное, что, с точки зрения англичан, являлось правильным, с открытыми объятиями призвать на трон сына Эдварда и доверить тому все полномочия покойного отца.

Осознание обретенной свободы коснулось Эдварда-младшего словно луч света. Он немедленно вызвал Гавестона из изгнания, и уже меньше, чем через месяц двое молодых людей снова вместе смеялись, как делали в раннюю пору своей дружбы. Никогда отныне, как представлялось, не сумеют престарелые короли и надменные графы бросить перчатку их взаимоотношениям. Как не сумеют они помешать Эдварду продвинуть Гавестона в первые ряды власть предержащих. 6 августа 1306 года в Дамфри через месяц без дня после ухода отца Эдвард пожаловал Пьера одним из богатейших в государстве графств, Корнуоллом, приносящим в год около 4 тысяч фунтов стерлингов. Его должны были сохранить на второго сына покойного монарха, Томаса Бротертона, но Эдвард и внимания не обратил на интересы младшего сводного брата. К еще большей встревоженности лордов, лишь недавно пришедших в себя от потрясения утратой старого короля, его сын пообещал сделать Гавестона членом монаршей семьи. Он вознамерился осуществить это, позволив другу жениться на своей племяннице, Маргарет де Клер, сестре Гилберта де Клера, графа Глостера, и дочери его сестры, Джоан. Для могущественных лордов подобное событие соизмерялось с изъятием слуги из кухни и усаживанием того за высокий стол короля.

Гилберт де Клер, шестнадцатилетний граф Глостер, принадлежал к числу тех немногих, кто не усматривал в монаршем блистательном возвышении Гавестона никакой проблемы. Он вырос вместе с Эдвардом и Пьером и понимал глубину их дружбы. Роджер Мортимер, также находившийся при дворе, по меньшей мере, на протяжении последних четырех лет, равно видел в продвижении Гавестона взламывание фундамента традиций ради нового поколения. Еще не достигший и двадцати, но уже твердо стоящий в центре свеженазначенного аппарата управления, Роджер собирался воспользоваться плодами смены монарха. Остальные, такие как Хью Одли, Роджер Дамори и Джон де Чарлтон, несомненно были заинтересованы в поддержке короля. Слегка отстраненными казались лишь более зрелые советники суверена, подобные Бартоломью Бадлесмиру, лорду Мортимеру из Чирка и Хью Деспенсеру-старшему, те, кого Эдвард ценил за их взвешенные советы и верность. Горизонт их возможностей оставался неохватным, только пока все эти джентльмены пребывали на правой с точки зрения поветрия времени стороне Гавестона.

Все это заметно кололо глаза множеству вельмож постарше, в особенности тем, кто не относился к числу друзей принца. Оставаться на правой стороне Гавестона оказалось крайне трудно. Он являлся не просто человеком, склонным к развлечениям, Пьер также был честолюбив и склонен к использованию окружающих. Сэр Гавестон извлек целый комплекс выгод из своих взаимоотношений с Эдуардом, отыскав лазейки для продвижения как арендаторов, так и зависящих от него близких, при том сознательно контролируя доступ к королю лордов. Могущественные графы не видели причины, на каком основании им следует подыгрывать второй скрипкой пожеланиям гасконского простолюдина, поэтому некоторые из них вскоре решили не торопиться соглашаться и утверждать его наделение графством. И им, и множеству остальных было ясно, – древнее происхождение и благородные титулы, с таким трудом достигнутые предками, значат слишком мало по сравнению с высоким достоинством и отличиями, готовыми пролиться на Гавестона. А другу Эдварда только предстояло доказать, что он способен принести пользу кому-либо, помимо монарха.

Роджер Мортимер твердо держался лагеря короля. В качестве одного из молодых рыцарей Эдварда, он наслаждался недавно обретенной связью с властью. Вместе с бессмысленно уходящим в прошлое летом 1307 года завершилась и кампания в Шотландии, и Роджер с остатками двора вернулся в Вестминстер. Там придворные в течение месяца готовились к похоронам Эдварда Первого и свадьбе Гавестона с Маргарет де Клер. Погребение состоялось в Вестминстерском аббатстве 22 октября, спустя пятнадцать недель после смерти старого монарха. Убедившись, что отец надежно положен в могилу, Эдвард выдвинулся в направлении Беркхэмстеда, имения его овдовевшей мачехи, королевы Маргарет, где ожидала своего часа брачная церемония Гавестона.

В глазах Эдварда, Пьера и их друзей придворное собрание являлось чем-то чуть более значительным повода выпить, отпраздновать, провести турнир, поохотиться и повеселиться. После пребывания в Беркхэмстеде они поехали в усадьбу Кингс Лэнгли в Хертфордшире, где наслаждались отдыхом преобладающую часть ноября. С компанией находился кузен Эдварда, Томас Ланкастер, самый влиятельный в стране после монарха вельможа, обладающий четырьмя графствами и огромным доходом. Граф Пембрук (Эмер де Валенс недавно получил утверждение в наследовании этого графства) и граф Глостер тоже участвовали в королевском выезде, наравне с Мортимерами. 26 ноября имя Роджера появляется следующим после имени Гавестона в перечислении небольшой группы свидетелей подношения Эдварду от Джона Фитцреджинальда. В конце месяца общество снова пустилось в путь, на сей раз в Уоллингфорд.

Турнир, устроенный королем в честь Гавестона 2 декабря 1307 года, стал поворотной точкой в правлении Эдварда. Сначала Уоллингфорд был монаршей резиденцией, поэтому две сотни или около того собравшихся рыцарей сразу увидели, насколько великолепен дар, пожалованный Эдвардом его дорогому Перро. Но все это не шло ни в какое сравнение с самим турниром. Гавестон, известный боец на подобных поединках, вел своих рыцарей с одной стороны, тогда как с другой двигались их противники под предводительством графов Уоренна, Херефорда и Арундела.

К ярости графов и к удовольствию монарха и Гавестона, юные и одаренные рыцари со стороны сэра Пьера, пользуясь своими молодостью и силой, взяли в кольцо вояк, превосходящих их по возрасту вельмож. Графы потерпели оглушительное и унизительное поражение. С того момента Уоренн с горечью отвернулся от Пьера и никогда его не простил. Яростное объявление им недовольства королевским любимцем лишь слегка превышало гнев и разочарование двух других придворных. Выскочка не только превознесся над старой гвардией, он сумел взять над ней верх в бою. Хуже всего было то, что Гавестон прилюдно позволил себе издевательство над утраченным статусом проигравших, смеясь над их унижением, когда вельможи кубарем вылетали из седел в грязь Беркшира. Вызывая у графов боль, король тоже смеялся.

Волна ненависти к Пьеру Гавестону пролетела по стране сразу по свежим следам турнира, но сражавшиеся на стороне Эдварда и его возлюбленного Перро успели пожать плоды вознаграждений. Среди них находились Роджер с дядюшкой. Верховный судья и наместник Ирландии получил приказ восстановить все предназначавшиеся молодому человеку земли. Для Мортимера также были подписаны паспорта, необходимые в сопровождении монарха во Францию на свадьбу с принцессой Изабеллой. Джеффри Женевиль, восьмидесятилетний дедушка Джоан, дал разрешение передать юной чете Роджера и внучки все те земли и имения в Ирландии, которые тем следовало принять в наследство после его смерти. В это же время оказалось, что Мортимеру предложили должность сенешаля Гаскони, превращавшую чиновника в правителя Аквитанского герцогства. Вскоре после этого дядюшку Роджера поставили Верховным судьей Уэльса, наделенным в уделе широчайшими полномочиями. По неизвестным причинам Роджер от чина в Гаскони отказался, вероятно, помехой стала его молодость и убедительные разъяснения Эдварду графами преждевременности подобного назначения. Как бы то ни было, ясно одно, оба Мортимера пользовались высшей степенью монаршей благосклонности, иначе бы они не сопровождали Эдварда в пути по побережью в Дувр в январе 1308 года.

Тогда как назначение лорда Мортимера из Чирка верховным судьей и наместником Уэльса казалось графам и баронам целиком обдуманным, возвышение Эдвардом Гавестона до должности единственного регента Англии на время грядущего отъезда короля из государства глубоко их потрясло. Эдвард же честно не видел разницы между своим приемным братом и братом по крови. Настоящие сводные братья Эдварда, пусть и младшие, – замечательно подходили на роль регентов, но король снова не обратил на них ни малейшего внимания. Поставив Гавестона руководить от его имени государством, монарх продемонстрировал степень искренности пожелания разделить власть именно с собратом по оружию. И это превзошло по оскорбительности все, что сэр Пьер когда-либо совершил или произнес. По иронии судьбы, благодаря данному назначению удалось увидеть, насколько Гавестон полагался на сердечную поддержку Эдварда в каждом своем шаге. Оставшись управлять страной в течение двух недель, он не сделал ничего противоречащего проводимой Англией политике. Но в действительности есть подозрения, что сэр Пьер чувствовал себя не особо уютно. Говоря честно, Гавестон принял достаточно надменную линию поведения по отношению к окружающим, утверждали даже, что он заставил графов вставать перед ним на колени. Но здесь просматривается не только наглость фаворита, но и его неумение вести себя как истинный глава королевского управления. В отсутствии монарха Пьер покрывался потом и просто пытался изо всех сил сохранить лицо. Казалось, Гавестону требовалась поддержка со стороны именитого семейства Эдварда равно в той же степени, что и Эдварду доказательства дружбы Пьера. Будучи вместе, молодые люди приобретали свойства, которые черпали друг у друга, и которых по отдельности у них не замечали.

С точки зрения Роджера, важность чрезвычайного по скорости возвышения Гавестона заключалась в том, что, правильным это являлось или нет, они с дядюшкой обязаны были стать опорой данному товариществу, несомненно ведущему к столкновению интересов, если не к катастрофе. Даже во Франции окружающие Эдварда графы осознали опасность выскользнувшей из-под надзора привязанности короля к Гавестону. Английский монарх так основательно перемешал личную жизнь с общественной ролью, что это начало представлять для страны угрозу. Противоядием для данного, по всей вероятности, смертоносного коктейля было разделение обеих сторон короля и отдаление личности властителя от института Короны.