Текст книги "Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330 (ЛП)"

Автор книги: Ян Мортимер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Когда англичане увидели поднимающийся на юге дым, они сразу развернулись в этом направлении и выстроились в три батальона, надеясь дать сражение. Но шотландцы отступили. Англичане прошли не далее леса у епископства Окленд, где стали ждать подвоза телег с багажом, чем их противники воспользовались и сожгли еще одно село. Ждать англичанам пришлось так долго, что удалось разбить в лесу лагерь, на следующий день опять восстановив строй. Однако участок был чересчур холмистым и болотистым для обеспечения поддержания боевого порядка. Планы англичан опрокинуло следование систематическому подходу, вызубренному из книги с правилами. И не только это, люди были измотаны, но еще и на шаг не приблизились к встрече с шотландцами в бою. Дым возвышался теперь над большим количеством сел на дороге. Войско страдало от усталости. Когда оно устроилось на ночь, король велел командирам собраться в ближайшем монастыре, чтобы обсудить тактические планы. Все согласились, – возможно, шотландцы сейчас отступают, не желая сталкиваться с превосходящим по численности врагом, и англичане еще способны одержать верх, если направятся на север, дабы отрезать переправу через реку Тайн. Проблема заключалась в необходимости для данной стратегии крайне быстрого маневрирования войск. Решили, что английские всадники возьмут пример с шотландцев и оставят припасы позади. Не обладая сведениями о способе изготовления овсяных лепешек, каждому из участников предприятия посоветовали захватить с собой лишь буханку хлеба, которую можно было прикрепить к седлу. На следующий день предвосхищали сражение, поэтому запасы помасштабнее казались лишними.

Утром все англичане пустились в тридцатипятимильное путешествие к течению Тайна. Строгое боевое построение, которого придерживались ранее, уже не применялось. Люди скакали впереди и позади своих штандартов, не соблюдая никакого порядка. Тем не менее, погода не баловала, и кони вязли в болотистых топях. Поездка оказалась жалкой и разочаровывающей. Те, чьи скакуны погрязали в лужах или начинали хромать, мгновенно отставали и, без помощи соратников, теряли армию из вида. Солдаты ехали в тяжелых доспехах, что делало продвижение еще сложнее и медленнее. Равно создавало проблемы отсутствие дисциплины: когда передние ряды издавали крики, либо же махали руками, увидев диких животных, встречающихся в большом количестве, задние полагали, что речь идет о нападении противника и на полной скорости бросались вперед. Ле Бель и его товарищи последовали за королем и Роджером, тем же вечером добравшись до берега Тайна. Там они перешли реку вброд близ Хейдона, вопреки неудобствам из-за огромных камней, и на противоположном берегу рухнули, измученные и проголодавшиеся.

Близорукость в выборе маневра стала очевидной. Потерпев неудачу во встрече с шотландцами, англичане должны были спать в полном латном облачении, на свежем воздухе, без палаток и каких бы то ни было средств создать себе укрытие. Прямо говоря, сна подобное не предполагало совсем. Солдаты не могли согреться, ибо не имели топориков и багров, чтобы добыть материал для обустройства костров, как не имели и еды, исключая прикрепленные к седлам буханки хлеба. К настоящему мгновению они превратились в крайней степени омерзительности просоленные и сырые лепешки, пропитанные потом изнуренных скакунов. Силы были рассеяны, товарищи остались далеко позади, а телеги с продовольствием покрывались туманом забвения. Что хуже, англичанам оказалось нечем накормить коней, а на голом берегу Тайна росло чрезвычайно мало деревьев, к которым бы их получилось привязать, вот и сидели мужчины ночью на земле, дрожа от холода и держа в руках поводья четвероноггих друзей.

Когда рассвет, наконец, наступил, к прежним печалям прибавился, сильно их увеличив, ливень. Он был таким сильным, что через несколько часов уровень реки значительно поднялся, и больше не представлялось возможным переправиться назад и отыскать как припасы, так и противников. Люди вытащили мечи и начали отрубать от редких деревьев ветки, чтобы привязать коней, иначе им пришлось бы находиться в столь же ужасном состоянии, что и в прошлый вечер, но в разы промерзшими, в разы голодными и в настроении гораздо отчаяннее.

Этой ночью они попытались опять заснуть в доспехах.

На следующий день, ближе к полудню, солдаты отыскали нескольких «бедных крестьян», указавших им, что до Ньюкасла надо пройти сорок две мили, а от Карлайла путники отдалились на тридцать три мили, ближе городов не было. Вперед были отправлены люди, чтобы принести назад на спинах скакунов провизию. В городах посланцы объявляли, – тот, кто пожелает продать свои богатства, должен принести их в армию. Такого объявления оказалось достаточно для получения нескольких мулов и пони, нагруженных плохо пропеченным грубым хлебом и прилично разбавленным водой вином. Последнее послужило для создания разнообразия в противовес используемой солдатами речной воде. Хотя еда и была скудной и плохой, обитатели лагеря сражались за нее. Дожди не прекратились, седла и упряжь начинали гнить, множество коней заболевали и погибали. На спинах оставшихся появлялись раны, копыта в подковах также гнили. Заменить эти подковы не представлялось возможным. Древесины не находилось, если и встречалась, то исключительно зеленая и влажная, гореть не способная, доспехи натирали и срывали с плеч кожу. Подобное продолжалось, согласно Ле Белю, в течение восьми дней, войско протаптывало дорогу вверх и вниз по северному берегу реки между двумя бродами. С летописцем по воле души совпадают сведения официальных записей: после долгого путешествия из епископства Окленд 21 июля личная печать (и это самое точное указание из имеющихся у нас о местонахождении короля) опять была в Хейдоне или же в двадцати милях вверх по течению в Халтуисле вплоть до 29 июля.

Тем временем шотландцы, не предвидевшие внезапного натиска англичан со стороны Оклендского епископства, принялись задавать себе вопрос, – что же случилось с противником? Они благоразумно занимали свои хорошо защищенные позиции в Стенхоупе. 29 июля йоркширский помещик по имени Томас Рокби обнаружил шотландцев и, оказавшись взят в плен вражеской стражей, был выпущен на свободу, только чтобы вернуть англичан к бою. У Халтуисла войско развернулось к реке, теперь уже полноводной, в которой значительная часть коней утонула. Они снова спустились к сожженным обломкам аббатства Бленчленд. Там, поняв, в конце концов, где искать шотландцев, и воссоединившись с соратниками из пехотинцев и телегами с продовольствием, англичане приготовились к сражению. Эдвард с величайшей торжественностью послушал мессу и исповедовался. Затем его войско поднялось на спины скакунов и двинулось вперед в сопровождении трубных звуков и развевающихся стягов, преодолев последние девять миль на юг от Бленчленда до Стенхоупа, где выстроились шотландцы.

Замысел шотландцев в освобождении Томаса Рокби и приманиванию к себе англичан был разгадан немедленно. Они выстроились со стоны крутого холма, заняв порядка четырех сотен ярдов на другом берегу реки Уир. Чтобы сразиться с шотландцами, англичанам следовало пересечь течение и взобраться на холм под огнем стрел. Хотя юный монарх делал все, что было в его силах для воодушевления полков, – ездил среди рядов, произнося слова ободрения, посвящая в рыцари нескольких дворян и собирая пехотинцев в батальоны, – ничто не могло отвлечь их от выгодности выбранной противником позиции. Шотландцы просто не двигались. Эдвард отправил к ним герольдов, спрашивая, не думают ли те перейти на противоположный берег, чтобы принять бой со стороны англичан, ведь они провозглашали, как сильно желают биться. Сэр Томас Рэндольф всецело поддерживал подобное предложение, но сэр Джеймс Дуглас удержал его, настаивая на необходимости запастись терпением. Шотландцы выслали свой ответ: английский суверен еще сможет увидеть, как они вторгнутся в его страну, и как они ее ограбят и опустошат. Если Эдварду не по нраву их планы, пусть переплывет течение и заставит врага отступить, иначе шотландцы останутся там, где сейчас находятся.

Англичане выставили вперед несколько батальонов, выслав лучников для пересечения реки и прикрытия продвижения идущих следом рыцарей. Но Дуглас предусмотрел подобный маневр и выслал туда отряд под предводительством Дональда из Мара и архиепископа Дугласа, дабы устроить лучникам противника западню. Те оказались предупреждены лишь в последнюю минуту оруженосцем Робертом Оглем, и, хотя многие были убиты, сумели отступить. В бою взяли в плен шотландского рыцаря, сэра Уильяма Эрскина, а в преддверии общего наступления англичане выкатили некоторые из новых орудий, привезенных ими с собой. «Боевыми Щелкунчиками», называет их Барбур, прибавляя, что раньше такого слышать никому не доводилось. Действительно, это были предвестники первой пушки, пущенной в ход в войне в Британии: железные черпаки, наполненные камнями и порохом, поджигаемые снизу и создающие шум значительно больший, нежели все, что прежде раздавалось на поле брани. Как коварные шотландцы могли прекрасно заметить со своей главной точки осмотра и расположения, эти взрывающиеся железные черпаки еще не являлись полностью надежными или даже поддающимися воздействию, они требовали значительно большей разработки до момента становления оружием, имеющим конкретный результат. Барбур также отмечает, что этот день оказался первым, когда шотландцы узрели геральдические гребни на шлемах рыцарей. Забавно, – один из классических отличительных признаков рыцаря на коне должен был появиться в том же бою, что и первые ружья, которые, в конце концов, сделали подобных персонажей излишними.

Увидев натиск, ведущийся на английских лучников, Роджер настоял на приостановке продвижения. Юный Эдвард впал в ярость: это была грандиозная для него возможность возглавить великую армию. Более того, монарх расхаживал среди своих людей, призывая их сражаться за Англию и Господа, отныне ему нельзя оказаться замеченным в отступлении: такое стало бы расцениваться только в качестве трусости. Но Мортимер настоял. Он взял верх над графами Ланкастером и Кентом, отменил приказы сэра Жана из Эно и убедил маршала армии, графа Норфолка, не вести на шотландцев передовой отряд. Все эти люди повиновались Роджеру. Пылая от гнева, Эдвард обвинил Мортимера в государственной измене, добавив, что тот стремится отпустить врага в родные пенаты. Роджер и бровью не повел. У него не было официальной должности, вельможа управлял исключительно силой характера, – его даже Изабелла не поддерживала в воздействии на юного Эдварда, однако, на поле брани никто не вступал с Мортимером в споры и не смел ослушаться провозглашенных им приказов. Высшие лица страны боялись Роджера.

Той ночью англичане разбили лагерь в дурном расположении. Отметив выгоды противника, шотландцы решили продержать его в тонусе на протяжении всего темного времени. Они развели высокие костры, стали дуть в трубы, кричать и реветь, не давая англичанам уснуть. Победный дух в лагере англичан упал и на следующий день тоже сильно не поднимался. Они опасались нападения впереди, тогда как решились выслать засаду из тысячи человек, чтобы окружить расположение шотландцев с тыла и оттеснить их ближе к реке. Но противник разгадал предпринятую хитрость и приготовил предполагаемым лазутчикам равнозначный ответ. Английский передовой отряд был отозван назад. Несколько человек убили и взяли в плен: выиграть ничего не получилось.

На следующий день наступило 1 августа, день Святого Петра и четвертая годовщина с момента бегства Роджера из Тауэра. Вероятно, он размышлял, что жизненные условия с тех пор в 1323 году едва ли стали лучше. По крайней мере, в качестве заключенного, Мортимер имел возможность выспаться. Той ночью шотландцы снова делали все, что было в их силах, дабы воспрепятствовать врагу отдохнуть. После трех суток постоянных издевательств на протяжении и дня, и ночи англичане подняли изнуренные головы и обозрели голый склон. Противник ушел. В середине ночи Дуглас и Рэндольф повели своих людей на несколько миль вдоль реки, к другому лесистому склону, еще более защищенному, чем первый. Шотландцы, которых англичане успели схватить в завязавшихся стычках, рассказали, что их товарищи нуждаются в хлебе и в вине, хотя и обладают множеством рогатого скота для пропитания. Опять было принято решение согнать врага с занятых позиций голодом. Англичане переместили лагерь, чтобы положить конец движениям шотландцев. Помимо редких столкновений в последующие восемь дней ничего не происходило.

Как-то ночью, когда англичанам для разнообразия предоставили нормальную возможность для сна, сэр Джеймс Дуглас тайно повел пять сотен всадников вдоль реки. Он обошел с ними на дальней дистанции лагерь противника и приказал половине вытащить мечи и перерезать у парней укрепления палаток, второй половине – приготовить копья и погружать те в тела спящих под падающей тканью. Согласно шотландскому патриоту, Барбуру, когда Дуглас въехал в английский лагерь, он услышал слова некоего солдата, признававшегося, насколько ему не хотелось больше оставаться на севере из-за сильного страха перед Черным Дугласом, на что тот произнес: «У тебя есть прекрасная возможность!» и убил его. С дующим в свой рог Дугласом шотландцы прорвались в лагерь, рубя мечами и пронзая копьями его обитателей при свете английских костров. Сэр Джеймс услышал в перерывах между ревом своего рога крики: «Дуглас! Дуглас! Вы все умрете, и ты, и твои английские бароны!» Имело место даже нападение на королевский шатер: перерезали две или три перетягивающих ванты, и Эдвард испытал сильнейшее потрясение. На отступающего Дугласа набросился человек с дубинкой, ранив его и скинув с коня, но люди сэра Джеймса собрались на звук рога и поразили агрессора насмерть. Стоило им явиться, как шотландцы исчезли в ночи.

После этого англичане опять сделали выбор в пользу сна в доспехах. Они выставили тяжелую охрану на подступах к лагерю, но больше нападений не последовало. 6 августа произошло пленение шотландца, поведавшего, что ночью армии велели идти за стягом сэра Джеймса Дугласа, куда бы тот не направился. Ничего кроме рассказать не получалось. Английские полководцы были убеждены, – подобное подразумевает еще одну атаку, поэтому выстроились в готовности, полностью вооружившись в боевые формирования. Шотландские костры погасли, как обычно, поздно. Однако, незадолго до рассвета в английский лагерь пришли два шотландских трубача и объявили, что их соратники снялись для отправки домой чуть раньше полуночи. Выслали отряд, который поскакал на следующее утро через реку к неприятелю и обнаружил, что рассказ трубачей истинен: Ле Бель видел три сотни котелков из кожи, набитых готовым к варке мясом. Таким оказалось последнее из нанесенных англичанам оскорблений, – словно шотландцы даже устраивали им прощальную трапезу.

Два дня спустя Роджер, король Эдвард и войско вернулись в Дарем. Они нашли там свои телеги и повозки, собранные в сараях с небольшим флагом для облегчения поисков. После двух проведенных в Дареме дней англичане вернулись в Йорк, где Мортимер воссоединился с Изабеллой. Армия была распущена. Обитателям Эно пообещали в качестве возмещения за коней и остальные расходы 4 тысячи фунтов стерлингов и отослали их в родные края.

Произошел абсолютный разгром, и никто не пытался притвориться победителем? Чья в том была вина? Учитывая юность монарха, можно обратить взгляд на руководивших войском, в данном случае, на графов Ланкастера, Норфолка и Кента. Но лично суверен обвинил Роджера, который, как мы видели, действительно нес ответственность за все. Ответственность за первоначальное поражение в сдерживании шотландцев, возможно, лежит на Мортимере, конечно же, он помешал английской армии напасть на противника при Стенхоупе. Эдвард полагал, что такое поражение равносильно совершению государственной измены. Но в защиту Роджера, следует сказать, – в то время даже пехотинцам, как Ле Бель, было очевидно, – шотландцы занимают слишком серьезное положение, чтобы враг пошел на них в тяжелую атаку. Вдобавок, кажется вероятным, что Мортимер действительно хотел отступления и ухода шотландцев. Их резня лишь вызвала бы дальнейшие вспышки подавления, а ни Роджер, ни Изабелла не были готовы отчаянно год за годом сохранять взятые точки в боях против соседей с севера ради нескольких голых акров безлюдной земли, как поступали отец и дед нынешнего короля. Они намеревались уважать соглашение, признававшее независимость Шотландии, и основное сражение порвало бы подобные планы в клочья. Таким образом, можно понять, почему Эдвард обвинял Мортимера в государственной измене, но никак не в некомпетентности. Целью Роджера было сохранить жизнь суверена в фальшивой кампании, удовлетворяющей интересы обитателей севера и не причиняющей шотландцам значительного вреда, он это и сделал.

Каковыми бы не являлись его личные мотивы, история в Веардейле являлась для Мортимера откровенно затруднительной. Отсутствие у него официального командного звания едва ли могла, например, смягчить ярость Ланкастера. Бегство бывшего монарха продолжало оставаться в тайне, угрожая и дальше унижать Роджера. По возвращении в Йорк он узнал от Томаса де Беркли, что Эдвард уже перехвачен и находится в безопасности, но, все равно, группа инакомыслящих сторонников короля на юге Уэльса не устает строить планы по его освобождению. В течение нескольких следующих недель Мортимер размышлял над окончательным решением своих многочисленных проблем. Он пришел к выводу, что Казна и суды должны быть перемещены в Йорк, где получится управлять ими напрямую, тогда как одновременно начнутся переговоры с шотландцами. В первые дни сентября Роджер и Изабелла согласились друг с другом относительно действий, применяемых к Эдварду Второму. Четвертого числа вельможа оставил двор в Ноттингеме, не обращая внимания на вызовы в Парламент и поскакал на юг Уэльса. Оттуда он распорядится о финальной точке в вопросе бывшего монарха.

* * *

После смерти Роджера Джоан так и не вступила в повторный брак, как и не стала монахиней. Это можно понять только как признак удовлетворенности дамы вечным статусом леди Мортимер и верности памяти о супруге.

Если Роджер и Джоан не встретились в Пембридже в ноябре 1326 года, тогда, если в описываемое время она не являлась ко двору, следующей наиболее подходящей датой может считаться март или апрель 1327 года, когда Мортимер, вероятнее всего, находился в землях Марки, вдали от Изабеллы.

Как уже упоминалось, Роджер включил Джоан в список молитв часовни Лейнтвардина и никогда не искал разрешения от Папы Римского на развод. Она была настолько близка к мужу в 1330 году, что Эдвард Третий обвинил ее в соучастии в некоторых из дел Мортимера. Тот время от времени наезжал в земли Уэльской Марки, иногда с королевской семьей, иногда один, и такие поездки вполне могли совершаться с целью встретиться с Джоан.

Летописцы находятся в крайнем смятении порядка и деталей событий, касающихся низложения Эдварда Второго. Некоторые авторы даже создали пробные их реконструкции. Наиболее известны такие, как Clarke, «Committees of Estates»; Fryde, Tyranny and Fall, pp. 195–200; Harding, «Isabella and Mortimer», pp. 35–53; а значимостью отличается работа Valente, «Deposition and Abdication». Труд Валенты самый свежий, убедительный и последний из всего ряда. Источники говорят, что первоначально Парламент был созван на 14 декабря, из-за продолжающихся беспорядков его, вероятно, отложили.

Существует подозрение, что короля никогда не стремились отвезти на заседание Парламента. Если бы присутствия Эдварда действительно желали, к нему отправили бы более важную делегацию, возглавляемую, по меньшей мере, графом, да и свиту подобрали бы солиднее той, которой руководили два епископа.

Фрайд в ее работе «Тирания и Падение» утверждает, что епископы прибыли в Кенилуорт 7 января, и что собрание откладывалось на время их отсутствия вплоть до возвращения 12 января. Как указывает Хардинг, это не правдоподобно, ведь Кенилуорт лежит в девяноста милях от Лондона, а дорога туда и обратно в январе заняла бы, по самым скромным подсчетам, дней семь. Валент соглашается, хотя, видимо, и не сверялась с работой Хардинга.

В других местах очень убедительный рассказ Валенты слегка испорчен ее ошибкой в хронологическом описании событий 13 января. Она располагает встречу в Зале Гильдий до заседаний в Парламенте в Вестминстере. Основой берется повеление Орлетона Парламенту начать работу после обеда. Текст «Historia Roffensis», используемый Валентой гласит, – Парламенту следовало вернуться «в третьем часу после трапезы и утоления жажды». Это не указывает на заседание после обеда, скорее на утреннюю встречу. Средневековый день стартовал около 6 часов утра, таким образом, названный третий час – это ровно 9. Отсылка к трапезе и утолению жажды обязана тому, что в четырнадцатом столетии большая доля населения принимала пищу дважды в сутки, первый раз около 10 часов, второй – поздно вечером. То есть депутатов просили собраться раньше, нежели это было обычным, соответственно, и поесть пораньше, приготовившись к долгому заседанию.

Речи Томаса Уэйка и епископа, которые длиннее в процитированном и не имеющем ссылок отрывке у Фрайда, могут являться частью речи, произнесенной немного позднее. Летописцы настолько тушевались относительно истинных деталей происходящего, что тяжело сказать с полной уверенностью, слова каких еще священников звучали, помимо Орлетона, определенно выступавшего 13 января.

Догерти говорит, что единственное объяснение причины отличия окончательного приговора от приговора де Бетюна, упоминаемого в его письме, заключается в преступлении им черты. Такое равно возможно и очень вероятно, учитывая порядок событий дня и то, что приговор о низложении звучал угрозой попавшим в немилость в период парламентских обсуждений, навязывая противостоящим происходящему молчание. Как только низложение оказалось Парламентом поддержано, больше не было необходимости включать в его текст отрывок о жестокости и особенностях нрава. Принц продолжал именоваться сыном Изабеллы (а не монархом), ибо отправленная в Кенилуорт делегация еще не наблюдала, чтобы король заставлял короля отрекаться, что всегда являлось первым намерением низлагающих, и совершать официальные акты отказа от полагающихся почестей и роспуска хозяйственных служб.

Некоторые источники утверждают, что юного Эдварда Третьего посвящал в рыцари Генри Ланкастер, а не Жан из Эно. Вопрос продолжает находиться под сомнением.

Описание медали с Эдвардом Третьим происходит из труда Барнса, посвященного монарху.

В 1327 году было отмечено исключительно разрешение на брак дочери Роджера с наследником графства Пембрук, опекунство над землями не было получено вплоть до октября.

Опекунство над наследством Уорвика оказалось получено в 1318 году, над наследством Одли – в 1316 году. На это не стоит смотреть, как на новые дары, что предлагается некоторыми авторами.

Единственный известный список членов Совета находится на страницах «Брута». Он включает имена архиепископа Кентербери и Йорка, епископа Стратфорда и епископа Орлетона, графов Ланкастера, Норфолка, Кента и Суррея, не считая четырех баронов. В их числе Томас Уэйк, Генри Перси, Оливер Ингхэм и Джон де Рос. Тем не менее, как Догерти указывает, Свитки Парламента упоминают четырнадцать членов Совета, значит, баронов должно было упоминаться шесть.

Догерти перечисляет расходы королевы Изабеллы, указывая, что из этого обширного благосостояния ей было нужно только восполнить расходы за месяц своих наемников.

Догерти сомневается в перевозе Эдварда из Кениуорта силой, утверждая очевидность мирной поездки под охраной, ибо существовал договор, подписанный Беркли и Ланкастером. Кроме того, Роджеру пришлось бы поднять армию, чтобы забрать короля. Можно подумать, что готовился какой-то обманный маневр. Вероятно, Изабелла одержала верх над продолжающим находиться при дворе Ланкастером и вынудила его подмахнуть бумагу с Беркли, пока Роджер в Кенилуорте или же в его окрестностях одержал верх над хранителем замка и перехватил у него низложенного суверена. Представляется странным, что Ланкастеру на следующий год пришло в голову обвинить Мортимера в захвате Эдварда из Кенилуорта силой, если обвинение было ложным. Тут кажется, что сэр Генри старался сохранить для себя высокий и чистый нравственный облик. Также думается, что, даже окажись договор заключен по всем правилам, Роджер, тем не менее, появился под стенами крепости с вооруженными спутниками.

Благодаря Догерти мы можем теперь узнать о сделках между Роджером Мортимером и Изабеллой в изгнании с шотландцами.

Стоит сделать некоторые пояснения к прославлению Барбуром его героя, к литературному труду, созданному в хвалу Брюса. Количество противников и убитых англичан, безусловно, преувеличено. Однако, успех шотландцев в обмане врага в этой кампании был столь полон, что Барбуру не требовалось прибегать к преувеличениям так часто, дабы окружить жителей севера полуострова при их отступлении славой.

Наши сведения о бегстве Эдварда из замка Беркли основываются на письме от Томаса Беркли, датированном 27 июля. Оно было послано канцлеру, Джону де Хотэму, таким образом, Роджер, вероятно, уже находился в курсе событий, прежде чем несколько дней спустя появились срочные гонцы. Поэтому освобождение низложенного монарха могло осуществиться в любой момент до названного времени. Приурочение получения известий к 1 июля (Хардинг исправляет это число на 11 июля) объясняется получением в данный день Малтраверсом и Беркли статуса хранителей мира почти всего региона, в соответствии со Статутом Уинчестера.

История с обвинением Эдвардом Роджера имеет чувствительные точки, пусть и не в прямом отношении к Шотландии, в заключительных обвинениях, выдвинутых против Мортимера в конце его жизни. В расширенном «Бруте» Роджер более конкретно описывается как государственный изменник, чему способствовали его деяния.

Барбур пишет, что нападение Дугласа с пятью сотнями солдат произошло спустя восемь ночей. Ле Бель, цитируемый Фруассаром, утверждает, – это случилось в первую же ночь. Барбур кажется более достойным доверия, пусть он и не был, подобно Ле Белю, свидетелем. Но он говорит, что в течение восьми дней ничего не случалось, хотя шотландцы пытались отыскать способ напасть на англичан со своей прекрасно укрепленной позиции.

Приказ Роджера, отданный из Южного Уэльса, скорее всего, оказался слегка недопонят некоторыми авторами. Он являлся наместником как в Северном, так и в Южном Уэльсе, поэтому не имел необходимости лично искоренять «преступников и нарушителей мира». Его распоряжения не могут рассматриваться в качестве причины отъезда. Важно, что приказ вышел с личной печатью, то есть был санкционирован конкретно Мортимером и исполняться должен был им. Видимо, история служила прикрытием для отъезда Роджера от двора, а не причиной оного.