Текст книги "Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330 (ЛП)"

Автор книги: Ян Мортимер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

В Булони, через две недели после вступления Гавестона в полномочия правителя Англии, графы Линкольн, Суррей, Пембрук и Херефорд вместе с епископом Дарема и пятью баронами подписали заявление. В нем говорилось, что их действия станут исходить из целей защиты чести монарха и охраны прав Короны. Эта мысли мгновенно распространилась: клятва лорда в верности нуждалась еще и в его преданности Короне. Однако, если сам суверен данной преданности не демонстрировал, тогда лорды проявляли ее по отношению к Короне, но не к самому венценосцу. В течение месяца эти представления получили дальнейшее развитие. Люди приобрели убеждение, – раз монарх не действует в интересах своего народа, тогда верные Короне приближенные должны его поправлять. И так как властитель лично находится выше юридических норм, значит, есть лишь единственный выход для осуществления поправки: сила.

Роджер печать к булонскому заявлению не прикладывал. Его могли заставить так поступить два мотива: дружеские узы с Эдвардом и Гавестоном и собственное честолюбие. Ориентируясь на последнее, Роджер должен был знать и помнить о людях, подобных Бартоломью Бадлесмиру, поднявшихся по иерархической лестнице в драматических обстоятельствах, но на основе верной и надежной службы. Мортимер понял, встав в оппозицию к королю, пусть и во имя справедливости, он лишь откроет дорогу влиятельным графам, таким как Ланкастер, и поможет им нарастить свою мощь. Принципиальная позиция не поспособствует скромным лордам, уровня Роджера. С другой стороны, оставшись полностью верным монарху, а это не станет преступлением в глазах любого, Мортимер окажется достоин богатой награды.

25 января 1308 года в Булони Эдвард вступил в брак с Изабеллой Прекрасной, единственной дочерью короля Франции Филиппа. Если Роджер присутствовал на церемонии, как считается до сих пор, то тогда он увидел будущую королеву Англии впервые, равно как и сам Эдвард. Изабелла была еще очень юна, каких-то двенадцать лет, но ее внешность уже отличали. Также девочка успела проявить и интеллект. Писатели позднейших столетий могли одарить Изабеллу прозвищем «Волчицы», особенно, учитывая их недовольство безнравственным поведением королевы в последние годы правления супруга молодой женщины, но современники постоянно обращали внимание на одни и те же два качества, описывая государыню, – на красоту и на мудрость. Тогда как на протяжении веков большая часть королевских невест характеризовалась прекраснейшими, второе свойство несомненно позволяет предположить, – в Изабелле было что-то необычное. Жоффруа Парижский осторожно утверждает, – в те дни принцесса являлась «красавицей из красавиц… во всем королевстве, если не в целой Европе». Отсылки к ее уму в описаниях свободно мыслящих дам, даже королевского происхождения, и отнесение к «на редкость мудрым (sapientissima)» крайне далеко отстояли от принятых условных обозначений. Тут, конечно, играл роль вопрос наследственности: отец невесты был известен как Филипп Красивый не по причине своей гармоничной природы, но благодаря крайне привлекательной внешности, которую и Изабелла, и ее брат Карл, видимо, успешно унаследовали. Что до нарядов, – сохранность свадебного платья Изабеллы – «туники с алой накидкой, надетыми на желтую рубашку из тонкого полотна» – вплоть до дня смерти королевы указывает на его изысканность и качество. Таким образом, на свадьбе Эдвард увидел девочку-девушку, обладающую всеми желанными в их эпоху оттенками привлекательности, ради лица которой в ближайшем будущем любой англичанин снарядил бы, по меньшей мере, один корабль, если не целую тысячу судов.

Любой англичанин, да, но не Эдвард. Король же думал исключительно о Гавестоне. Как только он снова сошел в Дувре на землю, то отыскал сэра Пьера среди собравшихся здесь встречающих лордов, стремительно приблизился к нему, заключил в объятия и несколько раз поцеловал, хотя зрители смущенно стали переминаться с ноги на ногу. Приветствуя в Англии Изабеллу, Лондон украсили праздничными элементами, стягами и флажками, народ тысячами в едином порыве оборачивался, чтобы поймать хотя бы случайный взгляд юной королевы. Но ясно было сразу, – бедная девочка не получает достойное внимание от важного для нее человека, свежеиспеченного супруга, и счастье Изабеллы в будущем совсем не гарантировано.

Король Филипп не позволил дочери отправиться в Англию в одиночестве. Вместе с ней поехали два дядюшки, Карл де Валуа и Луи д, Эврё, а также, что еще значительнее, младший из трех ее братьев, принц Карл, будущий Карл Четвертый Французский. С ними в путь пустилось и некоторое количество континентальных герцогов и лордов. Среди свиты встречались французские придворные дамы, успевшие сочетаться узами брака с английскими вельможами, одной из которых оказалась Джоан, жена Роджера, а другой – Маргарет, его матушка. Но, как бы то ни было, но Изабелла с заметным трепетом приготовилась исполнить свою первую официальную роль, присутствуя при коронации мужа.

Церемония приурочивалась к 18 февраля, именно с этой датой рассылались приглашения 18 января. Событие отложили на неделю, вероятно, оглядываясь на спор о протоколе с архиепископом Кентерберийским, но более возможно, что из-за разногласий по поводу отведенной роли на коронации для Гавестона. Любовь Эдварда к другу пылала ярче, чем когда-либо прежде. Монарх не закрывал глаза на провоцирование этим фаворитизмом значительной доли знати, но их гнев лишь укреплял его решимость, ибо молодой суверен был убежден, – у подданных нет права ставить власть главы государства под сомнение. Эдвард с полным основанием, как ему казалось, решил, – Англия обязана видеть в нем и в его названном брате – партнеров в правлении. Тут он уперся равно, как и его отец в покорении Шотландии.

Еще в прошлом октябре король заказал соткать гобелены с собственным гербом и гербом Гавестона, чтобы отложить их для коронации. Теперь же Эдвард потребовал, дабы Пьеру позволили нести в процессии перед монархом корону Святого Эдварда Исповедника, то есть исполнить важнейшую в церемонии для светского человека после суверена задачу. Объединившись с оскорбленными французскими принцами, графы ответили возмущенным отказом. В канун назначенной коронации они выдвинули Эдварду ультиматум: или он изгоняет Гавестона, или сталкивается с неприятными последствиями. Король надменно предпочел последнее, поэтому неделя прошла в напряжении, вызванном молчаливым обнажением в придворном кругу против него дюжины клинков.

Прежде чем графы согласились на коронацию с предшествующим Эдварду и несущим венец Гавестоном, они настояли на одобрении монарха любой политики, какую бы не начал проводить грядущий Парламент. Вдобавок, ему следовало прибавить четвертый пункт к традиционным коронационным клятвам – «поддерживать и защищать законы и благочестивые обычаи, определяемые подданными косударства». Еще не надевший короны и с таким внушительным количеством ожесточившихся против него влиятельных вельмож, Эдвард не имел иного выбора, кроме как смириться с выдвинутыми требованиями. Тем не менее, в вопросе Гавестона сдаваться он не стал. Сознавая свою способность убрать фаворита позже, графы дали церемонии состояться.

25 февраля 1308 года перед большим алтарем Вестминстерского аббатства Эдвард Второй был помазан епископом Винчестерским королем Англии, Уэльса и Ирландии. Полюбоваться на зрелище пришло столько лондонцев, что стена вдоль дороги, захваченная приглашенными, обрушилась, задавив одного из рыцарей, что окончилось смертельным исходом. Эдвард избегнул внимания толпы, направившись в аббатство через черный вход. В процессе церемониального шествия Уильям Маршал, потомок знаменитого полководца и государственника, нес большие позолоченные шпоры, за ним следовал граф Херефорд со скипетром, далее шел Генри Ланкастер, брат графа Ланкастера, с монаршим жезлом. Ему в спину дышали графы Ланкастер, Линкольн и Уорвик с тремя церемониальными мечами. Ланкастер нес Куртану, – оружие Святого Эдварда Исповедника. Все три графа были избраны и по причине занимаемого ими в обществе положения, и по степени близости лично к королю. Следующая группа, где никто саном графа похвастаться не мог, присутствовала благодаря личным связям с монархом. Хью Деспенсер, Томас де Вер, Эдмунд Фитцалан и Роджер несли перед собой широкую и изысканную по вышивке ткань, на которой возлежали королевские одежды. Все четверо юношей провели, по меньшей мере, часть своего отрочества при дворе, поэтому казалось разумным предположить, что они образуют внешний круг близких друзей Эдварда. Двое из них приходились Роджеру кузенами – де Вер и Фитцалан. После данной группы появились два высших государственных чиновника: казначей и канцлер. Последним в аббатство вошел перед королем, продемонстрировав таким образом крайнююю степень личной значимости, Гавестон с венцом в руках.

Церемония обошлась без неприятных неожиданностей. А вот пир после нее в зале Вестминстерского дворца – нет. Будучи графом, Гавестон имел право при короле на одежду из золотистой ткани. Ко всеобщему смятению он появился в императорском пурпуре, отделанном жемчугом. Пьер пытался показать себя в той степени, что казалась ему допустимой, а Эдвард восторженно его воодушевлял. При этом монарх совершенно не реагировал на юную невесту, хотя ее дядюшки и братья прибыли на коронацию в качестве официальных гостей. Вместо того, чтобы сесть рядом с Изабеллой, он устроился бок-о-бок с Гавестоном. Друзья смеялись, ели, шутили и не обращали внимания ни на кого больше. Обнаружилось, что Эдвард отдал золото и драгоценности, полученные как свадебные подарки, включая сюда и пожалования от французского короля, Гавестону. Возмущенные и оскорбленные принцы встали, громко выразили недовольство и немедленно покинули зал, вогнав в краску почти всех присутствующих, кроме монарха.

Двумя днями позже, когда Парламент заседал в том же зале, старый граф Линкольн сурово потребовал, чтобы Эдвард поручился в хартии в том, что пообещал накануне коронации – соглашаться с волей лордов вне зависимости нравится ему это или нет. Лишь один из графов осмелился открыто защищать права короля – его кузен, Томас Ланкастер. С помощью Хью Деспенсера ему удалось уговорить графа Линкольна отсрочить осуществление требования, но не успели они покинуть помещение, как лорды начали готовиться к возможному конфликту. Все понимали, – таков единственный доступный путь к надзору за властью Эдварда. Суверена возникшая опасность встревожила, он заменил смотрителей королевских замков, так или иначе связывающих его противников с людьми, ему верными. Если для демонстрации решимости править по-своему была нужна гражданская война, Эдвард доказал готовность к ней.

Роджер Мортимер тоже был готов, он надеялся пойти в бой и защитить монарха. Сам факт жизни при дворе тогда, когда столь многие собирали силы перед назревающим столкновением, уже является очевидной гарантией его верности. 17 марта Роджер совершил еще один шаг и четко объявил о дружбе с Гавестоном, одновременно попросив вместе с тем земельное пожалование для Джона де Болтшема. До этого никто из потомственных лордов не действовал с сэром Пьером сообща. Открытое сотрудничество с ним при соответствующей моменту конъюнктуре доказывает меру сочувствия Мортимера королю и его дружбу с монархом и с Гавестоном.

К концу марта настроения в стране стали заметно напряженнее. Замки подверглись конфискации, люди вызывались и получали обмундирование, по стране рассылались гонцы, которые торопливо согласовывали планы. Король Франции Филипп отправил графам деньги, чтобы помочь избавить Англию от Гавестона. Дни стремительно друг друга сменяли. Только графы Ланкастер и Ричмонд заявили о готовности защищать монарха в сражении. Даже граф Глостер не дал подобного обещания. Кроме Мортимеров верными короне осталось слишком малое число лордов. Граф Линкольн определенно поддерживал боевые действия, того же мнения были Пембрук, Арундел, Уорвик, Суррей и большая часть страны. Для Эдварда и его любимца положение выглядело мрачным.

Временная передышка появилась благодаря Парламенту, созванному в Вестминстере в конце апреля. Мятежные лорды прибыли во всеоружии со своими свитами. Убедительной казалась и демонстрация ими силы, и выразительность выдвинутых вельможами требований. Намерения съехавшихся изложил граф Линкольн. Прежде всего он повторил довольно к этому мгновению затверженный довод о том, что король не синонимичен короне, которой каждый лорд обязан значительно большей верностью. Затем заявил о необходимости изгнания Гавестона по причине измены вышеупомянутой короне, выраженной в присвоении себе государственных земель. И, в конце концов, подвел черту, сказав, что народ, воле коего монарх поклялся повиноваться, уже судил сэра Пьера и обнаружил его виновным. Единственное, что осталось обсудить, – существует ли нужда предъявить обвинения также и суверену.

Эдвард не мог защитить себя, но он попытался защитить Гавестона. Сложно поверить, но в течение трех недель монарх отказался повиноваться требованиям лордов. Однако ситуация отличалась серьезностью, и последние не собирались отступать. 18 мая Эдвард все же согласился на высылку Гавестона. Расстроенный перспективой опять разлучиться с возлюбленным Перро и разъяренный оказанным на него графами давлением король отыскал способ поступить назло вельможам. Идею подкинула срочность в назначении нового наместника в Ирландию. Сделав Гавестона лордом-наместником Ирландии, Эдвард мог предложить тому значительную власть, еще больше достоинства и весомую долю общественного уважения. Этим шагом он мог также бросить графам в лицо песок. Избранная стратегия была великолепна, – если придется потерять Перро, то допустимо пожаловать ему Ирландию.

К этому времени Роджер, по-видимому, двор оставил. Вероятно, он отбыл вскоре после роспуска Парламента, так как его имени нет среди перечня подписавших различные письма в защиту Гавестона в середине июня. Не исключено, что Мортимер сопровождал супругу с матушкой домой, в Уигмор, или в какое-либо другое принадлежащее им владение. Так выглядит финал первого периода службы Роджера при дворе Эдварда Второго, длившегося, как кажется, на протяжении года, в который Мортимер проявил себя, равно с дядюшкой, непоколебимо верным своему королю.

*

Следующей осенью Роджер с Джоан последовали за Гавестоном и его супругой в Ирландию. Основными мотивами путешествия послужили встреча с дедом Джоан, вступление в права владения графством Мит и ожидание от двора ответа на дело об усадьбе четы в Дулике. Последнее связывалось со спором о взимаемых от ее имени налогах, грохочущим в отсутствии Мортимеров еще с января 1306 года. Вполне возможно, что Роджер также стремился встретиться с Гавестоном, и свидетельства его пребывания в Ирландии надежно это подтверждают. Предположительно, что отплытие Роджера и Пьера оказалось согласовано, ибо 21 июня появилось обращение к Мортимеру собрать свои силы для шотландской кампании. Пусть она и не продвинулась далеко, но сильно его задержала.

Официально Ирландия находилась под управлением Англии, но в действительности оно играло роль, крайне незначительную. Страна представляла собой общинные земли, пребывающие в страшной бедности, обладала пустой казной и вопиющей нехваткой влиятельных лордов, никто из которых не желал ставить жизнь на карту в таком беззаконном и нищем пространстве. Но подобное характеризовало исключительно области, завоеванные Англией. Более половины острова продолжало оставаться под управлением непрестанно сражающихся местных ирландских кланов. Английские лорды постоянно оборонялись от них или же, напротив, шли в атаку, или же вообще сталкивались друг с другом. По сути дела, на протяжении последнего столетия англичане уже отчасти превратились в ирландцев, поэтому более нейтрально будет такое определение, – почти всей страной правили наполовину английские и наполовину ирландские полководцы. Война и сопутствующие ей ужасы поглотили Ирландию целиком, регулярно выплевывая тяжелое для переваривания государство мертвыми телами.

Степень жестокости, окутавшей край, и кровопролитности его повседневности, даже в отношении нападающих друг на друга и друг друга убивающих братьев, может быть собрана из Ежегодных хроник Ирландского королевства, основной летописи ирландцев, написанной на гэльском языке. Почти каждый эпизод повествует о небольших группах воинов, нарушающих границы других: ирландцы теснили ирландцев, они же причиняли вред англичанам, а англичане, в свою очередь, отвечали им взаимностью, грозя опасностью народному водовороту гэльских и англо-нормандских имен, уничтожая тех огнем, доводя до краха и обескровливая. Английские перспективы, выраженные в летописях на латинском, зафиксированных в дублинском монастыре, равно пугающи. Каждый год в них состоит из многочисленных отсылок к сожженным городкам и англичанам, побеждающим или же побежденным ирландскими бандами. Вот какой, откуда бы вы не взглянули, кровавой являлась страна, куда отправились Роджер и Джоан. Вдобавок к прочему, должность, доверенная Эдвардом Гавестону не являлась синекурой. Область более прочего напоминала пограничные владения двенадцатого столетия с битвами говорящих на гэльском наречии кланов и англичан, с объединениями людей, которые убивали путников, сжигали деревушки, убивали рогатый скот противников, завлекали в западни посланников. Тем не менее, для таких как Роджер и Гавестон, доказавших склонность военному опыту и любящих его, Ирландия не была землей, которую следовало избегать, наоборот, она предоставляла им благоприятные возможности.

Городок Трим, находившийся в самом сердце владений де Женевилей, стал первым местом, куда направились Роджер и Джоан, чтобы встретиться с Джеффри или Жоффреем де Женевилем, достигшим теперь восьмидесяти двух лет. Поселившись в Тримском замке с 1254 года, он мог вспомнить значительную долю истории англичан в Ирландии: кто был самым верным из его сторонников, какая английская семья связала себя узами брака с тем или иным ирландским кланом, кто кого убил, и кто что сжег. В 1270-е годы де Женевиль управлял Ирландией на протяжении трех лет, занимая пост верховного судьи. Что до замка, он стоял символом повсеместного доминирования Англии. Это был самый вместительный и, вероятно, самый укрепленный бастион на Зеленом острове, с внушительной норманнской башней и высокими каменными отвесными стенами, далее защиту на северной стороне обеспечивала река Бойн. Когда-то крепость занимала центр мирного графства, но сейчас она снова превратилась в замок на границе.

Нам многое не известно о роли, сыгранной в Ирландии Гавестоном, еще меньше мы знаем о том, что делал там Роджер. Понятно, наиболее ярким аспектом их пребывания оказалась военная активность. К сожалению, попавшие на поле боя солдаты крайне редко создавали письменные свидетельства о своих поступках. Мы даже не в состоянии быть уверенными, что Роджер и Гавестон работали в одной упряжке. Тем не менее, некоторые намеки на это присутствуют. Молодые люди находились на одном и том же крошечном ирландском пятачке в одно и то же время, тогда как их прежний тесный союз в Англии уже очутился в зоне нашего внимания. Следующим весомым указателем является число их общих на Зеленом острове друзей. Одним из высадившихся вместе с Гавестоном на берег был Джон Чарлтон, йомен из его свиты, а еще друг короля и Роджера Мортимера. Другим – Уолтер де Торнбери, попечитель Роджера, назначенный по поручительству Гавестона канцлером Ирландии. Третьим общим приятелем, и, возможно, самым близким обоим, стал Джон де Хотэм, оставивший край во время прибытия Пьера и вернувшийся в начале 1309 года, с его же помощью превратившийся в канцлера ирландского казначейства и заменивший на этой должности Уолтера де Торнбери. В качестве четвертого близкого нашим героям друга можно назвать Джона де Сапи, служившего в свите как у Роджера, так и у Гавестона. Таким образом, по меньшей мере, имея четырех из ближайших товарищей Мортимера среди тесного круга соратников Пьера, можно уверенно сказать, – приятельство, подразумеваемое оставлением Роджером королевской армии вместе с Гавестоном в октябре 1306 года, не ослабло, наоборот, только окрепло.

Роджер и Гавестон абсолютно точно вместе находились в Дублине 27 апреля 1309 года, и в свете данного факта существуют все основания полагать, что Мортимер поддерживал Пьера в его весенней кампании. Она выразилась в походе через Ленстер, разгроме ирландских и англо-ирландских мятежников и в повторном подчинении региона английскому надзору. Горный хребет Уиклоу, что на юге от Дублина, в центре которого расположился замок Кевин, был тем самым местом, где Джеффри/Жоффрей де Женевиль потерпел от ирландцев поражение сорока годами ранее. От деда супруги, либо же от людей в его подчинении Роджер мог узнать, как трудно в этих краях сражаться в темноте с закованными в латы всадниками. Приходится использовать тактику партизанских вылазок, также применяемую в горах Уэльса, и сосредотачивать силы в укрепленном и готовом к защите замке, в их случае, – в замке Кевин. Именно подобные ходы пускал теперь в действие Гавестон. Существовала или нет какая-либо прямая связь между уроками, преподанными в 1270-е годы де Женевилю, и стратегией Гавестона, разумеется, целиком относится к области предположений. Но возможно, что в этой части Ирландии под руководством сэра Пьера Роджер впервые приобщился к созданию военного планирования.

К лету 1309 года Гавестон приобрел в Ирландии репутацию серьезного боевого администратора. Под его влиянием английские силы не только завершили разгром Дермота О, Демпси, восставшего ирландского лорда, сэр Пьер защитил Лейнстер, победил равно мятежный род О, Бирн и произвел повторное укрепление ключевых бастионов, таких как Ньюкасл Маккинеган и замок Кевин. Для обороны этих достижений он выстроил дорогу, ведущую через горный перевал из замка Кевин в направлении монастыря Глендалох. Труд Гавестона укрепил столицу Ирландии, Дублин, и создал надежную базу в целях более действенного английского правления. Если бы Пьеру открыли путь к возвращению домой, он мог бы держать голову еще выше.

Если вернуться в Англию, то с самого момента отплытия Гавестона король Эдвард делал все, что находилось в его силах, дабы выложить возлюбленному другу тропинку в родные края. Добиваясь одобрения графов, он обещал каждому из них земельные пожалования и одного за другим убедил вспомнить о верности монархии. Договорившись с наиболее сочувствующими из вельмож, Эдвард отправил их в Авиньон, – посоветоваться с Папой Римским и потом подарить ему ювелирные изделия. Подкуп духовного лица осуществлялся помимо этого земельными приобретениями для семьи понтифика в Гаскони. Вдобавок король убедил французского короля прекратить нагнетать противостояние, сделав внушительные подарки Изабелле, предназначавшиеся для ее финансового обеспечения. К весне 1309 года Эдвард был готов ходатайствовать о позволении Гавестону возвратиться.

Монарх показал себя в переговорах о судьбе Пьера Гавестона довольно дальновидным манипулятором. Степень этой дальновидности проявилась еще четче в течение следующих двух месяцев. На открытом в Вестминстере заседании Парламента в конце апреля – начале мая Эдвард потребовал, чтобы ему разрешили взыскать налог, а Гавестону – вернуться в Англию. Налог королю пожаловали на определенных условиях, а вот Пьеру возвращение категорически запретили. Следующим шагом стала хитрость: Эдвард предложил принять все условия, относящиеся к взиманию налога, но в ответ на возвращение Гавестона. Тут ему улыбнулась удача, ибо монарх играючи настроил графов друг против друга. Пусть вызвали его не официально, но Пьер оставил Ирландию 23 июня или же накануне, 28 июня тайно прибыв в Англию через корнуольский замок Тинтагел и затем прилюдно возникнув рядом с Эдвардом в конце июля на заседании Парламента в Стамфорде.

Почти в то же самое время в Англию вернулся и Роджер. Имея в виду артурианскую одержимость Мортимера, происходящую из его родословной и поздних рыцарских проявлений, заманчиво предположить, что он вместе с Гавестоном был в замке Тинтагел, видел невысокие руины легендарного места рождения древнего английского короля. Также можно предположить, что причина, по которой сэр Пьер сумел совершить путешествие по стране, не вызвав подозрений, заключалась в сопровождении его Роджером. К 20 июля Мортимер достиг двора, и в тот же день Эдвард одарил его милостью, выпустив мандат на имя верховного судьи Ирландии. В этом мандате он восстанавливал для Роджера права, прежде использовавшиеся в Триме его предшественниками. Таким образом вероятно, что Гавестон с этой минуты и потом находился с Эдвардом. Соответственно Роджер присутствовал на парламентской сессии в Стамфорде, где Пьер появился, изумив почтенную публику, и где Эдвард возобновил свое пожалование фавориту графства Корнуолл. Однако дни близости с Гавестоном Мортимера уже были сочтены.

Проблема опять заключалась в нехватке у Пьера Гавестона уважения к графам. Он был не способен сдержать презрительность по отношению к тем, кто содействовал его изгнанию. Сэр Пьер всех их наградил прозвищами, во всеуслышание используемыми при дворе. Графа Уорвика назвал «Черным арденнским псом», графа Ланкастера – «Мошенником». Что весомее, Гавестон добился отчуждения даже умеренного в поведении графа Пембрука, которого окрестил «Евреем Иосифом». Пьер относился к провалу намерения противников удержать его в ссылке, как к признаку допущенной ими слабости, и соответственно этому проявлял насмешливость. В конце концов, он чересчур положился на свою удачу, потребовав у короля роспуска сторонников графа Ланкастера, что Эдвард, конечно же, и сделал. Ланкастер поклялся погубить Пьера, и сразу отыскались многие, с радостью предложившие ему содействие.

Роджер оставался при дворе до конца 1309 года. По всей видимости он провел Рождество вместе с королем и Пьером Гавестоном. Серьезность положения, в которое попал последний никак не могла быть обойдена вниманием, тем не менее, в феврале 1310 года вопрос достиг пика. Графы Ланкастер, Херефорд, Уорвик, Оксфорд и Арундел ходатайствовали о повторной ссылке Пьера. Проявляя предосторожность, Эдвард поступил как в давно минувшем 1308 году, – назначил верных себе соратников на должности по попечению о жизненно важных крепостях. Роджер, например, получил пост хранителя замка Билт. Но все равно это оказалось слабой поддержкой монарху против объединенной ярости занимающих ключевые места графов-полководцев и архиепископа Кентерберийского. Лишь трое из вельмож сохранили преданность, хотя один из них, Суррей, мог похвастаться сомнительной ценностью, несмотря ни на что, объявив о своей вечной ненависти к Гавестону. В качестве мер по защите Пьера выслали на север. Эдвард был вынужден согласиться на назначение комитета из двадцати одного лорда-распорядителя, выдвинутых из числа графов, баронов и епископов, подписавших ряд статей по ограничению королевской власти.

К этому времени Эдвард основательно превратился в эксперта по уклончивому политическому маневрированию. Он решил ответить тем из критиков, кто жаловался на его пренебрежение Шотландией, объявив очередную военную кампанию и выразив стремление перенести управление в Йорк. 18 июня вышел приказ, призывающий Роджера с другими лордами и их свитами появиться перед монархом и отправиться против шотландцев, собравшись предварительно 8 сентября в замке Бервик. Тогда же второй приказ потребовал от Мортимера совместно с родственником, Теобальдом де Вердоном, поднять сотню мужчин из его владений в Эвиасе. Третий приказ претендовал на сбор двух сотен мужчин из трех принадлежащих Роджеру поместий в Уэльсе. Однако сам Мортимер обладал полученным от Эдварда двумя днями ранее разрешением поехать в Ирландию, что и осталось его твердым намерением. Роджер вернулся в Уигмор, чтобы организовать отправку людей на помощь королю из земель в Уэльсе, и отплыл оттуда в Ирландию. 2 августа к Роджеру был обращен отчаянный запоздавший монарший призыв «серьезно требующий» от последнего присутствия на сборе в Бервике. Напрасно. Вскоре после назначенной даты – 8 сентября – Мортимер высадился на Зеленом острове.

*

Путешествуя за границу, лорды, владеющие обширными земельными наделами, назначали юристов, дабы те представляли в их отсутствие интересы нанимателей. Благодаря официальному реестру с подобными назначениями, нам известно, что среди английских рыцарей с Роджером в Ирландии в октябре 1310 года находились Уильям Адфортон, Джон де Стратфилд, Хью де Крофт, Хью де Кинарслай, Уильям де Торнбери, Уильям де Клеобери и Хью де Тарпингтон. Последний останется с Роджером до самой смерти. Остальные прибыли из центральных земель Мортимеров, большинство – из имений, лежащих в нескольких милях от Уигмора. Также здесь оказался некий мастер Джон ле Кью де ла Рук, который имея ученую степень и занимая достаточный статус для назначения в Англии юристом, возможно, был капелланом и одновременно секретарем Роджера. Заключительной в списке спутников в экспедиции 1310 года, но не меньшей по значению, являлась супруга Мортимера, Джоан.

Может показаться странным, что военный командир, направленный в область боевых действий, от которого ожидали участия в сражении, взял с собой жену, но у него были на то основательные причины. Джоан являлась ирландской наследницей, и существовали юридические детали, технически требующие от нее прибыть лично, чтобы, например, войти в права владения землями или разъяснить спорное дело при дворе. Еще более вероятно, что совместные с Роджером путешествия вошли у нее в привычку. Судя по числу произведенных ими на свет детей, Мортимер хотел, чтобы Джоан находилась рядом в Ирландии (как и в Англии) в качестве сексуального партнера, особенно, если он собирался остаться там на долгие месяцы, или даже годы. Но это еще один факт в копилку утверждений о дублировании хозяйкой дома функций ее господина. Случись что с Роджером, Джоан была идеальной кандидатурой для перехватывания поводьев феодального долга и принятия на себя управления, как-никак она являлась полноправной наследницей графства Мит.

Высадившись Роджер и Джоан обнаружили, что графство Мит, как и большая часть Ирландии, находится в смятении. В прошлом году Джон Фитцтомас отправился на войну с вассалами Мортимера, братьями Хью и Уолтером де Лейси, и Роджер добился прощения убийств, совершенных теми из его людей, кто отбивал нападение. Также стало известно о глубоком проникновении ирландцев в 1310 году на запад графства Мит, которое удалось отразить. Анналы Клонмакнойса зафиксировали, что в 1310 году «Жоффрей О, Фарелл с подкреплением из Аннали явился в Доновер, что в Кинилихе, дабы захватить в крае добытое грабежом. Однако местные жители настолько слаженно поднялись на защиту области, что убили Доннелла Макхью, Оджа О, Фарелла, Хью МакМойлиса и Жоффрея Макмортаха». Описанный «Доновер», «возможно» относится к Донору, что в баронстве Мойкашел, вблизи от земель Роджера. Данные противники, вероятно, не играли никакой политической роли для Англии и обладали слишком малым числом сторонников, чтобы нанести внушительный ущерб Ирландии в целом. Но, с другой стороны, для испуга соседей не требовалось много народа, как и для сожжения амбаров или увода нескольких дюжин голов рогатого скота. Подобные действия разрушали общность, конкретные усадьбы и, соответственно, прибыль лорда. В особенной степени риска пребывали владения отсутствующих хозяев, таких как Роджер.