Текст книги "Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330 (ЛП)"

Автор книги: Ян Мортимер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Когда требовалось совершать судебные заключения относительно дел других лиц, Мортимер не боялся брать на себя роль более выпуклую. На следующий после объявления принца регентом день он заседал в трибунале, состоящем из шести пэров и выносящем обвинительный приговор Хью Деспенсеру-старшему. Помимо Роджера там присутствовали Томас Уэйк и Уильям Трассел (бывшие приверженцы графа Ланкастера), Генри Ланкастер (брат графа Ланкастера) и графы Кент и Норфолк. Хотя Изабелла и ходатайствовала о сохранении жизни пожилого человека, не имелось и малейшей возможности, что подобный трибунал на это согласится. Вельможи намеренно провели заседание, прямо отражая процесс Томаса Ланкастера. Говорить Деспенсеру не позволили. В конце обсуждений Томас Уэйк зачитал судебное решение и приговор. Деспенсера сочли виновным в поощрении незаконного правления его сына, в личном обогащении за счет других людей, в ограблении и осквернении Церкви и в участии в противоправной казни Томаса Ланкастера. Деспенсера-старшего приговорили к растягиванию на дыбе, повешению в сюрко с его личным гербом на общественной виселице Бристоля и к обезглавливанию. Осуществление приговора было произведено немедленно.

Теперь остался лишь один Деспенсер, которого следовало обнаружить. В день гибели отца Хью Деспенсер-младший находился вместе с королем в Кайрфилли. Генри Ланкастера делегировали ехать за ними следом. В глазах Мортимера в удалении Генри от недавно сформированного двора, пока он с Изабеллой устанавливали свою администрацию, заключалась двойная выгода. Ланкастер, проявивший все признаки проблемности, отзеркаливающей таковую его покойного брата, не принадлежал к типу людей, от которых чета желала вмешательства в назначение для управления государством должностных лиц. После отъезда Генри они сделали казначеем епископа Уинчестера и отправили святого отца в Лондон – принимать ответственность за оставшееся в казне. Различные отделы правительства были сформированы кардинально иначе. Даже когда Эдвард еще находился на свободе, Роджер укреплял положение Изабеллы, гарантируя, что никто не сумеет ее заменить, если дело короля окажется выигранным конкурирующим или завистливым лордом.

В начале ноября монарх отступил в замок Нит и оттуда попытался договориться с Мортимером и королевой через посольство, возглавляемое аббатом крепости. Святой отец с соратниками оказался выслан назад с категорическим отказом. Не было принято ни одно из условий, исключительно полная капитуляция, как Роджер и сказал в январе 1322 года. Дальнейшие переговоры ему не требовались. 16 ноября, узнав о местонахождении суверена от Риса ап Хоуэла, отряд преследования под предводительством Ланкастера заметил Эдварда, Балдока и Деспенсера с несколькими сопровождающими на открытом воздухе близ Нита. Они нагнали беглецов на небольшом расстоянии и схватили. Солдат короля отпустили, Балдока и Деспенсера забрали к Изабелле в Херефорд. Равно арестовали вассала Хью, Симона де Ридинга, дошедшего до такой степени наглости, что оскорбил королеву и положил руку на земли сторонника Мортимера, Джона Уайярда. Обрадованный одержанной победой Ланкастер повез Эдварда в Кенилворт. Услышав о пленении суверена, последний монарший замок Кайрфилли сдался.

Хью Деспенсер знал, что не может рассчитывать на снисхождение и, предваряя приговор, готовящийся для него Роджером, попытался заморить себя голодом до смерти. Даже когда Генри де Лейборн и Роберт Стенгрейв везли Деспенсера в Херефорд навстречу судьбе, Роджер осуществлял месть, выношенную пожизненной неприязнью по отношению к другому другу короля. 17 ноября граф Арундел и двое его соратников, Джон Дэниэл и Томас Майклдеве, были обезглавлены. По словам летописца Адама Муримута, Мортимер ненавидел этих людей «чистейшей из возможных ненавистей». Граф являлся заклятым врагом Гавестона еще со времен турнира в Уоллингфорде. Более того, в 1312 году он поднял оружие против дядюшки Роджера. Арундел противостоял Мортимеру с дядюшкой в процессе войны с Деспенсером, захватил земли Роджера-старшего и даже некоторые из владений самого Мортимера-младшего. Он также состоял в посольстве, убедившем Роджера в Шрусбери сдаться путем дарования ложных гарантий сохранения ему жизни. Защита Арунделом Хью Деспенсера стала еще одной причиной, дабы тот испытал полную меру предусмотренной законом кары. Мортимер добился официального приказа об исполнении смертных казней от королевы, которая последовала здесь его совету «как поступала во всем».

Если месть – это блюдо, что лучше вкушать холодным, то граф Арундел оказался всего лишь закуской. Главным кушаньем был Хью Деспенсер. В порядке придания процессу над ним законной силы решили созвать тот же трибунал, что вынес постановление по делу Деспенсера-старшего. Роджер, графы Ланкастер, Кент и Норфолк, Томас Уэйк и с ними Уильям Трассел подписали список преступлений Деспенсера. Их мнение отличалось скрупулезностью, масштабностью и бескомпромиссностью. Под сомнением оставался только приговор. Ланкастерцы стремились осудить и обезглавить Хью в одном из принадлежащих ему замков, также как тот покарал графа Ланкастера, погибшего в Понтефракте в 1322 году. Мортимер же хотел убедиться, что Деспенсер перенесет смерть досконально столь же чудовищную, как осуществленное Хью в 1317 году убийство Ллевелина Брена. Изабелла желала исполнения приговора в Лондоне. Количество потерпевших фракций подразумевало точность осуществления четвертования: каждый лорд мечтал добыть кусочек его тела, чтобы потом демонстрировать приверженцам в знак свершения давно лелеемой мести.

24 ноября Хью Деспенсера, Роберта Балдока и Симона де Ридинга доставили в Херефорд. Огромная толпа собралась с трубами и барабанами, готовая, если понадобится, голыми руками порвать Деспенсера на кусочки. Когда пленники приблизились к городу, с коронами из крапивы на головах и в сюрко, от которых отодрали гербовые отличия, народ схватил Хью и стащил его с коня. С Деспенсера сняли одежду и начертали на коже библейские стихи, обличающие его надменность и порочность. Затем ввели в город, заставив Симона де Ридинга шествовать впереди с опрокинутым гербовым знаменем. На рыночной площади Хью предстал перед Роджером, Изабеллой и лордами-ланкастерцами. Сэр Уильям Трассел зачитал вслух список преступлений, вменяемых обвиняемому. Деспенсер, в соответствии с объявлением глашатая, был признан государственным врагом и изменником. Особенная вина заключалась в возвращении в королевство во время изгнания без позволения на то парламента. Далее список говорил о:

Ограблении двух крупных судов на 60 000 фунтов стерлингов «к великому позору суверена и государства, а также к серьезной опасности для английских торговцев в чужих землях»;

Поднятии оружия против лордов страны «дабы сокрушить их и лишить наследия, в противовес текстам Великой хартии вольностей и Распоряжениям»;

Помощи Эндрю де Харкли и другим предателям, замешанным в «убийстве» графа Херефорда и остальных;

Противозаконном задержании графа Ланкастера и устройстве его гибели в собственном замке путем столь же незаконного присвоения монаршей власти;

Устройстве казней семнадцати перечисленных по имени баронов и рыцарей;

Бросании Роджера с дядюшкой «в суровую темницу, дабы убить их без соответствующей на то причины, за исключением алчности по отношению к землям пленников»;

Заключении в темницу лорда Беркли (зятя Роджера), Хью Одли-старшего (зятя Роджера) и Хью Одли-младшего (племянника Роджера), детей графа Херефорда (племянников короля) и связанных с этими лордами знатных дам, среди них даже «пожилой дамы, такой, как леди Барет…, которую Деспенсер сделал мишенью грубого сквернословия, чьи руки и ноги он со злобой сломал, вопреки заветам рыцарства и против закона и разума»;

Изменническом присвоении монаршей власти в войне с шотландцами и в злоупотреблении таковой, что, как можно легко понять, ставило статус государства под угрозу;

Оставлении королевы в аббатстве Тайнмут при приближении к нему шотландцев, угрожая таким образом ее жизни;

Частых нанесениях королеве оскорблений и подрыве ее благородного положения;

Жестоком обращении с королевой;

Незаконной конфискации владений епископов Или, Херефорда, Линкольна и Норвича и о ограблении их церквей вместе с развязыванием войны внутри границ Христианской Церкви;

Противоправном обеспечении собственному отцу титула графа Уинчестера за счет лишения его Короны, и Эндрю де Харкли – титула графа Карлайла;

«Вытеснении королевы из ее земель»;

Внедрении между королем и королевой и в препятствовании их нормальным взаимоотношениям;

Убеждении суверена не исполнять свой долг путешествия во Францию и не приносить оммажа за Гасконь, что грозило завершиться утратой французских владений;

Посылке денег во Францию для подкупа людей, обязанных убить королеву и ее сына, принца, или же иначе помешать их возвращению в Англию;

Пожаловании территорий своим сторонникам против существующих законов;

Несправедливом помещении лордов, подобных Генри де Бомону, в темницу;

Злоумышленном совете монарху покинуть государство, забрав с собой казну и Большую Печать, что противоречит принятому законодательству;

Трассел подвел итог, описав, что следует совершить по отношению к телу преступника.

«Хью, вы были осуждены, как изменник, ибо представляли угрозу всем добрым людям королевства, великим и малым, богатым и бедным, с общего согласия, вас также признали вором. В данном качестве вы будете повешены, как изменник, подвергнетесь растягиванию на дыбе и четвертованию. Ваши части тела, соответственно, разошлют по всему государству. Так как вы ставили себя выше нашего господина короля и, как считает каждый, вернулись ко двору без нужных предписаний, то подвергнетесь также обезглавливанию. Так как вы регулярно проявляли прежде неверность стране и породили разногласия между нашим господином королем и весьма почитаемой госпожой королевой, равно и между другими гражданами государства, то подвергнетесь потрошению, после чего ваши внутренности окажутся сожжены. Идите и повстречайте вашу судьбу, изменник, тиран, отступник, идите и примите должную вам справедливость, предатель, порочный человек и преступник!»

Тут поднялся оглушительный гул, Деспенсера привязали к четырем лошадям, – не просто к обычным в подобных случаях двум, – и потянули через город к стенам его замка, где уже специально возвели высокую виселицу с ярко пылающим у ее подножия костром. Симона де Ридинга потащили позади Хью. Обоим мужчинам накинули на шеи петли и подняли вверх. Симона де Ридинга приподняли на нормальную высоту, оставив висеть в нескольких футах от земли. Деспенсера подвесили на целые пятьдесят футов, дабы он возвышался над стенами крепости и был виден всем желающим полюбоваться. Далее Хью спустили на лестницу. Рядом с Деспенсером вскарабкался палач и отрезал ему пенис и тестикулы, бросив их в огонь под виселицей. Затем он погрузил лезвие ножа в брюшную полость Хью и вырезал у того внутренности и сердце, снова кинув добычу в костер к великому удовольствию жаждущей отомщения толпы. В конце концов, тело спустили на землю, где от него отрезали голову и подняли ее, вызвав хор восторженных восклицаний. Позже голову отправили в Лондон, а руки, корпус и ноги Деспенсера соответственно разослали для демонстрации на воротах Ньюкасла, Йорка, Дувра и Бристоля. Справедливость свершили очень наглядно и кардинально.

Балдок, который, являясь духовным лицом, должен был пройти через суд своих соратников-священников и подвергнуться столь же жестокой казни, пусть и негласной. Его привезли в столицу, но там в здание, где содержался преступник, ворвалась толпа и избила несчастного почти насмерть, бросив затем в темницу Ньюгейт, в которой дело вскоре завершили заключенные.

Роджер и Изабелла имели все основания находиться вне себя от радости, благодаря одержанному ими успеху. День казни Деспенсера состоялся спустя всего два месяца после их высадки в Саффолке, и не последовало ни единой невинной жертвы, за исключением вызванных лондонскими волнениями. Еще год назад Эдвард твердо приказывал королеве вернуться и требовал от французского суверена выслать Роджера в Англию в цепях. Теперь он сам сидел в этих цепях, а оба Деспенсера, Арундел, Балдок и де Степлдон были мертвы. В течение двух месяцев Мортимер и Изабелла выполнили то, что не удавалось никому, за исключением Вильгельма Завоевателя. Только после победы стало ясно, – жизнь не сможет вернуться к тому ходу, которым развивалась до восхождения к власти Деспенсера. Дядюшка Роджера погиб. Множество других лордов, рыцарей и простых людей также погибли в результате развязанной Хью войны. Еще больше невинных граждан потеряли свои земли из-за установившейся потом тирании. Если говорить о личном, Мортимер и Изабелла уже не были изгнанными из страны возлюбленными, они находились в том же государстве, что и их супруги и, ради благополучия собственного правления, по меньшей мере, старались казаться верными тем. На политическом уровне паре следовало решить судьбу короля и проблему сохранения под контролем соперничающих с ними и потенциально опасных лордов. По мере приближения Рождества становилось понятно, победа принесла с собой новый комплекс безотлагательных вопросов.

* * *

Дата и конкретное местоположение высадки в разных летописях спутаны. Самое ясное и четкое обнаруживается в «Хрониках Паулини» и в Хрониках Стаббса. Сол в начале своего труда «Деспенсеры и низвержение Эдварда Второго» утверждает, что войско высадилось 26 сентября в Уолтон-он-де-Нейз. Относительно времени он следует, среди прочих, данным Муримута, который помещает вторжение в Оруэлл (за исключением копииста, отмеченного как «С» в серии публикаций Свитков, исправившего начало на «Понедельник накануне Михайлова дня» – 24 сентября). Вопрос обрастает большим числом подробностей у Раунда в его «Высадке королевы Изабеллы». Точное местоположение согласовано с большинством современных ученых и утверждено как полуостров Кольвасс.

Одно из возможных объяснений заключается в том, что де Стерми был сторонником Роджера Мортимера. Само имя де Стерми не являлось простым, шестнадцатью годами ранее некий Уильям де Стерми получил прощение за совершение убийства, – таким образом, его жизнь оказалась спасена, к тому же, по ходатайству Роджера. Даже если это помилование и не повлияло на верность Джона де Стерми, примечательно, что он поддержал захватчиков очень быстро после осуществления ими высадки. Данным фактом можно объяснить, как Мортимеру удавалось передавать послания английским лордам вопреки приказам короля для всех портов исследовать каждый из грузов, ввозимых в страну.

Диссертация Догерти, как всегда, является ярчайшим примером. Но он отмечает странным то, что Эдвард Второй оказался сокрушен собственной королевой, которую накануне вторжения считал созданием относительно малой политической значимости. Исключительно биограф Изабеллы воспротивится очевидному заключению: не Изабелла, а Роджер Мортимер стал вдохновителем низвержения режима, хотя королева и представляла собой важную фигуру. Догерти просто констатирует, сколько же иронии в демонстрации вторжением прежде скрываемых сторон личности Изабеллы, оказавшейся гением организации и заговора, что кардинально противоречило ее нраву в прошедшие годы. Мей Маккисак более осторожно указывает на Роджера, как на человека, действительно имеющего влияние на правление государством в ее ставшей классической работе, посвященной четырнадцатому столетию.

Устанавливая относительное распределение ролей Изабеллы и Роджера следует также учитывать более позднюю реальность, особенно роль Мортимера в низложении короля в январе 1327 года и заговор в замке Беркли в сентябре следующего. Так как он нес ответственность за оба этих последних процесса, очень похоже, что вельможа являлся главным инициатором объявления от 26 октября.

Текст приговора слегка изменен. Оригинал гласит, что граф Арундел, Джон Дэниэл и Томас де Майклдевер были обезглавлены «per procurationem domini R[ogeri] de Mortuo Mari, qui perfecto odio oderat illos et cujus consilium regina per omnia sequebatur». 'благодаря настоянию лорда Р [огери] Морту Мари, который ненавидел их лютой ненавистью и чьим советам королева следовала во всем".

Деспенсера-старшего так и не доставили в Лондон, ибо он мог до этого успешно погибнуть, благодаря объявленной им голодовке.

Интересно, что фраза о 60 000 фунтах стерлингов убытка соответствует счету ущерба, предположительно нанесенного Роджером и графом Херефордом в их войне против Деспенсеров в 1321 году.

После битвы при Боробридже де Харкли был произведен в сан графа Карлайла, но год спустя оказался казнен как предатель. Причиной послужили переговоры о мире с шотландцами и обсуждения признания независимости их страны без разрешения на то короля.

Информация об отрезании у Деспенсера пениса и тестикул полностью относится к авторитетному мнению Фруассара. Тот утверждал, что его половые органы были удалены. В свете неофициальной, но известной практики лишения изменников гениталий, например, Монфора-младшего тестикул, похоже, что Фруассар рассматривает действительное наказание внимательнее официального приговора.

Глава 11
Революционер

Нам не известно, когда и где Роджер опять оказался с Джоан лицом к лицу. Как и не известно, что они сказали друг другу при встрече. В последний раз супруги виделись летом 1321 года, более, чем пять лет тому назад. Все это время оба страдали от объявленной Мортимером Деспенсерам войны, но Роджер нашел себе даму, заменившую ему жену, часто посещал европейские дворы и стал самым значительным в стране лицом. Джоан же эти пять лет провела в темнице. В сорок, подарив жизнь столь многим детям, она, должно быть, утратила прежнюю привлекательность и быстро приблизилась (как это считалось в четырнадцатом столетии) к старости. Как бы пара не встретилась, представляется возможным, что свидание окрасилось нотками грусти, сожаления и, вероятно, некоторой горечи со стороны Джоан, – не только потому, что Роджер стал возлюбленным Изабеллы, но еще и из-за потерянных ею безвозвратно лет.

Вероятно, что встреча произошла в ноябре 1326 года, или накануне, или сразу после казни Деспенсера. Кажется доказанным, что Роджер посещал усадьбу в Пембридже, близ Уигмора, где они с Джоан вступили в брак. Записи не упоминают о Джоан (за исключением ее прав наследницы земель семейства де Женевиллей) в течение двух лет, пока Роджер не сделал вклад в часовню в Лейнтуордине, в соответствии с которым священникам вменялось в обязанность служить мессы во имя спасения душ членов семьи Мортимера-младшего, его ближайших друзей и предков. Вероятно, что четыре тома «романов», доставшиеся Роджеру в Вестминстере в начале 1327 года, были подарены его жене. Джоан отличалась пристрастием к романам, как уже успел показать список ее имущества от 1322 года. Пожалованные Мортимеру предназначались для передачи 19 февраля Уолтеру де Лингейну, канонику в Уигморе, и Уолтеру де Ившему, секретарю. Так как Роджер тогда лично находился в Вестминстере, кажется возможным, что книги он сразу отдал двум названным людям, дабы те вручили их Джоан, особенно, учитывая принадлежность второго из них к персоналу ее собственной канцелярии. Это доказывает, что Джоан не было в Вестминстере с мужем, напротив, она находилась в Уигморе, где оставалась в 1322 году, или же в Ладлоу, в котором проживала в 1330 году, что, таким образом, вполне могло отдалить даму от супруга еще больше. У нас нет доказательств, что Роджер не только переживал о пережитых в течение столь долгих лет верной женой страданиях, вызванных его действиями. С другой стороны, представляется, что чета решила существовать раздельно уже в начале 1327 года. Данный шаг был ими совершен под нажимом чувств к Роджеру Изабеллы, ее необходимости в его руководстве и, что важнее остального, ввиду любви, испытываемой Мортимером к королеве Изабелле и стремления графа к власти.

Роджер провел Рождество 1326 года в замке Изабеллы – Уоллингфорде. Его пребывание там объяснялось не только сезонным легкомыслием. Перед графом лежало решение четырех ключевых вопросов: Как объяснить захват трона Изабеллой с точки зрения законности? Как установить надзор за лордами, подобными Генри Ланкастеру, начавшему называть себя титулом брата, графа Ланкастера? Насколько долго можно держать в Англии войско из Эно? И, что не менее важно, как поступить с низложенным королем?

Первый и последний из поставленных вопросов следовало рассматривать как единую проблему. Если монарха подвергнуть казни, то его сын, вполне естественно, унаследует титул после гибели отца. Однако, осуществить подобный поступок, пусть, по-видимости, и простой, представлялось очень трудно технически. Здесь требовались созвание государственного трибунала, обвинение в измене стране, обвинительный вердикт и приговор о смертной казни. Роджер пригласил множество лордов и духовных лиц обсудить вопрос с ним и с Изабеллой. Удалось достигнуть крайне малой степени согласия. С точки зрения большинства приглашенных лордов, Эдвард опять показал себя незаинтересованным в благополучии Англии и заслуживал смерти. Тем не менее, некоторые из духовных лиц придерживались мнения, что Эдвард был назначен и помазан по Воле Божьей и, поэтому, не мог, опираясь на закон, оказаться низложен или судим. Этот церковный довод против суда подразумевал глубокие политические последствия: если король предстанет перед судом и получит обвинительный приговор, широкий круг людей может поверить, – таким образом Господь карает Англию. Против суда существовал и юридический довод. Если Эдварда не сочтут виновным в государственной измене, и большинство подданных решит, что монарх технически не может быть обвинен в предательстве, его придется освободить и, вероятно, восстановить в сане. Хотя трибунал было легко обмануть, это вызвало бы способные широко распространиться симпатии к Эдварду. Самая жесткая из линий относилась к семейству Ланкастеров, чей мир оказался поколеблен крушением, совершенным королем по отношению к Томасу Ланкастеру. Но сам Роджер оказался в 1322 году спасен от смертного приговора благодаря вмешательству суверена и на протяжение многих лет до этого являлся верным сторонником Эдварда. Даже сейчас он продолжал быть роялистом и стремился заручиться уважением принца, которое радикально отличалось от того, каким стало бы, прими Мортимер на себя ответственность за гибель отца юноши. Изабелла также не желала окончательно избавляться от мужа. Отчасти из-за окрепшей в браке привязанности, отчасти, исходя из соображений монаршего достоинства. Так как супруга Роджера оставалась в живых, не возникало и вопроса о союзе королевы с лордом Мортимером, даже если бы Эдварда и казнили. К концу декабря количество противостоящих убийству суверена преобладало. Роджер с соратниками решили не устраивать Эдварду судебного разбирательства, но заточить без трибунала, до конца его дней.

Подобная мысль сталкивала Мортимера с множеством еще более сложных проблем, если иметь в виду юридически обоснованное укрепление власти Изабеллы и установление правления ее сына. Из-за назначения принца Хранителем страны на время пребывания суверена на чужбине, с возвращением Эдварда это опекунство приходило к концу, пусть законный король и находился в тюрьме. Роджер и Изабелла нашли промежуточное решение, велев епископу Орлетону забрать у монарха Большую Печать и передать ее королеве. Тогда она смогла бы править от имени мужа или от имени принца, или же от своего собственного, как полагается по закону. Вдобавок, в декабре кабинету лорда-канцлера было приказано определить точные даты выпущенных сувереном указов, если те исходили от него в дни проживания в Кенилуорте. Но Мортимер и его постоянные советники, такие как епископ Орлетон из Херефорда и епископ Стратфорд из Уинчестера, понимали, – подобное положение дел нельзя затягивать надолго. Исключительно время мешало кому-либо бросить вызов законности данных постановлений.

4 января 1327 года Роджер и Изабелла вместе с принцем и членами двора вступили в Лондон. Возмущения немного утихли. Избрание в ноябре Ричарда де Бетюна мэром привело к власти одного из самых преданных сторонников Мортимера, который вернул столице некое представление о нормальности. Созыв парламента был соответственно запланирован на 7 января, поэтому лорды, духовные лица, рыцари из различных графств и представители как городков, так и Пяти Портов собрались в Зале Вестминстера. Но король вместе с посланными для его сопровождения из Кенилуорта двумя епископами не явились. В результате этого сессия парламента не смогла открыться, ведь собрание не признавалось обладающим парламентскими полномочиями, если на нем не присутствовал монарх. Ничего не происходило вплоть до наступления 12 января, когда епископы приехали в одиночестве. Вместо суверена они привезли с собой его вызывающий отказ участвовать в происходящем и объявление, что все те, кто оказался готов исполнить свой долг, – изменники. Произнеся такое, епископ Орлетон сказал, что отсутствие короля лишь к лучшему, – Эдвард носит в складках одежды кинжал, дабы убить Изабеллу при первой их встрече.

Механизм пропаганды Роджера уже действовал. Почти наверняка преувеличивший вызов суверена Орлетон так же хорошо, как и Мортимер понимал, – впервые в истории Англии представители общин государства были созваны ради функционирования в качестве власти, опережающей и превышающей Эдварда в области полномочий. В ту эпоху простолюдинов крайне редко звали на заседание Парламента, не говоря уже о вручении им возможности судить монарха. Но Роджер и его советники намеревались руководить прибывшими к собственной политической выгоде. Далеко не основы народовластия вынуждали Мортимера и Орлетона привлекать представителей английских городков к спорам о низложении Эдварда Второго, напротив, досконально продуманная попытка объединить все классы страны против суверена. Как следствие вышеописанного, ни одного представителя из Южного Уэльса, известного верностью королю, призвано не оказалось, а о представителях Северного Уэльса, основательно противостоящего Роджеру Мортимеру, вспомнили исключительно, когда им стало слишком поздно участвовать в дискуссии.

Орлетон незамедлительно перешел к существу вопроса: монарх отказался прибыть на заседание Парламента, поэтому, желает ли тот, дабы подобный суверен продолжал управлять государством, или же предпочтет этому правление его сына? Уверенность епископа в себе и искусные трюки в отношении последующих споров предполагали ожидание для окончания речи волны одобрения, слившейся с единодушным провозглашением преданности юному принцу. Но подобной реакции не случилось. Такого, разумеется, не предусматривали. Архиепископ Йорка, три других епископа и различные представители народных масс отказались давать ответ. Они объявили о страхе перед лондонцами, прославленными своей поддержкой Роджера. Некоторые из них хотели увидеть, как Эдвард лично выступит на заседании Парламента и прилюдно отречется, а не способствовать его свержению Мортимером и Изабеллой. Разочарованный Орлетон распустил собравшихся парламентариев до девяти часов утра и отправился советоваться с Роджером, что же им делать дальше.

Тот уже успел использовать имеющееся у него влияние на жителей столицы. Колеблющиеся не питали склонности отвечать на требования Мортимера, опасаясь дальнейших обвинений, и он вместо уменьшения страхов, решил их использовать. Роджер попросил Ричарда де Бетюна написать Парламенту, задав вопрос, не придут ли его представители к Залу Гильдий, дабы поручиться защитить Изабеллу с сыном и свергнуть монарха. Мортимер также призвал влиятельных лордов посетить этим вечером тайное собрание и обратился к их единодушной поддержке в низвержении Эдварда. Переворот почти смотрел в глаза. Теперь у Роджера на руках были все необходимые ему инструменты.

В девять часов утра во вторник 13 января Мортимер выступил перед собравшимися в зале Вестминстера людьми. Роджер вещал красноречиво, но и не пытался слишком сильно убеждать пришедших. Вместо этого граф продемонстрировал собравшимся послание от мэра и горожан Лондона, интересуясь, не они ли, как один, принесли клятву поддержать королеву с сыном и свергнуть Эдварда? Мортимер прибавил, что на встрече прошлым вечером все могущественные лорды государства уже обсудили данную проблему и единодушно вынесли приговор о необходимости низложить короля. По его словам, он не призывает к этому от своего имени, и также не может говорить от лица простого народа, но ему нужно высказаться по болезненному вопросу, ведь о том настоятельно просили вельможи. Тут на возвышение взлетел кузен Роджера, Томас Уэйк, и громко объявил, что он и не думал, насколько долго Эдварду позволят еще править. Когда в зале послышались одобрительные звуки, снова встал епископ Орлетон. «Неблагоразумный царь погубит свой народ», провозгласил он, приготовившись прочесть внушительную проповедь и приноровив трудности настоящего к теме, которую знал лучше прочих, благодаря мощи Божьего Слова. К моменту окончания речи святого отца Парламент действительно пришел в движение. «Долой короля! Долой короля!» – кричали собравшиеся. Но представление еще только начиналось. Стоило Орлетону вернуться на свое место, эстафету принял епископ Стратфорд. Разворачиваемая им тема, очевидно, основательно подготовленная заранее, заключалась в слабости главы нации и в том, что монарху нельзя позволять уводить страну с ее пути и дальше. По мере продолжения речи Томас Уэйк опять поднимался и вопрошал, воздевая руки к собравшимся: «Вы согласны? Народ государства согласен?» Но к этому мгновению представители согласного с излагающимися тезисами населения уже покинули зал, а оставшиеся молчали, понимая, – позже днем им еще предстоит посмотреть в Зале Гильдий на лондонцев. Когда волнение угомонилось, вперед выступил последний из тройки намеченных ораторов. Им оказался пожилой архиепископ Кентербери, Уолтер Рейнольдс. Он заявил, что народ Англии чересчур долго терпел притеснения, и что будь на низложение короля воля людей, тогда свершилась бы Божья Воля, и нынешнее царствование подошло бы к концу. Томас Уэйк снова встал здесь и спросил: «Такова воля народа? Разве это не воля народа? Неужели народ не хочет сместить этого короля и поставить вместо него его сына?» Ответом послужил одобрительный гвалт. «Да будет так! Да будет так!» Архиепископ постановил: «Ваш голос ясно услышан, Эдвард лишается полномочий править в государстве, и королем становится его сын, с чем вы единодушно и согласились». Затем, когда собрание достигло пика волнения, в зал под крики «Узрите вашего короля!» ввели принца Эдварда. При этом большинство собравшихся начали петь «Славу, Хвалу и Честь». Епископ Рочестера оказался одним из немногих не присоединившихся к пению и позднее был избит за недостаток проявленного восторга.