Текст книги "Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330 (ЛП)"

Автор книги: Ян Мортимер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

Пока Эдвард Второй велеречиво выступал против графов из-за убийства Гавестона, Брюс прямо перешел к своему следующему нападению. От Бервика на границе с Англией он перебросил подчиненных ему людей к самой северной точке, контролируемой соседями, к большому бастиону в Перте. Он взял крепость в открытую осаду, но в течение ночей, проводимых у ее стен, пехотинцы Брюса обнаружили в городском рву участок с мелководьем. Через несколько дней шотландцы ушли. Гарнизон решил, что противник передумал нападать на замок, и охрану ослабили. Неделю спустя, в особенно темную ночь 8 января 1313 года Брюс с людьми и их веревочными лестницами вернулся. Полководец лично скользнул в мрачные ледяные воды по самую шею и двинулся вперед. Какими-то мгновениями позже он выпрыгнул из рва и быстро полез по лестнице. Очутившись внутри и воспользовавшись неожиданностью, шотландцы сразу и на корню сломили сопротивление.

Возьми крепость Эдвард Второй, король бы потратил неделю на пир в честь одержанного успеха. Брюс же едва успел перевести дух. Он понимал, чем больше получится завоевать сейчас, тем сильнее удастся оказаться, когда на севере объявится следующее английское соединение. Взяв Перт, Брюс повел своих подчиненных к Дамфрису, в течение месяца он с помощью голода сумел вынудить и крепость, и город покориться. Вероятно, что вскоре после получения королем в Лондоне известий об этой катастрофе, подданные принялись убеждать его в важности шотландской кампании, для чего Роджер обеспечил освобождение бунтовщиков де Вердонов. Но Эдвард продолжал бездействовать. Тогда же Роберт Брюс отправил брата на взятие замка Стирлинг, в стратегическом отношении важнейшей из всех цитаделей.

Эдвард Брюс был способным полководцем и совсем не простаком, но и военным гением, подобно брату, не являлся. Заставить замок Стирлинг сдаться шансов существовало крайне мало: он обладал мощной защитой, и так замечательно снабжался и искусно руководился сэром Филиппом де Моубреем, что любая армия могла много месяцев ожидать под его стенами. Однако, когда де Моубрей (верный Эдварду шотландец) увидел недостаток у англичан решимости его освобождать, то предложил следующие условия: если на протяжении года англичане со спасительными соединениями не приблизятся к твердыне на расстояние менее трех миль, он со спокойной душой передаст бастион шотландскому монарху. Эдвард Брюс согласился.

Открыв для себя условия, на которых брат достиг желанной договоренности, Роберт Брюс впал в ярость. Текущий ход шотландского успеха целиком базировался на провале Англии во введении в земли гэлов внушительной по размерам армии. Теперь же его родственник подтвердил необходимость вторжения противника в рамках каких-то двенадцати месяцев. Когда окончание лежало уже совсем не за горами и оставалось захватить всего несколько бастионов, план Брюса-старшего по пошаговому отвоеванию подрывался членом его собственной семьи.

Именно так рассматривал Роберт Брюс положение лета 1313 года. Но Эдвард продолжал отказываться от поддержки шотландской кампании. Его разум полностью сосредоточился на личных столкновениях с восставшими вельможами, обозрение государственных дел в более широком масштабе короля не интересовало. Суверен ждал мгновения, когда сумеет вынудить графов Ланкастера, Уорвика, Херефорда и Арундела опуститься перед ним на колени и молить его о прощении. В конце концов, это случилось, правда, после продолжительных переговоров в октябре 1313 года. Через месяц Эдвард приказал начать приготовления к действиям в Шотландии. Но даже тогда на нее не обращалось особого внимания. Монарх использовал шотландскую угрозу как извинение для подъема армии на разгром не столько соседей, сколько мятежной знати. Их ходатайство о прощении оказалось не достаточным. Сын «Молота шотландцев» надеялся повести войско на север страны, чтобы разбить графа Ланкастера и отомстить за гибель драгоценного Гавестона, чьи останки все еще оставались забальзамированными и непогребенными в Оксфордском монастыре.

В декабре 1313 года девяносто пять английских графов и баронов, включая Роджера и его дядюшку, были созваны вместе с их свитами на сбор в Берик-апон-Туид, чтобы идти на освобождение замка Стирлинг. Датой собрания назначили 10 июня, что предоставляло армии на подготовку полные шесть месяцев. Также это давало шотландцам время для продолжения нападений на английские крепости. Пока Эдвард колебался в вопросе войны, они не прекращали своих действий. В сентябре шотландский извозчик по имени Уильям Биннок был нанят, чтобы доставить скошенное сено в замок Линлитгоу. Он внимательно выбрал час, когда часть гарнизона оказывала крестьянам помощь со сбором урожая. Вместе с восемью вооруженными соотечественниками, спрятавшимися в телеге с сеном, Биннок направился к открытым воротам и остановился ровно поперек подъемного моста. Его спутники выскочили и убили привратника. Сидящий на телеге сын Биннока раскрыл свой топор и перерубил веревки, с помощью которых подъемный мост можно было подтянуть наверх. Опускная решетка упала, но телега переломилась лишь наполовину, что позволило оставшимся и ожидающим поблизости шотландцам добраться до входа. После короткой стычки замок оказался взят. Вернувшаяся с полей часть гарнизона обнаружила, что цитадель обороняется уже от нее.

Темной ночью на Жирный вторник 1314 года Джеймс Дуглас и группа рыцарей, скрывших оружие под черными накидками, проползли на руках и коленях к замку Роксбург. Используя надежные веревочные лестницы, шотландцы вскоре поднялись на стены. Стража на башне заставили замолчать. Несколько человек из гарнизона, отмечавших Жирный Вторник с традиционно приемлемыми излишествами остались жить, сожалея о них до Пепельной Среды. Стремясь не дать себя обойти этой дерзкой вылазке, другой шотландский рыцарь, сэр Томас Рэндольф, повел соединение единомышленников на Эдинбург, еще лучше укрепленный бастион, возведенный высоко над городом на скале вулканического происхождения. Там он заручился помощью выросшего в твердыне Уильяма Френсиса. Как человек молодой, Френсис имел привычку навещать в городе женщин и научился вскарабкиваться по склону скалы. В следующую безлунную ночь, 14 марта, основная шотландская сила бросилась на восточные ворота. Пока они тщетно боролись против значительной массы обороняющих замок, Уильям Френсис и горстка рыцарей тихо поднялись на высокую скалу. На вершине группа опять применила веревочные лестницы и вошла в крепость, расправившись с обнаруженными в ее мрачных коридорах стражниками и проторив путь к воротам соотечественникам. Исключая пограничный замок Бервик, у англичан в Шотландии осталось всего три бастиона: Ботвелл, Данбар и Стирлинг.

Тогда как шотландцы захватывали замки, англичане продолжали военные приготовления. В марте Роджер приказал отыскать в своих землях на юге Уэльса три сотни пехотинцев. Лорд Мортимер из Чирка, в качестве верховного судьи Уэльса, велел выставить три сотни бойцов от княжества. Каждый порт был обязан предоставить обеспечение кораблями и матросами, каждое графство – снабдить государство внушительным числом мужчин. Эдвард не хотел риска: его кампания предполагала стать самой обширной и хорошо укомплектованной из когда-либо виденных островом. В общем массе удалось собрать двадцать одну тысячу шестьсот сорок человек, не считая существенный контингент, прибывший из Ирландии. И, хотя приехали не все из призванных, подавляющее большинство до места назначения добралось, и их соединения дополнили людьми из Гаскони, Германии, Франции, Бретани, Пуату и Гиени.

Сбор солдат и организация марша на север требовали значительных усилий. И пришедшие к Уорку пехотинцы, и подтянувшаяся к Бервику знать, – все они должны были соединиться накануне 24 июня под стенами Стирлинга. Возникла необходимость в масштабных запасах еды, фургоны с которой потянулись нескончаемой единой вереницей, что, как говорили, заняла около двадцати миль. 27 мая лорд Мортимер из Чирка велел поторопить прибытие его людей из Южного Уэльса. Постепенно войско объединялось. 17 июня внушительная сила выдвинулась из Бервика и Уорка по старой римской дороге на северо-запад через Лодердейл в сторону Эдинбурга, которого ее главы достигли в границах 19–20 июня. В Эдинбурге они дождались остатка марширующей армии и, к утру субботы, 22 июня, продолжили путь.

На дворе была характерная для середины лета жара. Чтобы не выбиться из графика и добраться до места к дню летнего солнцестояния, пехотинцам пришлось покрыть до Фолкерка порядка двадцати миль. Многие испытывали усталость, слишком поздно подоспев к сбору, да и двадцать миль большинству следовало преодолевать каждый день на протяжении уже недели, если не дольше. Пугающее количество людей требовало крайних усилий, один подходящий пехотинец еще мог легко пройти двадцать миль, но армия из двадцати тысяч мужчин, рвущаяся вперед, но затем остановленная, несущая латы и оружие, вынужденная разбивать лагерь, чтобы потом опять его ставить, – совсем другой вопрос. К проблемам тыла прибавились припасы для снабжения едой полков мужчин и их запряженных в повозки коней, вьючных лошадей и рыцарских скакунов (в особенности, породистых боевых иноходцев). Перемещение всех этих людей, животных, палаток, доспехов и провианта в скоординированном режиме, так, чтобы целая армия не чувствовала недостатка в снаряжении и провизии, существенно замедляло требуемый ритм. Таким образом, к ночи 22 июня, когда солдаты устроились под своими одеялами для краткого сна перед последними четырнадцатью милями к Стирлингу, они, действительно, были чудовищно изнурены. Один комментатор даже заметил, что "краткими стали остановки, отведенные на сон, еще короче – остановки для подкрепления продуктами, отчего лошади, всадники и пехота падали от непосильного труда и голода…"

23 июня находящиеся в седлах люди достигли вида на горизонте замка Стирлинг. Графы Херефорд и Глостер вели первую волну, головной отряд. Дорога спускалась по небольшому склону, после чего внедрялась в лес, называемый Нью Парк. Здесь Брюс собрал войско в размере восьми сотен человек. Скрытые деревьями шотландцы на деле соединились в значительный засадный полк. Херефорд и Глостер гарцевали к лесу, не помышляя об угрожающих оттуда опасностях.

Проехав какой-то отрезок дороги позади головного отряда, граф Пембрук взглянул на расстояние впереди и вспомнил сражение с Брюсом семь лет назад у холма Лаудон Хилл. Тогда самопровозглашенный король Шотландии занял путь сквозь топкий участок, сделав его непроходимым для всадников, благодаря земляным работам и ямам на дороге. Но, хотя Пембрук и являлся самым опытным в армии полководцем, Эдвард не стал доверять ему командование. Король до такой степени верил в себя, что убежденность в победе расценивал как уже полученный дар, поэтому во главе армии поставил племянника, графа Глостера. А тот опытом сражений похвастаться не мог. Да, он был зарекомендовавшим свои силы победителем на турнирах, но война от них конкретно отличалась. Назначение разочаровало не только Пембрука, оно оскорбило графа Херефорда, потомственного хранителя Англии, требующего пересмотра своих наследственных прав. Стоило первым пехотинцам, узрев замок, сбавить шаг, вспотев от предпринятых усилий, как густая туча рыцарей перед ними дрогнула и забурлила, словно прибой на пляже, неуверенный в следующем движении.

Именно тогда Филипп де Моубрей выехал из Стирлинга под охраной пропуска, выданного шотландцами. Монарх снял осаду, – как объявил де Моубрей Эдварду и его собравшимся вельможам. К указанной дате армия приблизилась к Стирлингу на расстояние не менее трех миль. Поэтому необходимости вступать с Брюсом в переговоры на таком скользком основании не было. А почва, по словам сэра Филиппа, отличалась двусмыслием. Брюс перегородил в лесах каждую узкую тропку. Дорога подверглась перекапыванию и покрытию рогульниками (маленькими железными шариками с четырьмя равномерно воткнутыми шипами), дабы сломить у рыцарей любую вероятную атаку. Обойти лес слева не получалось. Мешали созданные шотландцами земляные насыпи, позволявшие англичанам лишь прорубить себе пеший проход сквозь деревья или же постараться пробиться через участок справа от леса, болотистую низменность, пересеченную ручейками и потоками, впадающими в реку Форт.

Пока де Моубрей беседовал с товарищами монарха, рыцари головного отряда заметили несколько шотландцев, несущихся к въезду в лес, и принялись их преследовать, полагая тех беглецами. Спрятавшийся в том конце леса за деревьями шотландский батальон, предводительствуемый лично Брюсом, не ожидал, что английские рыцари пойдут в атаку, прежде чем прибудет пехота. Когда английские рыцари поскакали через лес, Брюс, сидящий на коне, обладающим плавным аллером, и вооруженный исключительно ручным мечом, повернулся и увидел сэра Генри де Богуна, племянника графа Херефорда, выравнивающего пику. Брюс кинулся на сэра Генри. Де Богун узнал противника по короне. Столкновение оказалось неизбежным. Юный рыцарь поскакал вперед, не сомневаясь в ту минуту в грядущих картинах славы. Брюс приготовился и, в последний момент, уклонился от траектории брошенного копья, выпрямившись в стременах в полный рост и тяжело замахнувшись топором на шлем рыцаря. Лезвие пробило металл и рассекло череп. Де Богун упал замертво, а изумленные сподвижники Брюса с равно потерявшими голову англичанами огромными глазами воззрились на надломленную рукоятку топора, продолжающую находиться в ладони у шотландца.

И головной отряд англичан, и шотландцы, оказавшись лицом к лицу, внезапно увязли в битве. Обе стороны с криками устремились вперед, и сражение началось. Граф Глостер оказался стащенным со своего коня, но его поддержали соратники-рыцари, он поднялся на ноги и пробился из захвата врагов на свободу. В тесном ограничении лесной тропы англичане не могли с легкостью повернуться к противнику спиной и поскакать в безопасное место или же опрокинуть врага. Множество мужчин упали еще до того, как выбрались из древостоя, по пятам преследуемые воодушевленными шотландцами.

Пока длилась битва, вокруг леса двинулся другой крупный контингент английских рыцарей, направившись по топкому участку, вдоль которого протекал ручей Бэннокберн. Их задача заключалась в проверке, – получится ли у товарищей окружить лесной массив и, таким образом, сразу напасть на всю шотландскую армию. Но сюрприз ожидал и их. Плотно сбившиеся группы мужчин, образовавшиеся соединения под названием шилтроны, ощетинились поднятыми шестнадцатифутовыми пиками и ринулись к ним из леса, преграждая путь. Тогда как облаченные в тяжелые доспехи рыцари двинулись к шилтронам, шотландцы заняли территорию. Единственным способом сломить густую чащу нацеленных на них копий являлось использование помощи лучников, дабы устроить прорехи, но их у англичан не было. Точнее говоря, стрелки либо продолжали счищать с себя походную пыль, либо все еще взбирались на холмы на расстоянии нескольких миль от точки столкновения. После тяжелой схватки, из которой шотландцы несомненно вышли победителями, англичане удалились.

Начал давать о себе знать пробел в английском стратегическом мышлении. Солдаты прибывали, идти вперед без них казалось невозможным, ибо враг просто вышел бы из леса и убил новопришедших, не забыв при этом перехватить поезд с провиантом и доспехами. Таким образом, у англичан не получалось ни пробиться дальше, ни остаться на прежнем участке, в положении значительно слабейшем. Им не давали ни напасть, ни с легкостью перейти к обороне. После долгих споров Эдвард решил немного продвинуться, выбрав тропку вдоль Бэннокберна, и уже там выстроить полки, приготовившись, как на случай ночной атаки, так и на случай того, что их догонят отставшие товарищи со своими повозками.

Решение было катастрофическим, возможно, даже худшим из тактических ходов в английской военной истории. Пехотинцы Эдварда и так испытывали измотанность, а сейчас от них требовалось провести ночь без сна в поисках участков пересечения потоков на низменности вокруг деревушки Бэннокберн. Само местечко, заброшенное перед лицом вражеского наступления, оказалось растянуто на части, – люди забирали двери и вообще любой вид древесных конструкций, которые им удавалось найти, для устройства мостов и проходов по топи. Но армия отличалась слишком большой численностью относительно необходимой доли маневренности в настолько узком пространстве, да еще и в темноте. На протяжении целой ночи солдаты слонялись вокруг голодными, усталыми, кричащими от разочарования и полностью лишенными боевого духа.

Основной причиной, подрывающей английское решение разбить лагерь на настолько неудачном участке, была обыкновенная уверенность. Они и на минуту не представляли, что шотландцы пойдут в атаку или, что придется принимать сражение в крайне неудобном месте. Англичане догадывались о возможности ночного нападения, но убеждения в своей целости и невредимости на следующее утро придерживались сильнее. Брюс и сам не знал, хочет ли он огорошить противника, гарантируя безопасность армии покровом леса, а вовсе не ее мощью, и его полководческое искусство напрямую связывалось исключительно с хорошо спланированными неожиданными атаками. Только когда после сгущения сумерек сэр Александр Сетон с подчиненными выбрались из окружения английских сил на встречу с Брюсом и сообщили ему о беспорядках в частях, упадке духа врага и единственном шансе разгромить пришельцев в открытом бою, шотландский король обратился с вопросом к своим соратникам в среде капитанов. Ответ прозвучал единодушно.

В первые часы понедельника, 24 июня 1314 года, как только на небе показались лучи зари, англичане увидели, как шотландская армия выдвигается по направлению к ним из леса. Один из батальонов вел Эдвард Брюс, за ним шел с таким же батальоном Джеймс Дуглас, после которого маршировал с третьим Томас Рэндольф. «Что?» – воскликнул король Эдвард, воззрившись на землю, занятую сборными шотландскими войсками. «Они намерены сражаться?» Затем его взору предстало массовое коленопреклонение контингента противника. «Посмотрите!» – расхохотался Эдвард. «Они молят о милосердии!» «Да», – ответствовал сэр Ингрэм д'Эмфравиль, – «но не вас. Они просят Господа о прощении их беззакония против Него. Ибо эти люди или победят, или погибнут».

Д'Эмфравиль был не единственным, кто считал английское войско подготовленным совсем не должным образом. Граф Глостер тоже полагал, что ожидание в течение суток пойдет его соратникам на пользу. Даже теперь, когда лучники с обеих сторон принялись обмениваться друг с другом стрелами, присоединяться к битве им нужды не возникало. Тем не менее, король, начавший выходить из себя при наблюдении сомнений капитанов, обвинил лорда Глостера в государственной измене и лукавстве. Тот же, чрезмерно наслушавшись реплик касательно своей полководческой неопытности, решил, что с него хватит. «Сегодня станет ясно, – я не предатель и не обманщик!» – воскликнул он, обращаясь к монарху, и немедленно подготовил подчиненных рыцарей к броску вперед. В сопровождении ревущих труб, заполняющих воздух криков и общих молитв напрягшихся людей на фоне ржания равно напуганных лошадей граф Глостер и пять сотен всадников направились к рядам Джеймса Дугласа. Остальные соединения последовали за ним несогласованными нападениями, пока в границах считанных секунд положение не вышло из-под контроля обоих командиров.

Король увидел, не осталось никакого иного выхода, кроме как сражаться. Вместе с героическим до степени возведения в легенду рыцарем сэром Жилем д'Аржентайном с одной стороны и опытным графом Пембруком с другой, Эдвард надел шлем и взял в руки оружие. Хотя мы не обладаем записями, рассказывающими о местопребывании на данном этапе каждого из Мортимеров, очень похоже, что они находились рядом с сувереном, тоже подготовившись к нападению. Но пока английские вельможи ожидали, с минуты на минуты думая броситься в атаку, их взору предстала устремившаяся вперед группа шотландцев. К их ужасу, в мешанине бряцающих о латы клинков и хрипов умирающих людей и животных боевой скакун графа Глостера был пронзен копейщиком противника и, в страхе поднявшись на дыбы, в предсмертных корчах сбросил наездника. Зрители уже хотели потребовать от своих людей кинуться к нему на помощь и спасти, но, в тот самый миг, когда Глостер почти избежал опасности, шотландцы с дикими воплями рванули к графу. Вассалы могли только в остолбенении наблюдать, как зарубили сэра Гилберта. Второй по значимости вельможа в государстве, уступающий исключительно графу Ланкастеру, погиб от рук шотландских солдат во вспененной грязи и тине Бэннокберна.

Атака окрасилась намерениями гораздо серьезнее, кони летели по заданной траектории, а сэр Жиль д'Аржентайн торопил спутников туда, где сразили графа Глостера. Тут и там носились лошади, лишившиеся седоков и встретившие грудью пику противника, отчего создавалось общее замешательство. Защищенные броней рыцарские скакуны тоже натыкались на копья, что наполняло воздух звуками треска от раскалывания древк, стонами прощающихся с жизнью, но еще дышащих существ и победными воплями, раздающимися внутри каждого нападающего ряда. В одном из столкновений оказался поражен Эдвард Брюс, но опасность, угрожающую брату короля, увидел Томас Рэндольф, направил своих солдат вперед с реющим над ними стягом и пролетел по месту схватки, вынося раненого в безопасность. Англичане удвоили усилия, но Рэндольф твердо удерживал территорию и, вопреки следующему натиску противника, даже не дрогнул.

Если бы у Эдварда появилась возможность обсудить требуемую стратегию с полководцами, они бы посоветовали ему разорвать шотландские ряды, использовав лучников. Но, так как чрезмерно доверчивые англичане не ждали от врага открытого штурма, их лучники занимали участок от фронта отстоящий довольно далеко. Только сейчас это подразделение двинули вперед, обрушив на шотландцев град стрел. Правда и их способность разбить чужие линии оказалась ограничена. Более того, для такой цели у Брюса под рукой было несколько сотен всадников, и он им приказал лучников потеснить. Последние, как и ожидалось, сцепление значительно ослабили и отступили, оставив на поле рыцарей, дабы те без помощи за спиной двинулись врукопашную, тогда как на них, не переставая, сыпался ливень стрел шотландских.

Именно сейчас стала четко видна истинная слабость английского расположения. Выбранное ими место оказалось настолько узким, что подданные Эдуарда сами себя блокировали, не в состоянии двинуться вперед и окружить шотландцев. Пока рыцари погибали на копьях противника, так и не пробив пути наружу, пехота ожидала позади. Таким образом, преимущество англичан в численности продемонстрировало свою бессмысленность. Под королем Эдвардом убили скакуна. Он упал, вызвав громкие возгласы с обеих сторон, ибо шотландцы попытались прорваться и взять его в плен, а англичане ради спасения монарха принялись биться еще ожесточеннее. В последовавшей отчаянной драке у Эдварда разбили щит, и, казалось, что тот уже погиб. Однако, в критическую минуту, когда шотландцы, наконец, продвинулись, им выпало столкнуться с сэром Жилем д'Аржентайном, яростно метнувшимся навстречу на помощь суверену сквозь ощетинившиеся копья и вращающиеся топоры вражеской пехоты.

Потрясение от падения короля подействовало на англичан катастрофически, шотландцам же аромат победы вскружил голову. Люди Брюса сражались, словно безумные, дождем обрушивая на щиты и шлемы противника удары топоров. Оправданием им служили повешения членов семей и сожженные дома. Так ужасны казались звуки соприкосновения оружия с латами и сиплых пронзаний брошенных вперед копий, так чудовищны восклицания, крики, стоны и вопли, что многие солдаты покидали поле боя. Продолжающие сражаться топтали мертвые тела, их щиты покрылись кровью до степени невозможности прочитать девизы и различить гербы, кони погибших в слепой панике уносились в разные стороны, сталкиваясь с людьми, падающими от изнеможения от потраченных усилий, жары и недостатка сна.

И тут трубачи передового отряда англичан заиграли сигнал к отступлению.

«На них! На них! На них! Они проигрывают!» – победоносно кричали шотландцы, проталкиваясь с пиками наперевес и тесня нескольких, еще оставшихся на лошадях рыцарей. При этих возгласах на границе перехода и спуска леса к месту сражения возникли слуги из лагеря Эдварда Брюса, не принявшие участия в общем бою. Впавшим в неконтролируемый ужас англичанам показалось, что к ним приближается новая и свежая армия противника. Их пехотинцы были абсолютно деморализованы. Джон Барбур, шотландский священник, на основе рассказов очевидцев аккуратно изложил ход событий в своей длинной поэме «Брюс». Он записал, что некоторые из подданных Эдварда вплоть до последнего мгновения стояли твердо и не уступали ни пяди земли. Но все оказалось втуне, войско вышло из-под управления и в страхе рассредоточилось. Пытаясь спастись и бежать, солдаты тонули в протекающей позади поля реке Форт. Их убивали и при стараниях опять пересечь по направлению к своим телегам ручей Бэннокберн. Слишком тяжело для отступления закованные в доспехи сбрасывали их, чтобы уходить было легче. Шотландцы принялись убивать даже мальчишек, приглядывающих за вьючными животными и повозками, прибирая к рукам, все попадающееся на глаза.

Заметив нерешительность короля относительно следующих действий, граф Пембрук схватил поводья его скакуна и определил себе целью вывезти Эдварда к стоящему на севере от них замку. Это был единственный путь к спасению. Но, увидев, как Пембрук вытаскивает суверена прочь, сэр Жиль д'Аржентайн громко обратился к последнему. «Сэр, если зрение меня не обманывает, прощайте! Я не привык бросать битву и выбираю дождаться здесь своей участи и погибнуть, нежели позорно отступить!» С этими словами надежнейший из монарших солдат повернул коня, в последний раз поднял пику и устремился на шотландцев с возгласами: «Аржентайн! Аржентайн!» Гибель от копий шотландцев его иноходца и удар топора, подаривший храбрецу обессмертивший рыцаря достойный и желанный им конец, стали вопросом лишь каких-то минут. Пришли в движение лежащие на глубине связи верности, пять сотен сидящих на конях рыцарей собрались вокруг своего монарха с единственной целью – защитить его жизнь, подобно рою пчел, защищающих их королеву. Никто из этих всадников никогда прежде не находился в подобном положении, данное поведение лежало вне какой-либо логической или просчитанной стратегии. Они с безумной скоростью летели к замку, представляя мгновенно перемещающуюся стену закованных в сталь призраков, раскидывающих шотландских пехотинцев на всем пространстве поля сражения. Как бы то ни было, не все рыцари-всадники ускакали. Убедившись, что преследование врага больше монарху не угрожает, граф Пембрук и несколько вассальных по отношению к нему вельмож пришпорили коней и повернулись, дабы отстоять занятую территорию и отбросить шотландцев. Исходя из ограниченности имеющихся у нас сведений, можно думать, что среди них был и Роджер Мортимер.

Эта акция в тылу являлась самой опасной частью битвы, исключая самоубийственные нападения на противника графа Глостера и сэра Жиля д'Аржентайна. В процессе сопротивления натиску шотландцев погибло множество из людей графа Пембрука. Настал час, когда им пришлось бороться даже, чтобы отступить. Сам граф потерял скакуна и лишь пешком сумел покинуть поле брани. Роджеру так не повезло. Его окружили, обезоружили и взяли в плен.

Что случилось далее, покрыто для нас завесой неизвестности, но возможны гипотезы. Мортимер-младший приходился Роберту Брюсу троюродным братом, равно как и покойный граф Глостер. Также он являлся верным союзником графа Ольстера, на чьей дочери Брюс был женат. Роджера привели к шотландскому королю и обращались с ним со все должным почтением. Выкупа за Мортимера не потребовали. Вместо этого ему поручили доставить личную печать короля Эдварда и его щит, обнаруженные на месте столкновения, властелину в замок Бервик, как и тела графа Глостера и Роберта Клиффорда. Роджеру не выпало ни ощутить тяжесть выкупа, ни приходящую со смертью боль, он был осужден на затруднение в передаче знаков великодушия монарха шотландского монарху английскому.

*

Бэннокберн поразил англичан в самое сердце. Подобного разгрома никогда до сих пор не видели. Он разрушил последние следы присутствия в Шотландии чужаков и открыл север Англии для набегов соседей. А еще – стал зеркалом, отражающим влияние графов Ланкастера и Уорвика. У них появилось влияние, позволяющее требовать перестановок к королевских свите и хозяйстве. Графы жаловались, что через уже два года после смерти Гавестона Эдвард открыто пренебрегал Распоряжениями, что он назначал на должности людей, не достойных высоких почестей, что прощал долги, распоряжаться которыми не входило в рамки его полномочий. Кто-то всерьез опасался, что легкомысленное отношение Эдварда к установленным ранее Распоряжениям успело вызвать особенно сильный Божий гнев. Архиепископ Кентерберийский угрожал отлучением всем тем, кто не прислушался к их условиям, что и вылилось в разгром английского войска при Бэннокберне. Для рассмотрения проблемных вопросов в начале сентября в Йорке был созван парламент.

То, что Эдвард не слишком пострадал от данной сессии парламента обязано поддержке его верных сторонников, подобных Пембруку и Роджеру. Людей, чье мнение в качестве представителей монаршей свиты, обладающих значительным политическим влиянием, просто не могло сбрасываться со счета. Сподвижниками Мортимера выступали рыцари из Херефордшира и Шропшира, и, казалось, что он набрал тогда и стал использовать ту степень власти, что поможет ему отныне при каждом подворачивающемся случае. Парламентские слушания 1314 года прекрасно это проиллюстрировали. Со своих постов были сняты канцлер и казначей. Назначенные на их места не являлись королю врагами, а один совершенно определенно приходился другом Роджеру. С младшими чиновниками произошло то же самое. Пока раздавались призывы изгнать от двора Джона де Чарлтона, сидящие в Йорке депутаты утвердили его на должности гофмейстера-управляющего хозяйством и свитой суверена. Уильям де Мелтон, следующий дворянин, позднее избранный Эдвардом наряду с Роджером для переустройства двора, получил назначение хранителем гардероба. Вопреки обновленным ходатайствам Ланкастера предоставить должности его людям, почти во всех отношениях парламент Йорка увидел утвердившимися или поднявшимися придворных, благосклонных к Роджеру с дядюшкой и к графу Пембруку. Нашлось лишь одно знаменательное исключение: продолжительное присутствие сэра Хью Деспенсера-младшего.