Текст книги "Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330 (ЛП)"

Автор книги: Ян Мортимер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

Пока лорды собирались на парламентские заседания, Кента тихо и незаметно задержали вместе с определенным количеством его сторонников. Через несколько дней Роджер объявил новости перед вельможами. Кента обвинили в совершении государственной измены.

Граф несколько раз пытался добиться доступа в замок Корф, он писал к двум служащим в местном гарнизоне людям, Бого де Бойе и Джону Деверилу, стараясь пробраться за стены, но получал отказ. Однако, эта пара мужчин, являвшихся агентами либо Роджера, либо Малтраверса, согласилась передать Эдварду Второму подписанное Кентом письмо. Полностью им доверяя, граф убедил свою жену, Маргарет, написать низложенному королю послание. Деверил и Бойе получили бумагу и, после того, как Кент вернулся к себе в имения, с чувством исполненного долга, передали документ Роджеру. Тот прочитал письмо. Оно свидетельствовало, граф привлек в заговор по освобождению Эдварда внушительную группу сторонников.

Это поставило Мортимера под несоизмеримое давление. Тайны, способные обеспечить Роджеру окончание дней на виселице, распространились в кругу его недругов. Мортимер мог, конечно же, отрицать предъявляемые обвинения, но доверие ему целиком зависело от поддержки Эдварда Третьего. Это было крайне опасно, ведь монарх тревожился, как бы оттеснить графа от двора. Роджеру приходилось полагаться на защиту, доступную благодаря тайной опеке над свергнутым сувереном.

Положение складывалось напряженное для всех вовлеченных. Мортимер надеялся, – Эдвард скорее вынесет приговор родному дядюшке, нежели признает, что его отец еще жив. Несомненно, Изабелла постоянно напоминала сыну об опасности, в которой все они окажутся, если широкая общественность услышит, что Эдвард Второй не умер. Роджер, со своей стороны, опять руководил событиями. Он специально для рассмотрения дела графа собрал суд, возглавляемый следователем из его хозяйства, Робертом Хоувелом. Сам Мортимер выступил в роли обвинителя. По всей видимости, автор длинной версии летописи Брута в те дни находился рядом с кем-то из присутствовавших на процессе, потому что сумел зафиксировать обращение Роджера к обвиняемому.

«Сэр Эдмунд, граф Кента, вам следует понять, мы должны сказать, прежде всего, нашему суверенному владыке, сэру Эдварду, королю Англии, кого Всемилостивейший Господь спасает и охраняет, что вы – его смертельный враг, изменник, как и изменник обществу нашего государства. Вы отдали множество дней, дабы частным образом освободить сэра Эдварда, когда-то монарха Англии, вашего брата, лишенного по общему согласию вельмож страны достоинства суверена, и нанести урон состоянию нашего властелина короля и его государства».

Считается, что Кент ответил обвинителю: «В действительности, сэр, хорошо понятно, что я никогда не соглашался на нанесение вреда имеющемуся у нашего властелина короля, как и его короне, и что я вверяю себя суду со стороны равных мне по положению». Но Роджер не обратил никакого внимания на ходатайство графа. Вместо этого он предъявил письмо, отправленное Кентом низложенному монарху через Бого де Бойе и Джона Деверила. Мортимер поднял документ с печатью, чтобы его увидели все. «Сэр Эдмунд, не известна ли вам печать на данной бумаге, которую вы вручили сэру Джону Деверилу?» Граф, не зная, что за письмо демонстрируется, так как он посылал несколько, согласился, изучив печать, что документ принадлежит его руке, но заявил, что это не имеет никакого значения. Роджер опять спросил, Кент ли владелец показываемой печати, и граф ответил, что не станет этого отрицать. После чего, по словам летописца, «при данном утверждении коварный и лживый Мортимер начал раскрывать сложенную бумагу и зачитывать ее содержание вслух для всего суда».

«Примите почтение и уважение, вместе с братской верностью и покорностью. Сэр рыцарь, достопочтенный и дорогой брат, если Вам угодно, то я от всего сердца возношу молитвы о Вашем благополучии, ибо я устрою, чтобы Вы вскоре покинули темницу и получили освобождение от той болезни, от которой сейчас страдаете. Ваша Милость должны знать, что я заручился согласием почти всех влиятельных лордов Англии, со всем им сопутствующим, то есть, с подвозом доспехов и с сокровищами казны без числа, дабы поддержать и помочь Вам в ссоре, снова сделав Вас королем, как прежде, в чем они до единого – и священники, и графы, и бароны, – присягнули мне на Писании».

Прояснять смысл вышесказанного каждому из присутствующих на заседании не требовалось. Озвученное служило доказательством, что определенное количество вельмож оказались вовлечены в направленный против правительства заговор, а значит, и против короля. Что еще важнее, Кента вынудили назвать имена, то есть, вовлечь лордов, и влиятельных, и скромных, включая и некоторых из присутствующих на собрании. Если подобным образом мог быть обвинен родной дядюшка суверена, кто тогда мог рассчитывать на безопасность?

Окончательное решение объявил Роберт Хоувелл.

«Сэр Эдмунд, так как вы открыто признали на суде, что это ваше письмо, и запечатано оно вашей печатью, и назначение его в намерении вами добраться до тела почтенного рыцаря сэра Эдварда, когда-то короля Англии, вашего брата, дабы способствовать ему в повторном становлении сувереном и правлении его народом, как он делал прежде, то это подрывает состояние владеющего нами нынешнего монарха, храни Его Господь от всех невзгод… Воля трибунала в том, чтобы вы утратили и жизнь, и конечности, а ваши наследники были навеки лишены наследства милостью нашего господина короля».

Заседающие на процессе ужаснулись. Граф Кент подвергся смертельному приговору за попытку спасти родного брата. И вся его семья теряла право наследования. В подобное невозможно было поверить. Каждый полагал, что такое ненормально, что графу следует обратиться к суверену, и тот сохранит ему жизнь. Отец потерял корону из-за таких же тиранических поступков, разумеется, его сын не поддержит приговор, грозящий гибелью собственному дядюшке, только на основании сфабрикованного Роджером преступления.

Но эта чрезмерная по накалу головоломка еще не была завершена. 16 марта у графа вырвали признание обширнее и зачитали на заседании Парламента. Официально объявили, что, по словам Кента, Папа Римский поручил ему освободить из тюрьмы Эдварда Второго и пообещал взять на себя материальное обеспечение заговора. В интригу оказались впутаны многочисленные лорды и священники, включая сюда архиепископа Йорка, сэра Ингельрама де Беренгера и сэра Уильяма де Ла Зуш, единогласно поручившихся в помощи по спасению из крепости Корф низложенного короля. Граф сознался, что архиепископ пообещал на дело пять тысяч фунтов стерлингов. Под обвинение подпал сэр Фульк Фитцварен, а с ним сэр Джон Пек, сэр Генри де Бомон, сэр Томас Росселин, шотландский граф Мар, леди Вечи и епископ Лондона. Кент прибавил к этому обществу неких монахов-доминиканцев, утверждая, что именно они уведомили его о пребывании брата в замке Корф. Несчастный рассказал все, весь комплекс, однако, исключил из своей повести истинный источник сведений. Вместо него он поделился историей о монахе, вызывавшем дьявола. Такие данные подходили и Роджеру, и монарху. Если бы Кент признал, что услышал о жизни в заточении Эдварда Второго от теперешнего суверена, это свидетельство каждому бы подтвердило то, что казалось слухами.

Покаявшись столь во многом и столь чистосердечно, граф отдал себя на милость короля. Он согласился, что виновен, что повел себя по отношению к племяннику некрасиво и целиком вручил свою жизнь его решению. Кент пообещал, если будет на то воля Эдварда, он пройдет по улицам Винчестера в рубашке или даже преодолеет босиком и с веревкой на шее дорогу до Лондона, или куда еще суверен его отправит, в искупление за нанесенное оскорбление. Картина искренне раскаивающегося графа, испуганного, молящего от всего сердца о прощении и не способного осознать до конца, что его казнят за попытку освобождения брата, потрясала.

Кент был прав в испытываемом ужасе. Роджера ходатайство не тронуло. Еще больше пугая вельможу и изумляя присутствующих, Мортимер дерзко настоял на утверждении смертного приговора. У Эдварда, увидевшего предательство дядюшки посредством восстановления на троне низложенного отца и, таким образом, угрозу этим своей жизни, не имел выбора, кроме как неохотно одобрить смертный приговор графу.

Прозвучала заявка на глубже других поражающий акт тирании, из тех, что кто-то мог вспомнить. Против Кента не существовало доказательств, кроме совершенного им лично признания и написанного им же письма. Роджер в 1322 году был прощен Эдвардом Вторым за гораздо худшее. Но он знал, опасность грозит как его жизни, так и жизни Изабеллы, поэтому проявил безжалостность. Здесь обойтись половинными мерами не удалось бы. Мортимер отдал приказ о задержании беременной супруги графа и их детей. Как и Хью Деспенсер до него, правитель посадил под замок целые семьи, предварительно забрав у них владения. То, что Кент с женой оба раньше находились наравне с Роджером в изгнании во Франции делало вопрос лишь сложнее, что до Росселина, Бомона и Уэйка, Мортимер безоговорочно им доверял. Предательство со стороны этих людей стало признанием в личной враждебности, и правитель подобного предательства вынести не мог.

За день до казни графа Кента Роджер велел задержать около сорока человек. Каждый обыватель, упомянутый в признании королевского дядюшки, был зафиксирован в изданном повелении, также, как и многие другие. Мортимер использовал момент, чтобы предпринять действия против всех, кого давно стремился посадить за решетку.

19 марта 1330 года графа Кента вывели из его камеры для обезглавливания. Ждать исполнения ему пришлось среди окружившей место казни толпы. Назначенный на работу с топором человек отказался от подобной чести. Тогда отрубить вельможе голову приказали солдатам, но никто из них не осмелился. Их капитаны тоже выражали сочувствие. В результате такого стечения обстоятельств граф стоял, ожидая казни, в течение нескольких часов. В толпе нарастало беспокойство. Разъяренный промедлением, Мортимер провозгласил прощение любому из сидящих в этой тюрьме, кто решится отсечь Кенту голову. В конце концов, был найден чистильщих отхожих мест, сам ожидающий казни. Он согласился отрубить графу голову в обмен на сохранение собственной жизни. Лезвие топора рассекло воздух, на землю брызнула кровь, и при традиционном крике – «Держите голову изменника!» наверх подняли отсеченное. Толпа безмолствовала. Граф не пользовался любовью народа, но он, несомненно, стал жертвой тирании Роджера, угодившей в западню в ошибочном поиске брата. Мортимер воспользовался принципом братской чести Кента. Совершенная с одобрения суда казнь очень походила на убийство.

*

Никаких более значительных дел после гибели графа в Парламенте рассматривать было нельзя. Вряд ли кто мог похвастать для этого достаточно крепкими желудком или нервами. Роджер созвал заседание, намереваясь произвести впечатление своим могуществом на каждого, что получилось у него чрезвычайно хорошо. Пока лорды приходили в себя от ужаса, чего Мортимер и добивался, их одновременно терзало возмущение. Сильнее, чем когда-либо они стремились отстранить его от власти. Но король молчал, значит, терпел Роджера, и вельможи не имели возможности ничего сделать.

Для сорока человек, чьи имена были внесены в изданный за день до казни Мортимером список, позиция короля носила беспредметный характер. Они занимались попытками спасти собственные жизни. Большинство покинуло страну так быстро, как только могло, прежде чем Роджер успел запереть порты. Те, кто сумел сбежать, присоединились к противникам Мортимера на континенте. Значительная часть оставшихся предпочла не тянуть до составления следующего списка, предполагавшегося к изданию в конце месяца или немного погодя. Томас Уэйк, например, уплыл задолго до выхода ордера о его задержании. Подобно большинству здравомыслящих людей, он понял, что Роджер сейчас действует, не имея для своего влияния границ и не оглядываясь на наносимый им разрушительный ущерб. По всему государству назначались ответственные за аресты политических противников и подстрекателей. Жестокий режим Деспенсера возрождался.

Умножающееся насилие и страх, последовавшие после задержания и казни Кента, сопровождались растущими требованиями денег. В Винчестере Роджер потребовал у Парламента разрешить взимание налога как с духовенства, так и с простого народа, чтобы оплачивать с его помощью оборону Гаскони. Не удивительно, что после казни графа Кента он добился согласия. Услышав о беспорядках в Лондоне и дерзости местных жителей, правитель отчитал их представителей и запросил особого налога для города. Тогда же Папу Римского уговорили позволить особый взимаемый с духовенства налог. Внушительные объемы наличных были необходимы, чтобы подготовить Англию к опасности вторжения изгнанников. Церковь выразила жесткое сопротивление, особенно, когда выяснилось, что деньги выделенные ранее на кампанию в Шотландии, оказались потрачены на иные цели. Но отказать не получалось: Роджер и Изабелла уже нашли применение двадцати тысячам фунтов стерлингов, заплаченных шотландцами за признание их независимости, да и запас из шестидесяти тысяч фунтов стерлингов, оставленных Эдвардом в казне во времена переворота давно растаял.

Вдобавок к этой срочной нужде в общественных деньгах, Мортимер желал личных пожалований в беспрецедентном масштабе. 20 апреля он приказал, чтобы казначей простил ему все личные долги и долги предков. Два дня спустя Роджер устроил, чтобы некий Джон Гэлейс, в благодарность за службу ему, оказался пожалован хранением имения, которым обладал от королевы Филиппы, даже после ее смерти. Монарший кошелек превратился в собрание вознаграждений людям, когда-либо служивших правителю. Свой сорок третий день рождения он отпраздновал целой цепочкой пожалований. Себе Мортимер преподнес лордство и имение Дройтуич и опекунство над крепостью Атлон в Ирландии. На пару с Джоан он приобрел права палатината (пфальцграфства – то есть управления в отсутствие владельца) в графстве Мит. Сыну – сэру Джеффри, – явно прощенному за случившийся ранее всплеск, Роджер пожаловал лордство и замок Доннингтон, равно как и другие земли, конфискованные у графа Кента в Лестершире, Глостершире, Суррее, Линкольншире, Дербишире, Ноттингемшире, Рэтленде и в Уилтшире. В мае Мортимер преподнес себе более пятисот марок (триста тридцать три фунта стерлингов) ежегодного дохода, вдобавок к обычному жалованию за управление Уэльсом. В июне – также более пятисот марок в обмен на продолжение службы королю вместе с титулом и имением в Уэстхолле и городком Фойлбрук. Тогда же сын Роджера, Джеффри, приобрел имение Майсерден, еще одну бывшую собственность графа Кента. Несколькими днями позже Мортимер распространил контроль на опекунство над Пембруком, продолжавшее находиться в поле его ведения. Список неустанно пополнялся… В августе правитель получил в собственность крепость Клиффорд, имение Глазбери, опеку над имением Горменстаун и пожалование всех благ и всего движимого имущества графов Арундел и Хью Деспенсера в Уэльской Марке, отошедших короне. Последний дар в особенности может стать примером того, что Роджер рассматривал графство Марч в самом широком из существующих смыслов, требуя власти над значительным пространством и присваивая себе сказочное богатство рода Деспенсеров, предположительно отданное правительству, а не лично Мортимеру.

От охватившей Роджера алчности никто не мог чувствовать себя в безопасности, даже его родственники. Юридически обоснованное убийство супруга кузины (графа Кента) и заточение ее, как графини Кент, на тридцать восьмой неделе беременности уже упоминались. Подобным же образом Мортимер заявил, что Джон Мортимер, внук и наследник лорда Мортимера из Чирка, – незаконнорожденный, поэтому не вправе принять титул лорда Чирка. Роджер забрал его себе, тем самым лишив наследства и второго кузена. Следующим, оставшимся без наследства кузеном, стал Томас Уэйк. Правитель не позволял ничему, даже узам родства, встать у себя на пути.

Были и те, кто воспользовался развернутой Роджером Мортимером тиранией. Земли графа Кента достались не только сэру Джеффри, их распределили между такими людьми, как Хью де Турпингтон, Джон Малтраверс, Джон Виард, Томас де Беркли, сэр Саймон Берефорд, Эдвард де Богун, сэр Бартоломью де Бургхерш, граф Суррей и Оливер Ингхэм. Большинство из них пообещали нести в благодарность военную службу, официально – монарху, но в действительности – Роджеру. Оказались выпущены указы, покровительствующие любимым правителем торговцам. Остальные благоденствовали на основе даров, совершенных по ходатайству Мортимера прежде, причем, значительная часть его сторонников получила назначения на ключевые должности. Малтраверс снова стал управляющим королевским хозяйством, уступив потом эту службу сэру Хью де Турпингтону. Но если в старые времена Роджер осуществлял такие назначения из чувства покровительства, то теперь им руководила необходимость в самоообороне.

Эдвард терпел Мортимера на протяжение вот уже почти пяти лет, отмеченных со стороны суверена заметным разочарованием. Мужчины не являлись противниками все эти годы: как и Роджер, Эдвард наслаждался участием в турнирах и соколиной охотой, вообще восторженно относясь к комплексу рыцарского мира. Тем не менее, к 1330 году их товарищество износилось донельзя, и король успел составить целый развернутый перечень обид на правителя, как то – поражение в Шотландии и тайная опека над его отцом. Казнь в марте Кента превратила Эдварда с Мортимером в откровенных врагов. Суверен мог понимать, – преобладанию воли Роджера в правительстве следует положить конец, но ему не удавалось отыскать для этого подходящий способ. У графа имелось чересчур много влияния на монарха. От его имени требовалось действовать кому-то иному. Но у Мортимера при дворе кормилось море шпионов. Одним из редких людей, кому Эдвард мог доверять, являлся сэр Уильям де Монтегю. Соответственно, летом 1330 года Монтегю принялся деликатно и осторожно готовить группу сторонников, которые бы помогли королю сбросить навязанное Роджером и Изабеллой ярмо.

Предпринимать что-либо против правителя было крайне опасно. В начале июня Ричард Фитцалан, лишенный наследства граф Арундел, замыслил интригу с целью покончить с режимом Мортимера, подняв людей в Шропшире и в Стаффордшире. Его тут же разоблачили и немедленно задержали. Заговор обширнее и продуманнее был подготовлен на континенте группой изгнанников, когда-то принадлежащих к английскому двору. В данный момент они обладали достаточной численностью и финансовой поддержкой, чтобы, следуя примеру Роджера, предпринять вторжение. Сконцентрированный в Уэльсе отряд приготовился нанести удар по располагающимся поблизости имениям Мортимера, а изгнанники со своими силами планировали напасть на английское побережье, спровоцировав войну на два фронта. Но правитель находился настороже относительно подобных планов. В июле все графства и городки получили повеление собрать для защиты государства войска, проверку которых взяли на себя лично Роджер с сыном Эдмундом. От лондонцев потребовали присягнуть Эдварду на верность. Как и взбудораженная Англия, под надзором верховного судейства Мортимера, от вероятных мятежников освободился и Уэльс, двор же занял оборонительное положение в Глостере, в пределах досягаемости владений Роджера, что вместе вынудило изгнанников приостановить начавшие воплощаться надежды.

Нелюбовь к правителю охватила широчайшие просторы страны. Несколько современных летописей ссылаются на присущую ему гордыню и высказывают подозрения Мортимера в старании присвоить корону. Безымянная хроника утверждает, что Роджер «незаконно пользовался властью монарха и огромной казной, а еще думал, как бы низвергнуть суверена». Французская летопись Лондона рассказывает, что внушительное число уэльских и английских солдат, следующих за правителем, устраивали где бы не появились невообразимые разрушения, и не встретить было ни одной женщины, замужней или еще нет, с которой бы они «не позабавились» на проходимых ими землях Англии. Хотя оба каноника Собора Святого Павла, фиксировавшие события в 1320-х и 1330-х годах, отстраненно и беспристрастно описывали графа Марча, в защиту его они ничего не оставили. Автор длинной версии летописи Брут особенно не любил Роджера, говоря, что тот был «настолько горделив и даже высокомерен, что никого из лордов королевства не держал себе равными». Летописец также утверждал, – правитель отличался такой степенью жадности, что позволял своим служащим есть за одним столом со служащими королю, и сам дерзал питаться, пользуясь тем же блюдом, что и суверен, равно разделяя с ним экипаж.

В июле двор направился из Глостера на север. Роджер знал, – заговоры против него плелись повсеместно, и он стремился с корнем вырвать заговорщиков из родной почвы. Однако главными лицами протестующего против Мортимера движения теперь стали люди чрезвычайно осторожные. К моменту достижения двором Нортхэмптона в конце июля Монтегю уже исследовал обстановку и нанял на службу нескольких достойных доверия сторонников. Он находился в полной готовности, чтобы проинформировать Эдварда о наличии группы способных действовать сподвижников. Как бы то ни было, представляется, что король продолжал остерегаться смещения Роджера. Одна из летописей даже утверждает, – Монтегю пришлось уговаривать Эдварда согласиться с разработанной акцией, сказав ему, – «лучше уж съесть собаку, чем оказаться собакой съеденным». Тот придерживался такого же мнения, признал правоту друга, но настоял на действиях в исключительно назначенный час.

Агенты Роджера трудились, не жалея сил. К минуте, когда двор прибыл в крепость Ноттингем, разместившуюся на возвышенности над городком, Мортимер точно знал о бурном развитии новой интриги. Некоторые из англичан говорили как о необходимости привлечь правителя к ответственности за убийство отца короля, так и о необходимости найти для этого законные средства. Джон Виард и его соратники по разведовательной работе докладывали Роджеру, – определенное количество друзей суверена устраивает тайные собрания и обсуждает на них направленные против него мероприятия. В течение всего сентября Мортимер устанавливал, – кто и что делал, и какая интрига замышлялась в городке у подножия твердыни. Но внутри плотного кокона охраны, отрезанный от мира на вершине скале, Роджер мало что мог предпринять, кроме как ждать, когда шпионы принесут ему свежие известия. Редкие официальные дела получали завершение. Когда прибыл Генри Ланкастер, готовящийся к заседанию Парламента, намеченного на середину октября, и поинтересовавшийся о соответствующем его рангу размещении в цитадели, Мортимер недовольно спросил, – кто позволил столь опасному противнику королевы Изабеллы жить в такой близости от нее? К ярости графа, потерявшего ясность зрения в результате мятежа против Роджера, Ланкастера выпроводили из замка и отправили вниз – в город. Мортимер посоветовал Изабелле взять ключи от крепости на личное хранение и велел страже повиноваться сначала его приказам, а потом уже приказам суверена. Наравне с Эдвардом Роджер не доверял никому, кроме своих близких друзей.

К 15 октября, когда следовало собраться на заседание Парламенту, Мортимер и двор находились в городе в течение шести недель, но напряжение не ослабевало. Не предписывалось ли предстоящему собранию превратиться в представление и подобие суда, как прошедшее недавно? Не предполагался ли в этот раз на роль жертвы граф Ланкастер? Или же агенты Роджера метили в кого-то еще? Каждый понимал, – следующие несколько дней станут решающими. Монарху и его узкому кружку требовалось действовать быстро.

Мортимер и сам торопил окончательное столкновение. Благодаря агентам он знал, некоторые из друзей короля, включая Уильяма Монтегю, обвиняли его в убийстве отца Эдварда в замке Беркли. Роджер, «в гневе обернувшийся дьяволом» вызвал к себе каждого из них. Он допрашивал их по очереди: Монтегю, Эдварда де Богуна (кого еще недавно награждал за поддержку), Ральфа Стаффорда, Роберта Уффорда, Уильяма Клинтона и Джона Невилла. Почти все хранили молчание. А Монтегю настойчиво отрицал разработку и развитие заговора. Не имея больше доказательств, правитель разрешил подозреваемым уйти, но приказал за ними наблюдать и провоцировать на обеспечение необходимых свидетельств. Только сейчас оппонентами Роджера являлись сливки молодого поколения рыцарей при английском дворе. Они были сообразительными и деятельными, вскормленными на лично предписанной Мортимером диете из верности и отваги. Что важно, юноши относились к числу вельмож, которые внушали Роджеру желание верить, что эти не предадут, так как их отцы – его старые товарищи по оружию. Но пока Роджер мог предоставить собеседникам преимущество сомнения в инциденте, они, со своей стороны, не имели права рисковать вызовом на повторный допрос.

На третий день парламентских слушаний или ровно накануне Монтегю обратился к местному обитателю, Уильяму Эланду. Тот заверил друга короля, что вырос в замке и знает все проходы сквозь скалу под крепостью. Один особенно скрываемый туннель выводит из цитадели в парк. Хотя ключи находятся на хранении у Изабеллы, а Роджер удвоил охрану ворот, приказав подчиняться только его повелениям, проникновение внутрь твердыни все еще было выполнимо, как и проникновение через подземные коридоры в монаршие покои. Там, на верху туннеля имелась запертая дверь, но Эдвард мог поднять засов и впустить притаившихся за ней в крепость. Предоставляющаяся грандиозная возможность поразила Монтегю, и он сразу отправил Эдварду сообщение. Никто даже не попытался бы войти в замок, по словам молодого человека, без предварительного согласования с сувереном.

Вечером 19 октября, после того, как ворота цитадели заперли, король, сославшись на нездоровье, заявил, что покидает общий зал. Его врач, Пансио де Контроне, подтвердил, – Эдварду следует удалиться к себе в комнаты и вызвался сопроводить пациента. Лекарь и больной разыгрывали болезнь, пока Роджер с Изабеллой и с их сторонниками тоже не ушли. Пара направилась в покои королевы, – обсуждать, как поступить с угрожающими им сейчас заговорщиками. С ними был сэр Хью де Турпингтон. Как и сэр Саймон Берефорд, Оливер Ингхэм и епископ Бургхерш. Оруженосцы и офицеры свиты находились в озаренном огнем свечей коридоре, ведущем в монаршие апартаменты. Но стража стояла на улице, во дворе крепости, на ее стенах и у ворот. Замок держал оборону, пусть и совсем не тревожную.

Тем не менее, в парке под ним, в смоляном мраке, собрались две дюжины мужчин под руководством сэра Уильяма де Монтегю. Они прилюдно покинули Ноттингем вечером, объяснив это бегством от следствия Роджера, но, под покровом безлунной ночи, вернулись, дождавшись присоединения к команде остального состава. В напряженном ожидании на холоде заговорщики пришли к выводу, – их товарищи заблудились. Нападение решили осуществить малым количеством присутствующих. Монтегю указал на Уильяма Эланда, и группа поскакала в направлении замка.

Эланд провел соратников к подножию приютившего крепость утеса и начал нащупывать дорогу по проложенному внутри его туннелю. Мужчины двигались осторожно, так тихо, как только могли. Наверху, в твердыне, старый секретарь Изабеллы, Роберт Уивилл, также привлеченный Монтегю к делу, пошел к королю и сообщил ему, – Роджер с Изабеллой и их Советом сидят у нее в покоях. Вероятно, равно он сказал, что знак в дверь через потайной коридор уже подали. Эдвард покончил с притворным нездоровьем, встал с кровати и проскользнул в коридор. Он снял засов с двери в туннель и впустил вооруженную и решительную фигуру Джона Невилла, с булавой в ладони, за которым шли Уильям Эланд, Монтегю и другие.

Внезапно за угол завернул сэр Хью де Турпингтон, увидевший лазутчиков. Он закричал: «Изменники!», выхватил меч и, вопреки противостоявшему ему числу противников, бросился на них с предупреждающим Роджера воплем: «Вы напрасно явились в этот замок! Тут каждый встретит зловещую гибель!» С такими словами де Турпингтон кинулся в сердцевину заговорщиков, его голос донесся до оруженосцев, растерявшихся и испугавшихся в мареве свечей, но последовавших на зов. В покоях Изабеллы Мортимер торопливо достал меч и выбежал в коридор. Прежде чем он смог что-то предпринять, сэр Хью де Турпингтон, вечный собрат Роджера по битве, оказался поражен в голову булавой Невилла и в судорогах пал под ударом. Ричард де Монмаут, оруженосец, бежавший с Мортимером из Тауэра и верно служивший ему на протяжение последних семи лет, стал следующим, кто пострадал, обороняя своего господина. Надежды сдержать осаждающих не было. Роберт де Уолкерфейр сразил стражника у дверей, Ричарда де Кромбека, рыцари хлынули мимо них и бросились на Роджера. Осознав совершенное старшим отпрыском предательство, Изабелла поняла, что все потеряно. «Любимый сын», – воскликнула она в глубь темного коридора, – «смилуйтесь над любезным Мортимером! Не причиняйте ему вреда, ведь он достойный рыцарь, наш возлюбленный друг и дорогой кузен».

Роджер оказался повержен, связан и заткнут кляпом. За его спиной Изабеллу препроводили обратно в покои и посадили у ее дверей стражу. Монтегю или кто-то из его людей произвели мгновенный обыск комнат и обнаружили епископа Бургхерша, старавшегося залезть под желоб уборной. Святому отцу растолковали, что он в безопасности, но Берефорда с Ингхэмом задержали, тоже связали и заткнули кляпами, после чего отвели вниз по коридору и удалили из замка вместе с Роджером. Тем временем несколько человек направились в покои сэра Джеффри Мортимера. Они вошли и сообщили юноше об аресте отца, следовательно, и о его аресте. Тот спокойно последовал за тюремщиками.

В течение одной ночи Мортимера с несколькими из его ключевых советников задержали и заставили замолчать. Изабеллу же изолировали и поместили под охрану у нее же в комнатах. После окончившихся крахом, заботливо подготовленных и крупномасштабных заговоров захватить Роджера врасплох и задержать его, благодаря второпях разработанному нападению, удалось двадцати четырем рыцарям. Добиться успеха помогла поддержка со стороны короля. Эдвард увидел чистую дорогу к власти. Он станет утверждать, что отец, действительно, стал жертвой убийства, совершенного в замке Беркли, и ответственность за это лежит на Мортимере. Если родитель отважится появиться на людях, то суверен встретит проблему лицом к лицу, не как человек, зависимый от графа, а как полноправный король, принявший трон в полной уверенности и опирающийся на своих рыцарей и надежды государства.