Текст книги "Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330 (ЛП)"

Автор книги: Ян Мортимер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

В рамках считанных часов в погоню пустились солдаты, помчавшиеся по дорогам к землям Марки, к королю и к Деспенсеру, чтобы оповестить тех о произошедшем. Но Роджера они не нашли. Преследователи предположили, что он направится или в Уэльс, или на южное побережье, может статься, в Дувр. Но Мортимер со спутниками знали, чего от них ожидали, и выбрали окольный путь. Тогда как приспешники монарха искали его на дороге в Дувр, Роджер торопился в Портчестер, скрываясь от обзора стражников по обочинам. Близ Портчестера он направился в место, о котором некая Элис де Боархант договорилась с боцманом с острова Уайт, дабы тот привел туда компактную лодку в соответствии с заказом лондонского торговца, Ральфа де Боктона. Мортимер с товарищами в нее сели. Роджер велел боцману отвезти их на остров Уайт, где одно из морских судов де Боктона уже ждало, чтобы переправить группу в Нормандию. Через тридцать шесть часов после побега граф покинул пределы страны.

Роджер обрел не только свободу. Вырвавшись на волю, он стал самым мощным ее символом для всех остальных англичан, ломающих спины под гнетом тирании Эдварда Второго и Хью Деспенсера. Летописцы напишут о Мортимере, как о проводнике Господнего желания, выведенном из темницы ангелом, словно сам святой Петр. Позднее он скажет, что точно знал, – его побег предопределен Всевышним по неизреченной милости последнего, поэтому освобождение из рук короля свершилось со строго определенной целью.

* * *

Вещи и движимое имущество Роджера были конфискованы 23 января 1322 года.

Отчет Адама де Чарлтона опубликовали в 1858 году.

Арнольд Ле Гловер из Херефорда за беседу с лордом Мортимером из Чирка был оштрафован на 20 марок, а Томас атте Барр из Херефорда за разговор с Роджером получил страшный штраф в 100 марок (66 фунтов стерлингов).

В монографии Догерти «Изабелла», посвященной королеве, можно отыскать отдельные детали движений жены Эдварда и растянувшегося на год паломничества, куда она думала отправиться, что держало бы молодую женщину вдали от мужа вплоть до сентября 1323 года.

Изабеллу обвиняли в участии в заговоре с целью освобождения Роджера, равно как и многих других людей, включая де Жизора, де Бетюна и Адама Орлетона. По всей вероятности, побег был распланирован Мортимером лично, на что указывает множество самых подробных летописей. Для этого есть убедительные косвенные доказательства. План побега включал в себя маршрут, требовавший «изобретательно созданную веревочную лестницу» или же лестницу из свисающих вместе канатов, которую должен был принести в крепость Джерард Д,Алспей. Это предполагает планирование пути из замка кем-то, кто хорошо знал твердыню: совершенно точно кем-то, бывавшим внутри и осведомленным о месте заточения Мортимера. Далее важна сама форма веревочной лестницы. Тут нельзя ничего поделать, кроме как вспомнить превосходное использование этого аксессуара шотландцами, захватывавшими английские цитадели на северной границе. Неудачный штурм замка Бервик показал, что веревочные лестницы позволяют не только очень быстро попасть внутрь, но также и очень быстро оттуда выбраться. Похоже, что кто бы ни размышлял о средстве для побега из Тауэра, он обладал определенным представлением о шотландских веревочных лестницах, как и водил в городе знакомство с кем-то, способным такую изготовить. Следующим идет вопрос о напитке с примесью дурмана, понадобившемся для опьянения стражников. Кто бы ни организовывал заговор, он мог приказать, чтобы яд внесли в крепость кратко и понятно, как и отдать солдатам повеление быть в определенное время и в определенном месте. Наконец, остается отверстие в стене камеры, требовавшее использования лома для быстрого подъема каменных блоков. Таким образом, тот, кто планировал побег, находился в замке, досконально его знал и поддерживал связь с людьми, способными распоряжаться вне городских стен. Этим человеком мог оказаться Д,Алспей, но вероятность здесь мала, ведь без и инициативы Роджера он не сумел бы убедить подчиненных совершить необходимые приготовления или нескольких занимающих высокое положение торговцев – включиться в дело. Самое правдоподобное объяснение – личное планирование Мортимером побега, использование им Д,Алспея для тайной передачи из крепости требований и приказов множеству отдельных людей, ставшими ему в Лондоне близкими в течение прошедших лет. Данные внешние соратники организовывали поставку необходимых инструментов и средств, с помощью которых Роджер мог сбежать.

Связанное с Изабеллой предположение основывается на двух конкретных фактах. Это заметное совпадение бегства Мортимера всего за три или четыре дня до его предполагаемого убийства или казни, когда он успел провести в Тауэре уже более восемнадцати месяцев. А еще, – то, что Изабелле позволили провести в паломничествах вдали от мужа целый год, путешествуя, куда она только пожелает, но королева все-таки вернулась к Эдварду и Деспенсеру, где ее ждали меньше всего. Вероятность встречи Изабеллы с Роджером в Тауэре и получение от него сообщения делают крайне правдоподобной связь приведенных фактов и действия королевы в качестве агента Мортимера.

Предположение относительно церкви основывается на том, что часовня, позднее возведенная Роджером Мортимером в Ладлоу, была посвящена Святому Петру в оковах. В эту эпоху подобное являлось свойственным попавшим в чрезвычайные обстоятельства людям. Например, моряки в открытом море в шторм давали обет построить часовни в благодарность за свое безопасное возвращение. Также сама природа святого – Святого Петра в оковах – может связываться летописцами с описанием Святого Петра, выводящего Роджера из Тауэра.

Ричард де Монмаут был официально прощен в тех же выражениях и в то же время, что и Роджер Мортимер. Вероятно, это указывает на пребывание графа в обществе в период побега. Не существует летописных указаний на сопровождение его кем-либо, кроме Джерарда Д, Алспея, но, видимо, это обязано относительной незначительности Монмаута.

Глава 9
Враг короля

Эдвард пришел в ярость, услышав о побеге Роджера. На протяжение последних восемнадцати месяцев он правил Англией на фоне незначительного оспаривания или полного его отсутствия по отношению к своей власти. И внезапно монарха опять вернули к дням противостояния с Томасом Ланкастером, за исключением того, что последний не являлся ни умным, ни тяжелым соперником, чтобы того можно было преследовать. Роджер же показал себя искушенным стратегом, и, что сильнее тревожило Эдварда, его нигде не сумели отыскать.

Новости достигли ушей короля, когда он находился в Киркхэме. Оттуда Эдвард отправил посланцев ко всем шерифам и ко всем хранителям мира в Англии, объявляя, что «все и каждый, кто повинуется суверену, должны, громогласно обличая преступление, преследовать Роджера Мортимера из Уигмора, взбунтовавшегося против монарха, … и должны задержать его, живого или мертвого…» Также Эдвард объявил, – любой, кто воспротивится или промедлит с преследованием, подлежит каре в качестве пособника. Он приказал шпионам проследить за каждым из портов и выяснить, успел ли Роджер переплыть море, и, если так, кто взял его на борт, и куда беглец устремился. Были направлены письма хранителям восьмидесяти замков, рекомендующие им убедиться, что все заключенные содержатся под надежной охраной, а гарнизоны находятся в состоянии боевой готовности. Король также послал повеления верховному судье Уэльса, – требуя подготовить все местные крепости для войны, и написал сэру Джону де Бермингему в Ирландию, советуя, чтобы твердыням страны обеспечили безопасность от штурмов Мортимера. Турниры на территории Англии строго запретили. В конце концов, Эдвард велел епископу Эксетера, Уолтеру де Степлдону, отправиться в лондонский Тауэр и принять там на себя полномочия от Стивена де Сегрейва. Король настолько сильно сомневался в своей власти в городе, что велел святому отцу вступить в столицу, как Главному казначею, и только потом продемонстрировал намерение взять замок под личный надзор.

На протяжении августа отчаянные приказы продолжали поступать. Каждый из них называл Роджера «бунтовщиком против монарха» или «врагом короля», но ни один даже не намекал на хотя бы малейшую осведомленность о его местонахождении. К 26 числу Эдвард казался убежденным, что Мортимер покинул пределы государства и отплыл в Ирландию, ибо в этот день он приказал графу Кенту перехватить три ирландских корабля, отплывших от берега Дувра. Два дня спустя король равно хранил уверенность в пребывании Роджера в Ирландии, – тогда Эдвард направил письма всем влиятельным местным лордам, включая нескольких из числа вассалов Мортимера, повелевая им преследовать графа. Главным портам предписывалось досконально просматривать каждое входящее в них и выходящее соответственно судно, устремляющееся из страны, в поисках посланий Роджеру или же от него. Двор охватила полная паника. Король серьезно ожидал, что Мортимер незамедлительно соберет армию в землях Ирландии, Уэльса и пограничной Марки для приведения ее на поле и дальнейшего сражения. Но Роджер не был настолько безумен, чтобы пытаться оказать сопротивление без должной его подготовки.

К концу сентября агентурная сеть Эдварда установила, – Роджер находится в Пикардии, во Франции, оставаясь с дядюшкой и кузеном, Джоном и Робертом де Фиеннами. Король написал де Фиенну-старшему, что «удивлен» его дарованием Мортимеру убежища, ведь у Джона есть в Англии земля, он является вассалом суверена Туманного Альбиона, к тому же Эдвард в прошлом к нему благоволил. И Джону, и Роберту предписывалось задержать Роджера. Об их игнорировании приказа говорить, явно, не нужно.

Можно понять страх короля перед неминуемым нападением. Обстоятельства играли Роджеру на руку. Он не просто сбежал из Тауэра, ему удалось выбраться из страны и найти безопасное пристанище, куда Эдвард не мог дотянуться. Мортимер ускользнул от монарха так результативно, что в течение продолжительного периода времени тот не знал, ни где скрывается мятежник, ни куда он направляется. Даже теперь суверен лишь приблизительно представлял точное местонахождение Роджера, но не имел никаких наметок относительно его планов на будущее. По этой причине, как и по причине ненависти Деспенсеров, поддержка Роджера Мортимера сосредоточилась у него в доме, а многообразные проявления в его пользу выражались, как правило, посредством нападений на владения Деспенсеров. Но и тут сопутствующая графу удача не заканчивалась. Его третий сын, Джеффри, также находился во Франции, а он являлся единственным наследником имений своей бабушки, матери Джоан, включающих в комплекс еще и долю наследия рода де Лузиньянов. Как раз накануне бегства Мортимера из Тауэра преклонный возраст, как и следовало ожидать, возабладал над почтенной дамой. К окончанию 1323 года Джеффри унаследовал ее земли, принес вассальную присягу в верности французскому королю и, таким образом, достиг возможности помочь отцу.

Но и здесь удаче Роджера не был положен предел. Казалось, появилась вероятность войны между Англией и Францией. Нарастающее напряжение на протяжении последних нескольких лет между двумя странами вытекало из проблем господства Эдварда в Гаскони. Оно требовало, дабы английский король лично принес французскому оммаж (клятву в преданности), что представлялось первому унижающим его шагом и до сих пор избегалось. Отныне король Карл обладал всеми юридически обоснованными полномочиями конфисковать у Эдварда это владычество. Кроме того, герцогство успело увидеть и пройти несколько конфликтов, решить которые Эдвард не сумел. В подобных обстоятельствах на короля Франции была возложена задача найти выход из положения, если нужно, используя французскую армию для подавления бунтующих гасконских лордов. Возникшие сложности оказывались очень спорными, угрожая осенью 1323 года разжечь военные действия. Прибывший как раз в подходящее время, Роджер встретил прием, словно союзник, Карл Четвертый обращался с ним с великим почтением. Разумеется, Эдварда случившееся разозлило, но он мало что мог поделать. Последней искрой удивительной удачи Роджера стала французская попытка в середине октября 1323 года построить в Сан-Сардосе укрепленный городок. Гасконский лорд, Раймон Бернар активно ей воспротивился. Бернар чувствовал, что его шаги поддерживаются молчаливым одобрением сенашеля Гаскони, сэра Ральфа Бассета, а тот, в свою очередь, оставался в стороне, ничего против сэра Раймона не предпринимая, несмотря на совершение убийства французского королевского чиновника. Когда Эдвард также отказался действовать, привлекая нарушителей к суду и опять сохраняя без внимания надобность принести Карлу оммаж за Гасконь (по совету Хью Деспенсера), французский король забрал у него герцогство и послал государственную армию занимать территорию. Поэтому теплый прием Карлом Роджера совсем не удивителен: Эдвард был их общим врагом.

Так как Роджер находился во Франции, то все, что Эдвард мог сделать для контроля над ним, – сохранять своих агентов в состоянии бдительности. 6 декабря сенашаль написал английскому королю, уведомляя, – Мортимер с товарищами направляется в сторону германских земель. Неделей позже посланцы монарха в Париж доложили, что «тот самый Мортимер» (как отныне Эдвард о нем отзывался) и другие мятежники, его сопровождающие, были приняты графом Булонским, тогда находившимся на пути в Тулузу. Кажется, словно Роджер и его французские друзья вели английских шпионов в веселом танце. Охватившая двор Плантагенетов волна паники не спадала. Страну без конца наводняли вести о прибытии через Ла Манш немецких кораблей, или о вторжении флота Эно, или о снабженных оружием судах генуэзцев. Опасения перед иностранным вторжением под предводительством Роджера росли, как грибы после дождя, и пользовались широчайшим доверием населения.

Единственной отдушиной, оставшейся Эдварду доступной, являлось преследование любого жителя Англии, кто поддерживал Мортимера, таких как Джон де Жизор и Ральф де Боктон, обвиненных в оказании Роджеру помощи в организации побега. Де Боктон утратил принадлежащие ему земли и другие владения. Равно как и Джон Ле Мерсер из Лондона. Равно как и Уильям де Боархант с супругой Элис, потерявшие свои территории на острове Уайт. Английские земли рода де Фиеннов подверглись конфискации. Эдвард обвинил в пособничестве заговору Мортимера даже французского короля Карла. Епископ Херефорда снова был допрошен и найден виновным в обеспечении беглецов оружием и лошадьми, необходимыми для ускользания Роджера. Его вызывали к нерегулярно и, возможно, незаконно созываемому трибуналу со специально подобранным королем к данному делу жюри. Обвинение пало также и на епископа Линкольна. В конце концов, что важнее всего, Эдвард с Деспенсером предприняли шаги, направленные против королевы Изабеллы. Не известно, подозревалась ли она в соучастии в бегстве Мортимера, не имелось и доказательств, на основании которых монарх осмелился бы обвинить ее прямо. Тем не менее, когда Изабелла заявила о благосклонности к попавшим под суд епископам, она навлекла на себя неконтролируемый гнев суверена.

В апреле 1324 года Эдвард велел жене написать Карлу и попытаться положить конец спорам о Сан-Сардосе. Изабелла являла собой самую очевидную кандидатуру на роль миротворца: супруга одного короля и сестра другого. Но в основе мотива английского монарха лежало не только выигрывание времени. Он приказал королеве четко написать в своем послании, – мир между Англией и Францией – это корень брака между ней и английским сувереном, ибо тот был первоначально устроен Эдвардом Первым ради разрешения спора обеих стран. Следовательно, если разразится война, семейный союз придется считать неудачным. Папа Римский летом тоже предложил Изабелле стать посредником, но лично, а не с помощью письма. Эдвард не разрешил бы жене покинуть границы государства. Он подозревал, что та встретится с Роджером Мортимером и заключит с ним союз. Предпочтительнее казалось держать Изабеллу под неусыпным надзором. Эдвард приказал, чтобы его долги Изабелле не выплачивались. В то же время королева понимала, что за ней следит жена Хью Деспенсера, дошедшая даже до чтения посланий своей госпожи. В сентябре 1324 года, когда Деспенсер уловил слух о возможности вторжения Роджера из Эно, монарх конфисковал все принадлежащие Изабелле земли и всю ее собственность. Говорили, что Деспенсер посмел отправить к Папе Римскому посланцев с требованием разрешения развода Эдварда и Изабеллы. К следующему месяцу личные расходы королевы на жизнь оказались уменьшены до доли их прежнего уровня, и выплаты отныне шли не от Изабеллы, а напрямую от главного казначея. Все находящиеся в Англии французы подверглись задержанию. Среди них двадцать семь членов свиты супруги монарха, включая сюда ее чиновников и врача, помогать которым Изабелле настоятельно запретили. Доход, подразумевающий еще и деньги, должные выдаваться Эдвардом, был присвоен с формулировкой «на нужды короля». В конце концов, детей молодой женщины у нее отняли и поместили под опеку и надзор супруги Хью Деспенсера. Прибывшая в Англию невинная и прекрасная двенадцатилетняя невеста, мирившаяся с привязанностью мужа к Гавестону, пережившая мелкие склоки с графом Ланкастером, с чувством ниспосланного свыше долга подарившая жизнь четверым детям, оставленная шотландцам в Тайнмауте и твердо терпевшая супруга, несмотря ни на что, стала женщиной, утратившей любовь спутника в браке, положение, статус, доход, друзей, соратников по вере и отпрысков.

Изабелла была лишь одной из многих пострадавших. Епископ Орлетон попал под суд. Заседания трибуналов устраивались в целом ряде графств, так что любой, внесший вклад в бегство Роджера, или же подозреваемый в делах с ним в недавнем прошлом, или же связанный с Мортимерами, либо с остатком замешанных в восстании против Деспенсера в 1321 году лордов Марки, подлежал суду. Вне зависимости от степени его влияния, обвинение выдвигалось против каждого, поэтому огромный процент народа попал в тюрьму или же на виселицу. Обвинили даже Генри Ланкастера. Особенно жестоко поступили с родственниками Роджера. Его оставшихся в Англии сыновей посадили в темницу. Жену в апреле 1324 года перевели из ее жилища в Хэмпшире, где Джоан пребывала под домашним арестом, в заточение королевского замка Скиптон-ин-Крейвен, что в Йоркшире. Составляющих свиту людей разогнали, хотя леди Мортимер еще позволяли держать при себе служанку, оруженосца, прачку, конюха и пажа. Тем не менее, Джоан выдавали исключительно марку в день, чтобы питаться самой и кормить с ней оставшихся. С дочерями обращались заметно хуже. Маргарет, вышедшую замуж за Томаса де Беркли, заперли в Шулхэмском монастыре с пятнадцатью денье в неделю на расходы, что было меньше содержания, выплачиваемого преступникам, сидящим в Тауэре. Младшим приходилось еще тяжелее. Джоан, двенадцати или тринадцати лет, отправили в монастырь в Семпрингхэме совсем одну, выдавая на пропитание исключительно двенадцать денье в неделю, и на одежду – марку в год. Изабелле, которая была моложе, тоже довелось пережить подобное, оказавшись в заточении Чиксендского монастыря.

*

Осталось мало сведений относительно местонахождения и занятий на континенте Роджера. Обычно это время рассматривается в качестве периода проявления его абсолютного авантюризма: ожидания без четко определенного плана, пока, в обмен на армию, Изабелла не согласилась заключить брак своего сына. Здесь не учитывается тот факт, что королева, пусть и прославленная умом, не являлась военным предводителем, ее попытки применить силу в прошлом оканчивались поражением, поэтому не похоже, чтобы она искала вооруженную поддержку без предварительного обеспечения положения лидерства на поле битвы. Это также предполагает то, что, потому как Изабелла пользовалась высоким статусом во время прошлой кампании, Роджер зависел от ее повелений. Более вероятно то, что, когда Мортимер прибыл во Францию и был встречен Карлом с «великой честью», семена грядущего нападения на Англию уже пали на благодатную почву. Нельзя сказать, что Карл и Роджер распланировали события следующих двух лет еще в конце 1323 года, но фантастично думать, что два находящихся в процессе войны с королем Туманного Альбиона человека стали бы тратить совместный досуг на турниры и соколиную охоту. Они почти наверняка обсуждали открывшиеся перед ними возможности и, скорее всего, успели наметить костяк плана для будущих действий. Это ограничило необходимость прямого общения, все требовавшиеся сведения и вопросы легко могли получить удовлетворение с помощью личных посланцев французского монарха. Правдоподобность существования такого костяка обуславливалась не осознанным Эдвардом фактом: наличием Гаскони.

И Карл, и Роджер понимали, – рано или поздно Эдварду придется приносить за нее оммаж. А значит, покинуть Англию и оставить там Хью Деспенсера. Как Карл сформулировал в ясной речи, посвященной изгнанникам, из письма от 29 декабря 1323 года, Деспенсера во Франции ожидало гостеприимства не больше, чем Роджера в Англии. Разумеется, Эдвард оставил бы без внимания требование Карла, чтобы Деспенсера выставили из Англии в обмен на просьбу к Роджеру покинуть Францию, но существует мало сомнений, – решись англичанин приплыть для принесения оммажа, он оказался бы отрезан от Хью так же, как когда-то в 1312 году от Пьера Гавестона. В обстоятельствах первого прецедента Томас Ланкастер ловко встрял между обеими партиями и взял Гавестона в плен. Мортимер надеялся, если Эдвард будет находиться во Франции под бдительным взором французского короля, кто-то из английских лордов, возможно, Генри Ланкастер, сумеет выступить против Деспенсера. Генри не водил дружбы с этим одиозным семейством и держался с Эдвардом настороже. Он не получил ничего из обширных владений брата, после казни графа Томаса полностью забранных монархом. Кроме того, при оказании Генри поддержки епископу Херефорда, Эдвард начал его преследовать, и лишь крайне искусная линия оборонительного поведения при дворе спасла вельможе жизнь. В жилах нового графа Ланкастера тоже протекала королевская кровь, поэтому он являлся очевидным кандидатом для подъема недовольных английских лордов против любимца Эдварда. Как показало дальнейшее развитие событий, эта ветка реальности осталась незадействованной, но четкая перспектива Деспенсера лишиться сообщения с внешним миром, ее известность и предсказуемость, подарили Роджеру и Карлу шанс обсудить возможные стратегии.

*

Особенно глупо со стороны Эдварда было позволить Деспенсеру посоветовать противостояние французам относительно Гаскони. Весь его накопленный в Шотландии опыт доказывал, – король являлся не способным к руководству в бою и плохим судьей для оценки полководческих качеств командиров. Что касается Гаскони, Эдвард решил отправить туда своего младшего и неопытного брата, графа Кентского. Это оказалось равно безумным шагом, – вскоре после прибытия Кент серьезно разозлил население Ажена, попытавшись изъять у людей значительные суммы денег и похитив из города юную девушку. Его военные предприятия также не обернулись хоть немного превосходящим успехом. Когда Карл Валуа, дядюшка короля Карла, двинулся на графа Кента в августе 1324 года, обороняющие ряды последнего были смяты. После потери нескольких ключевых городов, он отступил в крепость Ла Реоль и оказался вынужден просить о мире. Король Карл с готовностью согласился на шестимесячное перемирие, но сохранил за собой завоеванные дядюшкой территории.

Перемирие подарило Эдварду возможность поменять в Гаскони армейские корпуса и хороший предлог, чтобы не оставлять Англию, таким образом, угрожая надеждам Роджера на свою разлуку с Деспенсером. Тем не менее, удачно для Мортимера, он принял неподходящую и направленную на запугивание тактику, предложенную Хью. Современный событиям отчет о стараниях монарха снять осаду с Ла Реоля можно прочитать на страницах «Жизни Эдварда Второго».

Затем король велел всей пехоте погрузиться на корабли и выйти в открытое море, пока не наступит время для переправы в Гасконь. Во главе он поставил графа Уоренна, Джона де Сент-Джона, и других влиятельных людей своей земли, которые тоже взошли на судна, не смея оказать сопротивление. Монарх равно послал письма в каждое графство, где приказывал, чтобы все, возвратившиеся из войска домой без соответствующего на то разрешения, подлежали задержанию и немедленному повешению без суда. Жестокость суверена отныне возросла до такой степени, что никто, как бы могуществен и мудр не был, не осмеливался перечить его воле. Следовательно, заседания парламента, собрания и советы ничего в описываемые дни не решали. Ибо знать страны, запуганная сыпавшимися на остальных угрозами и карами, позволила королю свободно вершить его решения.

С таким уровнем мотивации и слабой организованностью у крепости Ла Реоль не существовало ни малейшей возможности сбросить осаду. Политика Хью Деспенсера по сбору к себе в казну максимального количества денег и в такой же степени ограничению трат означала, – флот не довезет достаточной суммы, чтобы расплатиться с пехотинцами. Уже не хватало продовольствия, чтобы накормить поплывших сражаться солдат. Войско взбунтовалось. Часть флотилии вообще не вышла в море, ибо Хью Деспенсер испытывал серьезный страх, велев руководству судов на восточном побережье защищать его от Роджера. В начале октября 1324 года Хью Деспенсер написал Джону де Старми, адмиралу флотилии восточного побережья, предупреждая, что в Голландии был собран внушительный комплекс кораблей, вскоре ожидающийся в его области ответственности – в Восточной Англии – с огромным числом вооруженных солдат под командованием Роджера Мортимера и других изгнанников. Казалось, Роджеру следовало лишь оставаться за пределами Туманного Альбиона, чтобы наводить ужас на сердца Эдварда и Деспенсера.

Карл предложил английскому королю четыре варианта. За исключением одного, все они подразумевали потерю Ажена и остальных гасконских земель. Последний допускал возвращение Эдвардом территории целиком столь быстро, сколь прибудут во Францию для переговоров Изабелла и ее сын, принц и наследник трона. Конечно же, это оказалось западней. Двенадцатилетний принц являлся подходящей заменой в качестве правителя Эдварду Второму, а в обществе матушки – еще и приемлемым кандидатом для заключения дипломатического брачного союза. Переместить юношу из-под надзора Деспенсера было равно желательно, тем более, что Изабелла не обладала возможностью предпринять что-либо против супруга, пока сын оставался вероятным заложником в стане неприятеля. Несомненно, Карл тоже хотел видеть Изабеллу спасенной от английской пытки, хотя бы из братского сочувствия. Что было крайне умно в расставленном капкане, так это то, что, несмотря на очевидные риски, совершаемый выбор являлся для Эдварда наиболее привлекательным. Одним движением он мог и закончить войну, и вернуть все, что успел потерять – либо малой ценой, либо вообще безвозмездно. Внимательный к грозящим рискам, король Англии пересмотрел предложение Карла, предложив первой прислать Изабеллу и пообещав, что его сын последует за матерью в случае согласования дальнейших условий. Эдвард также предложил, чтобы супруга вернулась в страну, если к определенной дате она не добьется удовлетворяющего монарха мирного урегулирования. Интересным подпунктом оказалось, что «тому самому Мортимеру», и с ним другим английским бунтовщикам надлежало оставить Францию накануне посещения королевы, «с учетом опасностей и бесчестий», способных ей угрожать. Папа Римский тоже благоволил выбору Изабеллы в качестве посредника. Его посланники передали Эдварду, что ее присутствие во Франции гарантирует возвращение Гаскони во всей полноте. Подобное «поручительство» убедило суверена Туманного Альбиона, и он постановил отправить жену на родину галлов уже весной.

Эдвард не обладал достаточной силой воображения, чтобы рассмотреть более тонкие и рискованные особенности подготовленной ему западни. Успокоенный тем, что Изабелла не посмеет ослушаться во Франции его повелений и всецело полагающийся на контроль Деспенсером баронов дома, он видел лишь дипломатические аспекты предстоящих перед ним решений, а не их стратегические последствия. Не посылая сына во Францию, Эдвард избегал самого опасного шага, который мог совершить, но он не мог понять, насколько международная дипломатия отличается от домашнего политического надзора. В Англии королю, хотя скорее Деспенсеру, позволялось стращать лордов и народ, заставляя их подчиняться и находиться в узде через воздействие угроз и штрафов, через иерархию права. В международном масштабе такой контроль не представлялся возможным. Ресурсы и независимость Франции, Испании и Нидерландов обеспечивались степенью готовности пойти на уступки, остро требующейся пытающемуся сохранить свои зарубежные владения английскому монарху. Таким образом, его политика в Гаскони должна была основываться на сотрудничестве с Францией, а не на воинственной позиции, навязываемой Хью Деспенсером.

К несчастью, единственный человек, способный провести Эдварда через процесс международных уступок, граф Пембрук, умер шестью месяцами ранее. В конце июня 1324 года, по пути в Париж, он упал после обеда в одном из принадлежащих ему домов близ Булони. Граф умер почти мгновенно, вероятно, перенеся апоплексический удар, но также велика и вероятность отравления. Его уход горько оплакивали все политические партии Англии. Пембрук лично принимал участие в урегулирование каждого серьезного кризиса на протяжение правления Эдварда. Но с настоящего момента не находилось ни одного мирового судьи, чтобы разрешить споры короля с его баронами.

В марте 1325 года Изабелла выехала в страну детства, в государство, где она родилась, в обществе спутников, выбранных для нее мужем и Деспенсером. Все, отправлявшиеся с королевой, были в действительности либо шпионами, либо наставниками. Дамы Изабеллы являлись супругами, верных монарху дворян, а кавалеры, ни один из которых не мог похвастаться французским происхождением, – как на подбор, пылкими сторонниками Эдварда. Тем не менее, она радовалась отплытию из Англии. «Ее Величество пустилась в дорогу с большим удовольствием», – писал автор «Жизни Эдварда Второго» о моменте отбытия Изабеллы, прибавляя, что королева была «счастлива двойной радостью – возможностью навестить родную землю и родственников, а еще оставить общество тех, кого не любила». Знай летописец о разворачивающейся интриге, назвал бы ее радость тройной, прибавив также перспективу замышляемой мести.