Текст книги "Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330 (ЛП)"

Автор книги: Ян Мортимер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Ян Мортимер

Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330

Книга с благодарностью посвящается памяти моего отца Джона Стефана Мортимера,

Бравшего меня в детстве в замок Уигмор,

Советовавшего не лазить там по стенам (но, в любом случае, позволявшего это делать).

Всегда воодушевлявшего меня использовать воображение относительно прошедших эпох.

Ян Мортимер

Карты

Об авторе

Ян Мортимер достиг степеней бакалавра гуманитарных наук (искусств) и доктора исторических наук в университете Эксетера. Он завершил обучение в магистратуре архивных исследований в университетском колледже Лондона. В 1998 году его выбрали членом Королевского Исторического Общества и наградили в 2004 году премией Александра за труд по социальной истории медицины. Перу Яна Мортимера принадлежит четыре средневековых биографии: Величайший из изменников – жизнь сэра Роджера Мортимера (2003), Совершенный из королей – жизнь Эдварда Третьего (2006), Опасения Генри Четвертого – жизнь английского самосозданного монарха (2007) и 1415: Славный год Генри Пятого (2009). Также автор создал литературные путеводители «Проводник путешественника во времени по средневековой Англии» (2008). Писатель живет вместе с женой и тремя детьми на границе Дартмура.

Предисловие автора

Начало четырнадцатого столетия – период особенно сложный для систематического применения стилей наименования. Большая часть личностей, упоминаемых на страницах этой книги – представители знати и рыцарства, чьи доставшиеся по наследству фамилии проистекают от названия той или иной местности, включая, таким образом, префикс «де» в качестве части имени личного. Например, Роджер появляется в современных ему документах или как Роже де Мортимер (французский вариант), или как Роджерус де Мортуо Мари (латинский вариант), хотя его семья владела собственным замком в Мортимере (Нормандия), забранном у них накануне 1066 года. Но и многие из слоев уровнем ниже, с другой стороны, не приняли к 1300 году наследственных фамилий. Поэтому документы, префикс второго имени в которых содержит де, в действительности описывают местность, где жили или родились эти люди. Историки обычно используют первое отдельно от последнего, сохраняя французское «де» только для наследственных фамилий и пуская в ход для географических пунктов «оф». Например, Адам «оф Орлетон» часто фиксируется так специалистами, потому что он (верно или ошибочно) верил в свое происхождение из Орлетона в Херефордшира. Подобная проблема с фамилиями, схожими с названием края поджидает и имена, включающие деталь «фитц» (сын такого-то). Графы Арундел продолжили использовать фамилию Фитцалан на протяжении всего периода, не меняя ее, тогда как графы Килдейр стали применять «фитц» в значении «сын такого-то». С тех пор Томас Фитджон расшифровывается как сын Джона Фиттомаса, графа Килдейра, который, в свою очередь, был сыном Томаса Фитцмориса. Третье затруднение проистекает из факта известности некоторых лиц больше по фамилиям, нежели по титулам, то есть, Симон де Монфор гораздо привычнее, чем граф Лестер, тогда как другие имена привычнее во французской, или же в гибридной форме. Например, Пьер Гавестон, а не Питер де Гавестон или Габастон. Последнее затруднение – выпадение префикса «де» – но никак не «фитц» при перечислении титулов в значительном количестве образцовых справочных работ.

В результате всей этой сложности, непоследовательности и смуты я выбрал применение следующей системы наименования. В-первых, обычно я использую шире известную версию имени знаменитой исторической личности. Таким образом, Роджера я называю «Роджер Мортимер», а не «Роже де Мортемер», Изабеллу «Изабеллой», а не «Изабель» и так далее. Во-вторых, так как предшествующие фамилиям «де» в данной книге передаются по наследству, то я придерживаюсь «де», а не «оф», делая исключения только для тех, кому этот префикс никак не подходит, то есть для графов разного уровня знатности (Томаса Ланкастера, Дональда Мара, Уильяма Эно), для членов королевской семьи (Эдмунда Вудстока) и для тех, кто появляется под своим первым именем в старом Словаре национальных биографий (Адам Орлетон). В некоторых случаях, как с Хью Одли, неустойчиво применяемый префикс из фамилии выпадает. В-третьих, все содержащие «фитц» имена пишутся в одно слово, вне зависимости наследственные они или нет. В-четвертых, там, где образуются титулы баронов, используются фамилии, например, лорд Бэдлисмир, и префикс «де» выпадает, следуя практике полного звания пэра. Там, где вельможа называется по одному имени, его титул идет без префикса (то есть, «Глостер» для Гилберта де Клера, граф Глостер или «Бэдлисмир» для сэра Бартоломью де лорд Бэдлисмира, лорд Бэдлисмир). Тем не менее, там, где говорится о семье вельможи, используется полная фамилия с префиксом.

Истории из старых толстых книг приводят в восхищенье,

Но вдумайтесь, вдруг только сказка в них обманчиво царит?

Тогда сюжеты, что подарят нам на истину прозрение,

Узором коих слушателей усладит талантливый пиит,

Вдвойне читателям и зрителям преподнесут удовлетворенье,

И первое средь них, когда над миром правда полетит.

Джон Барбур (ред. Уолтер Скит), Брюс, часть 1,

Общество раннего английского текста, дополнительная серия XI (1870), стр. 1.

Введение

1 августа 1323 года высоко в одной из комнат Лондонского Тауэра лежал тридцатишестилетний мужчина. Он происходил из знати, являясь владыкой замков Уигмора, Рэднора и Ладлоу, равно как и многих других рассыпанных по Англии усадеб. Ему принадлежала половина графства Мит, замок и титул лорда Трима в Ирландии, этим краем вельможе приходилось править дважды. Незнакомец был одним из самых опытных из оставшихся в живых полководцев, пройдя кампании в Англии, в Шотландии, в Уэльсе и в Ирландии. А еще он оказался пленником короля Эдварда Второго, приговоренным к пожизненному заточению заключению за участие в мятеже, состоявшемся два года тому назад.

Этот мужчина был сэром Роджером Мортимером, лордом Мортимером из Уигмора. Его заточение не являлось чем-то особенно выдающимся: огромное число дворян в начале четырнадцатого века обнаруживали себя в застенках в тот или иной период развития карьеры. Что притягивало внимание, так это то, что сэр Роджер продолжал жить. Почти все остальные джентльмены, участвовавшие в недавнем бунте против короля Эдварда, погибли. Большинство оказались на виселице или были обезглавлены по приказу монарха на плахе. Те же, кто все еще ходил по земле, подобно его шестидесятисемилетнему дядюшке, ветерану войн, сидели в тюрьме без надежды на освобождение. Благодаря средоточию всеобщей ненависти, сыну графа Винчестера, Хью Деспенсеру, ухо короля в мгновение ока получало доступ к полицейскому нашептыванию. Хью поступал, словно сам готовился взойти после Эдварда на трон, попасть в темницу значило очутиться на милости не только у тюремщика и мастера пыточных дел, но и у палача, «шутника с ножом за голенищем».

Напряжение достигло высшей точки. Вскоре после капитуляции сэр Роджер Мортимер с дядюшкой оказались осуждены на смерть, как государственные изменники. Потом их восстановили в правах, но опасность снова быть обреченными на гибель, но теперь тайно, никуда не ушла. В мрачной неопределенности минуло восемнадцать месяцев. На протяжении почти уже полутора лет король и Хью Деспенсер правили страной, не оглядываясь на какие-либо сдерживающие их принципы. С точки зрения множества наблюдателей правительство потеряло контроль над событиями, впав в чистейшую тиранию, а король и его привычный к мошенничествам друг закрывали глаза на собственные ошибки, безгранично используя монаршую власть и получая удовольствие от унижения и краха тех, кто задавал вопросы об правомочности их действий. Лишь один человек воспринимался ими в качестве серьезной угрозы – сэр Роджер Мортимер, пусть он и находился у них в заключении. Стоило общественному мнению в государстве окрепнуть и начать возмущаться режимом, как Деспенсер убедил Эдварда, – следует не упустить возможности и погубить Мортимера. Таким образом, летом 1323 года друзья сговорились казнить Роджера. Дату предварительно привязали к началу августа.

Утро 1 августа началось для заключенных как и любое другое в стенах Тауэра. Вечер тоже не отличился чем-то непривычным. Но ранний ужин, тем не менее, оказался особенным. На его канун приходился праздник Вериг Святого Петра, часовня во имя которого занимала в Тауэрской крепости угол и чье таинственное присутствие ясно ощущалось попавшими внутрь стен цитадели. Отмечание торжественной даты в большом зале замка сопровождалось внушительным количеством выпивки, – процесс продолжился и после окончания трапезы, в результате чего значительное число стражи забыли о чувстве меры. И они не только напились, гораздо сильнее собутыльники погрузились в спровоцированное младшим лейтенантом Джерардом д, Элспеи сонное состояние. Он приказал трудившемуся на кухне персоналу обеспечить гарнизон отравленным алкоголем. Пока мужчины засыпали, либо же спотыкались на ходу, д, Элспеи поспешил проникнуть в камеру, где его ждали сэр Роджер Мортимер с равно заключенным товарищем, оруженосцем Ричардом де Монмутом. Вскоре до товарищей донеслось скрежетание железа о камень, и вот уже Джерард вытаскивает ломом из стены темницы булыжники. Известковый раствор долго не сопротивлялся, камни свободно выпали, и пленники полезли сквозь образовавшийся внутри проем.

Освободившись из замка, Роджер и два его соратника поторопились пробраться в помещения кухни. Главный повар, командовавший персоналом, словно те приходились ему вассалами, заставил мальчишек и присутствующих слуг молчать и охранял дальнейшую часть побега, тогда как трое мужчин залезли в просторный дымоход и направились по нему вверх – к ночному прохладному воздуху. Беглецы пересекли замковые крыши, взобрались на парапет и спустились во внутренний двор, потом поднялись на внешнюю навесную стену у башни Святого Томаса, близ Ворот Изменников, используя заготовленные веревочные лестницы. С высоты стены они направились к болотистым берегам реки. Чуть пройдя вниз по течению, смельчаки встретили пару лондонцев, вручивших им оружие и переправивших их через Темзу. В Гринвиче, на южном берегу, компанию поджидала вооруженная четверка с дополнительными скакунами, на которых мужчины устремились во мрак по ведущей на юг дороге, уклоняясь от преследования королевских стражников выбором окольных путей на Портчестер. Там спутники нашли надежно укрытую шлюпку, давно готовую доставить их на отплывающий во Францию корабль.

*

Сэр Роджер Мортимер доныне остается одним из крайне редких заключенных, сумевших бежать из Тауэра, а в его время, возможно, лишь вторым, кому удалось совершить подобный подвиг. Обретение Мортимером свободы имело значение не только для него. В результате он превратился в широко известного предводителя восстания против короля и ненавидимого подданными правления Хью Деспенсера. Тремя годами позже Роджер вместе с королевой Изабеллой вторгся в Англию и взял страну под личный надзор, осуществив таким образом первое удачное вторжение после 1066 года. Тем не менее природа этого мероприятия существенно отличалась от воплощенного в жизнь Уильямом Завоевателем, а плоды оказали значительное влияние на политическое положение целого народа. Как и после битвы при Гастингсе правящий монарх вскоре был отстранен от своих обязанностей, его правительство распущено, а находившиеся в милости сторонники лишены власти и земель. Но, что еще важнее, впервые в английской истории смещение короля было одобрено Парламентом, а не стало результатом событий на поле брани. Это оказалось одним из самых значительных эпизодов истории средневековой Европы.

При этом кажется необыкновенно странным, что никто не удосужился написать полновесную биографию сэра Роджера Мортимера. Ведь жизнь человека, управлявшего страной в течение почти четырех лет, заслуживает дальнейшего подробного исследования. Но даже имя его едва известно, исключая славу в качестве возлюбленного королевы Изабеллы. При взгляде на литературное наследие первых в рядах английских исторических деятелей, от Мортимера мы обнаруживаем одно из незначительнейших. До нас дошла пара ранних пьес, пара политических сатир на деятелей восемнадцатого столетия, незначительная романтическая новелла столетия девятнадцатого и разбросанные тут и там главы в нескольких общих биографиях. Взгляд на изучение деятельности Роджера Мортимера с академической позиции тоже довольно ограничен, превратившись в тему диссертаций или частичное исследование (его совместного с Изабеллой правления). Да, опубликованы научные статьи касательно сыгранной Роджером роли и ее возможной значимости. Однако на данный момент репутация нашего героя среди ученых сравнима с короткой ускользающей и внушающей сомнения тенью между правлениями Эдварда Второго и Эдварда Третьего.

Каковы же причины отсутствия у Роджера Мортимера литературного наследия? Можно ответить, что этому поспособствовало существование в начале четырнадцатого века более ярких личностей, перетянувших на себя центр внимания. В их числе Пьер Гавестон и сам Эдвард Второй, хотя отношения названной пары не более примечательны, чем связь с королевой Роджера Мортимера. Один, вероятно, отличался по своей природе склонностью к перверсии, тогда как второй совершил супружескую измену, но оба проиллюстрировали собой вопиющий пример монаршего поведения в раннем четырнадцатом столетии. Наиболее основательное объяснение отсутствия биографии лорда Мортимера связано с крайней сложностью вдохнуть жизнь в деятелей средневековья. Мы просто не обладаем в полной мере достаточным комплексом знаний об побудительных мотивах, испытываемой ими ненависти или любви. Без этого не воссоздать описания характеров, противоречащих безжизненным облаченным в латы бездельникам, следующим твердым правилам феодального поведения. Внимание общественности к данной проблематике привлекла Элисон Уир. Она взглянула вопросу в лицо в предисловии к своей книге об Альеноре Аквитанской, когда ссылалась на недостаток личных деталей, полученных бы из первых рук, как на величайшее из препятствий по восстановлению заслуживающего доверия портрета оживляемого персонажа.

Есть и другая причина, почему лорд Мортимер не получил до настоящего времени собственной биографии. О нем чрезвычайно плохо отзывались писатели. Как человек, соединивший жребий со жребием королевы, знаменитой Французской волчицы, и совершивший супружескую измену, сэр Роджер не завоевал сочувствия от высоконравственных потомков, оплакивавших подобный шаг со стороны женщины, в особенности, красивой и влиятельной. Ни в одном из драматических произведений, где он появляется, Мортимер не рассматривается хотя бы с долей понимания. В современных толкованиях пьесы Кристофера Марло «Эдвард Второй» Роджер описывается как упрямый и мужественный солдат. Такое двухмерное изображение ни поддерживается, ни отрицается серьезными историками, скорее помещающими лорда Мортимера и его современников на разные края политических рычагов, чем исследующих их как личностей. Однако, если мы что и знаем о той эпохе, то только, что политика тогда носила насыщенный личностными моментами характер. Военные действия временами терпели поражение благодаря отказу строптивого лорда сражаться рядом с человеком, которого он недолюбливает. Может статься, Эдвард Второй и не потерял бы трон, не отдайся король столь страстно дружбе с людьми, имеющими столь же страстных в ненависти противников.

Следующую причину для обидного отражения в литературе Роджер заработал фактом своего осуждения как изменнника Эдварду Третьему, одному из редких королей, славящемуся хорошей репутацией и у современников, и у историков-специалистов наравне со всемирно обожаемой королевой Елизаветой Первой. Можно было многое потерять и ничего не выиграть от нейтрального описания лорда Мортимера, либо же от одного напоминания монарху и двору о прошлом существовании вельможи. Вскоре после гибели Роджера состоялась умышленная попытка нанести его репутации и памяти о нем сокрушительный удар, перетянув назначенных Мортимером офицеров на сторону двора. Даже когда, спустя 24 года после казни, обвинение в государственной измене сэра Роджера в 1354 году было опротестовано, у Эдварда еще оставалось в запасе 23 года правления. Поэтому ко времени нахождения одного из потомков Роджера в очереди на трон, шестью годами позже, сам он оказался надежно забыт. Вот так «учтиво» представили в официальных хрониках неправомерность пребывания Мортимера на страницах английской истории. Отбеливание положительных свойств человека сильно отличается от целенаправленной пропаганды или пристрастности, но все еще остается долгий путь кропотливого исследования исторических фактов.

Все это приводит нас к ключевому вопросу: обоснован ли портрет Роджера Мортимера, как бесчестного, эгоистичного, склонного к супружеским изменам и воинственного предателя отечества? Разумеется, подобные ярлыки относительны, в особенности, в случае их отбрасывания на эпоху, принципиально отличающуюся от нашей. Но если мы сумеем прочувствовать на себе причины, почему тот или иной человек поступил конкретным образом, то поймем даже худшие из его «преступлений». Например, у него могло не быть выбора, кроме как велеть казнить монарха из-за политических опасений освобождения того из темницы, тогда приказ не характеризует его как личность с ледяным сердцем, какое бы хладнокровие не сопутствовало предпринятому Роджером шагу. Но, как и докажет книга, Роджер Мортимер выйдет на сцену в качестве более интересного персонажа, чем простой убийца короля. Он оказался одним из очень редких влиятельных лордов, оставшихся безгранично верными Эдварду и Пьеру Гавестону среди их крайне серьезных проблем. У нас есть все основания утвержать, что, будучи самым опытным из военных своей эпохи, обладая особой склонностью к турнирным поединкам, Мортимер еще отличался утонченностью вкусов в отношении предметов искусства, удобных архитектурных решений и экзотики в виде использующихся в бою механизмов и машин. И, конечно же, он не находился в неведении относительно истории и ее значения. Роджер был образованным человеком, надежным посланцем короля, любимым королевой мужчиной и уважаемым горожанами Лондона вельможей. Даже такой летописец, как Фруассар отмечает его популярность. В конце концов, Мортимер спланировал и осуществил самый дерзкий и сложный заговор в английской средневековой истории, покрытый тайной вплоть до сегодняшего дня. В качестве исторического персонажа наш герой занимает сразу три лагеря. Во-первых, лагерь могущественных аристократов четырнадцатого века и покровителей мирян. Во-вторых, лагерь баронов-полководцев раннего периода. В-третьих, лагерь выдающихся личностей, чьи ошибки ставили их отдельно от современников, навсегда бросая вызов жесткой классификации.

Итак, прежде чем мы постараемся примирить Роджера Мортимера с английским пантеоном оклеветанных политических лидеров, должны напомнить, – общество, как тогда, так и теперь, судит и мужчин, и женщин по их единственному худшему проступку или преступлению. В случае Роджера мы говорим о человеке, сместившем Эдварда Второго и правившего вместо того на протяжении трех лет, о человеке, вступившем в преступную любовную связь с королевой, устроившем юридическое убийство дядюшки монарха, графа Кента и алчно присвоившем обширные имения по всей Бретани и Ирландии. Как продемонстрируют последние главы книги, объем в каком он подорвал английскую самодержавность, – поистине удивителен. По стандартам его собственного времени, единственным, по которым Роджера можно судить, он несомненно являлся величайшим из изменников эпохи. Вероятно, символично, что в течение правления, когда множество людей становились изменниками и оказывались убиты, лишь три казни драматично перевернули ход событий, – казнь Пьера Гавестона (1312), графа Ланкастера (1322) и Роджера Мортимера (1330). И только последняя принесла королевству мир.

Настоящая книга не отвечает на все вопросы касательно характера Роджера Мортимера. В конце концов, как и с любым другим представителем средневековья, мы можем только знать о его зафиксированных в документах деяниях и никогда не сумеем добиться убежденности, что поняли саму личность, ибо Роджер не оставил нам собственноручно написанного свидетельства о своих качествах. Даже поступки его находятся под сомнением. По существенному контрасту с остальными известными истории правителями, Мортимер был одержим мыслью не оказаться видимым в правлении, решать вопросы незаметно и оставить крайне мало или же вовсе ни следа негласного диктаторства в служебных записях о государственных мероприятиях. Таким образом, в данной книге мало отрывков, которые из-за недостатка доказательств могут свободно связываться напрямую с характером Роджера Мортимера. Однако, благодаря важной исключительности Главы 12 и последней (Главы 12, открытой вновь), монография не содержит исключительно ряд академически выверенных аргументов на тему силы и основательности отдельных фрагментов действительности. Она – попытка воссоздать перед глазами обширную шахматную доску, где Роджер Мортимер и его знаменитые современники разыгрывали свои честолюбивые замыслы, – королями, королевами, епископами, рыцарями, стражами замков, и наметить контуры карьеры нашего героя, любовных привязанностей, сражений, амбиций, властных конструкций и поражений. Даже если полностью понять человека, жившего и умершего более двадцати поколений назад невозможно, вполне достижимо увидеть его личную борьбу в рамках привычной ему эпохи. Это достаточно надежная отправная точка для принятия мировоззрения изучаемого персонажа. Четырнадцатый век был временем необузданных планов и пролитий крови. Он видел много предательства, развращенности, алчности и убийства, заслужив тем самым название «Века предательств». Тем не менее, он также переполнялся благочестием, рыцарственностью и патриотическим пылом. Все ведущие слои общества боролись за выживание. В подобном свете можно начать сочувствовать действиям Роджера Мортимера и вместе с ним оценивать то, что, вероятно, является самым важным в исторической личности – ее целостность.