Текст книги "Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330 (ЛП)"

Автор книги: Ян Мортимер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Ланкастер признал, – выбора у него не было, отправиться в Солсбери он не мог. Угроза задержания вырисовывалась слишком серьезной, вне всяких сомнений, ведь графа обвинили бы как в убийстве, так и в государственной измене. Кроме того, существовала настоящая опасность оказаться убитым самому. Епископ Стратфорд, к текущему моменту целиком одобряющий дело Ланкастера, вернулся в Солсбери, дабы попытаться повлиять на большее число собравшихся там на заседание Парламента епископов. Он устраивал тайные встречи в своем собственном доме, но в городе были настороже шпионы, и вскоре люди Роджера выпроводили Стратфорда за ворота. Епископ нашел убежище в монастыре Уилтона, но там ему сообщили о намерении Мортимера избавится от него физически. Помня о судьбе Степлдона, Стратфорд ночью ушел через поля.

С момента вынуждения графа Ланкастера и его сторонников замолчать у Парламента уже не осталось необходимости в заседаниях. Но, так как Парламент уже собрался, Роджер использовал возможность вновь вызвать с севера суды и казначея, обезопасив их от падения в руки Ланкастера и возвратив Лондону долю милости, которую, он считал обязательной для поддержания там своей популярности. Другое и единственно значительное дело Парламента решилось в последний день заседаний, 31 октября, когда король наделил трех человек титулом графа. Первым стал его брат, принц Джон Элтэм, получивший титул графа Корнуолла. Третьим – Джеймс Батлер, сын Эдмунда Батлера из Ирландии, которому Эдвард пожаловал титул герцога Ормонда. Между этими двумя пожалованиями суверен лично стянул поясом с мечом Мортимера. Ему монарх подарил титул графа Марча. Для Роджера наступил величайший из моментов. Венчая все вышеперечисленное, одиннадцатью днями позже, в Ладлоу, супруга его старшего сына дала жизнь младенцу-наследнику.

Современники были удивлены новым титулом Роджера. Обычно графства связывались с определенными округами или же с их городами. Более привычным для Мортимера оказалось бы назваться «графом Шрусбери», либо «графом Раднором», позаимствовав титул от города округи одного из уделов, где у него существовали солидные владения. Вместо этого он выбрал Марч, отсылающий к Уэльской Марке. На то могло иметься две причины. Во-первых, титул отсылал к предкам жены Роджера, французским графам Ла Маршам, и привлекал внимание к его связям с несколькими из правящих домов Европы. Во-вторых, он отделял Мортимера от других графов, благодаря своему распространению на настолько обширную территорию. Деспенсер мог жаждать графство Глостер, Роджер – держать под надзором большую часть графства Пембрук, но что касается графства Марч… Подобный титул подразумевал превосходство над существующими графствами Пембрук, Херефорд и Глостер и, разумеется, оказывался намного выше таких графств, как Честер и Шрусбери, если бы те восстановили. По сравнению со столь великолепным титулом, кем был граф Ланкастер?

Генри Ланкастер пришел в ярость, услышав о титуле графа Марча. Он немедленно направился в Уинчестер и отрезал Лондон от приближающегося короля. Мортимер отправил шерифа Хэмпшира, чтобы тот заставил Ланкастера отступить. Навстречу шерифу из города вышел Томас Уэйк, после чего несколько дней продолжались переговоры, завершившиеся подходом армии Роджера. Уэйк отчаянно старался убедить Ланкастера не вступать в бой, подозревая, что Мортимер проявит к ним довольно мало милосердия. Граф смягчился только в последнюю минуту. Когда войско Роджера входило в город, солдаты Ланкастера все еще покидали его. С обеих сторон люди устраивали перепалки, насмешничали и обменивались выкриками. Армии друг друга задирали, но не сталкивались.

В Лондоне происходили исступленные переговоры, на которых сподвижники Ланкастера бились с более сдержанными старейшинами. По Залу Гильдий носились горькие упреки, ведь обе партии понимали, – в столицу прибывает двор. В завершении действа был избран нейтрально настроенный Джон де Грэнтем, создавший вымысел об абсолютной верности Лондона Роджеру. Стоило двору в конце ноября вступить в город, как и Мортимер, и лондонцы усвоили урок, – никто не волен позволить себе пренебрежение другим.

В настоящий момент Роджер Мортимер испытывал удовлетворение, но он пришел в столицу не ради установления мира. Теперь вельможа точно осознавал, – быть войне. Возвращения к играм с Ланкастером во главе Совета не предусматривалось. Лишь один из них мог обладать властью. Таким образом, его целью перевоза в Лондон двора являлось разрушение оказываемой сопернику горожанами поддержки. Граф устроился в Хайэм Феррерс, в Нортхэмптоншире, и послал к королю гонцов с предложением созыва монаршего Совета. Роджер в гневе отправил их назад, требуя, дабы Ланкастер проявил больше смирения: чтобы он приблизился к суверену, как вассал, и совершил капитуляцию без условий. Мортимер перечислил обиды Эдварда, включая его право окружать себя такими советниками, каких король выберет сам, отсутствие Ланкастера при дворе, когда его туда вызывали, и появление графа перед очами господина с оружием, даже учитывая малое число их встреч. В ожидании ответа Роджер принял меры для установления над столицей контроля. Правитель запретил использование в городских стенах оружия и восстановил там закон и порядок. В конце концов, уверившись, что Лондон устоит, Мортимер вместе со двором покинули его ради Глостера, где решили вооружиться, разобраться с планами и откуда вознамерились начать с Ланкастером войну. Лишь сила оружия могла определить кто из них является верноподданным, а кто – государственным изменником.

Кажется, что в минуты серьезных кризисов Роджер имел обыкновение оборачиваться к Господу. Сейчас он сделал вклад в часовню в Лейнтвардине. 15 декабря в Глостере Роджер пожаловал земли и содержание стоимостью в 100 марок (67 фунтов стерлингов) в год колледжу с девятью капелланами, дабы те ежедневно проводили в церкви Святой Марии службы ради благополучия душ короля Эдварда и королевы Филиппы, королевы Изабеллы, епископа Бургхерша и его лично с женой, детьми, их предками и потомками. Прошло уже много времени с тех пор, как Мортимер начал участвовать в сражениях, он понимал, что теперь придется биться с объединенными силами графов Ланкастера, Норфолка и Кента. Роджер мог не пережить настоящего момента. Разум Мортимера стал немного холоднее с тех пор, как он потерял еще одного из сыновей. Вскоре после смерти второго сына, Роджера, младший, Джон, был убил на турнире в Шрусбери. Помимо убитого в семье рождались внуки, которых, граф Марч понимал, он мог никогда не увидеть повзрослевшими, и которые унаследуют плоды его трудов и просто будут изумляться при звуке имени деда. Вклады и надгробные памятники считались единственным способом для представителей знати взаимодействовать с наследниками сквозь столетия. А еще никуда не исчезал вопрос супруги Роджера и Изабеллы, с кем вельможа не мог жить ни вместе, ни раздельно, разрываясь между обеими женщинами. Это была до странности растянутая семья, – король, две королевы, жена и возлюбленная, живые и мертвые, но такими оказывались наиболее дорогие Мортимеру люди, и он желал, дабы они существовали друг с другом в мире, пусть и исключительно в молитвах капелланов церкви Святой Марии в Лейнтвардине.

Да, причина своевременности вклада наличествовала: Роджер не просто отправлялся воевать, отстаивая политику, проводимую относительно Шотландии или предательства Генри Ланкастера, он сражался, защищая и свою, и Изабеллы жизни. Граф Кент узнал о том, что Эдвард Второй все еще жив. И поделился новостями с Ланкастером.

Нам не известно, каким образом граф Кент навел справки о продолжающих протекать днях бывшего короля. Наиболее вероятным объяснением является доверительный разговор с Эдвардом Третьим, пока Роджер и Изабелла находились на пути в Бервик, на свадьбу Дэвида и Джоан в июле 1328 года. Тогда ясно, почему граф Кент с братом, графом Норфолком, отказались присутствовать на собрании в Йорке, состоявшемся после их возвращения. В сделанном позже признании Кент утверждал, что услышал новости в Кенсингтоне от лондонского монаха-доминиканца. Тот «вызвал демона, уверенно заявившего, что Эдвард, брат графа и когда-то король Англии, жив». Почти определенно, подобное служило средством скрыть имя истинного осведомителя. К тому же, остается возможность самостоятельного выяснения братьями ордена доминиканцев тайны жизни Эдварда и последующего информирования ими Кента. Каким бы не оказался настоящий источник сведений, если Кент поделился знаниями с Ланкастером в период между июлем и сентябрем, то совершение последним обвинения в убийстве осенью превращается в попытку раскрыть блеф Роджера, вынудить его показать живого низложенного монарха. Пусть это остается фактом расплывчатым, существует высокая степень вероятности, что Ланкастер все знал уже к концу октября. 5 ноября он написал мэру Лондона, настаивая на послании неких данных, услышанных от графа Кента, с гонцом, ибо не осмеливается доверить их бумаге.

Результатом полученной информации должно было стать дальнейшее отчуждение сводных братьев Эдварда Второго от Роджера. В декабре они выпустили объединенный информационный листок с обвинением племянника-суверена в разрыве договоренностей коронационной присяги и в нарушении положений Великой Хартии Вольностей. Последний пункт являлся негласной отсылкой к содержанию под стражей Эдварда Второго, в чем оба графа считали его сына отчасти виновным. Этим они демонстрировали свою осведомленность о знании юношей способа отца выжить. Кент и Норфолк призвали объявить в Лондоне общий сбор, дабы обсудить на нем следующие шаги. Листок отправили всем, представляющимся сочувствующими делу графа Ланкастера, равно как и королю. На документ ответили архиепископ Кентербери, епископ Уинчестера и епископ Лондона, как и сторонники Ланкастера на севере. 18 декабря в соборе Святого Павла архиепископ прочитал нацеленную в монарха проповедь. Три дня спустя в городе появился чрезвычайно развернутый на нее ответ, зачитанный вслух в Зале Гильдий. Архиепископ, к настоящему моменту оставивший всю притворную беспристрастность, парировал, написав Эдварду и двору и угрожая им церковным отлучением. Это оскорбительное письмо, подразумевавшее виновность короля в том, чем его обвиняли, совпало с завершением приготовлений Роджера к развертыванию военной кампании. Не осталось ничего, кроме как сражаться.

29 декабря Мортимер от имени суверена объявил Генри Ланкастеру войну. Послание было отправлено в Лондон со словами, что Эдвард намерен идти в Лестер через Уорвик, и те, кто сдадутся до 7 января, получат прощение за свои преступления, за исключением Генри де Бомона, Томаса Росселина, Томаса Уитера и Уильяма Трассела, чья неверность никогда не дождется забвения. Ланкастеру и остальным предводителям, надеявшимся на возможность вступить в переговоры, его прочитали вслух 1 января у храма Святого Павла. Но монаршая армия уже находилась в пути. Военные покинули Уорвик в тот же день, направившись в Кенилуорт, где Эдвард попросил впустить его в замок. Столкнувшись с отказом, Роджер решил приблизить окончательное время для совершения действий. Он повел войско в Лестер и там принялся грабить владения графа Ланкастера. Затем Мортимер велел огнем и мечом разрушить городок и собственность вельможи, включая сюда также собственность его сторонников. В течение лет люди Роджера набрались опыта в искусстве хаотичного разорения. Они забрали оленей графа, срубили леса, опустошили рыбные садки и амбары, отняли крупный рогатый скот и овец, сломали усадебные дома, сараи, изгороди, частоколы и хижины. За несколько суток от городка и пригородов не осталось ни следа. Однако армия была придержана, когда речь зашла об убийстве жителей: большая часть смертей пришлась на учиненную Генри Перси резню толпы пришедших служить Ланкастеру крестьян.

Услышав о нападении на свои земли, Ланкастер двинулся на север. В Бедфорде он устроил с дружественными ему лордами совет. Граф объявил, – выбора у них нет: придется биться с королем. При этих словах графы Норфолк и Кент отшатнулись. Они отказались выезжать с оружием против монарших стягов, опасаясь удвоенной проблемы, – оказаться признанными государственными изменниками собственным племянником, очевидно превратившимся в пешку Роджера, и из-за страха перед самим Роджером, с королевским войском за спиной казавшимся непобедимым. Норфолк и Кент рассвирепели и осудили Ланкастера, обвинив его в крамоле и в попытке погубить суверена. Графы бросили подстрекателя и уехали восстанавливать мир, пока не стало слишком поздно.

Роджер находился в Нортхэмптоне. Услышав, что Норфолк и Кент покинули Ланкастера, он приказал войскам приготовиться к незамедлительному ночному нападению. В нем приняла участие даже Изабелла, облаченная в доспехи и воссевшая на боевого скакуна. Мортимер повел людей в потемках на расстояние в двадцать четыре мили, только на рассвете остановившись при виде лагеря противника близ Бедфорда. Генри не сделал ни малейшего усилия, чтобы защититься. Лакастер вышел из шатра и неспешно двинулся вперед сквозь морозное январское утро, одиноко опустившись коленями в грязь. Граф ждал, пока к нему подъедут Роджер, Изабелла и король. Пока Генри ходатайствовал о прощении, они взирали на него со спин своих коней.

* * *

Эдвард Второй хотел развестись с Изабеллой еще до вторжения. После гибели отца и сына Деспенсеров он добивался от Папы Римского разрешения на расторжение союза и не снисходил до сочувствия к супруге.

Будучи сподвижником Беркли, Гарни, вместе с тем, служил с Джоном Малтраверсом в хозяйстве графа Пембрука и наравне с Роджером сидел в лондонском Тауэре в 1322–1323 годах.

Имена Томаса Гарни и Симона Берефорда предположительно включены из-за нахождения их в письме Фиши.

Отчеты лорда Беркли упоминают об отправке Гарни с письмами к королю, Мортимеру и королеве-матери.

Самой вероятной причиной для сокрытия гибели бывшего монарха являлась необходимость перевезти его неузнанным и переодетым по юго-западу страны.

Много лет спустя Изабеллу, в конце концов, похоронили с сердцем настоящего Эдварда Второго под ее могилой. Соотношение демонстрации сердца фальшивого и погребения истинного предполагается личной особенной просьбой королевы. Конечно же, возможно, что изъятие сердца было просто обычаем. Захоронение сердца в те времена не являлось чем-то сверхъестественным: у родственника Роджера королевских кровей, Генри Алмена оно лежало в серебряной вазе на алтаре Вестминстерского аббатства.

Нет никаких сомнений, что Глостер в качестве места захоронения выбрали по особым соображениям. Слова аббата Токи о его милосердии в предоставлении останкам монарха места упокоения, которое не осмелились предложить другие – чистый воды вымысел.

В том же самом черном камзоле, в котором он был на похоронах, тремя годами позже Роджера Мортимера потащили на казнь.

Вопрос о равноценной вовлеченности в заговор в замке Беркли Изабеллы – один из сложнейших. Единственный откровенный эпизод реальности попал к нам из отчета Хью де Гланвилля. Там утверждается, что, проведя после похорон монарха четыре дня в Глостере, он потратил еще два на поездку в Уорчестер, «дабы привезти некую бальзамировавшую суверена женщину к королеве в соответствии с приказом нового монарха, и проведя там еще один день, после чего на четыре дня вернулся в Йорк». Интересно, что, по словам де Гланвилля, он привел описываемую женщину к Изабелле. В связи с вышеуказанным можно предположить, – именно у Изабеллы появились сомнения относительно тела, не у Эдварда. Как бы то ни было, есть причины не верить, что Роджер ввел ее в заблуждение касательно смерти супруга. Если в сентябре 1327 года она придерживалась мнения, что, к сожалению, благоверному придется умереть, тогда заговор по тайному оставлению того в живых не встретил у молодой женщины одобрения. Как и награды, обрушившиеся на Беркли и Малтраверса за участие в интриге в замке Беркли, происходили не из рук Изабеллы. Не похоже, что, в частности, Малтраверс стал бы управляющим королевским хозяйством, если бы таким образом подверг опасности положение матери монарха без ее на то согласия. Поэтому мы можем быть относительно уверены, – Изабелла знала и одобрила заговор, сохранивший, пусть и в тайне, жизнь мужу, хотя и поставивший саму в условия постоянно растущей угрозы. И тут возникает вывод, – для Роджера оказывалось не выгодно в период с сентября по декабрь 1327 года лгать ей о смерти Эдварда, ведь подобная ложь о гибели и обман Изабеллы внесли бы в их взаимоотношения тяжелейшее напряжение. Крайне вероятно, что в сентябре 1327 года королева понимала, – супруг не погиб. Когда бальзамировавшую тело женщину привезли в Уорчестер, ее, возможно, сразу повели к Изабелле, дабы та могла расспросить гостью при сыне частным порядком, доказав Эдварду, что его отец, и в самом деле жив. Также любопытно, что имела место попытка подавить выплывший фрагмент информации, объясняя посещение восприимчивостью, а значит, необходимостью исчезнуть из официального доклада. Его текст, направленный к казначею, не упоминает о женщине-бальзамировщице. Она есть исключительно в подробностях бумаг де Гланвилля. Там мы читаем: «Остался в Глостершире для расчетов с королевскими министрами в течение первых дней после погребения тела короля, вернулся оттуда в Уигорн, доставив по приказу короля к королеве на два дня женщину, и оставшись там в течение одного дня, но время от времени возвращаясь в Уигорн, откуда на 35 дней отбыл в Йорк». В поданном казначею отчете де Гланвилль просто тратит семь дней на возвращение в Йорк.

Земли Холанда были вновь ему пожалованы 2 декабря после поданного в сентябре в Парламент ходатайства. Шериф Ланкашира отказался их передавать. Супруга Холанда вернула принадлежащие ей территории в марте, а сам Роберт де Холанд получил прощение за бегство из тюрьмы в период господствовавшего еще в феврале режима Деспенсера. Поэтому, может статься, Роджер и Изабелла специально осыпали его милостями, предполагая последующее возмущение графа Ланкастера.

Альтернативное мнение относительно использования личной печати высказывает в посвященной Изабелле работе Догерти. Он прибегает к документальным доказательствам заседаний Парламента в Нортхэмптоне, старавшегося ограничить диапазон возможностей личной печати.

Довольно очевидно, что назначение управляющим монаршим двором Гилберта Талбота удовлетворяло Эдварда, ибо чиновник сохранил должность до 1334 года.

Роджер пообещал две тысячи марок казначею Англии и столько же казначеям Дублина и Карнарвона. Он приобрел право заключить брачный союз Томаса де Бошама со своей дочерью в обмен на пятьсот марок английского долга и получил от Уэльса только двести двадцать пять марок, а от Дублина – триста сорок восемь.

Муримут утверждает, что в Херефорде состоялось двойное бракосочетание. В процессе его две из дочерей Роджера Мортимера вышли замуж за двух наследников под его опекой, – а именно, за Лоуренса де Гастингса и Эдварда Норфолка. Это, почти наверняка, ошибка. Вряд ли дочери Роджера, Агнес и Беатрис, могли рассчитывать на столь удачную партию, прежде чем Мортимер сам стал графом, чего не произошло до октября 1328 года. Равно не похоже, что граф Норфолк позволил бы сыну и наследнику жениться на дочери Роджера, которого полагал устроившим против себя мятеж, как и было летом 1328 года. Упоминаемый Муримутом в контексте двойной свадьбы турнир, скорее всего, тот, что описывается Найтоном и длинной версией Брута, как турнир Круглого Стола. Старейший из источников, Брут, приурочивает его к 1329 году. Найтон представляется переписавшим труд Муримута, но помещает событие в Херефорде и турнир Круглого Стола в 1328 год (в свою очередь его писцы совершили ошибку и изменили «Херефорд» на «Бедфорд» в одной рукописи и на «Хертфорд» в другой). Исходя из вышеизложенного, можно решить, в действительности Мортимер устроил две двойных свадьбы, – одну в Херефорде в конце мая 1328 года, а вторую – осенью 1329 года, вероятно, тоже в Херефорде. Если это правильно, то пара дочерей, выданных замуж при первой возможности, – Екатерина и Джоан, но никак не Агнес и Беатрис, чьи мужья получили земли в феврале и июне 1329 года соответственно. Так как Муримут работал, основываясь на своей книге записей, представляется похожим, что он переписал вступление, рассказывающее о браке в 1328 году в Херефорде верно. Двор тогда, действительно, находился в Херефорде, как летописец и упоминает. Но, выходит, что в 1337 году он, полагаясь на память, добавляет имена двух из наиболее выдающихся наследников, как женившихся на дочерях Мортимера, вступивших в брак чуть позднее. Текст лишь включает имена наследников, как позднюю вставку, изначально в нем просто читается, что девочки Роджера вышли за «неких дворян».

Связь руководства строительством с Уигмором – допущение, основывающееся на факте вероятного завершения работ в Ладлоу к июню 1328 года, как указывается в приглашении Роджера королю посетить замок, но Уигмор не был готов к осмотру Эдвардом на следующий год. Вероятно, Мортимер перестроил один из своих усадебных домов, не дошедших до наших дней, и именно руководство этим строительством и стоит иметь в виду.

Хотя существует сильная вероятность, что добрые жители Уигмора сами оплатили возведение приходского храма, архитектурный стиль южного крыла, датируемый началом XIV столетия, его общие с замками Ладлоу и Уигмора черты, демонстративное и аристократичное применение света, драматически происходящий рост благосостояния Роджера в то время – предполагают вовлечение Мортимера в работу над проектом.

Священники, получившие жилище, дождались оплаты в этом же году, но позже, хотя, вероятно, Роджер присутствовал на службе в честь освящения часовни.

Приведенный перечень собственности, собранный Уильямом де Шалфордом, датируется 25 ноября 1331 года.

Эдвард не до такой степени доверял Ланкастеру, чтобы рассказывать ему о том, что отец жив. Это демонстрируется событиями 1328 года, когда Генри почти наверняка узнал подробности истории от графа Кента. Позже в том же году Ланкастер приближался к монарху в достаточно враждебной манере.

Джеффри несколько раз появляется в тексте Свитков Хартии как свидетель. В 1336 году он был назначен наследником владений Джоан – лордства Трим в Ирландии, хотя права на земли принадлежали ее внуку, Роджеру.

Убийство сэра Роберта де Холанда и вовлечение в дело Генри Ланкастера обычно относится к 7 октября, но дата 15 октября выглядит более вероятной.

Время пожалования Роджеру графского титула показывает, – в предпоследний день заседаний Парламента к нему так не обращались, либо же сан был присвоен ночью или на следующий день. Графом Марчем, Мортимера называли уже 3 ноября.

У нас нет точных дат ни одной из смертей сыновей Мортимера. Роджер умер чуть ранее 27 августа 1328 года, что показывает переход в то время пожалований всех ирландских владений к Джону. Смерть Джона зафиксирована летописцем Уигмора случившейся в районе 1328 года, но, совершенно точно, после 27 августа.

Статья Великой Хартии Вольностей, на которую ссылался Генри Ланкастер, возможно, идет под номером 39. «Ни один свободный человек не должен быть схвачен, или помещен в темницу, или лишен прав на свои владения, или объявлен вне закона, или отправлен в ссылку, или оставлен без причитающегося ему положения в обществе каким-то иным путем… кроме как юридически обоснованным приговором равных ему, либо законом страны».

Представление о движении в Англии к войне 1328–1329 года можно получить из труда Догерти «Изабелла».