Текст книги "Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330 (ЛП)"

Автор книги: Ян Мортимер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

*

Теперь, совершенно неожиданно, случилась одна из тех смертей, которые заставили средневековое общество внезапно обратиться в новом направлении. Не оставив наследников, умер король Франции Карл. Все три брата Изабеллы успели по очереди побывать монархами и уйти в иной мир молодыми, прежде чем жены смогли подарить им сыновей. Если бы Изабелла лично не озаботилась обеспечить Эдварду трон Франции, правящая линия ее отца угасла бы и корону сразу унаследовал бы Филипп, наследник Карла Валуа. Сейчас Изабелла и Роджер столкнулись с вопросом, имеющим далеко простирающиеся в четырнадцатом столетии последствия. В конце концов, он приведет к Столетней войне.

Известия о произошедшей смерти достигла английского двора, вероятно, к 1 марта. Два дня спустя Мортимер и Изабелла тихо покинули двор вместе. Мы не знаем, куда они отправились. Чета велела Парламенту собраться к 26 апреля в Нортхэмптоне и исчезла более, чем на месяц. Похоже, что они взяли с собой крупную сумму денег, ибо Роджер испросил выдающуюся часть из 6 тысяч марок, полагающихся ему за службу в Ирландии из которых он получил лишь малую долю. Ни одна из современных летописей не зафиксировала местонахождение путешественников, поэтому представляется, что их отъезд, первый, когда Изабелла оставила сына после вторжения, являлся делом частным. Скорее всего, пара вернулась ко двору к середине апреля, чтобы в назначенный час вступить в клетку со львом, в роли которого выступал крайне недовольный Парламент.

Роджер позаботился предупредить возможную враждебность. Он заранее обговорил, чтобы свиты с вооруженными людьми находились дома, и чтобы никому из поверенных не позволяли заменять господ. Турниры запретили, и, значит, противостоящие силы под их предлогом собраться не могли. Мортимер также спланировал танцевальные выступления: направленная на французский менталитет стратегия уже успешно применялась. Вельможа хотел попытаться объединить северян с южанами против Филиппа де Валуа, вместо того, чтобы разделять их борьбой против Роберта Брюса. Требуя абсолютного присутствия каждого из лордов лично и предлагая недоступные пока французские владения взамен таких же недоступных шотландских, Роджер старался в последний раз умиротворить ланкастерцев, яростно возражавших его политической линии во время заседаний предыдущего Парламента.

Попытки Мортимера принудить северян обернулись крахом. Он объявил, что договор с Шотландией следует утвердить, потому что государство не в состоянии позволить себе сражаться на два фронта, – и с Францией, и с соседями, и что король, как полноправный наследник французской короны отныне несет ответственность за защиту своих в ней интересов. Ланкастерцы согласились, что необходимо отправить посольство с требованиями французского трона, но не приняли срочность отказа от претензий на владения в Шотландии. Мортимер понял, никакое количество обсуждений собеседников не убедит. Соответственно, он объявил, что не будет демонстрировать текст хартии о независимости Шотландии. Оскорбленные ланкастерцы назвали вопрос государственной изменой, уже решенной между Черным Дугласом, Роджером и Изабеллой. Мортимер ответил, – условия мира давно согласованы и обнародованы в Лондоне за семь дней до собрания Парламента. Казалось, что ему крайне безразлично мнение лордов и короля, но вельможа пошел еще дальше: он утверждал, – такова воля суверена. Это являлось неправдой, и Эдвард впал в ярость, но пересилить Роджера не мог. Граф Ланкастер заявил, что этот «позорный мирный договор» абсолютно им не поддерживается. Лишь епископ Или, Джон де Хотэм, оказался способным возвысить голос в пользу выбранной Мортимером стратегии. 8 мая Роджер вынудил юного монарха одобрить мирное соглашение с Шотландией, пусть и вопреки его личному мнению, на что тот горько, хотя и потом, жаловался.

Подтверждение мирного договора с Шотландией было только одним из множества обсуждаемых в Нортхэмтоне вопросов. Вдобавок к нему рассматривалось и утверждалось внушительное число других юридических проблем и нуждающихся в законодательном применении мер. Они включали в себя ограничения в выдаче прощений и в использовании личной королевской печати, предотвращение наличия оружия у всадников, запрет посещения ярмарок группами вооруженных людей и, что наиболее значимо, расширение полномочий судей-заседателей, переезжающих из графства в графство для осуществления справедливости по наиболее серьезным случаям. Некоторые из этих проблем, особенно ограничения в прощениях и в использовании личной королевской печати, были направлены на уменьшение влияния Роджера. Но, как и в истории с переговорами в Шотландии, он успел подготовиться к определенным уступкам, дабы завершить то, что хотел предпринять. Теперь наиболее желательным для Мортимера являлось расширение власти центрального управления, какое тот, конечно же, мог бы контролировать. Увеличивая мощь центральной администрации, Роджер старался уменьшить власть толпы, мечтающей действовать в качестве политической силы. Наиболее заметно в его пользу это сработало в Лондоне, где нарастающее влияние Мортимера сопровождали бунты, угрожающие устойчивости управления. Также мятежи разразились в Абингдоне и в других городках на юге. Через центральные суды и местные законотворческие меры Роджер хотел поставить народ под тот же эффективный контроль, который уже распространил на короля и лордов.

*

После окончания заседаний Парламента в Нортхэмптоне, пришедшегося на 15 мая, Роджер и Изабелла отправились в Херефорд, где состоялось двойное бракосочетание. У Мортимера были права заключить союзы нескольких знатных юношей, двое из которых успели к данному моменту достигнуть необходимого возраста. Равно у него имелось внушительное количество незамужних дочерей. Хотя подробности перепутаны Адамом Муримутом, единственным из летописцев, упомянувшем о событии, представляется, что 31 мая 1328 года дочь Роджера, Джоан, вышла за находящегося под опекой отца Джеймса Одли, пятнадцатилетнего лорда Хейли. Вероятно, тогда же другая дочь Мортимера, Екатерина, вышла за следующего его подопечного, Томаса де Бошама, четырнадцатилетнего лорда Уорвика. После церемонии свадебная процессия поехала на север, в Ладлоу, чтобы участвовать в пирах и развлечениях, устраиваемых в старом замке рода де Женевиллей, отныне самом впечатляющем доме Роджера.

И тут скрывалась проблема. Замок Ладлоу являлся наследством Джоан, и приезд в него монаршего двора поднимал вопрос, как поставить ее и Изабеллу лицом к лицу без оскорбления ни той, ни другой женщины. По неписаным законам гостеприимства и положения в обществе, при достижении королевой ворот крепости Джоан следовало уступить свои позиции и комнаты госпожи. При обычном стечении обстоятельств, здесь не просматривалось трудностей, но то, что королева приходилась возлюбленной супругу Джоан, превращало ситуацию в потенциально опасную. Тем не менее, Роджер предвосхитил проблему и нашел для нее решение.

При въезде во внутренний двор замка Ладлоу Изабелла и члены ее свиты обнаружили недавно завершенный, хотя и непривычный комплекс зданий. Центр самого крупного всегда служил большим залом, в одном конце которого можно было отыскать личные и светлые покои (где лорд с семьей преимущественно жили), а в другом – кухни, кладовые и остальные служебные помещения. В Ладлоу отец и мать Джоан перестроили большой зал и светлые покои почти сорок лет тому назад. Роджер же недавно прибавил новый верхний этаж к светлому комплексу де Женевиллей и воздвиг в противоположном конце зала свежий ансамбль освещаемых солнцем зданий. Кухни переместили вдоль другой стороны двора. В результате замок получил две роскошных и потрясающих воображение дамских светлицы: одну для Джоан, а вторую – для Изабеллы. Решение Мортимером проблемы размещения под одной крышей и супруги, и возлюбленной, без того, чтобы Джоан отступила и предоставила преимущество его подруге в своем же собственном замке, обернулось архитектурным шедевром из двух наполовину обособленных средневековых палат. Джоан, очевидно, осталась в расширенном здании, принадлежащем де Женевиллям, тогда как Изабелла, Эдвард и Филиппа поселились в новых светлых комнатах в окружении скульптур королей и королев, образующих часть созданных для интерьеров украшений. История не рассказывает, в какое крыло удалился на ночь сам Роджер, и не счел ли он высшей доблестью сдержанность, укрывшись в объятиях Морфея в стенах домика у ворот.

Переустройство Ладлоу изнутри не было предпринято исключительно из чувства долга, Мортимер наслаждался спонсированием строительных работ. Это являлось одним из его любимых удовольствий, наряду с иноземными одеждами и изысканными тканями, ювелирными украшениями, изделиями из серебра, доспехами, вином и турнирами. Одновременно с работами в Ладлоу Роджер продолжал переустройство замка Уигмор, отчего, вероятно, попросил короля предоставить ему все руководство проектом, отдав затем монаршую цитадель в Хенли. Также Мортимер пристроил к церкви в Лейнтвардине часовню, возможно, возведенную для расширения приходского храма в Уигморе, о чем ходатайствовали его посетители, а во внешнем дворе замка в Ладлоу устроил часовню в честь Святого Петра. Строительство часовен могло показаться отчасти не свойственным Роджеру: по сравнению с современниками, особенно с Изабеллой, он не был откровенно религиозным человеком. Мортимер не отправлялся в паломничества, хотя однажды и дал подобный обет, и совершал довольно мало пожалований монастырским учреждениям. Большинство из сделанных даров относились к членам его семьи. Только при столкновении с чрезвычайными обстоятельствами разум Роджера обращался к Богу. Подобный прецедент имел место в Тауэре накануне его побега. В тот момент Мортимер обещал, – если Святой Петр освободит молящегося из тюрьмы, он воздвигнет часовню, посвященную ему, откуда и возникло здание на внешнем дворе замка Ладлоу. Роджер равно соорудил примыкающую к часовне полукруглую башню, сегодня известную как Башня Мортимера. Два священника, для которых она, вероятно, должна была служить жилищем, получали оплату за ежедневные мессы в вечную благодарность за чудо побега из самой пугающей в стране темницы.

Роджер Мортимер находился сейчас на пике своего могущества. Он мог позволить себе расслабиться и пировать вместе с королевским окружением, отправиться с юным сувереном на ястребиную охоту, поучаствовать с сыновьями и членами двора в турнире. Вероятно, Роджер присоединился к танцам, либо послушал читающиеся вслух романы в обществе жены и Изабеллы. Его окружали великолепные вышивки и гобелены, чужеземные латы и серебряные с золотыми узоры. Хотя постельные покрывала и подушки, гобелены и роскошные изделия с тканями, упоминаемые в списках владений Роджера и Джоан в 1321–1322 годах, все исчезли, блеск внутренней обстановки замка возможно восстановить из перечня благ Мортимера, обнаруженного в Уигморе и Ладлоу в 1330 году. Личные путевые вещи Роджера и собственность Джоан не были зафиксированы, но там присутствовали несколько позолоченных чаш с посеребренными навершиями, включая одну, внутри украшенную силуэтами бабуина с луком в руке и второго со щитом на самом донышке, на котором выгравировали гербы Англии и Франции. В перечне числились несколько серебряных сосудов для воды, а также занавеси для большого зала, демонстрирующие исторические сюжеты из истории Уэльса. Важно, что там нашли комплект шелкового постельного белья с покрывалом, расшитым изображением замка любви с прилагающимися к нему портьерами из зеленого шелка со вставками из тафты и четырьмя такими же зелеными ковриками, вышитыми белыми и алыми розами. Вдобавок в перечне был комплект белых льняных украшенных бабочками покрывал с такими же покрывалами и четырьмя соответствующими ковриками, равно как и набор из красных шерстяных постельных принадлежностей с также прилагающимися к ним покрывалами и двумя ковриками. В списке стоял внушительный белый гобелен для зала из восемнадцати частей, снова украшенный бабочками. Рядом обнаружилось две туники, расшитых гербами дядюшки Роджера, лорда Мортимера из Чирка. Одна была бархатной, вторая – шелковой, но подбитой желтым бархатом и алым синдоном (тонким видом льняной ткани). Подбитая желтым туника также была украшена лилиями и желтыми розами. Беглый взгляд на имущество, путешествовавшее вместе с Мортимером, обнаруживает несколько серебряных предметов, записанных в 1330 году у лондонского ювелира, а весь краткий список открывает еще больше великолепия, среди которого Роджер теперь жил ежедневно. У него имелись крупное серебряное блюдо, весом в девятнадцать пудов, и большой серебряный кубок для вина, крышка и подставка от которого были позолочены и покрыты эмалью в виде гербов Мортимера. Там же числились чаша с крышкой и треножником-держателем, целиком из серебра, с выгравированной на ней листвой, позолоченная, с выведенными эмалью гербами Мортимеров и де Женевиллей, серебряный кувшин для вина с запечатленными глазурью разнообразными гербами предков Роджера и прилагающийся к нему кувшин для питьевой воды. В этом же перечне мы видим четыре кубка для вина, из которых один отличался позолоченной внутренней частью, а у других на основаниях красовались гербы Роджера. Большая солонка с серебряной крышкой весила более шести фунтов и стояла на затканной серебром столовой скатерти. Вне всяких сомнений, в июне 1328 года замок Ладлоу, начиная от шелкового постельного белья и заканчивая изделиями из серебра был столь же богат и роскошен, сколь и каждый из монарших чертогов на территории страны.

Помимо приверженности к архитектуре и изысканным условиям жизни, Роджер Мортимер продолжал отдавать предпочтение рыцарским турнирам. Пусть все его прежние доспехи оказались проданы Эдвардом Вторым после заключения их владельца в 1322 году в темницу, впоследствии он приобрел для себя новые. В стенах Ладлоу и Уигмора Роджер хранил то, что удалось спасти, включая сюда пару пластинчатых лат, покрытых позолоченной тканью, и другую, украшенную алым синдоном. С ними лежали алый бархатный турнирный камзол с серебряной вышивкой и соответствующие ему щит, расписанный бабочками, крыльями которым служил герб Мортимера, и штандарт из синдона же. Рядом находились комплект из зеленого бархата для скакуна на случай турнира, два знамени с гербом Мортимера, – одно из синдона, второе – старое и потрепанное. Здесь же присутствовали разнообразные детали металлических пластин для плеч, кистей, рук и ног, три пары утяжеленных кожаных покрытий для защиты бедер, две пары обуви, десять камзолов из уэльской ткани, визуально поделенной на четыре квадрата с красным рукавом, четыре турнирных баскинета (тесно спаянных внутри шлема), четыре обычных поединочных шлема (три из которых были позолочены), шесть железных корсетов, три боевых шлема и другие многочисленные мелочи. Бархатный камзол для турниров казался очень похожим на подаренный Эдвардом Вторым в 1307 году Пьеру Гавестону. Разделенные на квадраты камзолы с красным рукавом напоминали о зеленых туниках, разделенных на квадраты и с желтым рукавом, выделяющих людей Роджера во время мятежа в 1321 году. Это было чем-то большим, нежели простая ностальгия. Это являлось попыткой создать личный рыцарски настроенный двор, поднять себя в представлении окружающих и жить в соответствии с высшим рыцарским идеалом.

Рыцарство даже в 1328 году считалось концепцией неуловимой. Король Эдвард все еще кипел от ярости, что его заставили уступить Шотландию. С его точки зрения это казалось чудовищным и трусливым. История с Шотландией унизила монарха, он стремился, чтобы все буквально понимали суть его мыслей по данному поводу. А пока Роджер исполнял почетную обязанность развлекать суверена в Ладлоу, приносившую ему больше общественного уважения, нежели удовольствия. Два дня спустя королевский поезд с создаваемым им шумом, со слугами, духовными лицами, с общей суетой и хмурым юным сувереном тронулся, – сначала в ближайшую усадьбу в Бромьярде, затем – в Уорчестер.

Там, тогда как монаршая свита ждала обсуждения войны с Францией с Генри Ланкастером, Эдвард согласился предоставить Мортимеру испрашиваемое руководство над строительством. Казалось, что гнев короля утихал. И тут появился Ланкастер и раздраженно отказался говорить о Франции. По словам лорда Ланкастера, собравшийся Совет, как он назвал Роджера и его избранный круг пэров и священников, чересчур мал для рассмотрения такого весомого вопроса. Звучало как откровенное оскорбление: словно Мортимер приспосабливал власть к своим потребностям. Эдвард согласился с графом, снова выразив гнев от условий, при которых у него отторгли Шотландию. Ланкастер настоял на созыве Парламента на севере страны. Роджер уступил, велев, дабы подобное собрание состоялось в Йорке шестью неделями позже. Король заявил о нежелании давать дальнейший ход договору с Шотландией. Но оказалось слишком поздно, Изабелла напомнила, – родная сестра Эдварда, Джоан, уже в следующем месяце должна была выйти замуж за Дэвида Брюса, будущего суверена соседнего государства. Король на это дерзко ответил: он никогда не признает шотландскую независимость и брачную церемонию не посетит. Завершение спора обратилось в его решение: если монарх не желает присутствовать, его никто не станет беспокоить. Как впоследствии и поступили.

*

Роджер и Изабелла отправились на север с Генри де Бургхершем и дочерью королевы, Джоан, оставив Эдварда на землях Уэльской Марки с Генри Ланкастером. С первого взгляда кажется, что они пошли на риск, толкнув Эдварда в руки своих противников, однако, предварительно ими были приняты меры предосторожности. Большая печать находилась у пары, на хранении Бургхерша, и, пусть с королем оставили личную печать, Эдвард осознавал, ярость Роджера лучше не провоцировать. И министры, и шпионы, продолжали наблюдать за своим сувереном и за каждым его приказом. Что до Ланкастера, он был лишен власти, потому что, Эдвард не доверял лорду. Рассвирепевший и разочарованный Ланкастер прилюдно объявил об испытываемой по отношению к Мортимеру и Изабелле враждебности. Автор летописи Брут начинает отсчет тиранического правления четы именно с этого мгновения.

Можно представить себе, с какими чувствами королева ехала в начале июля на север, в Бервик. Она отдавала семилетнюю дочь шотландцам, заклятым врагам Англии. Для маленькой Джоан путешествие должно было таить множество страхов. В возрасте четырех лет она пережила разлуку с матерью, когда Изабелла уехала во Францию. Теперь это происходило опять, но на сей раз уже окончательно. Шотландцы не могли ничем помочь, хотя называли девочку «Джоан Миротворица», словно таково было ее единственное предназначение. В Бервике, 16 июля, малышка сочеталась узами брака с пятилетним Дэвидом Брюсом, переместившись под опеку Томаса Рэндольфа и Черного Дугласа. Казалось, англичане и шотландцы чудесно поладили, – они много пировали и устраивали торжественные мероприятия, однако сердца и невесты, и ее матушки пылали от тяжелых чувств.

У Роджера тоже имелись причины для размышлений. Пусть он сейчас знал, что супруга старшего сына ожидает его первого внука, также Мортимеру стало известно о смерти второго сына, Роджера. Посреди лета, ознаменованного собственной славой, после присутствия на свадьбах дочерей в обществе самого монарха и чести принимать и развлекать его в Ладлоу, Мортимер страдал от самого тяжелого из существующих ударов. Победоносный сезон завершался хлопотами по перевозке тела отпрыска в Уигморский монастырь для погребения.

У нас нет никаких сведений об эмоциях Роджера, как и о частной жизни кого-либо из его семьи, поэтому крайне сложно сказать, что означала для него подобная утрата. Представляется, что родных Мортимер ценил высоко. Циничное объяснение заключалось бы в отношении к детям через призму их способности совершать политически весомые союзы путем вступления в брак. Но это правдиво только отчасти. Межсемейные браки имели тенденцию быть значительными, исключительно, когда между супругами царила духовная близость. Более того, скорее, чем создавать новые союзы, браки склонялись к укреплению уже существующих. Очень важно, что Роджер и Джоан не совпадали по настрою с предыдущими поколениями своих семей, предписывая супружеские узы старшим сыну и дочери, а младших отдавая в церковь. Вместо этого все их дети получали возможность жениться или выйти замуж и обрести независимость. Все младшие сыновья прошли посвящение в рыцари и были обеспечены собственными владениями. Эдмунд и Джеффри проводили время при дворе, причем последний казался особенно любимым обоими родителями. Отправленные Эдвардом Вторым и Деспенсером в монастыри дочери дождались освобождения, предоставления им еще более роскошных условий и относительной свободы, свойственной повседневности женщин, вышедших замуж за аристократов. Лишь одна из дочерей, Изабелла, не вступила в брак, но это может просто указывать на то, что она не дожила до возраста, в котором обзаводятся мужем. Равно как число отпрысков Роджера и Джоан в комплексе намекает на сильнее обычного склонность проводить друг с другом время, обращение Мортимера с детьми тоже кажется отражающим верность им, глубже принятой у одержимых властью вельмож.

Что до взаимоотношений Роджера с женой, он очевидно продолжал с ней видеться, по крайней мере, по важным поводам, а Джоан могла легко посещать двор вдобавок к наездам Мортимера в Ладлоу. Его чувства к супруге отличались уважением, что иллюстрирует отправка Джоан подарка в виде книг в 1327 году, случайные мелкие пожалования монастырю Аконбери, где жили ее сестры, и включение Роджером имени матери своих детей в список упоминаемых в молитвах в декабре 1328 года. Не обнаруживается дара, преподносимого Джоан, который также не касался бы и Мортимера, но это уже обуславливалось природой средневекового владения землей. Во всех юридических вопросах, относящихся к Ирландии или к Ладлоу имя леди Мортимер обычно упоминалось рядом с именем лорда Мортимера, но опять-таки, это было ожидаемым каждым явлением. Возможно, продолжающиеся пожалования паре в Ирландии были выгодны им обоим, и, разумеется, Джоан не осталась без единой монеты в кармане. Но, вероятно, в странном обустройстве светлых палат в замке Ладлоу и в изготовлении серебряных предметов с сочетающимися гербами Джоан и Роджера, два года спустя забранных Мортимером с собой в Лондон, получится распознать элементы поддержания супругами взаимоотношений. Благодаря намекам на близость с Джоан и с детьми, представляется, – смерть сына стала для Роджера настоящим ударом и даже, не исключено, одной из причин начала возведения им часовни при церкви в Лейнтвардине.

*

Каковы бы ни были личные чувства Роджера и Изабеллы во время пути из Бервика на юг, им следовало отодвинуть их в сторону и собрать силы для встречи в Йорке в конце июля. Граф Ланкастер, раздраженный контролем Роджером власти, решил не посещать собрание в Йорке, о котором сам же и говорил, при плохо скрываемом неодобрении короля. Таким образом, Эдвард в назначенный день находился в Йорке и был готов к встрече с матушкой и Мортимером, а Генри Ланкастер – нет. Сторонники графа, включая Томаса Уэйка, тоже отсутствовали. Серьезнее прочего, тем не менее, беспокоило отсутствие двух дядюшек суверена, графов Кента и Норфолка.

Двор пребывал в Йорке на протяжение большей части августа. В конце месяца по стране разослали приказ посетить заседание специально созванного в Солсбери Парламента. Ответственный за монарший гардероб, Томас де Гартон, оказался отправлен к Ланкастеру с особым поручением, предположительно, попытаться убедить того приехать в Солсбери. Но граф не прекращал выказывать непокорность. 7 сентября он встретился с Роджером, Изабеллой и королем в аббатстве Барлингс, что близ Линкольна. Ланкастера сопровождало войско, и, повысив голос на Мортимера и королеву в присутствии Эдварда, Генри дерзнул угрожать, что использует его.

Это было глупым поступком. Суверен оказался искренне поражен поведением графа и, столкнувшись с действительностью в лице агрессивного вассала, Роджер не обнаружил трудности в убеждении Эдварда в достоинстве и своевременности принятия вооруженных мер. Однако на следующей неделе все преследования, протекающие в военном ключе, опять запретили. Мортимер начал пересматривать занимаемые властью позиции, смещая любого шерифа или пристава, которому не доверял, и усиливая хватку на стране и на правительстве. Услышав, что в Лондоне епископ Уинчестера и Томас Уэйк от имени Ланкастера ведут переговоры с важными столичными торговцами, Роджер посоветовал королю подавить возмущение и отправить епископа Бургхерша с Оливером Ингхэмом с миссией потребовать у лондонцев объяснений. Те ответили посланным Хамо де Чигвеллом 27 сентября письмом, где перечислялись нанесенные графу Ланкастеру обиды.

Обвинения оказались многочисленны. Прежде всего Ланкастер потребовал отказа Изабеллы от ее огромных имений и возвращения к более традиционному уровню дохода, позволенному королеве. Во-вторых, он запросил отлучения от двора Роджера и принуждения того жить на собственных землях, раз уж Мортимер так много народа лишил наследства ради их приобретения. Третьим пунктом стало официальное расследование причин краха кампании против шотландцев и установление, – кто конкретно предал суверена. Четвертым – выяснение причин пренебрежения правилом присмотра за монархом Совета из двенадцати человек, назначенным на коронации. В-пятых, Ланкастер заявлял, что низложенный суверен был вывезен из замка Кенилуорт, где находился под стражей, и, благодаря влиянию королевы Изабеллы и Мортимера, без согласия на то парламента, забран и помещен там, где никто из родственников не мог его увидеть или снова с ним побеседовать. После чего Эдварда Второго предательски схватили и убили, спровоцировав этим чудовищный скандал в христианском мире.

В-шестых, граф утверждал, – казна низложенного короля была поделена без соизволения на то его юного наследника. В-седьмых, он настаивал, – из-за совета Роджера и Изабеллы суверен уступил территорию Шотландии, в битвах за которую пожертвовали жизнью множество мужчин, «лишив наследия себя, своих потомков и вассалов и навлекая на всех англичан навечно великие упреки». В конце концов, Ланкастер сказал, что принцесса Джоан вышла за сына изменника, также указав причиной этого совет Мортимера и королевской матушки.

Серьезность обвинений только подчеркивала серьезность восстания. Граф видел в данном поступке не средство уменьшения власти Роджера и Изабеллы, а напротив, – способ полностью ее разрушить. Только он не являлся хорошим стратегом. Что предлагал Ланкастер взамен их правления? Исключительно правление собственное. А это ярко контрастировало с началом устроенной Мортимером и королевой революции. Они предложили существующему образу правления предпочтительную и чистую от разложения альтернативу. Граф же нес стране пристрастную и наравне с правлением Роджера и Изабеллы испорченную картину. Как бы то ни было, больше всего Ланкастер оказался замечен в отсутствии изощренности для контроля над общественным мнением и мнением знати. Очевидность этого просматривалась в вооруженности его окружения, противостоящего королю и бросившего тому вызов у аббатства Барлингс. Доказательства появились несколькими днями позже, когда граф услышал о нахождении суверена в Восточной Англии и взял войско, чтобы пленить Эдварда. Монарха спасло лишь мгновенное бегство. Он заставил двор скакать или маршировать сто двадцать миль в Солсбери из Кембриджа на протяжение четырех дней и, узнав, что Роджер и Изабелла в Глостере, проехал оставшиеся шестьдесят миль, дабы столь же быстро встретиться с ними.

В результате агрессии Ланкастера Мортимер добился к 6 октября позволения путешествовать вооруженным со своими людьми. Это оказалось благоразумной предосторожностью. Вскоре сподвижник Ланкастера, сэр Томас Уитер, напал из засады в лесу Хертфордшира на сэра Роберта де Холанда, отрубил ему голову и отправил ее графу. Здесь не возникло и намека на судебное разбирательство. Далекий от отстранения от произошедшего убийства Ланкастер закрыл на него глаза и принял Уитера с соучастниками под защиту.

Явная гражданская война представлялась отныне неизбежной. Заседание Парламента в Солсбери прошло всего пять недель назад, а обе стороны уже должны были выступить в полном вооружении. Роджер собирал в Глостере внушительную армию из жителей Уэльса и Марки, готовую разгромить восстание Ланкастера и вернуть надлежащий порядок. Граф Генри поднимал войска в Лондоне. Горожане пообещали ему поддержку в количестве шести сотен человек. Они вытеснили с должности мэра сторонника Роджера, Ричарда де Бетюна, заменив его Хамо де Чигвеллом, одним из тех, кто вынес Роджеру смертный приговор. Лондонцы похитили аббата монастыря Бери-Сент-Эдмундс и разграбили его владения. Ланкастер двинул войско в Уинчестер, приготовившись напасть на Роджера на Солсберийской равнине. Мортимер направился в Солсбери, где велел собраться членам Парламента, не важно с графом Ланкастером или без него.

Архиепископ Кентерберийский, уже некоторым образом ободривший Ланкастера, безнадежно попытался вмешаться. Он потребовал, дабы в знак своей непредвзятости, Роджер принес присягу на архиепископском посохе не причинять вреда ни графу Ланкастеру, ни его сподвижникам. Мортимер сделал, как его просили. Отчасти успокоенный архиепископ предложил, чтобы к Ланкастеру отправили епископов Лондона и Уинчестера, снова приглашая того посетить заседание Парламента. Так и поступили. Но Ланкастер отказался прибыть. Он опять прислал список из нанесенных обид, подчеркивая, что готов приехать, если его требования выполнят, и если граф получит гарантии безопасного проезда от тех, кто, с точки зрения Ланкастера, были «намерены нанести ему вред».

На выдвинутые требования от имени короля ответил Роджер. Относительно первого Мортимер сказал, что король оказался обнищавшим не из-за пожалований земель Изабелле, а из-за теперешнего подобия войны, хотя, прибавил он с мрачным юмором, «если кому-то известно, как обогатить монарха, такой человек будет принят при дворе с распростертыми объятиями». Также совершенно очевидно, что граф не имеет права определять уровень вдовьего содержания королевы-матери. Касательно четвертой жалобы Роджер объяснил, – причиной того, что монарший Совет больше не обращается к Эдварду с как прежде частыми рекомендациями, является отказ Ланкастера посещать его заседания, даже когда того вызывают. Граф может получить бумаги о безопасном проезде, коли так о них ходатайствует, но воспользовавшись ими, ему придется принять условия Великой Хартии Вольностей. В ней прописано, что тогда Ланкастеру потребуется ответить при дворе на обвинение любого, обвинившего бы его в преступлении, как то – соучастие в убийстве сэра Роберта де Холанда или государственная измена путем выступления против суверена. Тут не было отсылок к другим вопросам, затронутым графом и жителями Лондона. Обвинения, подобные участию в убийстве, в заговоре с шотландцами и в разделении состояний Эдварда Второго и Деспенсера казалось предпочтительнее оставить без ответа, сделав, с одной стороны, недостойными презрения, а с другой, – оправданными.