Текст книги "Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330 (ЛП)"

Автор книги: Ян Мортимер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

Эдвард Второй продолжал оставаться в живых.

Подробная аргументация, обосновывающая это утверждение, будет находиться ниже в Возвращении к Главе 12.

* * *

Томас Гарни привез сообщение из Беркли, это подтверждает единственная запись в книге расходов крепости.

Относительно даты перевозки тела даже Догерти утверждает, что его переместили где-то после 10 ноября, но отчет с определенностью показывает, – Малтраверс и Беркли 21 октября «доставили тело названного покойника к настоятелю монастыря Святого Петра Пустынника в Глостере ради памяти отважного монарха…»

В отчете говорится о дежурстве Бокёра со дня смерти Эдварда «предположительно, 21 сентября, когда король умер, до 20 декабря безотлучно»

Можно свериться с докладом об открытии могилы Эдварда Первого в первом томе труда «Археология». Процесс бальзамирования предполагается проводить немедленно после смерти, как произошло с Эдвардом Третьим.

26 августа Роджер находился вместе с двором в Донкастере. 4 сентября ему было приказано провести расследование относительно заговоров против правительства на юге Уэльса, и Мортимер, вероятно, оставил двор в Ноттингеме где-то в этот период. У нас нет определенной информации о местопребывании Роджера позднее, за исключением суда с участием Уильяма де Шалфорда в 1331 году, упоминаемого в документах, пока вельможа опять не вернулся ко двору 4 октября. Возможность встречи Мортимера с Беркли и обсуждения с ним жребия, выпавшего Эдварду Второму, не рассматривается. Признание в марте следующего года долга Роджера перед Томасом де Беркли в размере 850 фунтов стерлингов как способно, так и нет, доказать сделку, заключенную между двумя мужчинами.

Также было обнаружено подтверждение, – Уильям де Шалфорд на самом деле являлся тогда представителем Роджера на землях Северного Уэльса.

Согласно документам, Адам Муримут отправился в Эксетер в июне, после смерти местного епископа, Джеймса Беркли. Он оставался там до осени, когда в октябре состоялось назначение Джона де Грандисона.

Грансден в своих Исторических трудах ссылается на работу Муримута, как на дневник, но данный жанр, как нам известно, не был развит до конца шестнадцатого – начала семнадцатого столетия, и это описание, вероятно, немного обманчиво.

Лорды, путешествующие по континенту в статусе младших графов или епископов, могли предполагать для себя получение около 2 фунтов стерлингов. Малтраверс и Беркли, будучи еще скромнее по положению, исполняли очень опасную и необычную задачу. Общее вознаграждение в размере 3 фунтов стерлингов не оказалось бы неразумным.

Термин «поверхностный» позволил историков всех сортов свободу в толковании характера смерти. Одна из исследователей, в особенности, зашла настолько далеко, что перевела термин в значении того, что точка наблюдения приходивших находилась «очень далеко». Она продолжила использовать подобное в качестве доказательства в соединении со словами о дубовых барьерах, позднее упомянутых в тексте и намекающих на хранение останков Эдварда вдали от посторонних глаз. Более развернуто вопрос будет рассмотрен в возвращении к главе 12.

Самая сосредоточенная работа, выполненная на основе Брута Тейлором, предполагает, что первоначально более краткий Брут был начат в Лондоне писцом, связанным с придворными или же с правительственными службами и перебравшимся в Йорк вместе с переехавшей туда в 1332–1336 годах администрацией. Тейлор отдает предпочтение дате Французской хроники, созданной через почти десять лет после составления краткого Брута.

В соответствии с ланкастерской природой длинного Брута, Тейлор добавляет, – «ни одна из летописей периода не заводила поддержку Ланкастера столь далеко».

В работе Тейлора «Французский Брут» упоминается дальнейшее доказательство журнального подхода к составлению летописи. Причина выбора 1329 года в качестве наиболее подходящей даты написания раннего раздела в подозрении, что война между Роджером и Ланкастером в конце 1328 года породила слухи о раскаленном докрасна вертеле, как причине гибели Эдварда. Равно его создание можно отнести, самое раннее, к 1327 году, а самое позднее, – к 1332 году.

Текст об убийстве Эдварда был осовременен по сравнению с английским написанием середины четырнадцатого столетия.

Золотая История также известна в качестве продолжения летописи Уолтера Хемингбургского.

Если свериться с трудом Хантера «Средства, предпринятые для задержания Томаса Гарни», то там показано, что еще, самое позднее, в 1332 году, за участие в заговоре арестовывали даже крайне незначительных лиц.

В течение описываемой миссии Адама Орлетона Папа Римский получил известия о недавней кончине епископа Уорчестера, и порученец подал ходатайство на кафедру для себя, полагаясь на поддержку Роджера и Изабеллы. Вернувшись в Англию, Орлетон обнаружил покровителей не столь счастливыми от его нового статуса, как на то надеялся. Тем не менее, в сентябре 1327 года он еще не вышел из милости, как пишут некоторые историки, и находился от Беркли очень далеко.

Грансден указывает, что цитирование, как в случае с гибелью венгерской королевы, было часто используемым приемом.

Для более полного доказательства наличия у Эдварда бороды необходимо посмотреть на его могилу в Глостере. Тогда как можно спорить, что она не точная копия прижизненного портрета, а скорее стилизованный признак монарха, все изображения Эдварда в его поздние лета обладают бородой. Поэтому логично сделать вывод, – если все существующие изображения больше символы, а не портреты, сам суверен определенно пытался выглядеть идентичным этим символам. Значит, сбривание бороды могло служить оскорблением монарху. И, раз уж так получалось, температура воды проблем не представляла.

Глава 13
Король во всем, кроме наименования

Заговор замка Беркли, без сомнения, одно из самых значительных событий в европейской истории, ставшее еще более важным из-за сохранения своей тайны на протяжение почти семи столетий. Никакое другое событие не может сравниться с ним. Королей временами низлагали, или даже убивали, а их троны занимали новые суверены, но никогда подданный не низлагал властителя, разыграв потом его смерть и погребение, тем не менее, секретно сохранив ему жизнь с целью получения влияния на преемника.

Начало заговора берет исток в признании Роджером важности опеки над Эдвардом Вторым. Это произошло еще много месяцев назад, как показывает захват Мортимером бывшего суверена в начале апреля. Приобретение власти над низложенным королем было не просто средством снизить возможность побега Эдварда или вероятность, что граф Ланкастер не прибегнет к нему, как к политическому оружию, оно также предоставляло Роджеру контроль над Эдвардом Третьим. С тех пор, как Эдварда Второго вынудили отречься от трона, низложенный монарх представлял для сына опасность, хорошо сравнимую с опасностью, угрожающей Роджеру и Изабелле. Получись его спасти, он заявил бы о примененном к нему принуждении незаконно отказаться от короны. И пожелай кто-то могущественный восстановить того во главе страны, юному королю пришлось бы выбирать между противостоянием отцу на поле брани и собственным отречением. Последнее даже не рассматривалось, ведь, в таком случае, прежний суверен несомненно приговорил бы матушку Эдварда-младшего с Мортимером и многими другими присоединившимися к ним во Франции людьми к смерти. Поэтому, учитывая пребывание Эдварда Второго под надзором Роджера, молодой король зависел от вельможи в вопросе устойчивости трона и безопасности для жизни своей матери.

Существовала еще одна серьезная причина, чтобы в 1327 году оставить Эдварда в живых: Изабелла не хотела убийства мужа. Ее нежелание совершать преступление подкрепляется посылкой супругу в темницу подарков и бурной минутой во Франции, когда Изабелла предположила, что может вернуться к нему, продолжая испытывать к Эдварду некую привязанность. Убийство человека являлось также действием кощунственным, а если жена убивала мужа, то вдвойне. Подобный поступок мог повлечь за собой божественное возмездие. То есть, и в личном, и в религиозном отношении Изабелла хотела того же, что и Роджер: сохранить короля в живых. Будучи женщиной умной, она могла еще предвидеть, – существование Эдварда способно помочь в формировании привязанности к Мортимеру ее сына. А вот если произошло бы противоположное, и низложенного монарха убили бы, между ней, Роджером и новым королем разверзлась бы пропасть. У них с Мортимером на руках лежала бы кровь, а отпрыск убиенного человека, без сомнения, пылал бы жаждой мести.

Именно об этом размышлял Роджер, покинув двор в начале сентября: добейся он успеха в сохранении контроля над Эдвардом Вторым, и их с Изабеллой повседневность будет спасена. Но это не являлось легко поддающейся решению задачей. Для удачного воплощения заговора в жизнь особенно необходимы были четыре условия. Во-первых, все детали следовало распределить по сколь возможно малой, столь и верной группе людей. Во-вторых, требовалось использовать государственные механизмы, чтобы убедить сторонников Эдварда Второго и страну в целом, что он мертв. В-третьих, пришлось бы устраивать королевские похороны, организованные с той степенью помпезности, словно низложенный монарх и правда скончался, а это включало в себя демонстрацию останков. И, в конце концов, после объявления о предположительной смерти, бывшего короля следовало содержать в строжайших безопасности и тайне.

К 18 сентября, когда Роджер получил из Англси послание де Шалфорда, все уже было готово. Он вручил письмо Уильяму де Окли и послал того в замок Беркли применить «подходящее средство». Де Окли, скорее всего, прибыл в обществе Томаса Гарни, вассала Беркли, Уильяма Бокёра и ставленника Роджера, Саймона (или Симона) Берефорда. Они остановились в замке Беркли 20 или 21 сентября, когда Мортимер уже находился на пути в Лондон. 21 сентября Томас Гарни отбыл из цитадели с письмами, оповещающими короля, Изабеллу и Роджера, что Эдвард Второй в тот день приказал долго жить. Разумеется, и Мортимер, и Изабелла понимали подложность документов, но для Эдварда Третьего их содержание стало потрясением. По его мнению, отец скончался. Поздно ночью 23 сентября, сочиняя послание кузену, юноша печально отметит, что батюшка был «призван Господом».

Настал черед решающей части заговора: убеждения страны в действительности смерти короля. Было важно, чтобы никто не рассматривал предполагаемых останков Эдварда, прежде чем их подвергнут бальзамированию. Роджер велел Гарни вернуться в замок Беркли с приказом, дабы известия о кончине сохранили там в тайне до 1 ноября. Он убедил правящего суверена не объявлять о случившемся, пока не завершится заседание Парламента (28 сентября). В этот день двор вступил в период скорби по человеку, являвшемуся скорее беспомощным, чем волевым властелином, и процесс приготовления к погребению начался.

Имелось две различающихся друг с другом части похорон: общественная и личная. Личные моменты следовали один за другим еще до оповещения о кончине. Тело приняли, избавили от внутренностей, забальзамировали и обрядили в пропитанный воском саван. Сердце изъяли и поместили в серебряную вазу для преподнесения Изабелле, возможно, в соответствии с ее собственной просьбой, дабы подкрепить мнение о достоверности смерти Эдварда Второго.

Общественная часть похорон была, тем не менее, гораздо нарочитее. Вопреки отвергнутому ходатайству от монахов Вестминстерского аббатства о захоронении Эдварда Второго рядом с его отцом и дедом – королями в своих стенах, было организовано мероприятие, более подходящее королю низложенному. Государственному чиновнику, ответственному за погребение, Хью де Гланвиллю, поручили проследить за перенесением тела в глостерский Собор Святого Петра, находящийся в ближайшем достойном крупном монастыре. Останки обрядили в монаршие одежды, положили на дорогие восточные ковры и поместили внутрь свинцового гроба, в свою очередь поставленного в деревянный. Для перевозки трупа из крепости Беркли в Глостер использовали личный экипаж аббата, задрапированный черным полотном. Лорд Беркли, мэр города и множество местных жителей прошествовали к приблизившемуся к Глостеру кортежу и шагнули через ворота монастыря в храм, где поднялись к установленному у алтаря гробу.

Этот гроб стал средоточием мероприятия. Специально созданный в Лондоне он обладал по бокам изображениями английских львов, каждый из которых носил покрытую краской мантию, расшитую королевскими гербами. По углам его стояли фигуры взирающих на тело четырех евангелистов. Вокруг катафалка расположили восемь фигур ангелов, покрытых позолотой и держащих испускающие ароматы благовоний курильницы. В центре всего этого, на самом катафалке, под балдахином также золотого шитья лежала вырезанная из древесины фигура короля в златотканном платье и в позолоченной же короне. Зрелище было восхитительным: люди преодолевали огромные расстояния, чтобы стать свидетелями данного редкого в монаршей семье мероприятия. Пришло столько народа, что пришлось установить вокруг четыре объемных преграждения из дуба, дабы не повредить фигуры и не опрокинуть сотни озаряющих гроб свечей.

Роджер гарантированно мог присутствовать и лично участвовать в приготовлениях. Он являлся одним из немногих вельмож, способных вспомнить похороны предыдущего короля, состоявшиеся двадцать лет тому назад. Его последнее известное нам пребывание при дворе датируется 22 октября, днем, когда Хью де Гланвиллу поручили оплатить все счета и сохранить отчет о совершенных для похорон действиях. Имя Мортимера не замечено с этого момента в записях вплоть до 7 декабря, когда он с перерывом в шесть недель засвидетельствовал в Лестере две монарших хартии.

Для присутствия при погребении в Глостер 19 декабря прибыл двор. Из присутствующих лишь горсточка – Роджер, Изабелла и несколько доверенных лиц, таких как Беркли и Малтраверс, – знала, мероприятие таит в себе загадку. В глазах преобладающего большинства происходящее было настоящими похоронами прежнего суверена. Мортимер исполнил свою роль тщательно, специально для этого выбрав черный камзол. После церковной службы они с Изабеллой задержались в Глостере еще на одну ночь, после чего уехали.

Только в Уорчестере, два дня спустя, Эдвард Третий, в конце концов, услышал от матушки правду. Можно исключительно предположить степень его потрясения. Вся страна поверила в смерть отца, благодаря торжественным речам юноши. Он и сам верил в нее на протяжение последних трех месяцев. Но сейчас, как выяснилось, возлюбленный матери тайно держит отца взаперти и под надзором. И Эдвард тут ничего сделать не в состоянии. Если монарх выпустит воззвание с утверждением, что батюшка продолжает жить, Роджер опротестует документ и назовет Эдварда дураком. Если тот выпустит подобное воззвание, и народ ему поверит, молодой человек превратит во врага родную мать и создаст для государства угрозу гражданской войны. В свои пятнадцать лет король не обладал достаточными силами, чтобы выступить против матушки и Мортимера, поэтому совершил единственное, что мог, – потребовал доказательств нахождения отца в живых. Изабелла вызвала проводившую бальзамирование тела женщину. Хотя наверняка мы не способны узнать, что же оказалось сказано, тем не менее, легко вообразить, что Эдвард был целиком осведомлен об условиях дальнейшего существования родителя. Он понял, и его трон, и жизнь матушки, не говоря уже о жизни отца, зависят от сокрытия от кого бы то ни было продолжения Эдвардом Вторым влачения земной юдоли и не совершения чего-либо, угрожающего возлюбленному Изабеллы. С этого момента и молодой человек, и королева в политическом отношении полностью зависели от Роджера.

*

Успех заговора в крепости Беркли изменил для Мортимера абсолютно все. Отныне он мог позволить себе использовать свою власть открыто. Больше года прошло с тех пор, как Роджер и Изабелла завладели королевскими печатями, но лишь сейчас вельможа дерзнул использовать их против Генри Ланкастера. 23 декабря, три дня спустя после похорон в Глостере, Роберт де Холланд, первый враг всей партии ланкастерцев, был восстановлен в правах над принадлежащими ему землями. Союз, возглавлявшийся Деспенсерами и Эдвардом Вторым, пришел к завершению.

Роджер не рвал с ланкастерцами просто из-за неприязни к главе партии или из мести за то, что его оставили в 1322 году. Трещина стала плодом политики примирения, которую он стремился проводить по отношению к Шотландии. Мортимер желал твердого и постоянного решения, обеспечившего бы границы и сэкономившего бы расходы на грядущие войны. С этой целью он отправил в октябре к Брюсу делегацию с предложением признать независимость страны. Брюс в обмен на суверенитет Шотландии предложил 20 тысяч фунтов стерлингов. Большая часть условий являлась для англичан приемлемой, а именно, – восстановление границ и необходимость брака сына Брюса, Давида, с дочерью Изабеллы, Джоан, взаимный оборонительный союз, должный связать оба государства и прекращение жителями Туманного Альбиона выпадов против Шотландии при папском дворе. Однако он совершил оговорку, которую никогда бы не приняли живущие на севере английские лорды: Брюс потребовал, дабы они отказались от своих прав на шотландские владения, желая провести ясное размежевание между высшей знатью собственного государства и Англии.

Это обернулось настоящей проблемой. С английской точки зрения, английский лорд мог обладать землями во Франции, являясь, таким образом, равно как французским, так и английским вельможей. Мнение Брюса, совершенно противоположное, было выношено путем горького опыта. Если английские лорды могли называться также и шотландскими, то кому они окажутся должны принести клятву в верности во время войны? Разумеется, эти господа примкнут к более могущественному английскому монарху. Таким образом, Роджер настаивал, чтобы Генри Ланкастер, Генри Перси и Томас Уэйк, среди прочих, отступились от претензий на потерянные шотландские владения. Северяне оскорбились, но Мортимер отказался к ним прислушиваться. Соглашение с Брюсом являлось жизненно важным в вопросе мира с Шотландией, а договоренность с обитателями севера – менее значительной.

После отпразднованного в Уорчестере Рождества Роджер и Изабелла направились на север в Йорк, дабы присутствовать при заключении королем союза с Филиппой де Эно. Девушку сопровождал в Англию ее отец, граф Уильям де Эно, теперь борющийся с подагрой, и дядюшка, сэр Жан. В пятницу, 30 января, пятнадцатилетний суверен женился на своей шестнадцатилетней нареченной в соборе при благословении архиепископа Йоркского и епископа Хотэма. Повод для радости имелся у всех. Изабелла и Роджер были счастливы укрепить связь с династией Эно, а жители Эно – увидеть дочь своего графа, выходящей за короля. В течение нескольких дней происходили банкеты, балы и турниры, воплотив в полный рост идеал средневекового рыцарства. Потом все же пришлось вернуться к политическим проблемам.

Парламент собрался в Йорке 7 февраля с единственной важной темой Шотландии на повестке. Помимо этого существовали и другие актуальные вопросы, такие, как причина представления себя Адамом Орлетоном при папском дворе в качестве кандидата на недавно освободившуюся кафедру в Уорчестере вопреки пожеланиям Роджера и продолжающееся заточение вдовы Хью Деспенсера, Элеонор де Клэр, которую велели освободить из Тауэра вместе с ее детьми и имуществом. Но в сравнительном масштабе случившееся виделось результатом мелким. Лишенные владений северные лорды с горечью отказались уступить свои шотландские претензии. Их возражения разделили Совет на сторонников Генри Ланкастера с одной стороны и сторонников Мортимера и Изабеллы с другой. Споры разгорались целый месяц, тем не менее, решение получалось одно: король станет поддерживать политику Роджера, и независимость Шотландии превратится в действительность с согласия или без оного ланкастерцев. Слабость влияния Генри Ланкастера предъявили всем.

*

Недавно обретенная власть Роджера не побуждала его сразу же добиваться для себя внушительных пожалований земель и рычагов воздействия. Он все еще опасался предстать единственным проводником монаршей политики. В отличие от Деспенсера, Мортимер не нуждался в прямом надзоре за имениями, городами и людьми для осуществления своего правления. Его пожалования себе больше совершались с мыслями о состоянии семьи. 2 сентября 1327 года Роджер ходатайствовал о небольшом даре для Изабеллы Мортимер, а на следующий день повел речь о предмете значительнее, – о праве вступить в брак со вдовой покойного графа Пембрука для второго по старшинству сына, Роджера. В течение следующих шести месяцев Мортимер взял на себя только одну должность административного характера – главного хранителя мира в Херефордшире, Шропшире и Уостершире. Он позволил себе лишь один личный подарок – усадьбу Черч Стреттон, и то по просьбе графа Кента, и одно опекунство – над наследником графства Пембрук. Хотя последний выгодный дар предполагал, что Роджер надеялся на владения Пембруков также, как Деспенсер на графство Глостер, у него не было возможности стать графом. Взаимоотношения Мортимера с членами семьи позволяли думать, что он ищет скорее будущего политического сотрудничества, чем личного земельного обогащения. Очевидность влияния Роджера связывалась не столько с пожалованиями ему, как человеку, сколько с выполнением им руководящих полномочий и назначениями его на должности в правительстве.

Спустя шесть месяцев после смерти короля Мортимер потребовал предъявить ему количество совершенных Эдвардом пожалований. Тут не было ничего нового, к тому же Роджер осуществлял подобные полномочия еще с 1308 года. Но теперь пожалования принялись расти, сначала скромно, потом в большом числе и равно повышаясь по стоимости. В октябре 1327 года Роджер ходатайствовал, чтобы Джону Виарду, его телохранителю, пожаловали разрешение на сооружение бойниц в усадьбе Стантон Харкурт, подаренной тому господином. В декабре Мортимер просил, дабы и настоятель, и братия монастыря Уормсли получили позволение на распоряжение определенными землями. Неофициально присвоив себе право выносить решения по делам несправедливо пострадавших от задержаний при Хью Деспенсере, Роджер выдвинул сотни имен менее важных личностей, для кого потребовал прощения неисполнимых штрафов. В том же месяце он просил, дабы мастеру Томасу де Чандлосу разрешили приобрести усадьбу Лугвардин. В январе Мортимер ходатайствовал о пожаловании Ричарду Ле Гейту, опекуну переправы Конвей, о получении Ричардом де Хаукслоуи должности каллиграфа Королевской Скамьи, о позволении населению Ившема взимать в течение трех лет деньги на замощение их улиц, а также о даровании его соратнику Джону Виарду права бесплатно держать во владениях кроличьи садки. В феврале 1328 Роджер требовал пожалования подобного права для Томаса Гарни, дарования земли для Джона Моваса, назначенного Хью Морвиллем лесником Инглвудского массива, назначения лесником массива Галтрес Уильяма де Эйти, и еще разрешения сохранить ежегодный доход в 40 фунтов стерлингов Джерарду Д, Алспею за помощь Мортимеру в совершении побега из Тауэра. Роджер равно просил о назначении регулярных пенсионных выплат Ричарду де Клеобери, старому повару Эдварда Первого и Эдварда Второго, тоже поспособствовавшего его побегу из Тауэра. В марте Мортимер позаботился о даровании горожанам Монтфорда в течение пяти лет права взимать плату за возведение крепостных стен, о пожалованиях Томасу де Веру, своему дальнему родственнику и монахам аббатства Билдвас. В их монастыре могли жить члены семьи Роджера или ушедшие на покой сподвижники, когда-то составлявшие его домашнюю свиту. Такой тип покровительства, всегда остававшийся в границах небольших сумм, обеспечивал Мортимеру внушительное число соратников. Благодаря ему Роджер удовлетворял требования уже существующих приверженцев и подпитывал взаимоотношения с вновь прибывшими. Подобное поведение было точным отражением того, что ожидалось от крупного магната, и, хотя Роджер действовал в масштабе крупнее позволенного ему при правлении Эдварда Второго, тем не менее, просчитывал, как бы не вызвать чью-либо зависть или обиду. В некоторых документах он ходатайствовал о даре себе вместе с другими баронами и графами, включая графа Суррея, Джона де Кромвелла и Гилберта Талбота, давними его соратниками. Но такие официальные ходатайства являлись только малым отражением власти Мортимера. Намного значительнее оказывались пожалования, совершаемые по отношению к друзьям Роджера, союзникам и сторонникам, осуществляемые благодаря его воздействию на Изабеллу и, что еще важнее, благодаря воздействию на короля. Заметно, что все дары друзьям и союзникам Мортимера, вне зависимости от духовного или светского их положения, делались за счет личной печати (личной печати монарха). В книге не найдется достаточно места, дабы перечислить здесь полный перечень людей, извлекших для себя выгоду, но несколько примеров особенно важно упомянуть. Джону де Хотэму, епископу Или, простили в январе 1328 года его долги в Ирландии. Джону де Фиенну, французскому кузену Роджера, укрывшему того в 1323 году, в феврале разрешили продать его усадьбы в Англии. В тот же месяц Джон Виард, телохранитель Мортимера, получил пропуск для безопасного путешествия за границу с целью паломничества. В марте граф Кент добился крупного пожалования усадьбами, прежде принадлежавшими Хью Деспенсеру. Это последнее пожалование интересно тем, что, по-видимому, Роджер назначил себя единственным распорядителем всех территорий и прав, ранее числившимися за семьей Деспенсеров, и, вероятно, лично установил, что следует отдать графу Кенту (мужу кузины Мортимера). Какие-то из пожалований, скрепленных королевской печатью, были значительны и весомы, какие-то – мелки и имели исключительно административное значение. Но все они совершались, предположительно, королем, и не при одном из них имя Роджера не появляется в качестве покровителя. Другими словами, его защита относилась непосредственно к центру администрирования, и Мортимер применял свое влияние не только в личных целях, как магнат, но также исполняя полномочия правителя, по могуществу сравнимого с сувереном.

Неофициальная и приближенная к королевской власть Роджера простиралась равно на назначения на крупные государственные посты. В январе 1327 года Джона де Хотэма сделали канцлером. В том же месяце товарища Мортимера по восстанию 1322 года, епископа Орлетона, назначили казначеем. Наследник Хотэма по должности канцлера в июле 1328 года оказался еще одним близким другом Роджера. Им стал Генри де Бургхерш, епископ Линкольна, на чьей племяннице женился сын и наследник Мортимера. Когда Орлетона заменили на должности казначея, после отъезда его в марте 1327 года в Авиньон, место занял сначала Генри де Бургхерш, а потом, когда тот стал канцлером, Томас де Чарлтон, брат долговременного союзника Роджера, Джона де Чарлтона, и дядюшка зятя Мортимера. Примечательно, – все эти люди являлись членами избранного кружка прелатов, собранных Роджером вокруг себя в начале его службы. У Мортимера образовались личные официальные связи с каждым из них еще, по меньшей мере, с 1319 года, а с де Хотэмом, как минимум, – с 1309 года.

Перечисленные выше назначения интересны тем, что показывают, – Роджер обладал в правительстве властью еще до заговора в замке Беркли. Единственная важная должность, которая окажется не занятой креатурой Мортимера, – это Хранитель Королевской Печати. С 26 октября 1326 года она принадлежала Роберту Уивиллу (позднее епископу Солсбери), личному чиновнику Изабеллы, относящемуся к духовным лицам. Представляется, что сначала Изабелла проводила политику позволения Роджеру назначать в правительство министров, тогда как сама она присматривала за личной королевской печатью. Таким образом молодая женщина передала Мортимеру большую часть ответственности за правительство, в то же время сохраняя за собой право наложения вето в собственных интересах и в интересах своего сына. Тем не менее, долго подобное положение не продлилось. 1 марта 1327 года Уивилл был замещен Ричардом Эйрмином. Должность переходила из рук в руки до 24 апреля 1328 года, когда печать получил Адам Лимберх. Никто из двух мужчин не замечен в тесных личных связях с Изабеллой.

Относительно менее значимых властных должностей Роджер обладал таким же, если не гораздо весомым влиянием, чем Изабелла. Возможно, что только благодаря ранее проводимой им политике умиротворения Генри Ланкастера произошло назначение управляющим королевского хозяйства Джона де Роса. В марте 1328 года, два месяца спустя после успешного завершения заговора в крепости Беркли, де Роса сняли с поста, назначив на него Джона Малтраверса, пусть и временно. Это продвижение по службе определялось не столько вознаграждением Малтраверса за участие в заговоре замка Беркли, сколько сдерживанием ланкастерцам доступа к Эдварду Третьему. Другое ключевое назначение в королевском хозяйстве, сделанное Роджером, относилось к Гилберту Талботу, ставшему в августе 1327 года управляющим монаршим двором. Вдобавок, Мортимер контролировал сохранение мира, назначения шерифов и хранителей, опекающих замки. В апреле 1328 года он лично ходатайствовал о назначении своего выдвиженца шерифом Англси. Прекрасным примером безымянного осуществления Роджером влияния в назначении хранителей крепостей является назначение в ноябре 1327 года сэра Хью де Турпингтона опекуном Ньюкасл Эмлин в Кармартеншире, бывшего ключевой цитаделью в надзоре за Южным Уэльсом (верховным судьей которого числился Мортимер), и защита земель в графстве Пембрук (охраняемого нашим героем). С самых вершин иерархии в королевской службе вплоть до почти нижайших ее уровней большинство правительственных должностей принадлежало людям, назначенным Роджером.

Результатом этого ряда статусных назначений и мощной структуры, построенной на личной верности, стала возможность для Мортимера управлять государством без широко распространенных земельных пожалований, получаемых Деспенсером и Гавестоном, и без постоянно предъявляемого козыря влияния на бывшего короля. То, что Мортимер выделил себе относительно мало земли и лишь несколько облеченных властью должностей в местном правительстве не имело значения. Относительно воззрений с позиции могущества, его влияние характеризовалось равно широким охватом, как и влияние монарха. Единственная разница заключалась в том, что положение Роджера не было ничем официально подкреплено.