Текст книги "Странствия хирурга: Миссия пилигрима"
Автор книги: Вольф Серно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)
– Вижу, что серая пленка доставляет тебе много проблем, брат. Я Витус.
– Витус? Витус! Неужели это ты? Извини ради Бога! Ну ты же понимаешь, солнце еще не пробилось, все во мгле, а осторожность еще никому не мешала…
– Конечно, конечно. Это мои добрые друзья – Рамиро Гарсия и малыш Энано со своей дочуркой Неллой.
– Разумеется! Я вижу вас, дети мои! – Кастор зажмурился. – А что там за мальчик возле человека по имени Энано?
– Это не мальчик, Кастор, это Бородач, наша коза, которая заботится о том, чтобы малышка Нелла не умерла с голоду. Ну так что? Ты впустишь нас?
– Да-да, конечно. Идите за мной. Аббат Гаудек наверху, в своем кабинете. – Старый привратник закрыл калитку и торопливо зашаркал вперед. Он знал здесь каждый камень, так что плохое зрение не препятствовало ему. Собственно говоря, он должен был остаться на своем посту, но не хотел лишать себя удовольствия лично объявить радостную весть.
Перед дверями кабинета Кастор приложил палец к губам.
– Тс-с-с! Аббат очень занят в это время. Астрономия, чтоб вы знали. Вообще-то он не разрешает беспокоить его до службы шестого часа [60]60
Шестой час в богослужении соответствует первому, второму и третьему часом пополудни.
[Закрыть], а потом обедает вместе со всеми братьями в трапезной.
– Хорошо-хорошо. – Витуса уже начало одолевать нетерпение. – Уверен, что для нас он найдет минуточку.
Кастор постучал в дверь, одновременно приоткрыв узкую щель:
– Аббат Гаудек, брат! Ты подивишься, кого я тебе привел!
– Аббат Гаудек пошел за аурипигментом. – Это был голос Томаса, который как раз поднялся и направился к двери. – Он ему нужен, чтобы окрасить в желтый цвет звезды на картах. Кого это ты там при… О Господи! Витус! Неужели это ты? – Высоченный приор сделал два больших шага и горячо обнял своего ученика. – После стольких лет отсутствия ты наконец снова дома. Даже не верится!
Он освободил Витуса из крепких объятий и обратился к маленькому ученому:
– А это господин магистр Гарсия! Я вас прекрасно помню. Как поживаете?
– Лучше некуда, святой отец.
– Deo gratias!А это кто такой?
– Я Энано-коротышка, ваше жердеподобие, а это моя овещка, Неллой клищут. Бородаща-то мы снаружи оставили, пущай травки пожует, болезная.
– Ничего не понял…
– Слава Иисусу Христу! – Зычный голос в коридоре перекрыл все звуки. Это был аббат Гаудек, возвращавшийся в свою келью. Рядом шел брат Куллус, он нес мраморную плиту с целым множеством встроенных чернильниц, одна из которых была доверху наполнена аурипигментом – желтой мышьяковой краской. – Витус, как же мы все тебя заждались!
– Да-да, ох как заждались! – сиял Куллус.
Аббат поприветствовал всех по очереди, найдя несколько слов даже для малютки Неллы, что особенно польстило Коротышке. Потом кивнул в сторону часов на стене:
– До нашей дневной трапезы остается чуть меньше часа. Вы продержитесь, дети мои, без пищи?
Получив утвердительный ответ, он продолжил:
– Присядьте на лавку там, у стены. Брат Куллус принесет нам выпить. Кстати, Куллус, чтобы избежать недоразумений, я имею в виду воду.
– Конечно, ваше преподобие. – Толстяк осторожно поставил на стол плиту с чернильницами и вперевалку затрусил прочь.
Гаудек проводил его взглядом:
– Они с отцом Томасом как раз помогали мне чуть глубже проникнуть в тайны звезд: Томас как математик, а Куллус скорее как домохозяйка. Последний стирает пыль с моих карт и смешивает мне новые краски. Мне пришла в голову идея окрасить планеты в различные цвета, а наше Солнце как сердце гелиоцентрической системы мира заставить сиять ярким желтым колером. Правильно заметил Коперник: «…A в самом центре находится солнце. Ибо кто захотел бы в этом наикрасивейшем из всех храмов переместить это светило на другое или лучшее место, чем то, откуда оно единовременно может освещать все и вся? …Так солнце, восседая на королевском троне, в самом деле управляет всем семейством окружающих его созвездий». Однако о чем это я? Забудем астрономию, Витус. Расскажи лучше, что же произошло с тобой и с твоими друзьями.
– Охотно, ваше преподобие. Только разрешите сначала задать один вопрос. Вы обронили фразу, что все заждались меня, из чего я делаю вывод, будто вам уже было известно о моем прибытии. А это, в свою очередь, означает, что вы уже получили письмо от профессора Джироламо из Падуи. Я прав?
– Именно так, сын мой. Несколько дней назад прибыл курьер и вручил отцу Томасу толстую суму, в которой оказались три письма: одно тебе от Томаса, второе тебе же от управляющего Кэтфилда и третье Томасу от профессора. Должен признаться, что мирские послания давно не вносили такой сумятицы в нашу жизнь.
На слове «сумятица» на пороге кабинета снова появился Куллус, неуклюже удерживавший в руках огромный поднос, на котором позванивали кувшин с водой и несколько кубков.
– Живительная влага! – радостно возвестил он. – Вы тоже выпьете, ваше преподобие?
– Разумеется. Но сначала налей нашим гостям. А потом не забудь вытереть пыль с моих карт.
– Будет исполнено, ваше преподобие.
– То, что нам расскажет Витус, ты и так услышишь.
– Как скажете, ваше преподобие. – Куллус налил всем воды, а потом схватился за тряпку и принялся стирать пыль с тяжелых, поставленных вертикально рулонов пергамента.
Аббат Гаудек, перехвативший вопросительный взгляд Витуса, пояснил:
– Есть в этих стенах некоторые ревнители веры, которые умудряются пропускать вечернюю молитву, что, разумеется, влечет за собой наказание. Совершенно случайно позавчера ко мне подошел брат Куллус и попросил разрешения стереть пыль с моих карт, что я ему, естественно, разрешил. Не правда ли, брат?
– Истинно так, ваше преподобие. – Куллус принялся усердно смахивать пыль, пробормотав себе под нос: – Levi defungor poena [61]61
Отделался легким наказанием (лат.).
[Закрыть].
Однако любитель Овидия и почитатель Бахуса недооценил слух настоятеля.
– Levi poena defungeris, – ответил тот с улыбкой. – Оно не будет стоить тебе головы.
– Спасибо, святой отец.
Витус сделал большой глоток и произнес:
– Не хочу показаться невежливым, ваше преподобие, но вопрос о моем происхождении не дает мне покоя.
Аббат Гаудек схватился за голову:
– Как я мог забыть! Ну, разумеется, этот вопрос для тебя сейчас важнее всего на свете. Да, в этом отношении есть кое-какие новости. Впрочем, я не знаю, с чего начать, ибо мне неизвестна степень твоей осведомленности.
– Я получил с голубиной почтой записку от профессора Джироламо, в которой он сообщал мне о существовании некоей старой ткачихи, которая якобы может свидетельствовать перед Богом и людьми, что я был подброшен своей матерью леди Джейн Коллинкорт к северным воротам монастыря. Больше я ничего не знаю. Хотя нет, в письме еще было написано, что пожилая женщина больна раком груди и дни ее сочтены.
Отец Томас кивнул:
– Да, профессор передал самое главное из того, что я писал тебе. Потом ты сможешь прочесть все письмо целиком и, разумеется, два других письма тоже. Они в моей келье. Итак, вернемся к старой Тонии, поскольку именно так звали ткачиху. Увы, ее уже нет в живых. В январе Господь призвал ее к себе, мы с аббатом Гаудеком причастили ее, и она умерла на наших глазах.
– Значит, последнее доказательство по-прежнему отсутствует! – в отчаянии воскликнул Витус, побледнев как мел.
– Успокойся, это не совсем так, – Гаудек попытался успокоить его. – Дело в том, что перед соборованием Тония успела поведать нам то, что уже рассказывала в марте прошлого года отцу Томасу. Это была точно та же история, без пробелов и дополнений, и это, несомненно, лишний раз доказывает, что бедная женщина говорила правду. Прямо там же мы составили протокол, под которым она из последних сил поставила три креста. Мы с отцом Томасом незамедлительно подписали для верности этот документ. Исповедавшись, Тония почувствовала большое облегчение, я прочитал молитву над ней, помазал елеем и отпустил ей все грехи.
Витус слушал, как завороженный, и ему понадобилось какое-то время, чтобы собраться с мыслями.
– Почему же Тония рассказала все это только теперь, спустя столько лет? – недоуменно спросил он.
– Подбрасывая тебя к монастырским воротам, леди Джейн была уже смертельно больна. Потом она с трудом добралась до дома Тонии, где и умерла в тот же день. Но перед тем взяла с ткачихи клятву, что та никому ничего не скажет.
– Понятно, – пробормотал Витус. Он невольно вспомнил пронырливого адвокатуса Хорнстейпла, явившегося в сентябре 1578 года в Гринвейлский замок, чтобы заявить имущественные притязания некоего подмастерья по имени Уорвик Троут. Какой бы притянутой за уши ни была его наглая претензия, в одном крючкотвор был, несомненно, прав: Уорвик Троут вполне мог быть отцом Витуса. И даже если это был не он, значит, кто-то другой. В любом случае он, Витус, был внебрачным ребенком, и не удивительно, что перед лицом смерти леди Джейн хотела обеспечить ему ничем не отягченное будущее.
– Понятно, – задумчиво повторил Витус. – Почему же тогда старая Тония перед смертью все же нарушила клятву?
Отец Томас пояснил:
– Видишь ли, сын мой, леди Джейн лежала в неосвященной земле. Муж Тонии похоронил ее в саду за домом без отпевания, просто так, потому что иначе было нельзя. Это обстоятельство мучило Тонию всю ее жизнь. Она знала, что взяла на душу тяжкий грех, и не хотела уносить его в могилу.
Аббат Гаудек добавил:
– Само собой разумеется, узнав обо всем, мы отпели твою мать и освятили землю, в которой она покоится. Господь отпустил твоей матери ее грехи посмертно.
– Благодарю вас, ваше преподобие! А можно мне взглянуть на документ?
– Конечно. – Гаудек подошел к своему письменному столу и вынул из ящика большой лист бумаги.
Витус взял его, поблагодарив, и прочел:
ПРОТОКОЛ
опроса ткачихи Тонии Перес касательно значительного события, произошедшего с нею и дословно записанного с ее слов:
Был 9-й день месяца марта A. Д. 1556, канун того дня, когда мы чтим память святого Эмилиана, почему я и запомнила. На рассвете к нам во двор пришла какая-то женщина. Такая слабая была, что не столько пришла, сколько приползла. Я сразу поняла, что она не из наших краев. Одежда на ней была грязная и рваная, но дорогая. Муж мой тогда еще был жив. Он хотел сразу бежать за цирюльником, но незнакомка его остановила. Моя жизнь кончена, – прошептала она. – Мой маленький сын лежит у монастырских ворот. Я завернула его в красный платок, чтобы он не замерз. О нем позаботятся. Она это все время твердила. Есть ничего не хотела – ни хлеба, ни сыра, ни супа. От любой пищи отказывалась. Я хочу лишь умереть, – сказала. Мы ее спросили, кто она, а она отвечает: Я английская леди. Леди Джейн из рода Коллинкортов. Странное какое-то имя для нас, поэтому ей пришлось несколько раз его повторить, пока мы, наконец, разобрали. Мы едва поверили своим ушам. Но у нее на пальце был перстень с гербом, тогда уж мы поверили. Голосок у нее был слабый, и она рассказала нам, что сошла с корабля в Виго и продолжила путь с купцами. Те хотели попасть в Наварру. Неподалеку от нашей деревни на них напали разбойники. Все погибли, выжила она одна, тяжело раненная. Из последних сил добралась до монастыря и подбросила ребенка. Вот такая история. А вскоре она испустила последний вздох, взяв с нас перед тем обещание похоронить ее в садике за домом. А еще мы ей торжественно поклялись Пресвятой Девой Марией, что никогда ее не выдадим. Никогда. Чтоб избежать позора, – сказала она. Всю свою жизнь я хранила клятву. Но сегодня, на пороге собственной смерти, не могу молчать. Леди Джейн покоится в неосвященной земле, и я в этом виновата. Большой грех взяла на душу. Да простит меня Господь и примет в свое царство. Он мне свидетель. Все, что я рассказала, – истинная правда.
Далее следовали собственноручно нацарапанные неграмотной Тонией три креста вместо подписи, а рядом, под словом Testis [62]62
Свидетели (лат.).
[Закрыть], – росчерки святых отцов Гаудека и Томаса, каждый завершенный личной печатью. Помимо этого документ был скреплен печатью ордена с надписью OrdCist. Monasterium Campodiosс указанием даты и места: Пунта-де-ла-Крус.
Витус хотел вернуть бумагу, но Гаудек остановил его.
– Это официальный документ и он твой. Он может быть весьма полезен тебе как звено в цепи доказательств твоего происхождения.
– Вы уверены, ваше преподобие?
– Ну да. Во всяком случае, я надеюсь на это.
Магистр снял свои бериллы и потянулся за протоколом.
– Ты разрешишь? Спасибо. – Близко поднеся бумагу к близоруким глазам, он досконально изучил ее, обратив особое внимание на подписи и печати. – Подлинность документа не вызывает никаких сомнений! – объявил он в конце концов. – Это действительно последнее звено сомкнулась. Ваше преподобие господин аббат, святой отец, дорогие друзья, среди нас находится лорд! – Он преклонил колено, как это принято при дворе, и сильно прищурился. На этот раз не от слабости зрения, а от разбирающего его смеха. – Милорд, для меня большая честь быть знакомым с вами, позвольте и далее называть вас Витус и говорить вам «ты»?
Витус засмеялся:
– Разумеется, сорняк, и не пытайся подтрунивать надо мной. Все остается по-старому. Кстати, никакой я не лорд до тех пор, пока королева Елизавета, да пошлет ей Господь долгую жизнь и отменное здоровье, не пожалует меня званием пэра.
– Чистая формальность, – отмахнулся маленький ученый. – Но что меня особенно радует, так это то, что наш общий друг Хорнстейпл обломает себе зубы, когда в следующий раз захочет оспорить твое наследство. Его каверзным выдумкам, вроде того, что младенца леди Джейн могли подменить у ворот монастыря, или, что еще бессмысленней, совсем необязательно именно леди Джейн появлялась у ворот монастыря, а это могла быть любая другая мать с другим ребенком, воспользовавшаяся украденным красным камчатным платком, – короче, всей этой белиберде раз и навсегда положен конец.
– Deo gratias! – донесся громкий возглас от рулонов с пергаментами. Все давно забыли о Куллусе, а потому осталось незамеченным, что он давно оставил попытки стереть пыль с карт. – А вам не кажется, ваше преподобие, что в честь этой отрадной новости стоит выпить живительной влаги? Чтобы избежать недоразумений, я имею в виду не воду.
Гаудек не мог сдержать улыбку. На прямодушного, забавного Куллуса никто не мог долго сердиться.
– Ну хорошо, Бог с тобой! Принеси нам вина, – разрешил настоятель. – Но не больше, чем полкувшина.
А Томас крикнул вдогонку резво удаляющемуся брату:
– Не забывай о своей подагре!
Однако этих слов Куллус уже не слышал. Мгновенно исчезнув, он так же скоро появился опять.
Когда вино было разлито по кубкам, аббат сказал:
– Не припомню, чтобы я когда-нибудь позволял себе выпить вина до службы шестого часа, но пусть будет так. Господь знает, что у нас есть на то причины. Bene tibi!
– Salute! Cheers! Lechaim!
Они выпили, и только Гаудек собрался расспросить друзей о выпавших на их долю приключениях, как Нелла заплакала. Никто из друзей не мог сказать, чем это вызвано, ведь обычно она была спокойным, неприхотливым ребенком. Быть может, просто оттого, что все пили, а ей ничего не дали.
– Уй, моя овещка шамать захотела, – догадался Энано. – Пора бежать за Бородащом. Щао, господа, увидимся в обжорке. – И он исчез, прижимая к себе крошку.
Не успела дверь за ним затвориться, как снова открылась. На пороге стоял брат с кухни. Потупив глаза, он смиренно произнес:
– Простите за беспокойство, ваше преподобие, служба шестого часа уже закончилась. Брат Фестус спрашивает, может ли он рассчитывать, что вы пожалуете на обеденную трапезу.
– Что? Уже так поздно? – Взгляд Гаудека скользнул по песочным часам на стене, показывавшим, что час уже истек. Он торопливо допил вино. – Tempus avis est! [63]63
Время что птица! (лат.).
[Закрыть]Скажи повару, что мы уже идем. Пусть поставит побольше тарелок. Нас пятеро, нет, шестеро. Наверняка к нам присоединится Энано.
Все торопливо направились к главному зданию старого монастыря, где располагалась просторная трапезная. Полнотелый брат Фестус, прозванный Сира dicens —Говорящая бочка, расплылся в радостной улыбке, завидев Витуса.
– А ты помнишь, сын мой, чем я снабдил тебя, когда ты уходил от нас четыре года тому назад? – прогремел он.
– Да, ты сказал: еда да питье тело с душой связывают, и чтобы я не забывал об этом, если мне придется в жизни туго.
– Правда? Я это сказал? Ха-ха-ха! Я-то имел в виду каплуна, которого тайком сунул тебе. Нарушил я тогда законы поста, до сих пор не замолил грех.
Магистр усмехнулся:
– Полагаю, ваше преступление уже неподсудно за давностью срока.
– За давностью? Хо-хо-хо! Ты слышал, Гаудек… э-э… простите, ваше преподобие?
– Слышал. – Тихий голос аббата сильно контрастировал с зычными раскатами Говорящей бочки. – Думаю, нам пора сесть за стол, вся братия уже с любопытством поглядывает на нас. – И он провозгласил в полный голос: – Продолжайте трапезу, дети мои, не отвлекайтесь!
Брат Фестус без приглашения подсел к столу.
– Послушай, Витус, а этот странный карлик, который так кудряво изъясняется, он тоже с тобой? – спросил он. – Он тут всю кухню поставил на уши, заставив меня варить молочную кашу для своего ребенка.
– Да, – кивнул Витус, заметив, как омрачилось лицо Гаудека.
– Ede et tace [64]64
Ешь и молчи (лат.).
[Закрыть]– вот как должно быть за столом, ты не забыл, Фестус? Уж если не несешь нам еду, то, по крайней мере, молчи.
– Простите, ваше преподобие! – Бочка поднял свое грузное тело и поспешил на кухню. Вскоре появились посланные им два брата, которые несли поднос размером со столешницу, уставленный яствами, приготовленными сегодня Фестусом. – Это всего лишь скудная постная еда, Витус, – громогласно пояснил он, вновь подойдя к столу. – Похоже, мы с тобой встречаемся только тогда, когда надо жить впроголодь. Тебе и твоим друзьям придется довольствоваться луковым супом и запеченным лососем. Еще могу предложить грибной паштет с морковью. Или скромное овощное суфле, правда, без моей знаменитой свиной подливки.
– Щё такое? Сальца не будет? Только суп из ветра да рыбьи кости? – Коротышка незаметно прошмыгнул в трапезную. – Ну, главное, щёб моя овещка была сыта, тощно? Ну-ка, утю-тю-тю, давай-ка отрыгни. Как мы умеем отрыгивать, у-сю-сю!
Гаудек откашлялся. Предписанную уставом тишину во время приема пищи уже столько раз нарушали, что он был вынужден вмешаться.
– Энано из Аскунезии, – торжественно начал он, – я был бы весьма признателен вам, если бы вы побуждали вашего отпрыска отрыгнуть во дворе. Помимо этого, потрудитесь пеленать ребенка не в трапезной.
Коротышка, еще не успевший присесть, завращал глазами и пропел фальцетом:
– Уй, будет исполнено, ваше преподобное аббатство. Одна нога здесь, другая там. Ща вернусь!
Гаудек с облегчением вздохнул и взял в руки большой нож, на лезвии которого в две строки были выгравированы слова благодарственной молитвы, исполнявшейся перед каждым приемом пищи. Нож был старый, поэтому текст почти стерся:
Gratiarum actio
protuis beneficiis Deus gratias agimus tibi.
Он выражал благодарность за благодеяния Господа. Такой нож лежал на столе перед каждым монахом – своего рода подсказка для тех, чья память ослабела. Только вот петь после непривычной болтовни аббат Гаудек не имел ни малейшего желания и решил использовать нож по прямому назначению: начал разрезать паштет.
Остаток трапезы прошел в благодатном молчании.
После обеда полил сильный дождь, однако Витус не хотел отказываться от намерения посетить могилу матери. Верный Магистр вызвался его сопровождать, Томас также нашел время пойти вместе с ними. Надев длинные накидки, они шагали старыми извилистыми тропами в Пунта-де-ла-Крус. Не доходя до селения, свернули на узкую тропинку, которая петляла по небольшой рощице и привела к дому ткачихи.
– Вот мы и пришли, – сказал Томас, показывая на покосившееся строение. – Садик прямо за домом. – Они обошли ветхий домишко, и их глазам предстал заросший клочок земли. Лишь два свежих деревянных креста говорили о том, что здесь не так давно хозяйничала рука человека.
С бьющимся сердцем Витус подошел поближе и прочел надписи на крестах. На первом значилось: ТОНИЯ ПЕРЕС, затем следовали даты рождения и смерти. «Что будет написано на втором кресте?» – промелькнуло в голове у Витуса, и он невольно опустился на колени, чтобы прочесть:
Леди Джейн
Томилась в Англии
Умерла 9 марта. A.D. 1556
– Мы не знали даты рождения и титула твоей матери, – произнес за его спиной Томас. – И все-таки сочли правильным поставить новый крест, после того как похоронили рядом старую Тонию.
– Да, – пробормотал Витус. Собственный голос казался ему доносящимся откуда-то издалека. – Я тоже не знаю точной даты, мне лишь известно, что моя мать родилась anno1534. Да это и неважно.
Он попробовал представить себе, как выглядела его мать, и не смог. А впрочем, ведь она имела сходство с Арлеттой, а внешность Арлетты он помнил в мельчайших подробностях. Повинуясь порыву, он молитвенно сложил руки и прочел молитву, которую уже произносил у гроба старого аббата Гардинуса. Это были бессмертные слова, написанные много веков назад в Англии, откуда родом были и он, и леди Джейн, его мать.
Да святится в наших сердцах вечный свет,
Предвечная доброта да спасет нас от всякого зла.
Бессмертная мудрость, изгони тьму невежества нашего.
Милосердный, смилуйся над нами,
Чтобы сердцами своими, умом и душами —
Всем естеством своим мы восприняли обличье Твое,
Чтобы Ты в своей бесконечной милости
Привел нас к Твоей божественности.
Амен [65] 65
Перевод Е. П. Факторовича.
[Закрыть].
Витус поднялся с земли с молитвенно сложенными ладонями.
– Упокой, Господи, душу ее и прими в царство Твое небесное.
– И ныне и присно и во веки веков, – пробормотал себе под нос Магистр.
– Амен, – закончил отец Томас и плотнее запахнул накидку: погода была и в самом деле отвратительной. – У меня есть для тебя еще кое-что. Старая Тония передала мне это незадолго до смерти. – В его руках блеснул золотой перстень.
Витус взял перстень и вскрикнул от неожиданности:
– Перстень с печатью Коллинкортов! Такой же, как тот, что я получил от деда, только гораздо меньше.
– Можно предположить, что это было кольцо леди Джейн. Тония сказала, что получила его в подарок от умирающей и хранила все эти годы. Когда я рассказал, что маленький подкидыш стал видным врачом, который в данное время проживает в родовом замке Коллинкортов и обязательно рано или поздно вернется в Камподиос, она передала мне это кольцо для тебя.
– Перстень очень красивый. – Голос Витуса звучал почти благоговейно. – И он в самом деле когда-то принадлежал моей матери! Я могу различить крошечные буквы, выгравированные на внутренней стороне: ДЖЕЙН.
Магистр буркнул:
– Спрячь его получше, старый сорняк. Когда-нибудь в твоей жизни появится женщина, которой ты захочешь надеть его на палец.
Витус промолчал, продолжая разглядывать сокровище. Отец Томас также хранил молчание. Он уже замерз и предпочел бы вернуться в родной монастырь, в тишину кельи, служившей ему кабинетом, к медицинским исследованиям. Но не желал показаться невежливым и лишь заметил:
– Кстати, умирая, старая Тония попросила, чтобы ее похоронили возле твоей матери. Она не хотела лежать рядом с мужем на деревенском кладбище.
Витус оторвал взгляд от перстня и снова поднял глаза на простые кресты:
– А почему?
– Точно не знаю. Думаю, она ощущала внутреннюю связь с твоей матерью. Нина рассказывала мне, что она каждый день ходила в сад и молилась на ее могиле.
– Нина?
– Ну да, Нина. Дочка Карлоса Орантеса. Она довольно хорошо знала старую ткачиху, почему и помогала мне бороться с ее раком груди.
– В самом деле?
– Да, Нина – удивительная девушка. Она ассистировала мне, когда я удалял Тонии опухоль. Это была кровавая, весьма неприятная операция, к тому же оказавшаяся безрезультатной. Но Нина великолепно справилась.
– А как вы проводили операцию, святой отец? – В Витусе проснулся профессиональный интерес.
– Если не возражаешь, я расскажу тебе об этом на обратном пути. Сырость пробирает меня до самых костей, и я мечтаю о сухом местечке.
– Вот-вот, – с готовностью подхватил маленький ученый. – Adolescentia deferbuit,не так ли? Мы не становимся моложе.
Витус с трудом оторвался от могилы матери, но, сказав себе, что в любой момент сможет опять прийти сюда, дал себя увести. Отец Томас осенил крестом обе могилы, после чего все трое зашагали назад.
– Возвращаюсь к твоему вопросу, Витус, – произнес монах через некоторое время. – Я оказался перед выбором: вырезать только опухоль или провести полную ампутацию. По здравому размышлению я выбрал первое, поскольку не хотел стрелять из пушек по воробьям. Возможно, я должен был избрать кардинальное решение, тем более что потом я нащупал под мышками у больной новые узлы, но все мы задним умом крепки. Могу сказать, что в те дни после операции я был очень подавлен.
– Я это прекрасно понимаю, святой отец. За прошедшие годы я тоже потерял нескольких пациентов. Каждый раз это было ужасное ощущение.
– Ничего не может быть хуже для врача, чем быть не в состоянии помочь больному. Если бы не Нина, я бы чувствовал себя еще более мерзко. Она настояла на том, чтобы взять на себя уход за Тонией. Сказала, что это важнее, чем та работа, которую она должна выполнять на отцовском подворье. И важнее, чем школа.
– Важнее, чем школа? – Витус остановился. Он представлял себе Нину такой, какой знал ее раньше. Нежное лицо Мадонны с огромными глазами не слишком сочеталось со столь решительным поведением, о котором рассказывал отец Томас. Антонио и Лупо, правда, рассказывали, что их сестренка посещает школу в Камподиосе. – То есть она приходит в монастырь и принимает участие в ваших занятиях, святой отец? – уточнил он.
– Да, приходит. Трижды в неделю. Очень способная ученица, причем в каждом предмете. К тому же очень прилежная.
Можешь сам убедиться. Завтра вторник, она как раз придет. Думаю, Нина будет рада увидеть тебя.
– Не знаю даже… Если я буду сидеть на уроке, она наверняка смутится, да и другие ученики тоже.
Отец Томас не сдавался:
– Послушай, Витус, в конце концов, ты именно Нине обязан тем, что ты здесь. Она была первой, кому Тония доверила свою тайну, после чего она тут же примчалась ко мне и все пересказала.
– Так это была Нина?
– Да, Нина. Я ей тогда сказал, что признание ткачихи имеет для тебя огромное значение, а она мне в ответ, мол, знаю, ведь я с ним хорошо знакома.
– Да, верно. Ну, хорошо, я как-нибудь зайду на занятие.
