Текст книги "Странствия хирурга: Миссия пилигрима"
Автор книги: Вольф Серно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)
СКРИПИЧНЫЙ МАСТЕР ГВИДО
Ах ты скотина! Ты за это поплатишься, скотина, со своим поганым голубем, этой воздушной крысой!
И снова Витус сидел у костра и писал. Время было дневное, но молодому человеку понадобился светильник, чтобы было светлее. Над его головой был натянут тент, защищавший огонь и лампу от моросившего уже не первый час дождичка.
Все было промозглым в этот день.
Поблизости от их стоянки опять рыскал сомнительный сброд, в основном ворье и мародеры, все имущество которых было явно украдено у погибших от чумы, поэтому и днем и ночью нельзя было обойтись без дозорных. Сейчас свои круги отмеряли Фабио и Гвидо, то и дело ворчавшие, потому что им пришлось замещать Коротышку. Они ходили бок о бок и являли собой странную пару: у одного, дородного и пышущего здоровьем, за спиной висел мушкет, у другого, изящно сложенного, – футляр со скрипкой.
Витус отложил перо и растер замерзшие руки. Потом захлопнул книгу с записями. Последняя гласила:
В огненном кольце,
воскресенье, 27-й день ноября A.D. 1579
Вчера был, пожалуй, самый черный день, который я когда-либо переживал как врач. Антонелла умерла на рассвете, всего через восемь дней после рождения дочери. Несмотря на все мои усилия, впрочем, довольно скромные, она пала жертвой коварной родовой горячки. Вся наша группа была поражена, в особенности, конечно, Коротышка. По-моему, если вы не маленькая Нелла, он бы покончил с собой.
У меня на душе не легче. Я все время мысленно возвращаюсь к событиям той ночи, когда принимал роды. Да, вот как это было: я хотел помыть гениталии Антонеллы и провести все необходимые медицинские процедуры, но она категорически отказалась, сказав, что сделает все сама. И я, проклятый шарлатан, допустил это! Допустил, что в ее вагину попала грязь. Только из-за этого она и умерла. Только из-за этого равновесие соков в ее организме было так безнадежно нарушено.
Как я буду жить с этим страшным грехом, одному Богу известно.
Мы похоронили Антонеллу внутри огненного кольца, последнего пристанища в ее жизни, прямо у большой поленницы. Магистр произнес за меня все молитвы, поскольку мне было так худо, что я готов был лечь рядом с ней. Энано непрерывно лил слезы. Он держал на руках малышку, которая вопреки событию, радостно гукала и размахивала ручонками в воздухе. К счастью, она ничего не поняла.
Вопрос питания Неллы лег на нас тяжким грузом. Что толку, что мы в последний раз приложили ребенка к груди покойной! Рано или поздно она страшно проголодается. Я не больно много смыслю в уходе за новорожденными, но одно бесспорно: ни один младенец, не может питаться мясным супом или бульоном. Мы молимся Деве Марии, чтобы она помогла нам, но перед этим мы точно так же молились за спасение Антонеллы, однако она умерла…
Сегодня с утра идет затяжной дождь. Погода под стать нашему настроению. Коротышка без устали подправляет гаснущий огонь. Может, оно и к лучшему, потому что работа немного отвлекает его от горьких мыслей. Магистр взял на себя заботу о ребенке.
Поздним утром вновь взмыла в воздух Буссола, подкормленная своим хозяином, который так переживает разлуку, что у него опять на глаза навернулись слезы.
Чем все это закончится?
В понедельник в восемь утра, едва забрезжил рассвет, Витус и Магистр вернулись со своего четырехчасового дежурства. Казалось, время тянулось бесконечно, как всегда бывает, когда ничего не происходит. Но уж лучше так, чем наоборот.
– Мне почти неловко, – пробурчал маленький ученый, – смерть Антонеллы лишила аппетита почти всех, но только не меня. Я зверски голоден. – Он зябко передернул плечами. – Все бы отдал за тарелку горячего супа, краюху хлеба и сухую нитку на теле. Дождь, слава Богу, прекратился, но утренний туман почти не уступает ему по промозглости.
Друзья отправились к костру, где под навесом хранились песочные часы. Магистр перевернул их и объявил:
– Вот еще один час нашего добровольного карантина минул! Где наш славный Гвидо? Если не ошибаюсь, настал его черед, вместе со стариной Фабио.
Поскольку ни того, ни другого не было видно, друзья отправились в мужскую палатку. Сильно сощурившись, Магистр театрально воскликнул:
– Что видят мои слабые глаза? Господа еще изволят почивать? Подъем, подъем, лентяи! – Он энергично потряс и того, и другого за плечи. – Ваша вахта начинается!
Фабио приподнялся в постели, зевая во всю глотку, и начал натягивать сапоги.
– Уже пора, дружище? Так и кажется, что жизнь состоит из одних дозоров. Dio mio,если бы моя Миабелла увидела меня в таком виде!
Витус передал ему мушкет.
– Держи свое оружие. К счастью, оно нам не понадобилось. Никаких происшествий.
Фабио выпрямился во весь рост и разгладил свою одежду. Как и все остальные, он спал, не раздеваясь. Повесив мушкет за спину, он еще раз от души зевнул и повернулся к Гвидо.
Скрипичный мастер тем временем тоже проснулся, однако не делал никаких попыток подняться.
Сморщив лоб, Витус поинтересовался:
– Ты не хочешь вставать?
Гвидо решительно затряс головой и крепко обхватил футляр со скрипкой, словно женский стан.
– Почему? Ты болен?
– Этого нам еще не доставало! – бухнул Фабио.
– Нет, я не болен. Но я не могу идти в дозор. Это вредно. Для нее вредно. – Он показал на футляр, и стало ясно, что имеется в виду его инструмент.
Магистр с трудом сдерживал раздражение:
– Что ты мелешь там чепуху? Если боишься, что погода может повредить твоей скрипке, оставь ее здесь.
– Это невозможно! – Голос Гвидо почти сорвался на крик.
– Ага, значит, невозможно? Ты что, боишься, что кто-нибудь украдет твою ценность? Сам подумай: какая от этого выгода? И даже если бы кто-нибудь сделал это, где бы он спрятал сокровище? Мы окружены кольцом огня диаметром всего в двадцать шагов!
Гвидо задрожал.
– Я не имею права бросать свою скрипку, – прошептал он. – Не имею права. Она боится огня, страшно боится!
Магистр сдерживался из последних сил:
– Скрипка, испытывающая человеческие чувства? Это бессмыслица! Мистификация! Сумасбродство! Ты всерьез думаешь, что кусок дерева может бояться огня?
– Огонь, огонь, повсюду огонь!
Витус попробовал утихомирить страсти:
– Но огонь горит уже не первый день, и ты не раз ходил в дозор со скрипкой на спине, ведь с ней же ничего не случилось.
Похоже, Гвидо не слушал его. Глаза его округлились от страха, в то время как он продолжал гладить футляр.
– Жара, жара! Ужасная жара! Она разрушает все подряд, и моя дорогая скрипка боится. Боится за свое тело, свою шейку, свой завиток и свои маленькие отверстия!
– Дырки не горят! – грубо одернул его Магистр.
Витус отвел его в сторону:
– Оставь его, боюсь, что это бесполезно. Бессмысленно рассчитывать на Гвидо, во всяком случае сейчас. Может быть, он одумается позже.
Он обратился к Фабио:
– Я очень сожалею, но тебе придется пока пойти одному в дозор. В полдень тебя сменят. Потом будет видно.
Торговец буркнул что-то невнятное себе в бороду, смерил Гвидо презрительным взглядом и ушел прочь.
– Кстати, а где Энано? – вспомнил Магистр.
– Наверное, там же, где ребенок. В палатке Антонеллы.
Они отправились туда и, пригнувшись, вошли в бывшую женскую обитель. Коротышка и в самом деле был там. Он держал в руках маленький клистир из овечьего пузыря, конец которого облепила губками Нелла. Она, довольно причмокивая, сосала.
– Это же мой клистир! – удивленно воскликнул Витус.
Магистр прищурился:
– Черт возьми! Что ты даешь ребенку, плут?
Энано поднял голову, но, прежде чем он успел ответить, снаружи донеслось громкое блеяние.
Друзья переглянулись. Что бы это значило?
Первым догадался Магистр:
– Коротышка, ты подоил козу и даешь молоко малышке, верно?
– Уи-уи, ей жутко нравится, глядите, как пьет!
– Все это, конечно, замечательно, – медленно проговорил Витус, на лбу которого залегла глубокая складка. Он подошел к Коротышке, который, нисколько не смутившись, продолжал свое дело. – Но может быть, ты соблаговолишь объяснить мне, как коза попала внутрь огненного кольца? Ведь она стоит прямо за палаткой? Привязана, как я полагаю? Сколько раз я говорил: кольцо – наше единственное спасение. Никто не должен попасть сюда извне, и никто не должен покидать его! Как же ты привел сюда козу?!
– Т-с-с! Не ори так, Витус, а не то моя овещка запищит.
– Как ты приволок сюда козу? – Витус стал говорить тише, но гнев его еще не улегся.
Энано наконец заметил, что его столь сведущий в медицине друг не шутит. Он прошепелявил:
– Увидел бородаща щерез проголызину в кольце. А тут как раз с неба огонь погасили в одном месте, вот я его и притаранил. – Он смотрел на Витуса честными глазами. – По-другому не полущалось, клянусь всеми святыми! Мне для Неллы молоко было нужно, иначе она отщалит. Ты же не хощешь, щёб она померла?
– Нет, разумеется, нет. – Витус успокоился. Отчасти Коротышка был прав: и слава Богу, что подвернулась коза как источник питания для малышки. Она избавила их от большой проблемы. Однако одновременно повесила им на шею другую: опасность заражения. – Ты хотя бы догадался осмотреть животное как можно тщательнее, нет ли на нем насекомых?
Карлик опустил глаза.
– Не-е, не успел. Я бородаща за рога схватил и щерез кольцо протащил. Некогда было, надо было быстро действовать.
– То есть ты знал, что, если я тебя застукаю, твой номер не пройдет! Послушай, Энано, возможно, ты спасаешь жизнь ребенку, но ответь мне на вопрос: какое это имеет значение, если все мы погибнем от чумы?
– Уи, Витус, ты прав. Но не мог я поступить инаще! Не мог я допустить, щёб моя овещка с голоду померла!
Витус глубоко вздохнул:
– Ну ладно, теперь все равно уже ничего не изменишь. Коза остается. Дай Бог, чтобы она не была заражена. Но как же ты не подумал об этом, ведь она из того же крестьянского дома, по которому прошлась чума?
– Не-е, не подумал. Извини.
– И что будет дальше? Ты об этом хотя бы задумался?
– Мы с моей овещкой все время будем тут, я о ней забощусь, а бородащ дает молоко. Вот и все.
Витус огляделся в женской палатке. Тут все еще оставались кое-какие вещи Антонеллы: платки, тряпки, умывальные принадлежности, полная корзина щеток и кое-какие мелочи. Рядом были разбросаны вещи Коротышки, который, судя по всему, уже переселился сюда. В ногах его спального места стоял деревянный ящик, наполненный соломой и птичьими перьями, – это была постелька для Неллы.
– Надо же, как все просто. Значит, с этого момента ты заботишься только о ребенке, а все остальное делаем мы?
– Да. – Глазки Энано умильно заблестели. Он не имел ничего против такого распределения обязанностей.
– Ну хорошо, я согласен, кто-нибудь должен ухаживать за младенцем. Дети в этом возрасте требуют внимания денно и нощно, и ни у кого не получится это лучше, чем у тебя. Но одна обязанность остается за тобой: регулярно проверять и поддерживать огонь. Это мое условие. Пока ты будешь занят огнем, мы с Магистром возьмем на себя заботу о ребенке.
– Уи-уи. – Коротышка вынул клистир из ротика Неллы. Наевшаяся малышка, довольно посапывая, тут же заснула. – Ладно, сделаю.
– И еще: молись «Великому Бракоделу», как ты Его называешь, чтобы ты не притащил в лагерь чуму. Пойдем, Магистр.
Витус потянул за собой друга, и они вышли наружу.
Только на воздухе к Магистру вернулся дар речи:
– Ну ты и всыпал Коротышке, сорняк! Не слишком ли ты был с ним суров?
Витус пожал плечами:
– Может, это и вышло чересчур резко, но я имел на то полное право. Представь, если каждый начнет покидать пределы кольца и возвращаться, когда ему заблагорассудится: сегодня Энано, потому что ему нужна коза, завтра ты, потому что захотел нарвать цветов, а послезавтра Фабио, потому что ему приспичило погладить своих лошадок. Кстати, сдается мне, что из всей нашей компании мы с тобой одни остались нормальными. Все остальные просто сбрендили. И если я чуть погорячился, то только потому…
– Только потому, что ты так же зверски голоден, как и я. – Магистр понимающе ухмыльнулся. – Вперед, на нашу кухню, старик, хотя котлы в последнее время чаще пустуют. Увы, кашеварить нынче некому.
– Да, нам всем не хватает Антонеллы, не только Коротышке. – Витус налил три поварешки супа в большую миску. Суп был разваренный и полуостывший. – Боюсь, мы едали и более вкусную пищу.
– Да ладно тебе! – ученый опустил ложку в варево. – Голодному и хлеб что манна небесная.
Витус опять не удержался от улыбки. Начав есть, он заметил:
– Мы должны исходить из того, что Гвидо отныне выпадает из графика дежурств.
– Что?! Ты это серьезно? Как же нам теперь нести вахту? Ведь нас осталась жалкая горстка из трех человек, поскольку Коротышка, насколько я понимаю, тоже не в счет?
– Ты все правильно понимаешь. Поэтому нам придется немного перестроиться, ибо один пункт я оставляю незыблемым: мы, как и прежде, будем ходить в дозор. Ты, Фабио и я. Будем, как и раньше, дежурить по четыре часа, только поодиночке, после чего каждый опять получает восемь часов отдыха. Дозорный должен отныне носить с собой не только мушкет Фабио, но и его рожок. В случае опасности звук рожка будет сигналом тревоги. Проблему с приготовлением пищи мы также должны решить. Думаю, я возьму это на себя. Одной плотной трапезы в день будет вполне достаточно.
Витус подавил отрыжку и продолжил:
– Я немедленно начинаю готовить еду. Фабио, вернувшись в полдень с вахты, получит солидную порцию. Я сменю его до четырех, а потом подойдет твоя очередь до восьми и так далее. Единственное, чего действительно жаль: мы никогда не сможем есть все вместе, а ведь совместная трапеза так сближает! Помнишь, как было хорошо, когда мы путешествовали с бродячими артистами?
– Помню, помню, еще бы. Скажи лучше, ты доешь остатки супа? Нет? Тем лучше, тогда я принесу себя в жертву. – Магистр с наслаждением отправил в рот последнюю ложку. – Да, мы прекрасно ладили с каждым из них, только этот спесивый шарлатан докторус Бомбастус Зануссус был исключением. Помнишь, как он сожрал всех наших раков, конфисковав единственные щипцы? А сам при этом напропалую любезничал с Тирзой, к неудовольствию некоего Витуса из Камподиоса?
– Да, Тирза… – Витус с грустью улыбнулся. – Молодая цыганка. Интересно, что с ней сталось?
Магистр задумчиво кивнул:
– И со всеми остальными? С Артуро и Анакондой, с Церутти и Майей, с Антонио и Лупо… Да, были времена. Увидим ли мы когда-нибудь Artistas unicos?
– Как знать, как знать.
В огненном кольце,
вторник, 1-й день декабря A.D.1579
С нами произошли неприятные и чреватые опасностью перемены, описать которые я нашел время лишь сегодня. Гвидо, скрипичный мастер, вот уже неделю наотрез отказывается сделать хотя бы шаг в сторону огня, боясь, что его скрипка может пострадать. С инструментом он обращается, как с женщиной, словно дерево – это ее кожа, а резонансное отверстие – ну, в общем, ясно. Все это было бы смешно, когда бы не было так жутко. В любом случае в качестве дозорного он выпал из нашей компании.
Энано также перестал нести вахту, оставив за собой только самые необходимые общественные обязанности. Все время он трогательно заботится о малышке Нелле и, помимо того, поддерживает огонь. Чтобы было чем кормить ребенка, он решился на неслыханное сумасбродство: протащил сквозь огненное кольцо козу, подвергнув тем самым всех крайней опасности заражения. Но, слава Богу, зараза к нам не проникла.
В силу всех этих обстоятельств в дозор теперь ходят только Фабио, Магистр и я, каждый в одиночку, что, несомненно, сопряжено с риском, особенно в случае с близоруким Магистром. Он дежурит утром и вечером с четырех до восьми, так что на его долю приходится больше всего дневного света.
На прошлой неделе дважды гас огонь. Причиной тому был сильный дождь, но Коротышке всякий раз удавалось в кратчайший срок снова разжечь пламя. Он утверждает, что все дело в искусстве укладки дров. Хорошо горящие и правильно сложенные дрова вполне могут перенести небольшой дождь, особенно если экономно подливать масла в огонь.
Все чаще товарищи интересуются, как долго нам еще торчать в кольце, хотя при этом сами прекрасно знают ответ на этот вопрос. Я каждый раз отвечаю, что уже скоро минет месяц.
Фабио, который когда-то искрился жизнелюбием, напоминает собственную тень. Хотя он соблюдает железную дисциплину и регулярно ходит в дозор, у него почти всегда глаза на мокром месте. Скоро должна вернуться почтовая голубка Буссола, которую он любовно называет «моя несравненная красавица». Я поймал себя на том, что в своих молитвах упоминаю и голубку. Да защитит Господь птицу и обережет в полете. Страшно даже представить, что будет, если с ней что-нибудь случится. Тогда лая окажемся полностью отрезанными от внешнего мира.
Позавчера лая видели, как в нескольких сотнях шагов мимо нас прошла группа людей. Это были мужчины, женщины и дети, которые что-то истово пели. Поначалу мы испугались, потому что не сразу поняли, что их марш никак не связан с чумой: начался адвент [49]49
От лат. adventus– пришествие. У католиков и протестантов несколько недель перед Рождеством, в течение которых верующие соблюдают пост и совершают многочисленные обряды, предшествующие празднику.
[Закрыть]. Процессия направлялась в церковь.И мы тоже совершили молитву. Правда, не в полном составе, поскольку Гвидо отказался принять участие, а Магистр нес вахту. Я прочел главу от Луки о рождении Господа нашего Иисуса Христа и поблагодарил Всевышнего за то, что хранит нас от страшной змеи-чумы.
Физически все мы крепки, но не более того.
Коза теперь, по всеобщему решению, зовется Бородачом.
День шестого декабря впервые за долгое время выдался мирным. Причиной тому была Буссола, белая посланница странствующего торговца. Она вернулась, опустившись на тент над костром и грациозно взмахнув крыльями. Фабио был вне себя от радости и долго целовал и нежил свою «несравненную красавицу». Потом снял с ее ножки бумажное послание и зачитал вслух приветствие своей Миабеллы. Она писала, что в Падуе все благополучно, дети здоровы, в том числе и новорожденный. Она согласна на имя Фабио Феличио и предлагает, чтобы отец Фредерико как можно быстрее окрестил его. Священник спрашивает, должно ли это случиться еще до Рождества.
Фабио оторвался от письма и поднял взгляд:
– Ты в самом деле считаешь, кирургик, что мы должны праздновать Рождество Христово в этом провонявшем дымом кольце? Я готов прямо сегодня ехать домой.
– Я бы тоже не отказался. – Стоя у костра, Витус помешивал суп. – Но не получается.
– Почему? Вечно ты со своими двумя месяцами добровольного карантина! На прошлой неделе мы ничего не слышали об эпидемии. Никто из проходящих мимо не принес никаких новостей. Если бы я выехал завтра, я бы за десять дней легко добрался до Падуи.
– Или бы умер через пять дней. – Витус намеренно выбирал резкие слова, потому что Фабио уже не первый раз подвергал сомнению их отшельничество. Он все чаще заводил разговор о своем доме, детях и о своей чудесной жене, и ему все больше становилось жаль себя.
– О, кирургик, ты тверже каррарского мрамора!
– Возможно. Но лучше два месяца карантина, чем вся жизнь псу под хвост. Не забывай, что уже прошел почти месяц.
– Uno mese, si, si [50]50
Один месяц, да, да ( итал.).
[Закрыть], но и впереди еще целый месяц. Не хочу тебя обижать, кирургик, но я не могу больше видеть вечный суп из мяса и овощей. – Фабио кормил свою несравненную голубку подсолнечными семечками, издавая при этом звуки, напоминающие птичье воркование.
– Я не обижаюсь, но что я могу поделать? Наши мясные запасы отдают дымком и довольно солоны, а овощи понемногу подходят к концу.
– Да, естественно, но почему ты всегда все кидаешь вместе? Ведь существует овощной суп, необыкновенно вкусный и совсем без мяса, а бывает и мясо вовсе без овощей, при этом ветчину можно немного вымочить, чтобы она не была такая соленая! Кусочки сала можно было бы растопить и использовать как основу для вкусного соуса, можно было бы…
– Фабио, да в тебе погиб настоящий повар!
Торговец отмахнулся и вновь занялся своей крылатой любимицей.
– Знаешь что? Ты мог бы взять на себя приготовление пищи, скажем, на следующей неделе. А потом за это снова возьмусь я. Или Магистр.
– Ну, если ты настаиваешь… – Особого восторга в голосе торговца не слышалось. – Здесь еще есть сообщение для тебя. Судя по почерку, от профессора Джироламо.
– И ты все это время молчал! – Витус радостно схватил письмо и развернул бумагу. Послание начиналось так же, как предыдущее: Кирургику Витусу из Камподиоса.Сначала профессор кратко охарактеризовал учебный процесс, остановился на успехах студентов, из которых, как и прежде, лучшим был Карло, и только под конец перешел к трактату « De causis pestis»,который уже практически готов к печати. Завершали послание, как обычно, пожелания крепкого здоровья от «преданного М. Джироламо».
Витус убрал письмо, чтобы показать его потом Магистру.
– Скажи, дружище Фабио, когда ты снова отправишь Буссолу в путь?
– О, amico mio,самое раннее через три дня! После каждого полета моей несравненной красавице требуется все больше времени, чтобы оправиться и набраться сил. Что же мне написать Миабелле? Когда можно будет окрестить Фабио Феличио?
– Думаю, между серединой и концом января.
– Что? Так поздно? – Нижняя губа торговца предательски задрожала.
– Раньше не получается, я ведь тебе уже десятки раз говорил. Лучше всего напиши жене, что не сможешь приехать на Рождество. Или ты ей уже пообещал?
– Н-нет. – Губа тряслась все сильнее. – Я все же надеялся, что…
– Фабио! – решительно воскликнул Витус. – Посмотри наконец правде в глаза. Ты не сможешь быть в Падуе к Рождеству нашего Спасителя. Если ты до сих пор не писал жене о нашем добровольном затворничестве и не хочешь делать этого и дальше, придумай другую причину, по которой ты вынужден оставаться вдалеке от нее. Поломку оси в повозке или еще что-нибудь. Помни: лучше два месяца карантина, чем перечеркнутая жизнь.
Фабио шумно засопел и стал жадно хватать ртом воздух. Потом вытащил огромный платок не первой свежести и промокнул глаза.
– Видать, тут ничем не поможешь, – всхлипнул он. – Ах, моя бедная, бедная Миабелла.
В тот же день Витус проведал Коротышку в женской палатке. Тот как раз пеленал ребенка.
– Где ты этому научился? – удивился Витус.
– Ух, да ведь у меня была прорва братьев и сестер, а я как-никак всегда был старшой.
– А, понимаю. Тут я тебе немного супа принес.
– Хлёбово? Видеть больше не могу хлёбово. Пусть уж лучше ветер гуляет в желудке. – Энано поправил пеленку. Нелла улыбалась. Похоже, малышка была удивительно жизнерадостным ребенком, она не переставая улыбалась и гукала, если, конечно, не спала.
Витус поставил миску на скамеечку:
– Я, конечно, никудышный повар. Фабио тоже жаловался. С завтрашнего дня будет варить он. Посмотрим, что у него получится.
– Уи-уи. – Коротышка положил Неллу на сгиб руки и мягко вложил ей в ротик конец клистира. – Самое время попить молощка. Свежее-пресвежее, Бородащ на совесть работает! Вот так, хорошо…
Витус ухмыльнулся:
– Бородач должен был бы зваться Бородачихой, ты не находишь? Хотя, с другой стороны, особа женского пола с бородой – это звучит не слишком лестно.
– Да уж, хи-хи! – захихикал Энано, продолжая сжимать овечий пузырь, чтобы помочь Нелле.
– А ты не хочешь сначала поесть супа, а потом уж продолжить свои дела? Он ведь совсем остынет.
– Не-е, это не обязательно. Главное – щёб моя овещка была сыта.
– Ты совершенная мать, разве что грудей у тебя нет.
Рыбий ротик Коротышки растянулся в лукавой ухмылке.
– Щё нет. Может, щё вырастут, тощно? – Он вынул пустой клистирную трубку из ротика и отложил в сторону. – Ну щё, моя рыбощка, вкусно было? Уи-уи? У-тю-тю! Ну, иди к папе!
– К папе? – переспросил Витус.
– Конечно, к папе! – гордо объявил Энано. Он поднял девочку, поддерживая ее головку. Потом слегка покачал, пока она не отрыгнула воздух.
– У-тю-тю! Как мы сладко срыгнули! Ну-ка, еще разок!
Витус понял, что ему здесь больше нечего делать, и собрался уходить.
– Ну что ж, продолжай в том же духе, – бросил он на прощанье, – только об огне не забывай.
Он зашагал назад, к мужской палатке, где собирался при свете лампы написать письмо Джироламо. Громкие голоса и крики заставили его насторожиться. Шум доносился из палатки. Что там еще случилось? Витус ускорил шаг и почти влетел в их обиталище. Когда глаза попривыкли к полутьме, он увидел двух мужчин, которые, словно две разъяренные фурии, наскакивали друг на друга, а вокруг, громко хлопая крыльями и теряя перья, взволнованно носилась белая голубка. Всякий раз, когда она хотела куда-нибудь сесть, из клубка дерущихся высовывалась рука или нога и вспугивала ее.
– Прекратить! – заорал Витус, но с таким же успехом он мог бы кричать на луну. Ни Гвидо, ни Фабио не обратили на него ни малейшего внимания. Они продолжали остервенело лупить друг друга, словно одержимые.
Скрипач вопил:
– Ах ты, скотина! Ты мне за это поплатишься, скотина, со своим поганым голубем, этой воздушной крысой! – Он репейником повис на грузном торговце, норовя попасть тому кулаком в лицо. Фабио изо всех сил оборонялся, пытаясь стащить с себя цепкого Гвидо, словно слишком тесную рубашку, однако ему это никак не удавалось. Удар кулаком попал ему в нос, из глаз полились слезы, и на долю секунды Фабио был выведен из строя.
Витус воспользовался крошечной паузой и снова рявкнул что есть мочи:
– Прекратить! Немедленно прекратить!
Но его окрик только подстегнул Фабио, он вцепился ненавистному обидчику в глотку, обхватил ее своими громадными лапами и сдавил. Гвидо затрепыхался, словно рыба, выброшенная на берег, беспорядочно плевался, колошматил куда попало, сучил ногами, но ему никак не удавалось вырваться.
– Хватит! – После нескольких попыток Витус все же ухватил великана за руку, крепко сжал ее и заорал колоссу прямо в ухо: – Прекрати! Хватит, говорю, переста…
Последнее слово он уже не успел докричать, потому что чья-то нога, будто тяжелый молот, пнула его и отшвырнула в ближайший угол палатки. Витус с трудом встал на ноги. Теперь и в нем вспыхнуло бешенство. Последние дни отняли у него много сил, слишком много, чтобы сохранять спокойствие и оставаться сторонним наблюдателем. Ему постоянно приходилось убеждать отряд в необходимости карантина, переносить капризы и сумасбродства товарищей, перекраивать дежурства, жить под гнетом угрозы заражения чумой, потому что Коротышка притащил козу, да еще все раскритиковали его кулинарные способности… Все, чаша его терпения переполнилась.
С воинственным воплем Витус бросился на бойцовых петухов и попытался отодрать лапищу Фабио от горла Гвидо. У него ничего не вышло – наоборот, на кирургика обрушился град ударов и пинков. Болезненные ушибы отнюдь не умиротворили его. Он вонзил зубы в руку великана и изо всех сил укусил.
– Ооооааах! – Фабио взвыл от боли, как раненый зверь, и разжал руки. Если кто-то подумал, что освобожденный Гвидо будет рад и наконец угомонится, он жестоко ошибся: как только к скрипачу вернулась способность дышать, он вновь осыпал великана непристойными оскорблениями и начал бесноваться, как полоумный.
В конце концов, Витусу все же удалось протиснуться между дерущимися.
– Прекратите! – гаркнул он в очередной раз и вновь впустую. Скрипач и торговец продолжали молотить друг друга, и кто-то из них ощутимо дал ему в ухо.
– Да перестаньте же вы, черт возьми!!!
Однако потасовка продолжалась с удвоенной силой, но вдруг все трое застыли, словно громом пораженные.
Собственно, так оно и было: грохот, настолько оглушительный, что у них чуть не лопнули барабанные перепонки, заставил драчунов замереть. У входа стоял Магистр, держа в руке дымящийся мушкет.
– Простите, если помешал. Но у вас было немного шумно. – Маленький ученый был серьезен, как никогда. – У вас что, солома в головах? С каких пор здесь правит закон кулака? Деретесь, как уличные хулиганы! Неужели нельзя обсудить расхождения во взглядах другим путем? Sancta simplicitas!О, святая простота! Я должен присесть.
Мигом отрезвевшие забияки последовали его примеру.
Буссола тоже опустилась. Приземлившись на прутья своей клетки, она начала чистить перышки.
Магистр прищурился:
– Радуйтесь, что ни один из вас не схлопотал дырку в шкуре. Что случилось?
– В самом деле, что случилось? – подхватил Витус, глядя на Фабио и Гвидо. – Вы налетели друг на друга, как разъяренные фурии! – А Магистру он пояснил: – Собственно говоря, я хотел положить конец потасовке, а в итоге сам впутался.
Маленький ученый покачал головой:
– Да, эта сторона твоей натуры мне доселе была неизвестна… Но сейчас не в этом дело. Я хочу знать, что произошло, – он строго посмотрел на Фабио и Гвидо.
Получить ответ на этот с виду простой вопрос оказалось сложно, поскольку оба противника заговорили одновременно, непрестанно перебивая друг друга и сверля ненавидящими взглядами.
После долгой перебранки картину происшедшего все же удалось восстановить: Фабио решил прилечь на часок и зашел в мужскую палатку. Поскольку торговец так долго был в разлуке со своей «несравненной красавицей», он прихватил с собой клетку, поставил ее рядом с собой и сначала нежно поболтал со своей любимицей. Потом заснул. Однако он забыл запереть дверцу клетки.
Гвидо, который все это время спал в палатке, в свою очередь, тоже страдал забывчивостью: он забыл положить свою возлюбленную с изумительной деревянной кожей назад в футляр.
Такова завязка несчастья. Буссола выбралась из своей клетки, склонила головку набок, с любопытством огляделась и отправилась побродить по палатке, вероятно, в поисках чего-то съестного. Иногда она что-то клевала на пробу и тут же оставляла свидетельства своего отменного пищеварения. Постепенно она добралась до скрипки и пометила возлюбленную Гвидо изрядной порцией.
Не нужно обладать богатым воображением, чтобы представить себе, что случилось, когда Гвидо проснулся и взял в руки инструмент…
– Просто какой-то дом для умалишенных! – фыркнул ученый. – Ведь это было так просто стереть. О Господь, истинно велик Твой «двор овчий»!
– Уи, забияк повсюду хватает! – Глаза рассерженного Коротышки, стоявшего у входа, метали молнии. – Будет наконец тишина? Нелле нужен покой! Смотрите, как голосит, просто сердце разрывается!
Малышка, которая обычно смеялась и гукала, в самом деле надрывно плакала.
– Видите, что вы натворили, задиры! – возмущенно воскликнул Магистр. – Устроили потасовку, перепугали младенца – эх вы!
Досадливо покачав головой, он вернулся на свой пост.
Витус сидел у костра перед большой миской и с любопытством разглядывал дымящееся блюдо.
– А что это за суп? – спросил он Фабио.
– Овощной суп из бобов и репы, – не без гордости объявил Фабио.
– А что там зеленое плавает?
– Листочки львиного зева. В последний момент выхватил их из-под носа у Бородача. – Словечко Коротышки стало козе неплохой кличкой. – Они чуть горчат, но зато придают дополнительную остроту, сейчас сам увидишь.
