Текст книги "Странствия хирурга: Миссия пилигрима"
Автор книги: Вольф Серно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 38 страниц)
Витус с опаской попробовал и одобрительно кивнул.
– Суп действительно хорош. Все будут в восторге.
– Правда, amico mio? Но я еще кое-что приготовил, пока ты был в дозоре. Магистр мне помог. Вот! – Фабио сунул руку в ящик и вытащил оттуда лепешку. – Сам испек. Истолок пшеницу и сделал из нее муку. На вкус немного пресная, но если макать в суп, сгодится.
– Потрясающе! Хлеб! Как давно мы не ели хлеба!
Фабио отломил большой кусок и протянул Витусу. Потом сел рядом и в предвкушении удовольствия начисто вытер свою деревянную ложку об рукав.
– Приятного аппетита, кирургик. Признаюсь, приготовление еды немного подняло мне настроение.
– Рад слышать. Еда тело с душой связывает. Живот крепче – на сердце легче – так, кажется, говорят? Мне давно надо было попросить тебя готовить для нас.
Фабио улыбнулся:
– Миабелла тоже всегда говорит, что во мне погиб хороший повар. Завтра сделаю соус из растопленного сала с кусочками ветчины. Увидишь, это еще вкуснее. Соус с лепешками – bellissimo!Сказать тебе, что я задумал на послезавтра?
Витус с удовольствием узнал меню на ближайшие дни, но в этот момент показался Гвидо, тесно прижимающий к себе футляр со скрипкой. Не здороваясь, он присоединился к остальным, вытащил свою ложку и хотел было уже опустить ее в миску, однако не успел. Лапища странствующего торговца молниеносно вцепилась в его запястье и сжала железной хваткой.
– Ой-ой-ой! В чем дело?
– В чем дело? – рявкнул Фабио. – Ах, ничего особенного! Просто меня интересует, отстоял ли господин сегодня свою вахту? Нет? Или, может быть, господин ухаживал сегодня за Неллой? Нет? А может, господин сегодня готовил еду? Тоже нет? Сдается мне, что за целый день господин пальцем о палец не ударил, а только на боку лежал и еды не заслужил.
– Отпусти меня!
– С удовольствием, но горе тебе, если ты съешь хотя бы ложку!
– Ну и ладно, я вовсе не хочу твоего дурацкого супа! – Гвидо откинулся назад, но по глазам было видно, что он голоден.
Витус с самого начала хотел было вмешаться, но передумал: малейшей искры было достаточно, чтобы снова разгорелся скандал. С другой стороны, это мог быть единственный шанс заставить Гвидо работать. Ведь в конечном счете Фабио прав: если живешь в коллективе, изволь вносить свою лепту в общее дело. Поэтому Витус молчал, ничего не сказав и тогда, когда скрипач ушел не солоно хлебавши.
С уходом Гвидо к Фабио вернулось хорошее настроение:
– Вот видишь, кирургик, надо просто оставаться непреклонным! Могу поспорить, что не позже завтрашнего дня парень начнет приносить пользу.
Однако его предсказание не сбылось.
Витус сидел в мужской палатке возле скрипача, который упрямо таращился на свою скрипку.
– Послушай, Гвидо, так дальше продолжаться не может. Ты уже четыре дня не встаешь с постели, лежишь и ничего не делаешь. Я могу понять Фабио, когда он не хочет, чтобы тебя кормили.
– Дерьмовый голубь повредил кусочек лака.
– Да, вижу. Когда мы попадем в Пьяченцу, тебе не составит труда отреставрировать это место. Вернемся все же к твоему безделью: мне категорически не нравится, что ты с утра до вечера да еще всю ночь только и делаешь, что валяешься. Это всех раздражает.
– Дерьмовый голубь повредил кусочек лака.
– Я это уже слышал. Послушай, Гвидо, я хочу, чтобы в нашей группе царил мир. Если мы проломим друг другу головы, никому не будет от этого лучше. Так что поднимайся и займись какой-нибудь работой. Дело всегда найдется. А потом приходи есть.
– Ее тело покрыто семью слоями лака.
– И это я уже знаю. Почему ты не желаешь мне отвечать?
– Моя скрипка! Ее красивая головка! Ее восхитительное тело!.. Нет никакого смысла реставрировать ее в Пьяченце, потому что состав лака – секрет семейства Амати. Уж коли на то пошло, мне надо было бы отправиться в Кремону и там просить чуточку лака.
– Ну так сделай это, когда мы двинемся дальше. А сейчас одно тебе скажу: сколько бы ты ни пялился на свой любимый инструмент, дефект не устранить.
Гвидо упрямо молчал.
Витус тоже не проронил больше ни слова. Он уже хотел встать и уйти, как вдруг ему в голову пришла одна идея. И чем больше он обдумывал ее, тем больше ему нравилась собственная мысль.
– Скажи, Гвидо, – осторожно начал он, – помнишь, мы как-то однажды говорили, что музыку и медицину объединяет гармония? Мы тогда говорили о чистых тонах и чистых соках. И еще мы говорили, что для создания скрипки необходимы четыре разных вида древесины, подобно тому, как в основе жизни организма равновесие четырех различных соков. Словом, тело скрипки во многом схоже с человеческим.
– Ну и что?
Не обращая внимания на его вопрос, Витус продолжал:
– Если человек длительное время лишен движения, потому что, к примеру, прикован болезнью к постели, что может произойти, когда он встанет в первый раз?
– Не знаю, кирургик.
– А я тебе скажу: этого человека будет шатать. Такое состояние приписывают изнурительной болезни, но причина не только в этом. Ноги слабеют из-за атрофии мышц. Если мышцы пребывают без движения, они хиреют.
– Да, конечно. Но куда ты клонишь?
– Так вот, с твоей скрипкой происходит то же самое. Если она не движется, то есть не играет, она чахнет.
– Ты серьезно так считаешь?
– Уверен. Красивое тело скрипки, которую не используют по назначению, ослабеет. Разве не бытует мнение: чтобы вдохнуть в инструмент жизнь, на нем нужно играть?
– Да, разумеется, это верно… – Гвидо задумался. – Но тело скрипки обезображено голубиным пометом!
– Пятно ведь только сверху. Оно не больше, чем царапина на твоем лбу, оставшаяся после драки.
– Ну, если ты так считаешь…
– Как врач я бы прописал твоей скрипке трижды в день движение. – Витус поднялся и направился к выходу. – Обдумай это хорошенько, – бросил он на прощанье.
В тот же вечер, когда время близилось к восьми, Гвидо заиграл на своей скрипке. Поначалу робко, спотыкаясь, потом все увереннее и громче. Наконец жизнерадостная мелодия прорезала сгустившуюся темноту, вселяя бодрость и услаждая слух.
Чуть позже вернулся с вахты Магистр, и Фабио засобирался в дозор. Перед уходом он строго-настрого наказал Витусу и Магистру:
– И не вздумайте кормить этого лентяя!
– Напротив, мы это сделаем, – спокойно возразил ему Витус.
– Нет! Dio mío!Кто ничего не делает, тот не ест!
– Но Гвидо только что прекрасно играл на скрипке.
– Слышал. Ну и что?
– Тебе понравилось?
– Да. Ну и что?
– После его игры у тебя стало немного светлее на душе. Так же, как у Магистра, несшего свою вахту, у Энано, пеленавшего малютку, и у меня, грешного, раздувавшего костер и гревшего еду. Тем самым Гвидо внес вклад в общее дело и, стало быть, заслужил ужин.
Фабио пробурчал что-то себе под нос. Но веских доводов у него не нашлось, и, закинув мушкет за спину, он тяжелой походкой отправился на дежурство.
Промежуток времени от полуночи до четырех утра – самое трудное испытание для дозорного. Витус хорошо помнил эти тягучие вахты по тем временам, когда они с Магистром и Коротышкой ходили в море. На морском жаргоне это называлось «собачья вахта», может, потому что в такое время никто даже собаку за дверь не выгонит.
Погода этой ночью только усугубляла нелегкую долю дозорного. С отрогов Апеннин дул ледяной ветер, от резких порывов которого мороз продирал по коже. Витус втянул голову в плечи и зашагал дальше. В его жизни случались бури и похлестче, когда он смотрел смерти в лицо, а под ногами ходуном ходила дощатая рыбина. Это было в бескрайних просторах Западного океана в шлюпке славного «Галанта». Их команда состояла тогда из монаха-миссионера Амбозиуса, бывших портовых ласточек Фебы и Филлис, упрямо именовавших себя «дамами» и мечтавших подцепить мужей на другом конце света, надежного Хьюитта и еще нескольких моряков. Членами команды были и трое друзей – Магистр, Энано и сам Витус. Единственным смыслом существования для них стала борьба за выживание. Да, это были тяжелые времена. Черная рвота унесла тогда несколько человек, еда закончилась и, что еще страшнее, пресная вода тоже. Под конец их осталось всего пятеро. Пять человек и петух.
Витуса передернуло. Он зашагал быстрее. Из-за сильного ветра огненное кольцо горело яркими всполохами. После третьего или четвертого круга впереди вдруг мелькнула тень.
– Стоять! Кто там? – крикнул он вполголоса.
– Я это, – донеслось в ответ.
– Ах, это ты, Коротышка. Что ты делаешь здесь посреди ночи?
– За огнем же нужно следить. Иначе нельзя, а то прогорит. – У карлика в руках были большие поленья, которые он мастерски укладывал в горящий круг.
Витус молча следил за его движениями.
– Как чувствует себя малышка? – спросил он спустя какое-то время.
– В порядке, но я не люблю оставлять ее одну.
– Разве она не спит?
– Нет, какое там. Щас как раз пищит. У моей овещки пусто в желудке.
– Ты хочешь сказать, Нелла голодна? Знаешь, я дам ей попить. В конце концов, я тоже умею обращаться с клистиром.
Обрадованный возможностью внести разнообразие в свою монотонную вахту, Витус отправился в женскую палатку. Нелла лежала в своей постельке из соломы и птичьих перьев, сучила ручками и ножками и надрывно кричала, широко раскрыв беззубый ротик.
– Тихо, тихо, моя маленькая, дядя Витус ведь пришел к тебе. Он знает, что ты кушать хочешь. Так-так, посмотрим, где у тебя тут овечий пузырь? Ах да, вот он. Надеюсь, он не пуст? Так, прекрасно…
Нелла снова закричала, но на этот раз совсем по-другому. Как если бы мышонок издал пронзительный писк, только в десять раз громче. Витуса вдруг осенило, что кричал вовсе не ребенок в палатке, а Коротышка снаружи. В три прыжка он выскочил наружу, огляделся и в отсвете огня увидел черные фигуры, молотившие ногами что-то, лежавшее на земле. Этим чем-то был Энано!
Мысли Витуса лихорадочно метались. Он рывком поднес к губам рожок Фабио и дунул в него изо всех сил. Уж теперь-то все должны проснуться! Однако нападающие тоже услышали сигнал тревоги, и мгновенно двое из них подлетели к дозорному, размахивая ножами и дубинками.
– На помощь! На помощь! Нападение! – заорал он что есть мочи, сдернул со спины мушкет и выстрелил в упор. Грохот и на этот раз был оглушительный. Разбойник закачался, схватился за грудь и упал. Но к Витусу приближались другие нападавшие! Он выхватил кинжал и принялся угрожающе размахивать им перед собой. Где же все остальные? Витус нанес удар одному из разбойников – тот отпрянул.
Наконец примчались Магистр и Фабио, вооруженные трезубыми вилами с повозки, и набросились на налетчиков. Те отступили. Один застонал, изрыгая проклятия. Витус бросился к тому месту, где бандиты избивали Коротышку. Где же Энано? А, вот он – как раз выпрямился, держа в руках большое полено, которым, очевидно, оборонялся. Маленький бесстрашный человечек!
– Ты ранен, Коротышка?
– Нет, вроде. Проклятые придурки!
– Скорей туда!
Оба поспешили на помощь Фабио и Магистру, окруженным четырьмя негодяями. Тех пока сдерживали вилы длиной в семь футов с остро отточенными зубьями. Витус бросился на одного из них и ударил сзади прикладом мушкета по голове. Второму он всадил дуло в бок. Коротышка тоже не терялся и жахнул третьего поленом по коленям. Разбойник взвыл и рухнул на землю. Фабио и Магистр покинули свои оборонительные позиции и перешли в наступление, яростно размахивая вилами вокруг себя. Каждый, кто оказывался на их пути, обращался в бегство. Парни, с которыми сражались Витус с Коротышкой, тоже удирали сломя голову. Перемахнув через кольцо огня, они растаяли в темноте. Все стихло.
Витус стоял с бешено колотившимся сердцем.
– Подонки! Так вероломно напасть!
– Si,сброд хотел поживиться ценностями с моей повозки! – прохрипел Фабио.
– Ворье! Если бы объятия Морфея не держали меня так крепко, я бы раньше проснулся, – тряхнул головой Магистр.
– Овещка моя маленькая! – запричитал Коротышка. – Побегу к ней! – Он почти плакал, волнуясь за Неллу. Витус, Фабио и Магистр бросились вслед за ним в женскую палатку. Торговец не удержался и, тяжело дыша, воскликнул:
– Хотел бы я знать, где все это время торчал Гвидо! Опять в кустах отсиделся, когда все дрались!
Однако все было совсем иначе.
Когда вся троица ворвалась в палатку, они увидели скрипача, с решительным видом загородившего собой детскую кроватку и державшего в руках тяжелую мотыгу.
– А, это вы, – с облегчением выдохнул он.
– Ну как ты, моя куколка? – завыл заботливый папаша, быстро юркнул мимо Гвидо и схватил малышку. – Живая, здоровенькая? Все нормалек? О, благодарю Тебя, Великий Бракодел! – Безгранично счастливый, не переставая все время разговаривать с малышкой, он схватил клистир с молоком.
– Deo gratias,малютка цела! – воскликнул Магистр. Потом нахмурил лоб и добавил: – Правда, я не уверен, что в общении с подрастающими младенцами лингвистически оправдан жаргон. Впрочем, меня это не касается. Лучше выйдем да оглядимся. Не думаю, что они могут вернуться, но, если мое слабое зрение меня не подводит, там остался один, а то и два мерзавца.
Маленький ученый оказался прав: возле огненного кольца неподвижно лежали двое мужчин. Отсвет огня лишь слабо освещал их лица, однако этого было достаточно, чтобы распознать, что один из них совершенно бездыханен. Это был тот самый, в которого стрелял Витус. Второй еще слабо шевелился. Он лежал скрюченный и тихонько постанывал, получив удар вилами в живот.
– Принесите свет! – приказал Витус. – Я должен обследовать парня. Может, я еще смогу спасти ему жизнь. – Перевернув мужчину на спину, он начал сдирать с него одежду.
– Выглядит не слишком обнадеживающе. – Магистр принес из мужской палатки два светильника и подал Витусу.
Фабио проворчал:
– Этого не жалко. Bandito! Briccone! [51]51
Бандит! Разбойник! ( итал.).
[Закрыть]Пусть подыхает!
– Но он страдает.
– Ну и что?
– Он испытывает боль, а у меня есть обезболивающее.
Магистр поинтересовался:
– А ты не можешь его прооперировать?
– Боюсь, уже поздно. К тому же любое проникающее ранение в область живота – это всегда противоборство жизни и смерти, в котором чаще всего победу одерживает смерть. Даже если раненый выживает, он все равно через несколько дней умирает от заражения крови. Сходи в палатку и принеси мне маленький флакончик, тот, с зеленой микстурой.
– Сейчас, сейчас.
Пока Магистр отсутствовал, Витус попробовал расспросить разбойника.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Ла… Ладино, – с трудом выдохнул раненый.
Витус хотел спросить, не чувствует ли Ладино привкус крови во рту, потому что подозревал другие внутренние поражения, но вдруг заметил фазанье перо, торчавшее на берете мужчины. Такое украшение он уже видел, и тоже у разбойников. Точно, во время прошлого налета, когда разбойники неожиданно высыпали из кустов!
Витус невольно отпрянул. Тогда нападавшие оказались больны чумой, причем в запущенной стадии. Удивительно, что они вообще были в состоянии сражаться.
А вдруг Ладино тоже жертва страшной болезни?
– Что ты так на него уставился? Он уже умер? – Маленький ученый вернулся с альбарелло и кувшином воды.
– Нет, пока нет. Просто я сейчас испугался до полусмерти. – Витус смешал лекарство с водой.
– Почему же? Парень вроде уже не представляет угрозы?
– Еще какую, если он заражен чумой. – Витус показал на фазанье перо. – Такое перо мы уже видели у разбойников. Точнее, у двух мертвых разбойников. Во время последнего нападения, когда нам пришлось использовать ходули Энано в качестве оружия.
Магистр присвистнул:
– Боже праведный, разумеется, помню. У парней была чума. И ты думаешь, это та же банда, которая… О Господи!
– Вот видишь, теперь и ты перепугался. – Витус чуть скривил губы в усмешке. – Могу тебя успокоить: этот парень умрет от ран, а не от чумы. У него ее нет.
Магистр прищурился:
– Нет? Это странно. Ведь можно было бы предположить, что вся банда перезаражала друг друга и отбыла в преисподнюю. Вместо этого парни скачут тут здоровехонькие и нападают на мирных путешественников вроде нас.
– Быть может, фазанье перо – всего лишь традиционное украшение в здешних местах? Тогда мое наблюдение не имеет никакого смысла. – Витус влил раненому в рот порцию лекарства.
– Ты думаешь? А если просто предположить, что эпидемия уже выдохлась?
– Я бы не спешил с такими выводами. – Витус поставил флакончик на землю. Потом снова заговорил с раненым: – Тебе сейчас не будет так больно, Ладино. Но перед тем я хотел бы знать, была ли недавно в вашей банде чума? Да или нет?
Ладино открыл и снова сомкнул губы, но не издал ни звука.
– Это вы уже однажды нападали на нас? Говори! Это очень важно.
– Я не з… знаю. – Голос разбойника был едва различим.
Витус задал еще несколько вопросов, но получил лишь нечто нечленораздельное в ответ. В конце концов Ладино уснул, и Витус оставил свои попытки.
– Все выглядит благополучно, – произнес Магистр.
– А? Что? – Витус даже не заметил, что маленький ученый куда-то отлучался.
– Второй налетчик тоже не заражен. Я обследовал его с головы до ног. Ни одного бубона нигде.
– Слава Богу!
– Пойди-ка поспи. Все равно скоро моя очередь нести вахту, так что я могу тебя сменить уже сейчас.
Витус покачал головой:
– Нет, я останусь рядом с раненым. Иди сам еще вздремни. Этой ночью все равно больше ничего не случится.
Магистр вздохнул:
– Послушай, сорняк, мы что, сейчас будем состязаться в благородстве? Давай проваливай, ты это заслужил! Ну, что уставился-то? Баиньки!
Тот, кто хорошо знал обоих друзей, мог не сомневаться, что они будут еще долго пререкаться, но на сей раз все было иначе. Вопль ужаса, вырвавшийся из груди Фабио, положил конец их перепалке.
– Ну что там опять произошло? – проворчал ученый.
К ним уже бежал, размахивая руками, торговец:
– Dio mío,мои лошади исчезли! Подонки увели их с собой! Я это точно знаю, потому что на закате они паслись совсем рядом и так далеко не могли уйти. – Из глаз великана брызнули слезы. – Никого нет, все пропали! Больше у Фабио никого не осталось – ни Миабеллы, ни деток, ни Буссолы, ни лошадей. О Господи, чем еще ты покараешь меня?!
Он еще долго не мог остановиться, пока Витус наконец не прервал поток его слезных причитаний:
– Или приготовь нам лучше что-нибудь вкусное на завтра.
В огненном кольце,
четверг, 17-й день декабря A.D. 1579
Берусь опять за перо после долгого перерыва. Мы пережили бурные дни. С трудом верится, что мы все еще живы. Снова на нас напали ночью, и снова мы обратили мерзавцев в бегство. Скорее всего, это была та же самая банда, которая когда-то уже нападала на нас. Двух парней мы уложили в бою: один был убит наповал, другой жил еще два дня. Причиной смерти стал удар вилами в брыжейку. Не знаю, сколько грехов взял на душу этот парень, но он был человеком и как с таковым я с ним обращался.
Мертвых разбойников мы похоронили по христианскому обычаю. Они лежат рядом с Антонеллой, правда, на некотором расстоянии.
Во время нападения у Фабио украли двух его лошадей, отчего он едва совсем не отчаялся, но вышние силы вернули ему одного жеребца: на следующий день конь вновь объявился. Мне редко приходилось видеть, чтобы человек испытывал такое ликование при встрече с дорогим его сердцу существом. Восторгам нашего друга не было предела.
Упомянутое нападение произошло в ночь на тринадцатое, воскресенье, и уже через три дня у Фабио вновь был повод ликовать: вернулась Буссола, его «несравненная красавица». На этот раз у нее не было весточки для меня. Не знаю, в чем причина. Быть может, у профессора Джироламо просто не нашлось времени для письма. Зато в Падуе все, похоже, идет своим чередом, во всяком случае, в семействе Фабио. О чуме ничего нового не слышно. Все мы молимся каждый день, чтобы эпидемия поскорее прекратилась.
Коротышка по-прежнему заботится о малышке Нелле, как если бы она была его родной дочерью. Несколько дней назад он попросил разрешения оборудовать в женской палатке собственный очаг. Он боится, что девочка может простудиться. Разумеется, я не возражал, тем более что наши дровяные запасы еще велики. Мы пока еще и половины не израсходовали.
Плаксивость Фабио уменьшилась с тех пор, как он стал кашеварить. Делает он это с воодушевлением и выдумкой. Мы все только диву даемся, сколько всего можно приготовить из такого небольшого набора продуктов.
Гвидо тоже немного успокоился. Хотя он, как и прежде, бережет свою скрипку как зеницу ока, но после того, как я внушил ему, что надо чаще играть, чтобы инструмент не утратил души, парень стал уравновешенней. Похоже, собственная игра действует на него умиротворяюще.
Буссола тем временем снова улетела. С нетерпением жду, чтобы она вернулась живая и невредимая, и спрашиваю себя, принесет ли она мне письмо от профессора.
Надеюсь, наше душевное состояние останется более-менее стабильным.
Погода держалась хорошая. Декабрь выдался сухой и сравнительно мягкий – настоящий подарок для людей, которых от буйства стихии защищала лишь тонкая ткань палатки.
После набега разбойников насельники огненного круга на несколько дней усилили охрану, но вскоре вернулись к прежнему режиму, поскольку ни малейшего намека на возможность нового налета не было. Дни были очень короткими, зато ночи – бесконечно длинными.
Постепенно сложился следующий распорядок дня.
На рассвете, возвращаясь с вахты, Магистр встречал Гвидо, который как раз выходил со своей скрипкой из мужской палатки. Оба немного болтали, после чего маленький ученый исчезал в палатке, чтобы немного вздремнуть, а Гвидо настраивал свою скрипку, чтобы «оздоровить ее тело». Проделывая это, он самым серьезным образом пояснял, что скрипка хочет, чтобы на ней играли, более того, она требует этого.
В это время к дежурству приступал Фабио, которому предстояло нести вахту до двенадцати. Витус с утра навещал Коротышку и Неллу, а потом успевал приготовить все, чтобы Фабио мог блеснуть своими кулинарными талантами. Витус был до четырех в дозоре, а в это время Фабио, Магистр и Гвидо обедали. Энано присоединялся к ним редко, так как не любил оставлять малышку одну. После дневной трапезы Гвидо снова играл, а потом в третий раз, когда уже темнело…
Вот так же он играл и двадцать третьего декабря, накануне сочельника. Иногда порывы ветра заставляли языки пламени вздыматься и разносили мелодию по всей округе. Гвидо играл самозабвенно, чувствуя под пальцами тело своей возлюбленной.
Как всегда, он внимал своей игре с закрытыми глазами. Когда юноша приоткрыл их на миг, ему почудилось в огне нечто странное: изможденное бородатое мужское лицо, которое то приближалось, то удалялось, поминутно преображаясь в игре света и тени. Призрак? Галлюцинация? Нет, ибо лицо вдруг заговорило:
– Бряцаю Господу, Богу Израилеву,как сказано в Священном Писании! Играй дальше, сын мой, играй для меня, чтобы через меня утешиться и спастись!
У Гвидо мурашки побежали по спине. Он зажмурился. Лицо не исчезало.
– Играй дальше!
Гвидо открыл глаза и повиновался, хотя пальцы его дрожали. Неужели Сам Господь Бог явился ему?
– Господь шел в столпе огненном,сказано там. Играй дальше! – Это был голос, привыкший повелевать.
– Да, Господь всемогущий. – Гвидо послушно водил смычком по струнам.
– Вот и славно. – Лицо опять пришло в движение. Была ли это игра языков пламени или оно действительно двигалось? – Вот и славно! Играй, играй, играй! Пой, пой, пой песнь в честь великого Саваофа!
Губы Всевышнего открылись, и он запел:
Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои. Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня…
Только сейчас Гвидо узнал стоявшего перед ним: это был одержимый Арнульф фон Хоэ. Юноша немедленно опустил смычок, но флагеллант сурово прикрикнул на него:
– Играй дальше, шпильман, если не хочешь, чтобы твоя несчастная душа отправилась в ад! Порадуй Господа и возблагодари Его. Ибо Он один определяет, кому жить, а кому умирать. Он один излечивает больных, Он один, всемогущий, всевышний, всеведущий Господь!
Гвидо продолжал играть, не в силах остановиться. Магическая, неведомая прежде сила заставляла его делать это. Она словно исходила из глаз Арнульфа и вливалась в руки скрипача. И руки его двигались будто сами по себе.
– Только Ему дарована власть миловать и сострадать, если мы веруем и служим Ему, Ему одному! И, ежели человек в своей ничтожности покорно несет свой крест, Он может смилостивиться над нами, а может и нет. Может радоваться нам, а может и нет. Может проявить милосердие, а может и нет. Может с радостью взирать на нас, когда мы бичуем себя до смерти, дабы другие жили… И они живут! Все живут, даже если все они умерли мученической смертью. Все, кроме Арнульфа, цугмейстера Всевышнего, предводителя флагеллантов. Flagellare necesse est!Бичевание, бичевание и еще раз бичевание необходимо! Чем больше человек бичует себя, тем ближе он к царству небесному! Он и все те, ради кого он принимает на себя страдания! Давай, шпильман, отбрось свою скрипку и бичуй себя! Арнульф желает этого!
Как загипнотизированный, Гвидо опустил свой инструмент. Глаза повелевали исполнить приказ, однако нечто, какой-то мощный барьер мешал юноше отбросить свою возлюбленную. Он ощущал власть глаз, буквально выжигавших его волю, но противился этой власти. Пока…
– Подойди ближе, шпильман, подойди ближе, ближе…
Гвидо занес ногу над огнем, который тут же побежал по его камзолу. Он почувствовал жар, но сделал второй шаг.
– Пойдешь ли чрез огонь, не обожжешься,говорит Всевышний. Не бойся, шпильман. Не чувствуй боли! А теперь: брось скрипку в огонь и бичуй себя! Скрипку в огонь!
И Гвидо… бросил скрипку. Он не мог не сделать этого. Но в тот самый миг, когда его сокровище упало в огонь, в юноше все перевернулось. Он словно очнулся от злого наваждения. Все тело вдруг пронизала безумная боль, и он почувствовал страшную ярость. И то, и другое было такой силы, что Гвидо чуть не лишился сознания, но перед смертью ему во что бы то ни стало нужно было уничтожить ненавистное лицо. Лицо и глаза, не имевшие больше над ним никакой власти. Он схватил расстригу за бороду и изо всех сил дернул. Арнульф потерял равновесие и, зашатавшись, шагнул в пламя, попытался вырваться – и не смог. Заметался, закричал, но не сдвинулся с места. Его последними словами были:
– Пойдешь ли чрез огонь, не обожжешься…
Фабио, который в это время был в дозоре, вскочил и протер глаза. Измученный вахтами, он задремал в отхожем месте, но что-то разбудило его. Что это было? Хрип? Стон? Крик? Торговец поднялся с импровизированного стульчака, натянул штаны и вышел из-за поленницы. От картины, представшей его взору, у него захватило дух. В огне полыхали две человеческие фигуры!
Фабио бросился к кольцу, но опоздал. Мужчины уже не двигались. Тела их скрючились, рты широко распахнулись в предсмертном вопле. Присмотревшись еще раз, он узнал в одном скрипача Гвидо, а в другом Арнульфа фон Хоэ. Арнульф? Как флагеллант-то сюда попал? Фабио затряс головой, словно пытаясь вытрясти из сознания чудовищную картину, но она не исчезала. И тогда Фабио закричал во всю глотку:
– Кирургик, сюда! Скорее!
На следующее утро они вырыли две могилы. Это было утро сочельника, погода стояла тусклая и унылая и никак не соответствовала предстоящему празднику. Витус прочел несколько стихов из Писания и попросил Господа быть милосердным к душам усопших.
– Кто из вас без греха, первый брось на нее камень,говорит Христос в Евангелии от Иоанна, – произнес он, – и я уверен, что оба умерших попадут в царство небесное. – И он завершил заупокойную молитву словами Спасителя:
Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни.
– Амен, – воскликнули Магистр, Фабио и Коротышка. Последний держал на руках тепло закутанную Неллу. Потом они принялись закапывать могилы. Гвидо похоронили вместе с обугленными остатками его любимой скрипки.
Было около десяти часов утра, и вахта Фабио подходила к концу. Он чувствовал себя ответственным за смерть Гвидо, и его мучила совесть.
– Я никогда больше не засну на посту, – поклялся он, – никогда!
– Не думай об этом. Что произошло, того уже не исправишь. Это могло случиться и со мной, и с Магистром. Все мы недосыпаем.
Подавленный торговец закинул за спину мушкет и тяжело зашагал прочь. Исчез и Коротышка, бросив:
– Моя куколка совсем продрогла, шуравли, побегу в палатку.
Магистр прищурился:
– Ну вот, нас осталось четверо, не считая ребенка. Думаю, это не лучшее место, чтобы и дальше торчать тут.
– Теперь еще и ты начинаешь? – Витус нахмурился.
– Спокойно, спокойно! Я всего лишь хотел сказать, что можно найти более приятное занятие, чем ночевать вблизи когда-то одержимого, а ныне абсолютно мертвого флагелланта. Не говоря уж о скрипичном мастере, который обращался с инструментом, как с любовницей.
Друзья между тем вернулись к костру, где Витус тотчас принялся драить котел, чтобы Фабио смог незамедлительно приступить к приготовлению еды. Неожиданно над их головами послышалось хлопанье крыльев и нежное воркование. Буссола вернулась! Какая радость в этот пасмурный день! Фабио тоже услышал, что прилетела его любимица, и уже мчался к ним со всех ног.
– Кирургик! – закричал он еще издалека. – Хоть у меня и вахта, можно я быстренько поздороваюсь со своей ненаглядной голубкой?
Разумеется, ему было разрешено (да и кто бы посмел встать у него на пути?). Торговец спешно освободился от своего мушкета, просто положив его на землю, и нежно принял Буссолу в свои лапищи.
– Ну наконец-то! – завопил он так громко, словно она еще была за версту. – Как спутешествовала, моя красавица, моя несравненная? Ну-ка покажи мне свою симпатичную красную лапку. Да-да. Ну, что у нас тут? Вести из Падуи от Миабеллы, моей любимой женушки?
Повозившись с посланием, он наконец открепил его и с жадностью углубился в письмо, как всегда, шевеля губами и беззвучно повторяя некоторые слова. Потом взглянул поверх листка, с глазами, влажными от слез радости и печали.
– Моя Миабелла безутешна, что я не смогу на Рождество быть дома. Вы только представьте себе: Виоп Natale [52]52
Счастливого Рождества! (итал.).
[Закрыть], а меня нет дома! Но она пишет: главное, чтобы я был здоров. В рождественский сочельник она будет молиться за меня вместе с детьми. И если я сделаю то же, как и она, в восемь вечера мы будем почти так же близки друг другу, как если бы я был дома. Ну разве не трогательно?
– Очень трогательно, – подтвердил Магистр. – А профессор Джироламо не послал сообщения для кирургика или ты его опять утаил?
– Что?! Я что-то утаил?! Эй, послушай!
– Это была всего лишь шутка.
– Шутка? Ах, вот оно что. Да, есть письмецо. Разве не восхитительно, что моя красавица все время таскает на себе такую тяжелую бумагу?
Витус взял протянутое письмо.
– Да, – кивнул он, – восхитительно. Особенно, если и содержание весомое.
