Текст книги "Странствия хирурга: Миссия пилигрима"
Автор книги: Вольф Серно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 38 страниц)
ГОСУДАРЫНЯ ЕЛИЗАВЕТА
Если я правильно расцениваю недоумение в ваших глазах, сейчас вы спрашиваете себя, почему я не жалую вас званием пэра. Ответ прост: титул лорда наследуется лишь тогда, когда упомянутая персона является прямым потомком по мужской линии. Это не ваш случай.
– Вам придется потерпеть еще минуточку, – прогнусавил уже в третий или в четвертый раз Мафлин, писарь и книжный червь с пергаментным лицом. – Сэр Фрэнсис очень занят.
– Ах вот как! – обескураженно пробормотал Витус. Неторопливость советника королевы противоречила неимоверной спешке, с которой кирургик был доставлен в Англию. Ему даже не позволили попрощаться с Ниной.
Вместе с Мортоном Эджхиллом они прибыли в Лондон всего полчаса тому назад, все в дорожной пыли, покрытые слоем грязи после бешеной скачки. Они намеревались тут же следовать в Уайтхолл, чтобы Витус мог незамедлительно предстать перед королевой, однако, к удивлению обоих, были перехвачены доверенным лицом сэра Фрэнсиса. Эджхилл получил приказ вернуться к своим обычным обязанностям, а Витуса привезли в городскую резиденцию Уолсингема на Сайзинг-лейн.
И вот теперь он сидел на одном из роскошных, обтянутых парчой стульев и рассматривал увешанные дорогими коврами стены, неожиданно для себя получив столько свободного времени после лихорадочной скачки.
Что могло понадобиться от него советнику королевы? Уолсингема он знал лишь как члена парламента, однако в народе ходили упорные слухи, что тот был гораздо более шпионом, нежели государственным деятелем, представлял таинственную силу и, держась в тени, плел хитроумные интриги.
– Сэр Фрэнсис ждет вас. – В проеме двери кабинета появился Маффлин, изогнувшийся в подобострастной позе.
Витус вскочил и, еще раз стряхнув пыль с дорожной накидки, вошел в комнату. Несмотря на не слишком вежливый прием, он поклонился, как подобало, и поздоровался:
– Добрый день, сэр Фрэнсис.
– Добрый день. Я крайне признателен, что вы нашли возможность не мешкая отправиться ко мне. – Глава тайной службы, одетый против обыкновения в платье темно-синих тонов, восседал за массивным письменным столом. – Присаживайтесь, – указал он на стоявший напротив стул.
– Премного благодарен.
Уолсингем откинулся на спинку кресла, переплетя кончики пальцев, и молча разглядывал посетителя. «Первое маленькое испытание он выдержал с честью, – подумал он. – Молодой человек умеет владеть собой. Посмотрим, как он поведет себя дальше».
– Простите, что заставил вас ждать, – начал он беседу. – Ваше возвращение в Англию, несомненно, крайне важно, но уж не обижайтесь, существуют более важные вещи.
Легкий кивок – понял.
Губы Уолсингема тронула легкая улыбка. «Так, и эту пилюлю проглотил», – с удовлетворением констатировал он.
– Быть может, вас удивляет, что я позволил себе быть э-э… таким настойчивым?
– Пожалуй, удивляет, сэр Фрэнсис.
– Разумеется, у меня есть на то причины – и согласие ее величества. – Уолсингем сделал вывод, что его гость преодолел и третье препятствие: не стал делать вид, будто не удивлен лихорадочной спешкой и последовавшим за тем долгим ожиданием в приемной. Молодой Коллинкорт начинал вызывать его симпатию.
Витус вытащил из рукава письмо:
– Вот послание, в котором ее величество настаивает, чтобы я как можно быстрее явился к ней. У вас действительно должны быть веские аргументы, позволяющие пренебрегать волей королевы.
«Ого! – промелькнуло в голове у Уолсингема. – Так вот, значит, какого калибра парень, Из тех, что, глазом не моргнув, проглотит обиду, чтобы тут же самому перейти в наступление! Ну что же, Витус из Камподиоса, новоявленный Коллинкорт, ты нравишься мне все больше».
– Приберегите свое письмо, я вам и так верю…
– Это делает мне честь.
– …потому что сам писал его.
– Что… что вы хотите этим сказать?
Уолсингем с удовольствием отметил, что гость все же выведен из равновесия.
– Однако королева собственноручно подписала его?
– Королева многое подписывает. Она не в состоянии предварительно читать каждую бумагу. К тому же ее величество доверяет мне. И вам следует делать то же самое.
Витус убрал письмо.
– Охотно, если вы объясните, почему вызвали меня к себе.
Уолсингем постучал кончиками пальцев друг о друга.
– Возможно, это покажется вам высокопарным, но речь идет не больше не меньше, как о благосостоянии Англии. Взгляните вот на это.
Витус был потрясен.
– Трактат « De causis pestis»! Моя книга.
– Совершенно верно. Насколько мне известно, у вас еще нет своего экземпляра, поэтому с удовольствием предоставляю вам свой.
Витус не мог вымолвить ни слова от удивления.
– Я понимаю, что у вас сейчас вертится на языке множество вопросов. Извините, если я не смогу ответить на все. Скажу лишь в общих чертах: английская корона имеет повсюду, скажем так, посредников, которые помогают мне. Поэтому я своевременно узнал, что вы написали трактат « De causis pestis»,и позаботился о нескольких экземплярах.
– Но… но каким образом вам удалось так быстро получить книгу?
Уолсингем сделал вид, что в этом нет ничего особенного:
– Быстрота и осведомленность, осведомленность и быстрота – в этом все дело. И то и другое – обязательные условия действенного служения родине. Кстати, королева также прочитала вашу книгу. Она произвела на ее величество большое впечатление.
– Так, быть может, в книге и кроется причина того, почему я сначала оказался у вас, а не у ее величества?
– Вы умный человек. Я желал бы, чтобы среди моих подчиненных было больше людей столь же сметливых. Но перейдем к делу: тот, кто внимательно прочел ваше сочинение, знает, что виновником черной смерти является Pulex pestis– неприметная блоха. Обстоятельство, в которое поначалу не так-то легко поверить.
– Не каждая блоха неизбежно становится чумной, сэр Фрэнсис. В мире, наверное, больше блох, чем звезд на небе, и большинство из них не переносят чуму. К счастью. Иначе человечество давно бы вымерло.
– Тут вы, безусловно, правы. Если не ошибаюсь, вы писали, что чумные блохи появляются на трупах людей и животных, умерших от чумы, что само по себе не так уж удивительно. Далее вы пишете, что по мере остывания трупа чумная блоха покидает его и подыскивает себе новую жертву. Верно?
– Именно так. – Витус терялся в догадках, не понимая, куда клонит его собеседник.
– Стало быть, если хочешь с гарантией повстречаться с Pulex pestis,необходимо обследовать свежие, еще теплые трупы умерших от чумы?
– С трудом могу себе представить, чтобы кто-нибудь страстно желал такой встречи, но это так.
Уолсингем подался вперед:
– Не буду больше говорить обиняками: я заинтересован в том, чтобы приобрести сто, двести, а может быть, пятьсот чумных блох.
– Что вы сказали?! – На лице Витуса было написано такое изумление, что Уолсингем засомневался, стоит ли далее выкладывать ему все начистоту. Ведь, скорее всего, вынашиваемые им планы превращения чумной блохи в грозное оружие, став всеобщим достоянием, вызовут вопли возмущения при всех европейских дворах. После короткого размышления глава тайной службы все же решил идти до конца, посчитав, что вероятность достижения цели таким путем больше, чем связанный с этим риск.
– Англия окружена врагами, – произнес он, понизив голос. – Конечно, мы сильный народ и наш остров защищает нас от властолюбивых, жадных рук, но, как говорится, где много гончих, там зайцу смерть. Французы настроены к нам враждебно, шотландцы, ирландцы и испанцы тоже не слишком благоволят. Хотя официально мы сейчас ни с кем не воюем, но ситуация может измениться в любой момент. Поэтому я хочу дать в руки своей королеве такое оружие, которому никто не сможет противостоять, – чумную блоху.
Уолсингем сделал паузу и увидел, как расширились от ужаса глаза кирургика. Но раз уж начал, он закончит:
– Я собираюсь хранить чумных блох в небольших капсулах и в случае необходимости забрасывать их в стан наших врагов.
– Но, сэр Фрэнсис, ведь это значило бы искушать Господа! Инфекция, которую вы собираетесь вызвать таким способом, непременно вернется к вам и вашим воинам! И соберет стократную, тысячекратную жатву! Чумной блохе все равно, кого кусать.
Уолсингем отметил про себя, что его идеи вызвали у молодого Коллинкорта такую же скептическую реакцию, как и у королевы. Он деловито возразил:
– Разумеется, применение чумной капсулы оправдано лишь в пределах четко ограниченной территории. К примеру, в осажденной крепости, или в закрытом лагере, или на острове.
– Я, разумеется, не могу помешать вам строить такие планы, сэр Фрэнсис… – В голосе Витуса звучало негодование.
– Но теоретически они возможны?
– Ну конечно, наверняка. Но хотел бы еще раз настоятельно обратить ваше внимание на опасность, грозящую английским войскам. Малейшая оплошность – и блохи могут выбраться из сосуда! Имейте в виду, что каждая из них способна прыгать так быстро, что уследить за ее передвижениями невозможно, и выше, чем можно вообразить. Не надо недооценивать природу! Если бы человек пожелал порхнуть так высоко, как блоха, учитывая соотношения их размеров, ему пришлось бы запрыгнуть на холм высотой семьсот пятьдесят футов. А посему, с вашего позволения, оставьте эту затею. Она не принесет пользы. Как сказано у Франциска Ассизского:
О Господи, сделай меня своим орудием мира и согласия. Где царит ненависть, дай мне посеять любовь, где несправедливость – прощение, где сомнение – веру, где отчаяние – надежду, где тьма – свет, где печаль – радость…
– Полагаю, вам знакома эта молитва?
– К сожалению, нет. – Уолсингем не знал ее и не желал это сейчас обсуждать. Он выяснил то, что хотел: с научной точки зрения, применению Pulex pestisничто не препятствовало. А все остальное Коллинкорт пусть предоставит ему. Равно как и королева. И вообще, никого не касается, когда, где и при каких обстоятельствах он пустит в ход свое новое оружие.
– К сожалению, нет, – повторил он. – Я не слишком хорошо ориентируюсь в богословских текстах. Быть может, оттого, что вырос не в монастыре – в отличие от вас.
– Похоже, вы многое знаете обо мне, сэр Фрэнсис.
– Во всяком случае, больше, чем вы думаете. Кстати, вам известно, что адвокатус Хорнстейпл был у меня и утверждал, что теперь может доказать, что некий Уорвик Троут является вашим родным отцом?
Витус стиснул зубы. Неужели этой суете вокруг его наследства никогда не суждено кончиться? И этот проклятый Хорнстейпл все еще не отступился?
– Нет, сие мне неизвестно, – ответил он, стараясь сохранять хладнокровие.
– Да и откуда вы могли бы это узнать. – Уолсингем позволил себе тонкую усмешку. – Но с вашего разрешения раскрою, тайну: отныне абсолютно не существенно, будет ли Троут признан вашим отцом или нет, поскольку он умер. На прошлой неделе, как мне донесли. Таким образом, этот пункт решен в вашу пользу.
– Чрезвычайно признателен вам за информацию.
– Не стоит благодарности.
Витус на секунду задумался, потом серьезно произнес:
– Я хотел бы узнать, где похоронен Уорвик Троут.
– На церковном кладбище, в освященной земле. Некто преподобный Паунд по моему распоряжению прочел над ним последние молитвы.
– Вы дали такое распоряжение? Но почему?
Уолсингем опять начал, по своему обыкновению, постукивать пальцами друг о друга.
– Предположим, я верю, что Троут действительно был вашим отцом.
– Так был или нет?
– Почему бы и нет? – Уолсингем счел, что молодой Коллинкорт задал ему достаточно вопросов. – Во всяком случае, я решил, что несколько слов утешения и назидания из уст священника будут уместны; опять же, это в духе нашей королевы.
В конце концов, в ваших жилах течет благородная кровь.
Витус встрепенулся:
– Значит ли это, сэр Фрэнсис, что все сомнения по поводу моего происхождения окончательно отметены?
– На этот вопрос я вам не отвечу, поскольку не желаю опережать ее величество. Она ожидает вас сразу после нашего разговора.
– Сейчас?
– Прямо сейчас, сэр.
Камердинер, обходительность и надежность которого высоко ценил еще Генрих VIII, звался Джонатаном, и ему был семьдесят один год. В неизменной шитой золотом красной ливрее он изо дня в день нес свою службу, важно вышагивая и выполняя одни и те же движения, делавшие его похожим на марабу.
Джонатана уважали все, и он пользовался особым расположением королевы. Вероятно, именно поэтому ему всегда поручали обучать неискушенных подданных правилам этикета.
– Сэр, – обратился он к Витусу, высоко подняв брови, – мое имя Джонатан. Прежде чем вы переступите порог зала для аудиенций, позвольте дать вам несколько советов.
– Давайте побыстрее. – Витус пытался скрыть свое волнение.
Однако Джонатан спешки не любил. Как и во всем, что он делал, старый слуга и тут был обстоятелен и нетороплив. Немного шамкая – старик успел потерять почти все зубы, – он наконец приступил к делу:
– Королева, сэр, отличная наездница. Поэтому она не в последнюю очередь ценит безукоризненную осанку. Ведите себя все время так, словно вы аршин проглотили, и двигайтесь с достоинством.
Развеселившийся Витус поинтересовался:
– С достоинством? Как вы это понимаете?
– Не надо совершать слишком резких движений, сэр, не шаркайте ногами, не трясите головой.
– Мне это будет не сложно.
Не обращая внимания на насмешливый тон молодого человека, Джонатан продолжал напутствовать:
– Не надо недооценивать того, что предстоит вам в первый раз, сэр. Иной вдруг замечает, что у него есть руки, и не знает, куда их деть. Я вовсе не хочу лишить вас уверенности. Не сомневаюсь, что вы произведете должное впечатление на ее величество, если будете следовать моим советам.
– Спасибо, Джонатан.
– Прежде всего держитесь спокойно и естественно. Войдя в помещение, избегайте смотреть королеве прямо в глаза.
– Охотно. Но почему?
– Почему? – Вопрос застал старого слугу врасплох. Раньше никто не докапывался до причин появления того или иного правила придворного церемониала. – Ну, просто так принято. Вы имеете право взглянуть в лицо государыни только после того, как она заговорила с вами.
– Ах вот как? Ну, хорошо.
– Итак, вы входите в зал после того, как я открою вам дверь, избегая, как я уже сказал, встречаться глазами с королевой, и делаете три шага вперед. Потом низко преклоняете колено. Вот так, как я вам показываю. – С видимым усилием и треском в суставах Джонатан продемонстрировал движение. Витус несколько раз повторил упражнение, пока старик не остался доволен.
– Преклоняя колено, сэр, вы обязаны снять с головы берет, который можете потом снова надеть. Затем вы делаете еще три шага и вновь преклоняете колено. После следующих трех шагов вы проделываете это в последний раз и замираете в этой позе, пока королева не заговорит с вами. Это не всегда происходит незамедлительно, потому что ее величество предпочитает подвергнуть посетителя внимательному осмотру, прежде чем начать аудиенцию.
– Все это звучит довольно… замысловато.
– Вы находите это замысловатым? – Джонатан искренне удивился. Церемониал настолько вошел в его плоть и в кровь, что он никогда не задумывался о его сложности. – Вот что значит, вы не застали ритуал, который был обязан соблюдать каждый во время правления предшественницы ее величества!
– Вы имеете в виду покойную сводную сестру королевы, Марию… э-э… Католичку? – У Витуса едва не сорвалось с языка «Марию Кровавую», ибо в народе ее называли только так.
Жизнь Марии была полна жестокости и зависимости. Жестокости – потому что она отправила на костер не менее трехсот протестантов, а зависимости – потому что беззаветно любила своего супруга Филиппа II, почти так же сильно, как Господа Бога, которому неустанно молилась. Впрочем, это ей нисколько не помогло: она так и осталась бездетной, и уже через несколько лет Филипп развелся с ней и остался в Испании, а на английский трон после ее смерти взошла Елизавета.
– Именно ее я и имею в виду, сэр. – Старый камердинер вдруг разговорился. – Когда она и король давали аудиенцию во дворце Хэмптон-корт, процедура каждый раз длилась целую вечность.
– Ах вот как?
– Дело происходило так: посетители должны были дожидаться в зале для аудиенций. Чем более низкого происхождения они были, тем дольше. По меньшей мере трое лакеев приводили их в этот зал, а потом удалялись. Напротив двух тронов под балдахинами стояло несколько стульев, но посетители не имели права садиться на них, причем ожидание иногда длилось час или больше. Когда в конце концов в сопровождении герольда и личной охраны появлялись Мария с Филиппом, посетители обнажали головы и преклоняли колена. Потом королевская чета обычно садилась, и это служило знаком, что можно выпрямиться. Филипп произносил только: «Cubrios»,ему никогда и в голову не приходило сказать «Покройте головы» по-английски. За это изъявление милости гости выражали благодарность, вновь преклоняя колено, потом поднимались и снова надевали головные уборы. И только потом их приглашали сесть. Правда, чтобы принять приглашение, они были обязаны в третий раз преклонить колено.
– Ох ты, Господи! – не удержался Витус.
– В завершение церемониала вперед выходил герольд, снимал свой берет и зачитывал имена посетителей. Если король кивал, они должны были снова встать, снять головной убор, опуститься на колени, подняться и опять покрыть голову. И только тогда могла начаться беседа, которая часто оказывалась весьма непродолжительной, поскольку Марию и Филиппа мало трогали чаяния подданных.
Джонатан замолк.
– Быть может, вас удивляет, сэр, что я так откровенно рассказываю о таких вещах. Просто я знаю, что наша любимая virgin queen [69]69
Королева-девственница (англ.).
[Закрыть]так же ненавидела этот ритуал, как и все при дворе. Ну и чтобы закончить рассказ: когда аудиенция была окончена, вся процедура повторялась, только в обратном порядке.
– Большое спасибо, Джонатан. – Витус криво усмехнулся. – Надеюсь, что после вашего рассказа об этих бесконечных вставаниях и опусканиях я не забуду собственный урок.
– Уверен, что не забудете, сэр. Вы хорошо сделаете свое дело. Надеюсь, я вас не обидел? Вы готовы?
– Да.
– Тогда я открываю вам дверь.
Елизавета I, королева Англии, долго раздумывала, какое платье ей надеть для аудиенции. При этом повод не представлял собой ничего особенного. Она ежедневно принимала людей из разных слоев общества – аристократов и простолюдинов. В чем же причина?
Может, дело в том, говорила она себе, что этот Витус много путешествовал, подобно старым воякам Фрэнсису Дрейку, Джону Хоукинсу или Ипполиту Таггарту? Все как один они были искатели приключений, пропахшие солью и морем, истрепанные штормами, настоящие мужчины, побывавшие не в одной переделке и в прошлом неплохо пополнившие ее личную казну. К таким мужчинам она всегда питала слабость…
В конце концов ее выбор пал на платье из серебряной парчи, дивный наряд, украшенный изумрудами и рубинами и расшитый сотнями жемчужин. Само собой, платье было сделано по последней французской моде и безумно дорогое, как и все ее туалеты. Оно состояло из удлиненного корсета с низкой талией, переходившего в роскошный кринолин. Вырез закрывало высокое жабо из тончайших белых кружев. В разрезах, которыми были отделаны рукава, виднелась подкладка из красной тафты; пояс был сделан из того же материала и охватывал тонкую талию. В него были вплетены ленты из белого шелка, ниспадавшие до самого пола. Волосы Елизавета украсила жемчужной диадемой, вплетя жемчужины в свои длинные локоны.
Восседая на троне в таком наряде, Елизавета являла собою воплощение воистину королевской роскоши, а придворные дамы и фрейлины смотрелись на ее фоне очень бледно, что входило в ее замысел. Дамы, все без исключения благородного происхождения, были, как обычно, одеты в черный бархат, а девушки облачены в белые платья – символ невинности. Больше в зале никого не было, однако это не означало, что Елизавета осталась без охраны. Ее стража находилась в соседней комнате, готовая ворваться по первому зову.
Когда наконец дверь открылась, королева еще раз разгладила несуществующую складку на кринолине и посмотрела на вошедшего.
Ее первым впечатлением было разочарование. Не столько потому, что гость был в поношенной запыленной одежде весьма дурного покроя, сколько по другой причине.
– Встаньте, кирургик, – официально пригласила она, после того как Витус в третий раз преклонил колено. – Не могу не заметить вашу странную обувь. Никогда прежде не видала таких желтых туфель.
– Туфель? – Витус меньше всего рассчитывал, что королева заговорит с ним о его обуви. – О, простите великодушно, они сношены и неприглядны, к тому же совершенно не созданы для английской погоды.
– Да, к нашей погоде вам, вероятно, придется привыкать заново, – заметила Елизавета, вспомнив бесконечные дожди, лившие последние недели. Они вынудили ее величество покинуть Гринвич, где она любила проводить лето, и вернуться в Уайтхолл. – Надеюсь, поездка была приятной?
– Да, ваше величество. Когда ваше послание нашло меня в Испании, я немедленно отправился в путь и явился так быстро, как только смог. – Витус слабо улыбнулся. – Внешний лоск моих туфель, увы, остался на дороге.
Неуклюжая шутка была вознаграждена хихиканьем. Правда, оно исходило от одной из юных фрейлин, которая, поймав укоряющий взгляд королевы, тут же испуганно прикрыла рот ладошкой.
Витус продолжил:
– Но я заверяю вас, ваше величество, кожа очень прочная.
Елизавета удивилась, как можно было вообще защищать такую уродливую обувь, но не стала возмущаться вслух, а миролюбиво произнесла:
– Вы сказали, что ваши туфли не созданы для английской погоды. А для какой же они созданы, кирургик?
– Для сухого климата Северной Африки, ваше величество. Они изготовлены в Фесе, городе, расположенном на краю Великой пустыни. Один арабский купец, хаджи Моктар Бонали, производит такую обувь и сбывает ее с большой выгодой. Несколько сотен таких пар уже совершили путешествие в портовый город Оран, а оттуда по Средиземному морю в Кьоджу, что близ Венеции.
Елизавета решила сменить тему. Забавные туфли больше не стоили ее внимания. К тому же они отвлекали ее от лица посетителя. А лицо было примечательное – очень мужественное, с пытливыми, умными глазами, и напомнило ей Роберта Дадли в молодости. Сколько лет прошло со времени их конных прогулок с Робином? Пятнадцать? Двадцать? Если бы он тогда не оказался замешан в интригу вокруг смерти своей жены, она бы, наверное, вышла за него замуж. Хотя тогда он был только обер-шталмейстером, а не графом Лайчестером…
С другой стороны, молодой Коллинкорт совсем не похож на Робина, ведь он светловолос и немного выше ростом. И держится неестественно прямо, Наверное, это его старый Джонатан надоумил. Почему старик внушает эту ерунду каждому посетителю, одному Богу известно.
– Вы написали интересную книгу, кирургик.
– Благодарю вас, ваше величество. Наверняка вы имеете в виду « De causis pestis».Должен сказать, что изложенные там выводы базируются не только на моих размышлениях. Свой вклад внесли профессор Меркурио Джироламо из Падуанского университета и мой друг-испанец магистр Рамиро Гарсия.
– Ну что ж, желание разделить славу с друзьями делает вам честь. Я внимательно изучила сей трактат и принимаю ваше заключение, согласно которому переносчик черной смерти – Pulex pestis.Разумеется, многие ученые мужи поставят под вопрос ваши выводы, ну да не зря говорят: сколько ученых, столько и мнений. Но я разделяю вашу концепцию, а от меня многое зависит.
– Благодарю вас, ваше величество.
– Но вот чего мне не хватает в ваших рассуждениях, так это того, как уберечь себя от смертельного укуса блохи. Как королева моего народа, я желаю об этом знать.
Тщательно взвешивая каждое слово, Витус осторожно заметил:
– Проблемы, которые таит затронутый вами вопрос, составили бы предмет отдельной книги, ваше величество. Чтобы искоренить блоху или хотя бы обезвредить ее, потребуются огромные усилия. И не в последнюю очередь определенные королевские распоряжения…
– За этим дело не станет. Я уже однажды провозгласила, что сделаю для своего народа все, что в моих силах. Ради этой великой цели я употреблю всю свою волю и власть. Если понадобится, я даже готова пролить свою кровь. Так какие мероприятия вы считаете необходимыми?
Витус серьезно задумался и наконец произнес:
– Самой большой проблемой мне кажется недостаток чистоты, ваше величество.
– Что вы имеете в виду?
– Я рассуждаю следующим образом: там, где нет блох, они не могут укусить. Чем в большей чистоте содержится дом, тем больше вероятность, что в нем не появится Pulex pestis.
Елизавета нахмурилась, строго следя за тем, чтобы не переборщить и не повредить слой белил, покрывающих ее лицо.
– Из этого следует, что на грязных лондонских окраинах есть все условия для процветания блох?
– Именно так, ваше величество, к огромному сожалению. И в Лондоне, и во всех крупных европейских городах. Повсюду, где десятки тысяч жителей скученно обитают в тесном пространстве. В таких местах чумной блохе раздолье. Если только люди не отравляют ей жизнь, прибираясь в домах, окуривая комнаты, регулярно моя полы, меняя постельное белье и так далее. Усилия по поддержанию чистоты принесли бы еще один положительный результат: вместе с блохами исчезли бы клопы и вши.
Елизавета, которая терпеть не могла паразитов, кивнула.
– Чистота нужна не только внутри жилищ, но и снаружи, – горячо продолжал развивать свои идеи Витус. – На всех улицах и площадях. Ну и, разумеется, в порту. Необходимо обеспечить тщательный контроль грузов, осмотр членов экипажей, чтобы на кораблях к нам больше не завозили чумных блох. Чистоте способствовало бы и соблюдение жителями гигиены. Они должны чаще мыться, лучше всего ежедневно. То же самое относится к их одежде: одно и то же белье можно носить не дольше нескольких дней, а затем отправлять в стирку, а не ходить в одном и том же исподнем неделями.
Витус замолчал, и Елизавета воспользовалась паузой:
– Вы в самом деле считаете, что все эти расходы и мероприятия жизненно необходимы?
– Боюсь, да, ваше величество. Но они непременно окупятся. Однако наряду с упомянутыми мною трудностями и требованиями есть еще одна проблема: снабжение достаточным количеством воды. Ибо без воды не может быть чистоты. По всей стране необходимо рыть новые колодцы. Сотни, если не тысячи.
Елизавета ничего не ответила. Про себя она подумала: «Ты замечательно все это придумал, молодой Коллинкорт, и я поддерживаю тебя двумя руками. Но, вероятно, ты не знаешь главной закавыки: мои подданные скорее откажутся на неделю от джина и эля, чем лишний раз помоются. И даже английская королева не заставит их мыться чаще. Власть – это всегда вопрос контроля за выполнением того или иного закона либо приказа, а как я смогу проверить, моются ли два миллиона моих подданных ежедневно или нет… Но я не буду ему рассказывать, что даже моя власть небезгранична, а лучше заведу разговор о другом».
– Прежде чем прийти ко мне, вы побывали у министра Уолсингема, кирургик?
– Да, ваше величество.
– Предположу, что он говорил с вами о применении Pulex pestisв военных целях?
– Говорил.
– И какие же детали вы обсуждали?
Интонация Елизаветы заставила Витуса насторожиться. А не было ли разногласий в этом вопросе между ею и главой тайной службы? Не приведи Господь попасть меж двух людей, наделенных такой властью, как меж двух жерновов! Что же ответить? Разумеется, ничего, кроме правды. Это самое лучшее…
– Я сказал господину Уолсингему, что применение Pulex pestisвполне могло бы оказаться смертоносным для врагов Англии, но предостерег его от последствий. По моему мнению, опасность самоуничтожения при этом ничуть не меньше. Я считаю, ваше величество, что тот, кто играет с огнем, сам в нем и погибнет.
– Я рада, что вы так думаете. Мне омерзительна одна мысль о том, что мои солдаты будут вскоре сражаться с блохами в ранцах. Если господин министр снова обратится к вам за советом, я запрещаю вам консультировать его.
– Как прикажете, ваше величество. – Витус изящно поклонился.
Елизавета с удовлетворением наблюдала за ним. «Все-таки благородство не спрячешь, – подумала она. – Молодой Коллинкорт оказался достоин своих предков. Если поразмыслить, мы, Тюдоры, находимся в дальнем родстве с Коллинкортами, как, собственно, почти со всеми домами высшей аристократии. Кажется, какой-то давно умерший кузен графа Уилтшира, моего деда по материнской линии, был женат на герцогине Коллинкорт».
Намереваясь закончить беседу, Елизавета раздумывала, требует ли вежливость пригласить визитера на обед, следующий за аудиенцией. Трапеза проходила ежедневно именно в этом зале, и ей предшествовали бесчисленные пышные приготовления. Королева их терпеть не могла, но они были необходимы, хотя бы для того, чтобы произвести впечатление на гостей высокого ранга и дипломатов и чтобы исключить опасность отравления. После того как лейб-гвардейцы накрывали обеденный стол и двое слуг символически натирали его хлебом и солью, они же выносили множество позолоченных блюд с различными яствами, разумеется, многократно при этом кланяясь. После этого горнисты и барабанщики подавали сигнал, созывая к столу гостей.
Однако прежде чем можно было приступать к трапезе, еду проверяли на удобоваримость. Для этого появлялась одна из придворных дам; проделав множество реверансов, она вынимала специальную ложку и пробовала каждое кушанье. Потом наступала очередь королевы выбрать блюда, которые должны быть сервированы… До невозможности унылый ритуал! Елизавета не помнила, когда она в последний раз ела что-то горячее.
Решение не приглашать молодого Коллинкорта пришло спонтанно. Он был слишком хорош, чтобы сидеть вместе со всеми за обеденным столом. От нее не укрылось, что придворные дамы уже сейчас шушукаются о нем и фрейлины что-то живо обсуждают. Разумеется, все воображают, будто она ничего не замечает. Елизавета решила серьезно поговорить с девицами: такая необходимость опять назрела. Время от времени ее величество имела обыкновение раздавать оплеухи или поступала еще более жестоко – отсылала провинившуюся обратно в отцовское имение. Бывали даже случаи, когда она запрещала браки, особенно если амурные отношения возникали за ее спиной.
Нет, молодой Коллинкорт не будет участвовать в обеденной трапезе и не будет жить при дворе. Она давно приняла такое решение. Хотя он и был, как поговаривали, искусным врачом, но как королеве ей были нужны компаньоны, способные развлечь ее и поболтать на любую тему – будь то музыка, искусство или литература, а этими качествами кирургик вряд ли обладал. Тем более что в Уайтхолле уже набралось достаточно льстецов, подхалимов и подпевал, которые стоили уйму денег, столь необходимых, если верить лорду-казначею сэру Уильяму Сесилу, на тысячу других, куда более важных нужд.
