Текст книги "Странствия хирурга: Миссия пилигрима"
Автор книги: Вольф Серно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)
ШКОЛЬНИЦА НИНА
Ах ты, глупенький, ты и вправду ничего не смыслишь в женщинах. Я же от радости плачу. Ну скажи еще раз, что ты любишь меня!
Ранним утром, еще до рассвета, в доме крестьянина Карлоса Орантеса начиналась суматоха, которую не в последнюю очередь создавали его многочисленные дети. Быстренько подкрепившись, хозяин семейства обычно уходил со двора и в сопровождении двух младших сыновей Гаго и Педро отправлялся в поле. Весной каждая пара рук была на счету: землю надо было очистить от камней и сорняков и подготовить к пахоте.
В это время Ана, его жена, справляла домашнюю работу. Перво-наперво готовила еду, которую надо было в обед отнести в поле, после чего занималась ужином. Вот и сегодня она стояла у очага, мешала густой суп из бобов и наблюдала за старшей дочерью, беспокойно метавшейся из угла в угол.
– Ну какое же мне платье надеть, ума не приложу, – ныла Нина. – Синее слишком короткое, а на зеленом две большие заплаты.
– Но, девочка моя, заплаты там сидят уже целую вечность, и раньше они тебе не мешали.
– Они даже не зеленые, как само платье, а коричневые.
– Знаю, знаю. Сама же их и пришивала. Не придумывай, Нина, надевай. В конце концов, ты всего лишь идешь на урок в монастырь.
– А может, все-таки надеть розовое, там на воротнике такие симпатичные кружева. Правда, их нужно заново отбелить и подкрахмалить.
– Что? Воскресное платье? В четверг? – Ана перестала мешать суп и отдала тяжелую поварешку Кончите и Бланке. Подойдя к старшей дочке, она положила руку ей на плечо.
– Никто не знает тебя лучше, чем я, – спокойно произнесла мать. – Что с тобой происходит, девочка?
Нина отвернулась, пренебрежительно махнув рукой:
– Ничего не происходит. Просто нынче утром я впервые поняла, что у меня нет ни одного приличного платья. Ни одного с приспущенным корсажем, как сейчас модно, даже кринолина нет.
– Что это тебе вдруг в голову пришло? Ни у кого в нашей семье нет такой дорогой одежды, и у соседей тоже нет.
Нина горестно вздохнула:
– Хорошо, хорошо, я знаю. Ладно, мама, просто иногда так хочется выглядеть красиво, неужели ты не понимаешь?
– Напротив, очень даже понимаю, – улыбнулась Ана, подумав: «Ты и так выглядишь красиво. Так красиво, что отец уже волнуется. Ведь все парни в деревне свистят тебе вслед». Вслух она произнесла: – Тогда надень синее платье. Оно хотя немного и выцвело, но сидит на тебе хорошо. А что коротковато, тут уж ничего не поделаешь. Я уже всю подкладку выпустила.
– Конечно, мама, ты права.
Вид у Нины был довольно несчастный.
– Итак, – отец Томас строго, но благожелательно взглянул на своих учеников, – у нас сегодня гость, который сам когда-то сидел здесь на школьной скамье. Это кирургик, который много поездил по свету, ныне живет в замке на Британском острове, но, памятуя о своем детстве, по-прежнему называет себя Витусом из Камподиоса.
Все школьники с любопытством уставились на Витуса. Стараясь не привлекать к себе внимания, он пристроился в последнем ряду и теперь смущенно улыбался.
– Не отвлекайтесь на меня, – произнес он, прекрасно понимая, что его слова для них пустой звук. Он был для них чужаком и неизбежно попадал в центр внимания. Нина, единственная, кто знал его раньше, тоже рассматривала его с нескрываемым интересом. У нее были темные, почти черные глаза, обрамленные длинными шелковистыми ресницами.
Отец Томас продолжил:
– Сегодня я дам вам урок латыни, и, как в прошлый раз, мы поговорим о склонениях существительных.
По рядам пронесся тихий стон, но Томас не обратил на него ни малейшего внимания и приступил к занятию:
– Возьмем для начала слово schola,поскольку оно нам близко. Означает, как вам известно, «школа». Я хотел бы знать, как оно склоняется. Итак, назовите формы именительного, родительного, дательного и винительного падежей. Лонсо, пожалуйста.
Лонсо, бледный мальчик девяти лет, вскочил и затараторил:
– Schola, scholae, scholae, scholam.
– Верно. А творительный?
– Schola.
– А как обстоят дела с множественным числом?
– Scholae, scholarum, scholis, scholas, scholis.
– Хорошо. – Худощавый монах окинул взглядом ряды. – А теперь вспомним второе склонение на примере слова domus,то есть «дом».
С шумом вскочил другой ученик и отбарабанил:
– Domus, domi, domo, domum, domo.
– Правильно. А дальше?
– Domi, domorum, domis, domos, domis.
Томас выглядел довольным, хотя успехи школьников были не Бог весть как велики, ведь они бились над склонениями уже не одну неделю.
Он перешел к существительным среднего рода и также заставил просклонять несколько слов, затем, наконец, взялся за третье склонение, объяснив, что оно подразделяется на согласный, гласный и смешанный типы.
– Furor, agger, frater, – объяснял он, – оканчиваются в родительном падеже на is,то есть: furoris, aggeris, fratrisи так далее. В дательном… Во множественном числе… Перейдем к смешанному типу…
Теперь даже самые прилежные заскучали и с нетерпением ждали конца урока.
Витус чувствовал себя не намного лучше. Неужели и ему в детстве была мучительна латынь? Он не мог припомнить, как не мог отвести взгляда от Нины. Конечно, она была еще почти ребенком, но выглядела в своем простом синем платье очень привлекательно, в этом он должен был себе признаться. Даже чрезвычайно привлекательно. Ее оливковая кожа и гладко зачесанные назад черные волосы прелестно контрастировали друг с другом. Волосы блестели, словно… он не сразу подыскал сравнение… да, словно покрытые лаком, а губы были сочного, ярко-красного цвета. Может, она их чем-то подкрасила? Нет, вряд ли. Орантес бы этого точно не позволил. Платье было не небесно-синего, как это водится в деревнях, а скорее цвета индиго, который чередовался с более светлыми оттенками.
Неожиданно издалека до него донесся голос отца Томаса:
– …нам наверняка сможет сказать кирургик.
– Что? Что, простите?
Томас с улыбкой пояснил:
– Речь шла о родительном падеже слова carmen.Никто его, похоже, не знает. Вот я и спросил тебя как своего бывшего ученика.
– Э-э… да, конечно. – Витус лихорадочно соображал. Carmenпо латыни значит «песня», «стихотворение» или еще «стихотворная формула», только что толку от перевода! Как там, carminumили carminorum? – Ну, по-моему…
– Carminum! – воскликнула Нина, в последний момент вспомнившая правильный ответ.
– Правильно, дочь моя, хотя я тебя и не спрашивал.
– Простите, святой отец. – Нина стыдливо потупила глаза, прекрасно понимая, что учитель не сердится.
– Лучше извинись перед кирургиком, который наверняка собирался ответить – и ответил бы, если бы ты не опередила его.
– Да, святой отец. – Нина подняла взор и пристально посмотрела на Витуса. – Простите, кирургик.
Витус прохрипел что-то невразумительное, сам не разобрав, что именно.
– Повторим гласный тип, – невозмутимо продолжал отец Томас, словно инцидента и не было. – Как правило, эти существительные оканчиваются на iumв родительном падеже множественного числа, как например, turriumили marium… – Занятие шло своим чередом, вязкое и обволакивающее, словно клей.
Но все в жизни имеет свой конец, закончился и урок отца Томаса. Вздохнув с облегчением, ученики высыпали на улицу и постепенно разбрелись по домам. Витус также попрощался со своим старым учителем и вышел во внутренний двор. Время шло к полудню, и мартовское солнце излучало первое тепло. В воздухе пахло весной.
– Ты на меня очень рассердился?
Витус вздрогнул от неожиданности и обернулся. Перед ним стояла Нина и лукаво улыбалась. Боже, до чего она была красива!
– Рассердился? – услышал он собственный голос. – На что?
– Что я тебя перебила.
– Ах вот что. Ну… – На миг мелькнула мысль, не оставить ли ее в неведении, но он все же решил сказать правду. – Ты не перебивала меня. Честно говоря, я не знал правильного ответа. Я никогда не мог запомнить эти заковыристые окончания родительного падежа. Вечно их путал. Скажем прямо, я был даже рад, что ты спасла меня от разоблачения.
Нина по-прежнему улыбалась. В ее темных зрачках теперь вспыхнули янтарные искорки:
– Тогда и я могу сказать правду. Я почувствовала, что ты этого не знаешь, и хотела тебе помочь. – Как нечто само собой разумеющееся, она взяла его под руку и направилась к северным воротам.
Витусу пришлось пойти вместе с ней, хотя это и не входило в его планы.
– Это… это было мило с твоей стороны.
Ничего не ответив, она вышла вместе с ним из ворот и уверенно пошла по дороге, уходящей вниз по склону в сторону Пунта-де-ла-Крус.
Ее стремление подладиться под его шаг, близость девичьего тела были необычны для Витуса, и его обуревали противоречивые чувства. Они шли, словно пара, хотя таковою не были. Тем не менее это было очень приятно. Ощущения волновали и будоражили. Если бы он не был всегда таким робким! Робким? Чушь. Она дочь Орантеса, еще наполовину ребенок, а он как-никак кирургик. К тому же они были давно знакомы, ведь четыре года назад он прятался на их подворье от ищеек инквизиции. Так что из того, что они идут под ручку?
Чтобы не молчать, он через какое-то время обронил:
– Похоже, ты необыкновенно способная ученица. – Почувствовав, что фраза могла прозвучать неуместно и слишком нравоучительно, торопливо добавил: – Знать латынь очень полезно. Перед человеком открывается совсем другой мир – мир литературы, мир знаний…
– Да, – согласилась Нина. – С тех пор как я сносно освоила латынь, я стала много читать. Отец Томас так любезен, что часто дает мне книги, которые я могу посмотреть в комнате рядом с хранилищем рукописей.
– И что за книги ты читаешь?
– В основном по медицине.
Витус был поражен:
– По медицине?! Как это необычно для девочки… я имею в виду для девушки.
– Почему? Почему женщина не может интересоваться такими вещами? Только потому, что она женщина?
– Да нет, что ты! Мне очень нравится, что ты занимаешься такими вещами. – Витус и сам заметил, как неуклюже прозвучали его слова.
– Проблема в том, что я всегда понимаю только половину, хотя все время бьюсь с латынью.
Витус засмеялся. С тех пор как разговор перешел на знакомое ему поле, он почувствовал себя уверенней.
– Знать значение слов – это одно, а понимать контекст – совсем другое. Если бы в свое время я не нашел в лице отца Томаса такого превосходного учителя, из меня, пожалуй, ничего бы не вышло.
– К сожалению, у отца Томаса нет времени давать мне частные уроки по медицине. Он очень занят собственными исследованиями.
– Пожалуй, я… я бы мог…
– Да? – Нина вдруг с силой оперлась о его руку и резко остановилась. – Что бы ты мог?
– Ну, если ты не возражаешь и готова довольствоваться мною, я бы мог взяться за это дело.
– Правда?
– Да.
– О Витус! – Глаза Нины радостно вспыхнули. В порыве чувств она вдруг встала на цыпочки и чмокнула его в щеку. А потом, словно испугавшись содеянного, отвернулась и помчалась прочь, лишь юбки развевались на ветру.
Витус стоял в раздумье и смотрел ей вслед. Поцелуй девушки еще горел на его щеке. Он недоверчиво потрогал это место кончиками пальцев. Да, в самом деле она его поцеловала. Ну да, конечно, от избытка благодарности. Наверняка это ничего не значит.
Он растерянно побрел назад в монастырь.
За дверями кельи, где разместились Витус и Магистр, послышался топот ног. Магистр, дремавший на своей лавке, открыл глаза и прищурился.
– Братия спешит на вечернюю молитву, стало быть, сейчас шесть часов. – Он вздохнул. – Как бы высоко я ни ценил созерцательность монастырской жизни, но к регулярным службам и обыкновению ложиться спать не позже семи вечера я не привыкну никогда.
– Да, ты не рожден монахом.
Магистр лениво зевнул:
– В данный момент я испытываю большое желание наведаться в какое-нибудь богоугодное заведение в Пунта-де-ла-Крус и оценить качество местного вина.
– Ты же знаешь, что это невозможно. Мы здесь в гостях и обязаны соблюдать монастырский распорядок. Еще скажи спасибо, что от нас не требуют участия в часовых службах.
– Спасибо. Но я не могу сидеть сложа руки. Не могу сутками торчать в этих стенах и бездействовать! У тебя другая ситуация – ты каждый вечер сидишь за столом, уткнувшись в толстые книги, и готовишься к очередному занятию с Ниной. Коротышка тоже при деле – заботится о ребенке. Один я чахну.
Витус ничего не ответил, продолжая листать свой фолиант.
– Эй, сорняк, ты меня слышал? Я здесь хирею!
– Да-да.
– И это все, что ты можешь сказать мне в ответ? – Магистр поднялся, всем своим видом демонстрируя глубокую обиду. – Я хочу твоего внимания! В последнее время ты витаешь где-то в облаках, а на твоих губах частенько блуждает блаженная улыбка. Недавно, когда ты разговаривал с Ар… Тьфу, не будем об этом. Короче, сорняк, у меня такое впечатление, что Нина произвела на тебя неизгладимое впечатление. Целыми днями только и слышу: Нина то, Нина сё. Или ты влюбился в девчонку?
– Влюбился? Я? Не смеши! – Лоб Витуса прорезала глубокая складка. – И как тебе такая чушь только в голову приходит!
– Ну ладно, ладно, – замахал руками маленький ученый, а про себя подумал: «Точно. Так оно и есть!»
– Что с тобой, жена? Почему ты еще не спишь? – Орантес сидел на супружеской лежанке с набитым соломой матрасом и стягивал с себя шерстяные чулки. За ними последовали безрукавка и ремень от штанов. Все остальное не мешало ему устроиться на ночной покой. Завершив приготовления ко сну, он растянулся рядом с женой.
– Да нет, ничего.
– Ничего? Хм. – Орантес, уже начавший погружаться в сон, встрепенулся: что-то в голосе жены удержало его от засыпания. – Если что-то не так, прямо скажи мне об этом. Мы же свои люди.
У Аны вырвался тихий стон.
– Может, болит что? А?
– Нет-нет, болей особых нет. Разве только тяжесть на желудке.
– Об этом ты частенько говоришь в последнее время. – Сон у Орантеса окончательно улетучился. – Если лучше не станет, сходим к деревенскому цирюльнику, он тебе намешает какую-нибудь микстуру от этой хвори. А теперь спи, жена. Да пошлет тебе Господь сладких сновидений.
– Амен, – пробормотала Ана.
Супруги затихли. Вскоре к привычным ночным звукам прибавилось размеренное дыхание Орантеса. Он принадлежал к числу тех немногих мужчин, которые не храпели, за что Ана была ему несказанно благодарна.
– Меня Нина беспокоит, – тихонько шепнула она.
– Как? Что?
– Меня Нина беспокоит, – повторила Ана.
– А что с ней? – Орантес приподнял голову. Нина была его любимицей, хотя он никогда и не признался бы в этом.
– Сама толком не знаю. Что-то в ней изменилось за последнее время. То в пустоту уставится, то ворон считает. Почти ничего не ест, платья ей разонравились, все перед старым зеркалом вертится. Сдается мне, что наша дочурка в кого-то влюбилась.
– Влюбилась? Шутишь! Ведь она еще дитя!
– Вот уж нет. У нее уже фигура как у женщины, целых два года. Впрочем, отцы не замечают таких вещей.
– И в кого же она, по-твоему, влюбилась?
– В том-то и дело, что я этого не знаю. Думаю, она бы мне сказала, если бы у нее кто-то появился. Раньше-то все рассказывала. Наверное, мне померещилось… Опять же прилежной стала, как никогда. В монастыре еще больше времени торчит, говорит, что медицину изучает. Ты же знаешь, она об этом всегда мечтала.
– Да, жена, знаю. И еще знаю, что поначалу тебе не слишком нравилось, когда она в монастырскую школу к отцу Томасу ходить стала. Тебе ж ее в хозяйстве не хватало. А с чего это вдруг у отца Томаса нашлось время ее в медицине натаскивать?
– Не знаю, муж. Спи теперь. С Богом.
– С Богом, жена.
– С большинством медицинских инструментов знакомы не только специалисты, – начал Витус. Они находились в комнате по соседству с хранилищем рукописей, где на просторном письменном столе он разложил хирургический инструментарий. – Я имею в виду скальпели, пинцеты, ножницы, крючки и некоторые другие. Но есть и такие приспособления, предназначение которых, на первый взгляд, туманно. О них я и хочу с тобой сегодня поговорить.
Нина серьезно кивнула. Ее взгляд скользнул по столу: некоторые из разложенных инструментов она действительно раньше никогда не видела.
– Вот, например, что это такое? – Витус поднял предмет, напоминающий щипцы с полусферой на конце.
– Не знаю. – Она взяла инструмент в руки и принялась его с интересом рассматривать.
– Подумай хорошенько.
Нина вытянула губы трубочкой, что особенно умилило Витуса.
– Гм, – размышляла девушка вслух, – раз это выглядит как щипцы, значит, этой штукой что-то хватают.
– Верно, – обрадованно подхватил он, – теперь тебе остается выяснить, что бы это могло быть.
Нина ощупала кончиком пальца полусферу.
– Здесь мог бы поместиться маленький шарик.
– Точно! Ты уже почти отгадала!
– Пуля?
– Правильно! Мушкетная пуля. Перед тобой щипцы для извлечения пули. Такой инструмент часто применяют на испанских кораблях. Раненному в бою осторожно вводят в пулевой канал такие щипцы, пытаются обхватить пулю и вытащить ее. Во Франции и в Германии чаще используют винтовые щипцы, но, к сожалению, у меня таких нет. Впрочем, какой бы инструмент ни использовали, к снаряду нередко пристает кусок ткани.
Девушка кивнула и попробовала сжать щипцы.
– Представляю, какие ужасные боли испытывает при этом человек.
– К сожалению, да. Но зачастую муки раненого не так велики, потому что он находится в шоке. Худо становится потом, когда в ход идет этот чайничек. – Он показал на оловянный сосуд с длинным узким носиком.
– Как может чайничек вызвать боли?
– Не сам сосуд, а его содержимое. Там держат раскаленное масло, чтобы залить им огнестрельную рану. Страдания, которые причиняет эта процедура, так ужасны, что многие раненые теряют сознание. Однако это необходимо, чтобы избежать гангрены.
– То есть это похоже на прижигание? – Нина вспомнила, как они вместе с отцом Томасом оперировали рак груди старой Тонии.
– Да, верно. Оба метода жестокие, но медицина пока, к сожалению, не знает, как еще можно избежать заражения крови. Правда, французский врач Амбруаз Паре утверждает, что огнестрельные ранения можно обрабатывать мазью из смеси яичного желтка, розового масла и скипидара. Но пока не ясно, отслужил метод с раскаленным маслом свое или нет. Ученые, как водится, спорят по этому поводу. Но возьмем другой инструмент: он похож на треножник, в середине которого закреплено маленькое сверло. Знаешь, что это такое?
– Нет, понятия не имею.
Витус был даже рад этому, ведь ему опять представлялась возможность блеснуть знаниями.
– Это элеватор, который служит для поднятия вдавленных костей черепа. Острие сверла осторожно вворачивается в кость так, что не повредить при этом мозговую оболочку. Затем сверло медленно вытягивается наверх; треножник упирается в неповрежденную кость черепа.
Нина покрутила большую гайку с лапками на конце сверла. Было очевидно, что девушка поняла, как взаимодействуют отдельные части инструмента.
– А это что такое? – заинтересовалась она другим предметом на столе.
– Это наконечник клистира. Сам клистир в данном случае сделан из овечьего пузыря.
– С помощью такой штуки Коротышка кормит свою дочку, так ведь?
– Верно. Правда, приспособление используется не по назначению. Собственно говоря, оно предназначено для введения жидких лекарств в различные отверстия человеческого тела: в нос, в уши, ну и сама знаешь, куда еще.
– Знаю, – улыбнулась Нина. – А почему ты стесняешься говорить, что такой наконечник вводят в anus?
– Н-да, меня это немного смущает. Может, потому что ты… ты…
– Что? – Нина посмотрела на него сияющими глазами.
– Потому что ты… такая красивая. – Витус тут же пожалел, что с его языка сорвались эти слова, и был готов откусить его.
– Как ты это мило сказал! – Она накрыла своей гладкой прохладной ладонью его руку, и Витусу показалось, что от нее ему передаются токи счастья. Он хотел погладить ее руку, но не посмел. Какой же он все-таки робкий! Робкий? Чушь. Просто она дочь Орантеса, еще совсем юная, а он кирургик. Ох, как часто он внушал это себе в последние дни.
– Ну так, э-э… на чем я остановился? – Витус попробовал собраться с мыслями, в душе надеясь, что она не сразу уберет руку. И она не убрала ее. «Наверное, по чистой случайности, непреднамеренно», – убеждал он себя. – Так вот, такой клистир еще можно использовать для инфузии.
– Да?
– Да. Ты знаешь, что такое инфузия?
– Да, вливание.
– Прекрасно. – Он вдруг вспомнил, как однажды спас Антонио с помощью такого вот приспособления. Используя клистир, он взял кровь у Лупо, а потом медленно и непрерывно влил в открытую вену Антонио. Его расчет оправдался: организм Антонио не отторг кровь Лупо, вероятно, потому, что они были близнецами.
– О чем ты думаешь? – напомнила о себе Нина.
– Ох, извини, отвлекся. Я вдруг вспомнил твоих братьев-близнецов Антонио и Лупо. Кстати, я должен передать тебе от них привет. У них все хорошо. Мы с Магистром, Коротышкой и малюткой Неллой повстречались с труппой Artistas unicosнезадолго до нашего появления в монастыре.
– Правда? Ты их видел? – Нина восторженно захлопала в ладоши, для чего ей пришлось убрать свои пальцы с его руки.
Витус почти пожалел, что передал привет.
– Они сюда приедут?
– Нет, они следуют в другом направлении.
– А что ж ты мне раньше об этом не сказал? – В голосе девушки послышался укор.
– Честно говоря, я совсем забыл.
– Расскажи мне о них поподробнее!
– Да, собственно, нечего рассказывать. Они, как и прежде, работают у Церутти. Майя недавно родила сына. Отец Эрнесто окрестил его и нарек именем Церро.
– Отец Эрнесто? – удивилась Нина.
– Это монах-августинец. Мы его тоже повстречали по дороге сюда и проделали вместе часть пути.
– Ох, Витус, расскажи все по порядку, я совсем запуталась. – Глаза Нины загорелись. – Это так увлекательно. – Она снова положила ладошку на его руку, и он с трудом подавил желание прикрыть эту ладошку своей ладонью.
– А как же урок медицины?
– Наверстаем в другой раз! – Она слегка сжала его руку.
Витус начал подробный рассказ.
– Сегодня я хочу совершить с тобой небольшую экскурсию в прошлое, – объявил Витус спустя два дня.
Он произнес это так таинственно, что Нину обуяло любопытство.
– Экскурсию в прошлое? – переспросила она. – Что ты имеешь в виду?
– Погоди немного. – Он рассортировал хирургические инструменты, вновь в большом количестве лежавшие на письменном столе, и в конце концов взял в руки два каутера в форме лопаточек. – Видишь ли ты какие-нибудь различия между этими двумя инструментами?
– Нет, а в чем дело? По-моему, они выглядят почти одинаково. Разве только один потемнее, а так вроде одинаковые.
– А как ты оцениваешь их возраст? – продолжал допытываться Витус.
Нина не понимала, к чему он клонит:
– Откуда мне знать? Может, год? Или два?
Витус улыбнулся: такого ответа он ожидал.
– Так вот, более светлый каутер сделан несколько лет тому назад, а другой гораздо раньше. Это инструмент эпохи Римской империи.
Нина взяла потемневший от времени каутер и с благоговением повертела его в руках.
– Римской империи? Никогда бы не поверила!
– И тем не менее, это так. Разница во времени их изготовления – полторы тысячи лет. А выглядят почти одинаково. Какой из этого можно сделать вывод?
– Хм… Что уже тогда врачи прижигали точно так же, как сейчас?
– Правильно. Более того, уже тогда оперировали точно так же, как сейчас. По крайней мере, в большинстве случаев.
– Невозможно себе представить! А откуда известно, что темный каутер такой древний? Ведь на нем же не написано?
Витус рассмеялся.
– Хороший вопрос, на который есть простой ответ. В ту эпоху древним римлянам принадлежал весь мир, в том числе и Европа, и, где бы они ни появлялись, они разбивали постоянные военные лагеря. Там, в свою очередь, непременно был госпиталь, так называемый valetudinarium.Иногда, если хорошо поискать, в таких госпиталях можно найти хорошо сохранившиеся старые инструменты.
– И много у тебя таких?
– Несколько. Правда, они принадлежат не мне, а монастырю, точнее, отцу Томасу. В былые времена он был страстным коллекционером. – Витус взял пару других инструментов. – Смотри, вот два скальпеля, которые почти ничем не отличаются друг от друга. Только ручки разные. У римского инструмента ручка плоская, как шпатель, – эта форма часто встречается, как и прямоугольная или круглая в поперечном сечении. Этим скальпелем, сделанным пятнадцать веков назад, я с таким же успехом мог бы оперировать заячью губу Гаго. Из чего можно заключить, что древние римляне уже производили подобные операции, как и многие другие.
Потрясенная Нина молчала.
– Кстати, как поживает Гаго? Близнецы рассказывали, что неплохо.
– Да, очень даже хорошо. – Она уже по привычке накрыла ладонью его руку. – Очень мило с твоей стороны, что ты о нем спрашиваешь. Он с каждым днем становится все более дерзким. У остальных тоже все хорошо, только мама меня иногда беспокоит. В последнее время она жалуется на боли в животе. Она считает, что это из-за климакса.
– Говоришь, из-за климакса? – Витус опять немного смутился, как всегда, когда Нина затрагивала такие темы, но взял себя в руки. – Если причина действительно в этом, то авраамово дерево иногда творит чудеса. Если будет хуже, скажи мне, и я проведаю ее. Кстати, вообще давно пора наведаться к вам в гости. Я уже почти две недели в Камподиосе и еще ни разу не показался. Магистр тоже ноет чуть не каждый день, что с удовольствием повидал бы своего старого друга Орантеса.
– Пусть тебя это не волнует, – успокоила его Нина, и нажим ее ладони опять усилился. – У нас сейчас дома все вверх дном: весной всегда особенно много работы. – На самом деле, не отдавая себе отчета, она боялась, что все заметят, как сильно ей нравится Витус, ну, что она в него… Впрочем, это никого не касалось. Дома она, во всяком случае, еще ни словечка о нем не сказала.
– Если ты так считаешь. – Он осторожно освободил свою руку. – У меня еще есть пары пинцетов, раневых крючков и зондов, которые тоже одинаково выглядят. Хочешь посмотреть?
– Да, с удовольствием, – ответила Нина. Голос ее, правда, звучал уже не так восторженно.
– Итак, мы подробно обсудили хирургические инструменты и учение о четырех соках, а сегодня займемся внутренними органами человека. Лучше всего, конечно, было бы, если бы мы находились в анатомическом театре какого-нибудь университета, ибо нет ничего нагляднее вскрытого трупа, – приступил Витус к очередному уроку.
– Понимаю, – вздохнула Нина, – но на самом деле я очень рада, что мне не надо расчленять мертвых.
Они опять сидели за большим столом в комнатке рядом с хранилищем рукописей; правда, на сей раз перед ними лежало несколько увесистых фолиантов, снабженных большим количеством иллюстраций.
– Благодаря этим многочисленным рисункам хорошо видно, как за последние двести лет углубились и расширились познания врачей и анатомов, – пояснил Витус, придвинув тяжелую книгу. – Вот смотри, здесь мы еще имеем дело с очень примитивным представлением об анатомическом строении человека. Сердце изображено не там, где надо, и имеет форму свеклы. Если бы не подпись COR,мы бы и не догадались, что это такое.
– А где же легкие? – поинтересовалась Нина.
– Легкие здесь напоминают шар и расположены вокруг сердца. Анатомический абсурд. Так же, как печень из пяти долей, которую ты можешь здесь увидеть. А почки и селезенка отсутствуют вовсе, равно как желчный пузырь и желудок. Такого человека никогда не существовало.
Отодвинув книгу в сторону, он взял другой трактат.
– А вот иллюстрация с заголовком на латыни: « Figura de situ viscerum».Знаешь, что это значит?
– По-моему, да. – Нина потянулась к книге, чтобы получше разобрать готические буквы, и оказалась так близко, что Витуса обдало пьянящим ароматом розового масла. – «Вид положения внутренностей», – произнесла она наконец.
– Хм. Точно. Или, если перевести более вольно: «О расположении органов». И здесь легкие окружают сердце, словно шар. Ошибка, которую рисовавший сделал не случайно, недаром он еще и пометил: PULMO.Давай перейдем к следующей картинке.
– Хорошо. – Нину, похоже, нисколько не смущала его близость.
– Вот, смотри. Здесь ты видишь рисунок из книги Лаурентиуса Фризена «Spiegel der Artzeney»,созданной anno1517. На нем можно различить две половины легких, под ними – сердце. Желчный пузырь и селезенка тоже изображены верно, вот парные почки, желудок и даже диафрагма. Только печень нарисована неправильно. Надобно знать, что она состоит из большей правой доли и меньшей левой.
– Да, – хмыкнула Нина, сморщив прелестный носик. – Не слишком-то красиво все это выглядит.
– Некрасиво? – С этой точки зрения Витус на анатомию никогда не смотрел. – Ну, тогда тебе и этот рисунок не слишком понравится. – Он показал на изображение скелета, окруженное множеством латинских обозначений отдельных костей в кружочках. – Вот, взгляни: позвонки, локтевые кости, лучевые кости, косточки пальцев… Все еще довольно условно. Скорее всего, рисовавший еще не знал все двести шесть костей нашего тела, но его работа уже заслуживает внимания.
– Мне кажется, нам пора закончить занятие, Витус. Уж больно мрачно глядит на меня череп. – Нина попыталась отодвинуться от своего учителя.
– Погоди, – торопливо остановил ее Витус, – я тебе еще не показал самые красивые рисунки из книги знаменитого анатома Андреа Везалия: « De humani corporis fabrica», что, как ты знаешь, означает «О строении человеческого тела». Это произведение создано anno1543, и если ты заглянешь в него, то сама убедишься, какой прогресс в науке произошел с тех пор, как были созданы первые анатомические схемы.
Нина снова придвинулась ближе, и аромат розы опять окутал его.
– Да, – кивнула она, – рисунки действительно очень красивые, я таких еще никогда не видела.
– Говорят, их рисовал сам великий Тициан! Ты ведь знаешь Тициана, знаменитого итальянского художника?
– Да, слышала. Отец Томас как-то упоминал его имя. – Она отвернулась. – Не сердись на меня, но на сегодня мне и вправду достаточно. Я хочу домой. Ты меня немного проводишь?
– Разумеется, почему бы и нет.
Это прозвучало намного суше, чем он хотел бы.
Следующий урок Витус посвятил лечебным травам. Он увлеченно рассказывал о лекарствах на основе трав и дозах, которыми их нужно принимать, однако Нина сидела с отсутствующим видом. В отличие от всех предыдущих уроков, она едва слушала и не следила за объяснениями.
Наконец Витус заметил это и озабоченно спросил:
– Что случилось, Нина? Ты сегодня какая-то другая.
– Н-ничего…
– Ну хорошо, вернемся к лекарствам от кожных болезней. Мы различаем сухую и мокнущую экзему, шелушение, покраснение и разные виды заболеваний, сопровождаемые зудом. При всех названных проблемах врачу надо помнить правило старых мастеров: влажное лечится сухим, а сухое – влажным. В зависимости от каждого конкретного случая применяются молочная сыворотка, известковый порошок, ланолин или экстракт зверобоя. Как изготовить эти медикаменты, объяснять не буду, это ясно уже из названий. Или у тебя есть вопросы?
