Текст книги "Странствия хирурга: Миссия пилигрима"
Автор книги: Вольф Серно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 38 страниц)
Нина молчала.
– У тебя есть вопросы?
– Нет-нет, я все поняла.
Витус не был уверен, что она сказала правду, тем не менее продолжил:
– При лечении кожных болезней большую роль играет правильное питание. Нельзя есть слишком жирную пищу и в чересчур больших количествах, надо отдавать предпочтение овощам. От сухого шелушения хорошо избавляют компрессы из цветков ромашки и ванны с дубовой корой. С ромашкой поступают следующим образом: берут горсть цветков, помещают в сосуд и заливают кружкой кипящей воды. Спустя непродолжительное время процеживают. Образовавшейся жидкостью пропитывают кусок льняной ткани и накладывают на пораженные места. С дубовой корой поступают так: берут две горсти измельченной коры и, если есть, одну горсть ивовой коры, заливают водой и кипятят в течение получаса. Затем процеживают и делают из отвара ванночки для больной кожи. Другое испробованное средство, которое рекомендовала еще глубокочтимая Хильдегарда фон Бинген, состоит из экстракта фиалки и цветков мальвы. Мальву сначала кипятили, э-э… в моче. – Витус запнулся и внимательно посмотрел на Нину. – Да ты слушаешь меня или нет?
– Ну да, конечно!
– Хорошо. Тогда я перехожу к лекарству, которое вряд ли можно получить в наших краях, но тем не менее оно очень интересное: это сепия. Вероятно, ты еще никогда о ней не слышала. Нет? Я так и думал. Сепия – секрет каракатицы. Это средство индейской сакральной медицины, его используют коренные жители Новой Испании. Они разбавляют сепию водой и обогащают лесным медом, поэтому полученное таким образом лекарство жидкое. Итак, против какой разновидности кожных заболеваний его можно было бы применить? Против сухих или влажных?
– Я… ну…
Это было уже чересчур. Витус не выдержал:
– Послушай, Нина, у меня такое ощущение, что я распинаюсь перед стеной. Что-то с тобой произошло? В чем дело? Такой ты раньше никогда не была!
Учитель строго смотрел на свою ученицу. На глаза девушки вдруг навернулись слезы.
– О Боже, ты плачешь! – растерялся Витус.
Нина затрясла головой, хотя слезы уже ручьем текли по ее щекам.
– Это… это из-за мамы, – пробормотала она.
– А что с твоей матерью? Что с Аной?
– У нее опять сильные боли. Сегодня такие ужасные, что она не смогла встать с постели. – Нина закрыла лицо руками. – Мне так жалко ее! И отец ругает себя, что сразу не отправил ее к цирюльнику!
– Ну и как, приходил цирюльник?
– Не знаю, мне ведь надо было идти в школу. Потом я должна была сразу бежать домой, но мне так хотелось попасть на твой урок… Все так ужасно!
– Не плачь. Обещаю тебе: все будет хорошо. Мы прервем урок и немедленно пойдем к тебе домой. Мне только надо взять сундучок с инструментами и мешочек с лечебными травами. Я скоро вернусь.
– Нет! – вырвалось у девушки.
– Нет? – Витус удивленно остановился. – Но почему я не могу помочь Ане? Она одна из самых милых и приветливых женщин, которых я встречал.
– Она… она…
– Да?
– Она не знает, что ты вернулся. Никто дома этого не знает.
– Что? Почему? Ты не говорила своим об этом?
Нина сокрушенно покачала головой.
– Не понимаю!
Она продолжала качать головой, потом вдруг внезапно взяла его за руку и умоляюще посмотрела ему в глаза:
– Я просто не рассказывала об этом, разве этого не достаточно? А раз так, ты не можешь сейчас вдруг появиться у нас в доме.
– Н-да, тут ты, пожалуй, права. Но, с другой стороны, я места себе не найду, если буду знать, что Ана в руках какого-то цирюльника. А что, если я сделаю вид, будто только что прибыл в Камподиос?
– Правда, ты можешь так сделать? Пожалуйста, так и скажи! Наверняка ты сможешь помочь маме.
– Тогда подожди здесь.
– Витус, дружище! Как хорошо, что ты вернулся! Как я рад тебя видеть, хотя повод и не слишком радостный! – Орантес, дюжий мужчина, широкий и кряжистый, так порывисто прижал к себе Витуса, что у того чуть почва не ушла из-под ног. Не надо было обладать богатым воображением, чтобы представить себе, каким бурным было бы приветствие, не будь крестьянин так подавлен болезнью жены.
– Я как только узнал, что Ана больна, сразу прибежал, – ответил Витус, хватая ртом воздух.
– Ты все такой же сердобольный самаритянин! Слава Всевышнему, что еще гуляют по земле люди вроде тебя. – Крестьянин выпустил гостя. – Давно ты в Камподиосе?
– Давно ли? Во всяком случае, я пришел вовремя, чтобы поставить Ану на ноги, не так ли? – Поймав благодарный взгляд Нины, Витус взялся за свой сундучок с инструментами.
Орантес остался доволен ответом. Все его мысли были заняты Аной.
– Тогда войдем, – пригласил он, цыкнув на ватагу сгорающих от любопытства детей. – Марш отсюда, молодняк! Займитесь своей работой!
В родительской спальне царил полумрак, и Нине пришлось зажечь несколько свечей. Пока она это делала, Ана попыталась приподняться.
– Это ты, муж? – спросила она севшим голосом.
– Да, – отозвался Орантес, стараясь, чтобы его голос звучал бодро, – но я пришел не один. Со мной Витус. Помнишь парня, который оперировал Гаго?
– Витус? – Ана попыталась сесть в кровати, но молодой человек мягко уложил ее обратно:
– Лежи. Чтобы я мог тебе помочь, мне надо, чтобы ты ответила на несколько вопросов.
– Надо же, Витус вернулся… – Ана никак не могла в это поверить. – Когда ж ты приехал?
– Это сейчас не так важно. Лучше скажи мне, как давно ты испытываешь боли. – Он присел на краешек постели.
– Недели четыре уж будет.
– Так, четыре недели. – Витус начал дотошно расспрашивать женщину, как долго обычно длится приступ, какого рода бывает боль – глухая или острая, распространяется ли она на другие участки тела, бывают ли у женщины приступы дурноты и головокружения, мучают ли судороги, нет ли жара, приносит ли облегчение тепло. Потом справился, как Ана обычно питается, каков у нее аппетит, что она любит пить, и многое другое. Попросил ее открыть рот, чтобы проверить состояние языка и зубов; заставил дохнуть на него, чтобы убедиться, не исходит ли дурной запах из кишечника. Но и этого ему было мало, он захотел узнать, в норме ли стул и месячные, часто ли бывает напряженной стенка живота и нет ли изменений цвета кожи.
Под конец кирургик проверил пульс, найдя его лишь чуточку учащенным. Витус с удовольствием осмотрел бы живот пациентки и ощупал больные места, но в косной Испании, живущей в плену старинных предрассудков, такое было невозможно. Приличие и нравы, а в первую очередь пресвятая матушка церковь пресекали такие «вольности» самым строгим образом. Врач, посмевший нарушить эти установления, мог легко оказаться в застенках инквизиции.
Витус выпустил запястье больной и встал.
– Ну что с ней? – спросил Орантес взволнованным голосом.
– Да, что с ней? – Нина посмотрела на Витуса испуганными глазами.
– Слава Богу, ничего опасного для жизни. Если интуиция меня не подводит, у нее катар желудка. Она говорит, что не испытывает голода, что ее поташнивает, а желудок словно стянут – все типичные признаки этой болезни. Налет на языке и нездоровый запах изо рта только подтверждают диагноз. В общем, могу сказать, что желудок слишком холодный, что обусловлено большим количеством слизи, которая сама по себе холодная и влажная. Согласно учению о четырех соках, циркулирующих в человеческом организме, ей нужен лен, так как лен теплый и мягкий. Измельченное льняное семя нужно замочить в воде, немного прокипятить и потом процедить через тряпочку. Полученная таким способом теплая слизь изгонит холодную. Отвар надо пить пять раз в день.
Ана зашевелилась:
– Спасибо, Витус, спасибо. Только бы боли прошли.
– От болей я тебе дам лауданум, который к тому же снимает судороги. – Он вытащил из сундучка флакончик с чудодейственным средством, накапал нужную дозу на оловянную ложку и дал выпить женщине. – Потом обратился к Нине: – У вас есть льняное семя?
– Нет, боюсь, что нет.
– Тогда я тебе оставлю мешочек. Только поскорее замочи семя, чтобы начать лечение не позже завтрашнего утра.
– Хорошо, я поняла. – Нина исчезла вместе с мешочком.
– Выше голову, Ана, – бодро произнес Витус, вновь склонившись над больной, – скоро поправишься. Только следи за тем, что ешь. Пища должна быть полезной: оливки и тушеные овощи, а также фрукты, например, прошлогодние яблоки. Не употребляй ничего острого и лучше ешь чаще и понемногу, чем сразу большую порцию. Вина не пей, вода тебе сейчас полезнее.
– Хорошо, кирургик.
Орантес не удержался:
– Не волнуйся, ее вино я с удовольствием выпью сам! – Теперь, когда стало ясно, что Ана вновь встанет на ноги, к нему опять вернулось хорошее настроение. – Спасибо тебе, Витус! Сам Господь послал тебя.
– Не стоит благодарности. Я на днях еще загляну, проведаю Ану. А пока пусть за ней ухаживает Нина.
– А как же иначе! Как ты думаешь, сколько времени моя жена должна пролежать в постели?
– Пока не пойдет на поправку. Думаю, трех дней будет достаточно. Если удастся снять симптомы, она и сама не улежит.
В комнату вошла Нина, в руках она держала поднос, на котором стояли два кубка с красным вином, а к ним тарелка с лепешками и козьим сыром.
– Я вам немного поесть принесла, – произнесла молодая хозяйка с улыбкой.
– Точно, как же я забыл! – всплеснул руками Орантес. – Как я мог быть таким негостеприимным! Пойдем, дружище, перекусим.
– Погоди. – Витус хотел еще раз взглянуть на больную, но в этом не было необходимости: Ана тихонько заснула. Лауданум сделал свое дело.
Орантес взял из рук дочери поднос и важно зашагал вперед. Он испытывал безграничное облегчение и поэтому трещал без умолку:
– А как поживает Магистр? Ты ведь с ним, конечно, приехал? Что с вами произошло за это время? Последнее, что я слышал, – это то, что вы из Англии отправились в Новую Испанию. Это правда? Слушай, а девчонки-туземки там действительно очень горячие? Ха-ха-ха, можешь не отвечать! Боже, как ты вырос! На дюйм, не меньше! И в плечах раздался! Сколько ж времени мы не виделись? Почти четыре года? Ух ты, как время летит! О моих молодцах-близнецах ничего не слышал? Они по-прежнему с этими циркачами по стране разъезжают, но буду справедливым: раз в году появляются на пороге с полными карманами денег. Что еще хотел спросить?.. Ах, да, монахи рассказывают, у тебя в Англии целый замок? Это, конечно, наивные сказки или?.. Ну, рассказывай!
Они тем временем сели за стол и подняли кубки друг за друга.
– Не знаю даже, с чего начать, – улыбнулся Витус.
Посреди ночи Ана проснулась. Она прислушалась к себе: к счастью, боли в животе утихли. И это впервые за несколько дней благодаря лекарству, которое дал ей Витус. Женщина повернула голову: рядом, как всегда, спал Орантес, мощная фигура которого скалой вздымалась под одеялом. Ох, неужели она скоро поправится? Скоро…
Ей вдруг послышался какой-то звук. Он напоминал всхлипывания ребенка. Одна из малышек плачет? Ана снова прислушалась. Да, точно, в соседней комнате, где спали дети, кто-то безутешно рыдал. Кто же это?
Ана чувствовала огромную слабость, но превозмогла себя: она должна выяснить, в чем дело. Женщина медленно поднялась, укутала плечи шерстяным платком и, тяжело ступая, пошла в детскую.
– Кто здесь плачет? – тихо спросила мать.
Вместо ответа рыдания усилились.
Подойдя к кровати, откуда доносились звуки, Ана с удивлением обнаружила, что плачет ее старшая дочь.
– Нина? – позвала она, не веря своим ушам и глазам.
На секунду всхлипывания смолкли. Нина рывком повернулась на другой бок, лицом к стене, и снова заплакала. Мать присела на край постели и положила руку на плечо дочери.
– Скажи мне, что с тобой, девочка, чтобы я могла тебе помочь.
– Мне уже никто не сможет помочь, – упрямо буркнула Нина сквозь слезы.
Ана хотела было возразить, но тут проснулись Педро и Гаго, начали допытываться, кто это расхныкался посреди ночи. Младшие девочки тоже вскочили, начали встревоженно озираться и заверещали:
– Что случилось? Почему Нина плачет?
– Это вас не касается, – отрезала мать. – Выйдите все отсюда, сядьте за большой стол возле очага и ждите. Кто хочет, может поесть вчерашних лепешек.
Дети повиновались, и Ана смогла целиком посвятить себя Нине. Она хорошо знала свою дочь и догадывалась, что из упрямицы будет трудно что-нибудь вытянуть. Поэтому поначалу она ничего не говорила, а только гладила ее по плечу. Мать не ошиблась, и Нина понемногу оттаяла и расслабилась.
Повинуясь импульсивному движению души, Ана легла рядом с дочерью.
– Можешь спокойно повернуться ко мне лицом, так легче говорить.
Нина засопела носом и перевернулась на другой бок.
– Вот видишь, так оно гораздо лучше. Я хорошо помню, как мы уже однажды лежали так с тобой шесть лет назад. Тогда ты тоже была в отчаянии, у тебя страшно болела голова, и ты была уверена, что умрешь. А это было всего лишь сотрясение мозга. Помнишь, на тебя свалилась прогнившая балка в сарае, и у тебя на голове выросла шишка величиной с грушу? Мы с тобой обсуждали, как такое могло случиться, и за разговорами тебе полегчало. Помнишь?
– Угу.
– На вот, возьми кончик моего платка и вытри слезы. Вот так. До чего ж ты напугала меня!
– Как ты себя чувствуешь, мама? Лучше?
– Да, но сейчас не об этом речь. Скажи, почему ты плакала?
Нина молчала. Потом наконец прошептала:
– Нет никакого смысла говорить тебе об этом. Мне этим не поможешь.
– Может, все же попробуешь?
– Нет. Все ужасно.
Ана почувствовала, что к горлу дочери вновь подступает ком, и мягко погладила ее по волосам.
– Не плачь, девочка, уж этим ты точно ничего не изменишь. Не плачь.
Нина постепенно успокоилась и в поисках защиты прижалась к матери, снова превратившись в маленькую девочку.
– И ты действительно не хочешь мне сказать, что тебя печалит?
Дочь отчаянно затрясла головой.
– Ну, тогда я тебе сама скажу: мне кажется, ты влюблена. В последнее время все говорит мне об этом. Я уж даже с отцом это обсуждала. Только мы никак не можем догадаться, в кого именно, поэтому так ни до чего и не договорились. Ну так кто он?
– Я не могу этого сказать.
Ана опять принялась ласково гладить дочку:
– Значит, мое предположение верно: ты влюбилась. И, насколько я могу судить по твоему виду, не слишком удачно. Поэтому вот что я тебе скажу: кто бы он ни был, выброси его из головы. Вероятно, он тебя не достоин.
– Что ты, мама, еще как достоин! Он самый благородный, самый умный человек из всех, кого я знаю!
– Кто бы это мог быть? Твое описание не подходит ни к одному соседскому парню.
– Он не соседский парень.
Рука Ана замерла.
– Не из соседей? Бог ты мой, ну скажи же наконец, кто это!
– Это… Это Витус, – наконец собралась с духом Нина.
– Витус? – Ана не сразу сообразила, кого имела в виду дочка. Потом тихонько засмеялась. – Витус? Кирургик? Ты шутишь, девочка. Ведь Витус вернулся всего день или два назад. Иначе ты бы встретила его в Камподиосе. Как же ты могла успеть влюбиться в него за такое короткое время?
– Это Витус, и он уже три недели в монастыре. Я люблю его, а он меня нет.
После того как Нина произнесла вслух имя любимого, ее буквально прорвало. Она подробно описала события последних недель, а Ана слушала ее, не перебивая.
Когда Нина, всхлипнув, замолчала, мать прижала ее к себе и горестно вздохнула:
– Мое бедное дитя, как мне тебя жалко! Витус, конечно, замечательный молодой человек, словно созданный для тебя, но он живет в Англии, и, как поговаривают, даже в настоящем замке. Наверняка он скоро вернется туда. Забудь его, если сможешь.
– Но я люблю его, мама, я так его люблю! – Из глаз Нины снова полились безудержные потоки слез.
Ана была бессильна утешить ее.
– Хороший врач сам готовит свои лекарства, – назидательным тоном произнес Витус. – Это относится и к мазям, особенно глазным. Я принес тебе сегодня ungentum.Впрочем, это не похоже на мазь. Вот, смотри.
Он поднял повыше предмет, напоминавший восковую палочку. На ней была выдавлена надпись:
VITUS SEPLASIUM AD CLARITATEM OCULI
Нина пробурчала себе под нос:
– «Мазь Витуса для ясности глаз».
– Правильно, – кивнул он.
– Ну и как же наносить такую мазь? Ведь эта штука совсем не жидкая?
– Верно. Она твердая, чтобы ее было легче возить с собой. Жидкая глазная мазь потребует закрывающегося сосуда, а крышки имеют обыкновение открываться. А такому collyrium [66]66
Глазная мазь (лат.).
[Закрыть]это не грозит. А теперь к вопросу о применении: надо просто отломить кусок и растворить его в яичном белке. Если ты посмотришь внимательнее, то обнаружишь здесь с краю еще два слова: EX OVO [67]67
С яйцом (лат.).
[Закрыть].
– Такого я еще никогда не видела.
– Неудивительно. В старые времена глазные мази были широко распространены, но сегодня едва ли найдется врач, который возит их с собой. Твой покорный слуга исключение. – Он взял в руку вторую восковую палочку и протянул ей в надежде, что Нина склонится к нему и их головы сомкнутся. Однако она не сдвинулась с места, а вместо этого неожиданно спросила:
– Когда ты возвращаешься в Англию?
– Возвращаюсь в Англию? Почему ты об этом заговорила? – На самом деле, мысль пуститься в долгий путь к берегам Британии несколько раз приходила ему в голову, но он все время гнал ее прочь. Если быть честным, причина, которая удерживала его здесь, звалась Нина и сидела сейчас рядом с ним.
Прошла уже неделя с того дня, как он начал лечить катар желудка у Аны, и, слава Богу, ей полегчало. Но он не мог отделаться от ощущения, что именно с того дня что-то изменилось в Нине. Она уже не выглядела так естественно, стала недоступной и замкнутой. Витус не мог сказать, в чем это проявлялось, но был уверен, что не ошибся.
– Так когда?
– Что, прости? Ах да, ты спросила, когда я собираюсь назад в Англию. Ну, честно сказать, я не слишком тороплюсь. Уроки с тобой доставляют мне так много радости. – Своей последней фразой он надеялся расшевелить ее, но Нина никак не отреагировала.
– Не сомневаюсь, что ты скоро уедешь. Наверное, в Англии тебя ждет какая-нибудь женщина.
– Женщина? С чего ты взяла?
– А почему бы и нет? Это было бы вполне естественно.
– Да, конечно. Может быть, ты и права. – Витус нервно покусал нижнюю губу. «Почему она спрашивает о таких вещах? Хочет продемонстрировать, насколько ей безразлично, есть ли у меня женщина или нет?» – пронеслось в голове, но он решил не останавливаться на столь провокационном вопросе и продолжил: – Существуют мази, помогающие при самых разных жалобах, например при чесотке, слезотечении, «песке в глазах», воспалениях. При последних в воск добавляют свинцовый пластырь, квасцы и арнику.
– Ага, – буркнула Нина.
Урок тянулся дальше, медленно и уныло. Витус безуспешно пытался зародить в душе своей ученицы хотя бы искру интереса к мазям и их применению. Нина по-прежнему отвечала односложно и равнодушно. Наконец занятие кончилось, и Витус собрал свои вещи. Прощаясь, он набрался смелости и попросил разрешения немного проводить ее. К его величайшей радости, после небольшой заминки Нина ответила согласием.
Они миновали северные ворота и вскоре уже спускались вниз по склону холма в направлении Пунта-де-ла-Крус. По дороге Витус терзался мыслью, как поделикатнее спросить ее о причине столь явного охлаждения. В итоге, сам того не ожидая, он лишь сдержанно произнес:
– Похоже, будет гроза. Тебе надо поторопиться, чтобы успеть попасть домой до дождя.
– Да, – кивнула Нина. – Мама чувствует себя лучше, но все равно я стараюсь ее кое в чем заменить.
Они молча продолжили путь. Неожиданно с неба упали первые тяжелые капли дождя. В то же мгновение порыв ветра парусом надул юбки девушки, так что ей пришлось двумя руками укрощать разбушевавшуюся материю. Витус обеспокоенно поднял голову и увидел, что прямо над ними повисла огромная черная туча. Вдали сверкнула молния, сопровождаемая раскатистым ударом грома.
– Бежим! – крикнул он. – Встанем под тот дуб. Скорей, а то ты вся промокнешь!
Они бросились под раскидистую крону дерева, первые листочки которого обещали сносную защиту. Крупные капли между тем превратились в сплошную стену ливня, с шумом низвергавшуюся с небес. В воздухе резко похолодало. Витус попробовал пошутить:
– Такой шатер из листьев вполне заменит навес!
Однако Нине было не до шуток.
– Тебе холодно? – заботливо спросил он.
Девушка покачала головой.
Они еще постояли молча, наблюдая за грозой. Дождь продолжал лить как из ведра, всполохи молний и раскаты грома стали еще ближе.
– Возьми мою накидку, если тебе холодно.
– Я не мерзну, – строптиво ответила Нина, дрожа от холода.
Витуса охватила злость. «Какая упрямая девчонка! Ведь я не сделал ей ничего плохого». Не говоря ни слова, он снял с себя стеганую накидку и набросил ей на плечи.
– Не вздумай упрямиться и стаскивать ее, – строго сказал он.
– Хорошо. – С Ниной вдруг произошла метаморфоза, и она стала послушной, как ребенок.
– Так теплее?
– Да.
– Прекрасно. – Молодой человек приготовился сказать что-то вроде того, что теперь им надо только переждать, пока все закончится, но в этот момент прямо над их головами раздался оглушительный грохот, заставивший вздрогнуть обоих. Нина вскрикнула от страха и прижалась к своему спутнику. Ему не оставалось ничего другого, кроме как обнять ее. В душе Витус надеялся, что она не будет вырываться и останется в его объятиях даже вопреки правилам приличия. Вновь загрохотало, и Нина прижалась еще крепче. От ее волос опять исходил пьянящий аромат роз. Она вскинула голову и посмотрела на него в замешательстве, потом улыбнулась. В зрачках ее вспыхнули янтарные искры.
– Тебе не кажется, что гроза как нельзя более кстати?
– Почему? – спросил он севшим от волнения голосом;
– Потому что иначе ты никогда бы не обнял меня, – лукаво ответила Нина.
– Ах вот оно что, – смущенно усмехнулся Витус. – Наверное, все это время я был слеп.
– Вот именно. – Она закрыла глаза.
Он нагнулся и поцеловал ее в губы.
Такого поцелуя он не получал еще ни от кого и не дарил сам. Этот нежный и осторожный поцелуй был полон огня и заставил вспыхнуть все его естество, изумил и смутил его.
– Нина, о Нина, – услышал он свой собственный лепет, продолжая упиваться ею. И с каждым касанием их губ он все больше приближался к неведомому доселе счастью. Грусть, боль, страхи, трудности, опасности, беды и потери отступили на задний план и казались в этот миг смешными и несущественными, далекими, как парус на горизонте. – Нина, о Нина! – Он достиг вершины счастья и не собирался никому уступать его.
С Ниной, похоже, происходило то же самое. Обняв Витуса, она прижималась к нему со всей силой своей юности, страстно отвечая на его поцелуи и требуя все новых и новых.
Наконец они выпустили друг друга из объятий, потрясенные внезапно вспыхнувшей страстью, но, едва переведя дух, она снова прильнула к нему, отвела белокурую прядь от его лба и снова приникла к его губам.
– Глупенький, – прошептала она, – почему же тебе потребовалось столько времени, чтобы заметить, что я тебя люблю?
– Да, я жалкий болван! – Он вновь притянул к себе девичье тело. – Наверное, я просто не смел признаться себе в этом. Сам не понимаю, почему. Знаю только, что был изрядным остолопом. Зато сейчас я могу прокричать на весь мир: я тоже люблю тебя, Нина! Безумно люблю! И я никогда уже не отпущу тебя!
– О-о-о-о!
К своему безграничному ужасу, Витус вдруг увидел, что янтарные искорки погасли, уступив место слезам.
– Боже праведный, что случилось? Я что-нибудь не так сказал?
– Нет-нет… – Нина громко всхлипнула, засопела и попыталась улыбнуться.
Покопавшись в кармане, он вытащил платок и вытер ей слезы.
– Да что с тобой? Только что ты была такой счастливой, а теперь плачешь.
– Ах ты, глупенький, ты и вправду ничего не смыслишь в женщинах. Я же от радости плачу! Ну скажи еще раз, что ты любишь меня.
– Я люблю тебя, не сойти мне с этого места, и торжественно заявляю, что буду любить тебя вечно!
Она улыбнулась:
– Если бы ты только знал, как давно мое сердце бьется только для тебя! Я полюбила тебя в тот самый момент, когда вы с Магистром переступили порог нашего дома. Нет, даже раньше. Помнишь, когда мы увиделись в первый раз? Это было на одном из отцовских полей, когда ты так неожиданно появился там с дедушкой Эмилио. Отец представил нас всех, а когда очередь дошла до меня, я была готова провалиться сквозь землю – так громко стучало мое сердце. Но ты, естественно, этого не заметил. Никто не заметил, даже мама. Ведь все считали меня маленькой девочкой. Но мне тогда было четырнадцать, и я чувствовала себя вполне взрослой. Во всяком случае, достаточно взрослой, чтобы без оглядки влюбиться и потом страдать от этого. А когда ты ушел вместе с бродячими артистами, я целыми днями рыдала и страшно боялась, что уже никогда не увижу тебя…
И вдруг в один прекрасный день ты все-таки вернулся! Боже мой, чего я только ни вытворяла, чтобы привлечь твое внимание: невзначай брала твою руку во время урока и удерживала ее, все время склоняла к тебе голову, один раз даже поцеловала. Я сама себе казалась какой-то потаскушкой.
– О Господи, а я ничего не замечал. Если бы я только знал!
– Скажи это еще раз!
– Что? Ах да, я люблю тебя. Я по-настоящему люблю тебя, Нина Орантес!
– Боже, а что скажет отец, когда узнает, что мы… Мама-то обрадуется, я ее знаю. А вот отец…
– Он будет согласен. В конце концов, у меня серьезные намерения.
– Как это – серьезные?
Витус расхохотался:
– Хочешь все знать заранее? Серьезные – значит, я уже завтра попрошу твоей руки.
– О любимый! – воскликнула Нина и осыпала его лицо легкими поцелуйчиками. – Это самый прекрасный день в моей жизни!.. – Но вдруг осеклась. – Скажи, а если так, значит, мне скоро придется жить в замке? Как-то боязно: там столько слуг. Я буду ужасно волноваться.
– Ничего страшного, англичане тоже люди. Немного странные и своенравные, но весьма любезные, ты же видишь по мне.
Она засмеялась и прижалась к нему.
– Подожди, мне в голову пришла одна идея. Я дам тебе залог моего обещания. – Порывшись в поясном кармане, он извлек золотой перстень с печаткой. – Это кольцо моей матери. В свое время ты будешь его носить, но я отдаю его тебе уже сегодня.
– О Витус, ты это серьезно? – Нина осторожно взяла в руки сокровище. – Ты правда отдаешь его мне?
– Да. Никогда еще я не был так серьезен.
На какой-то момент ему показалось, что Нина сейчас опять заплачет от счастья, но она справилась с волнением и сосредоточенно произнесла:
– Я спрячу перстень и никому не покажу его до тех пор, пока ты сам не скажешь отцу.
– Я приду завтра вечером, когда он вернется с поля и вы поужинаете.
– О, я с нетерпением буду ждать! Жалко, что завтра утром не будет урока в школе, там бы мы увиделись.
– Но мы будем стойкими и выдержим разлуку.
– Да, ты прав. Надеюсь, счастье не написано у меня на лице, ведь это должен быть сюрприз. – Она поцеловала его.
Держась за руки, они долго смотрели друг другу в глаза, и каждый видел в глазах другого затаенную страсть.
Наконец они оторвались друг от друга, но лишь затем, чтобы снова броситься в объятия. Смеясь, снова разошлись – и снова не выдержали и вернулись. Так повторилось еще несколько раз, пока влюбленные окончательно не простились. Гроза уже прошла, и первые солнечные лучи пробивались сквозь облака.
Они этого даже не заметили.
– Не обижайся на меня, старый сорняк, но выражение твоего лица очень напоминает телячье. – Магистр лежал на лавке в их общей келье и с укоризной посматривал на друга. – Новый день начинается, утренняя молитва вот-вот закончится, а с твоей физиономии не сходит блаженная улыбка отрешенности от мира.
– Я действительно сейчас далек от реальной жизни.
Маленький ученый рывком вскочил и сел на постели.
– Послушай, означает ли это, что вы с Ниной… Я хочу сказать, что вы наконец…
Глаза Витуса сияли от счастья:
– Да, старик, именно так. Как всегда, ты распознаешь вещи, касающиеся меня, раньше меня самого.
– Слава Всевышнему! Воистину замечательная новость! Ну, рассказывай!
Витус подробно рассказал другу обо всем случившемся вчера во время грозы. Магистр слушал с таким напряженным вниманием, что даже не замечал, как прибор с бериллами то и дело съезжал с его носа. Наконец он радостно воскликнул:
– Орантес ошалеет от удивления, когда узнает, что его старшая дочурка скоро станет леди. Лишь бы это не ударило по желудку Аны. Ах, что я несу! Разумеется, благонравная матушка будет страшно гордиться, как и сеньор папаша. Кстати, мне только сейчас пришло в голову: а что ж ты утаивал радостную весть от нас с Коротышкой?
Витус развел руками:
– Если честно, я и сам не мог поверить в это, и мне нужно было самому освоиться с новыми ощущениями. Но теперь, когда я, как говорится, проспал с ними ночь…
– Что?! Ты еще мог спать, когда на тебя свалилось такое невероятное счастье?
– Нет-нет, конечно, нет. Я это сказал в переносном смысле. Но теперь, когда прошла целая ночь, я сам постепенно начинаю в это верить.
– Ну и великолепно! Когда мы оповестим о потрясающей новости остальных? Представляю, как удивятся аббат Гаудек, отец Томас, не говоря уж о толстяке Куллусе! Разумеется, все сразу захотят узнать, где состоится свадьба – здесь или в Англии? Если тебя интересует мое мнение, то лучше здесь. В Испании теплее, чем в прохладном Альбионе, это я говорю тебе как абориген. К тому же осмелюсь предположить, что торжества здесь будут более яркими и пышными. Надо только решить, где вы будете жить: в монастыре как-то неуместно, а в доме Орантесов чересчур тесно.
– Ну, тебя понесло, сорняк! – запротестовал Витус. – Не опережай события. Все в свое время, постепенно. Конечно, я тоже задумывался над этим. Если откровенно, всю ночь напролет ломал голову, и вот к какому выводу пришел: я хотел бы жениться на Нине в Гринвейлском замке. Слуги и дворня получили бы возможность принять участие в грандиозном празднике, и, что еще важнее, у всех было бы ощущение, что своим участием они способствуют превращению Нины в мою жену и новую госпожу.
– А Орантес? Он что, здесь останется, или ты собираешься посадить его вместе со всем семейством на корабль и отправить в Англию? Это обошлось бы в кругленькую сумму.
Витус почесал в затылке, и, несмотря на ощущение счастья, не покидавшее его со вчерашнего дня, вид у него был довольно растерянный.
– Деньги, деньги! Вечно все в них упирается. Тем не менее ты, разумеется, прав. Но ты же сам всегда говоришь: Tempus ipsum affert consilium [68]68
Время само подскажет совет (лат.).
[Закрыть]. Сегодня вечером я для начала схожу к Орантесу, а там видно будет.
– Так тому и быть. Но… Постой, я слышу чьи-то быстрые шаркающие шаги. К нам, что ли, кто-то спешит?
Не успел Магистр договорить, как в деревянную дверь кельи громко постучали. В следующий миг дверь распахнулась, и в келью шумно ввалился Куллус.
– Дети мои, почта из Падуи! – возвестил он.
– Как, неужели из Падуи? – Друзья мигом вскочили с постелей и обрушились на толстяка с вопросами.
