Текст книги "Странствия хирурга: Миссия пилигрима"
Автор книги: Вольф Серно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)
ЦУГМЕЙСТЕР АРНУЛЬФ ФОН ХОЭ
Я разыскиваю нашего брата Массимо, который поклялся мне в верности, но чем дольше длится этот разговор, тем больше я убеждаюсь, что он спрятался на постоялом дворе.
– Со стороны Эдуардо было в высшей степени благородно взять нас с собой, – важно изрек Магистр. Вместе с Витусом и Коротышкой он восседал на запряженной быками подводе посреди поросят, которых крестьянин вез продавать на рынок. – Жаль, что у меня пустые карманы, я бы с удовольствием вознаградил его за это.
– Щё щего! – возмущенно приподнялся Энано. – Отстегивать монеты за тряску среди такого свинства!
– Успокойся, Коротышка! Если бы не Эдуардо, тебе пришлось бы сейчас семенить пешком, а до Падуи путь не близкий. Каждая миля, которую нам не пришлось преодолевать на своих двоих, подарок свыше. Верно, Эдуардо?
– Си-си! – отозвался крестьянин, сидевший на козлах. Он, правда, не уловил смысл беседы, но, как всегда, был настроен миролюбиво. – Как дела, все хорошо?
– Разумеется! – заверил маленький ученый. – Даже очень хорошо, учитывая прекрасную погоду. – Без всякого перехода он замурлыкал бойкую галисийскую песенку, повествовавшую о крестьянке-плутовке, которой на пару с батраком на протяжении семнадцати куплетов удавалось наставлять рога своему ревнивому благоверному. Закончив, он крикнул вознице:
– Ты все понял, Эдуардо?
– Но, но, не все, Магистр, но звучало весело!
– Это самое главное. Давай, Коротышка, выдай тоже что-нибудь. Ты ж всегда готов глотку драть.
– Уй-уй, глазощур, пощему бы и нет? – Энано пронзительным фальцетом завел народную германскую песню. Потом настала очередь Витуса, но тот замахал руками:
– Нет, друзья, увольте! В лучшем случае я мог бы изобразить вам григорианское песнопение, но оно будет чересчур унылым для этого прекрасного дня.
– Что, опять григорианское песнопение?! Хочешь увильнуть? – Магистр ткнул друга указательным пальцем в грудь. – Один раз ты уже пытался отвертеться, сорняк. Год назад, когда мы все вместе возвращались в Гринвейлский замок и ты… Ох, извини, какой же я осел! Совсем забыл, что эти воспоминания для тебя… Прости меня, прости ради Бога!
Витус не успел ничего ответить, потому что в этот миг подводу сильно тряхнуло, и она остановилась.
– Это еще что такое? – Магистр вздрогнул и посмотрел вперед, на пыльную дорогу. Новые бериллы позволили ему четко разглядеть причину остановки. Перед повозкой стоял высокий костлявый человек в поношенной монашеской рясе. За его спиной ровными рядами попарно застыли еще десятка три мужчин в таких же одеяниях. Костлявый поднял руку и произнес:
– Извини, крестьянин, что задерживаем тебя, но не найдется ли у тебя для нас еды на дорогу? Господь всемогущий, пославший нас, воздаст тебе.
– Кто ты? – испуганно выдавил Эдуардо.
– Не бойся, сын мой. Как твое имя?
– Э… Эдуардо.
– Меня зовут Арнульф фон Хоэ, однако происхождение не имеет к делу никакого отношения. Я отзываюсь просто на имя Арнульф. – Он показал рукой на своих спутников. – Это мои единоверцы, братья во Христе, выбравшие меня цугмейстером, главой нашей процессии. Мы отправились в путь, чтобы предупредить Божьих детей о следующем нашествии чумы. В народе нас называют хлыстами. Так найдется у тебя для нас немного еды?
Эдуардо быстро перекрестился. Из всего обращения Арнульфа у него в голове застряло только одно страшное слово: «чума».
– Где… где? Ради всех святых и Пресвятой Девы Марии, где она началась?!
– Успокойся, пока нигде. Но мне недавно приснился сон, в котором наш Спаситель явился мне и возвестил, что люди слишком много грешат и он хочет покарать их новой эпидемией. Я спросил Его: «Учитель, что я могу сделать, чтобы отвратить от грешников страдания?» И он мне ответил: «Ступай, собери вокруг себя смелых и сильных духом, ходи с ними по стране и бери на себя всю вину, как когда-то Я взял ее на себя. Сделай себе бич из веревок, как когда-то сделал Я, и гони прочь чуму, как когда-то Я изгонял торговцев из храма. Бич же оставь себе и карай сам себя, чтобы Я не карал людей. Если же будешь поступать супротив Моих слов, в Ломбардии начнется страшный вой и скрежет зубовный». Я проснулся весь в поту от страха и сказал: «Да, Господи, так тому и быть. Да будет воля Твоя!» Ну, Эдуардо, найдется у тебя какая-нибудь еда для твоих братьев во Христе?
Пока Арнульф говорил, несколько его товарищей обнажились до пояса и принялись бичевать себя. Проделывали они это крепкими палками, с которых свисали по три веревки с большими узлами. Из узлов торчали острые, как иглы, железные шипы. Инструменты были словно позаимствованы из пыточной камеры и должны были приносить адские муки. Тела мужчин сплошь состояли из синих вздутий и кровавых полос.
– Какая она… ужасная! – содрогнулся Эдуардо. Он снова осенил себя крестным знамением и начал лихорадочно шептать « Ave Maria»,потом опомнился и спросил: – Где, э-э… учитель Арнульф? Где она разразится?
– Между Брешиа и Мантуей. Она захлестнет всю Ломбардию, потом двинется на восток, в нашу сторону, дойдет до Падуи и перекинется на Венецию. Весь мир задохнется в ее смрадном дыхании, если ее не остановят такие благочестивые борцы, как я и мои товарищи. Мы бичуем себя, чтобы сия чаша миновала тебя, Эдуардо!
Глаза Арнульфа теперь уже метали молнии, и он снова возопил:
– Мы бичуем себя, чтобы сия чаша миновала тебя, Эдуардо! Есть у тебя, наконец, пища для нас?!
Однако крестьянин все еще колебался.
– Я… я… – пролепетал он и замолк.
– Тогда бичуй себя сам, чтобы чума пощадила тебя и твоих близких! – Арнульф буквально воткнул в его руки палку. – Бей себя сам! Или мне за тебя это сделать?
– Ну, я… я мог бы отдать вам одного поросенка.
– Одного? Трех!
Эдуардо хотел уже что-то ответить, но кем-то произнесенное внятное «Нет!» опередило его. Это был Витус, которому все представление было уже поперек горла. Легко вспрыгнув на козлы возле трясущегося от страха крестьянина, он объявил:
– Одного поросенка будет вполне достаточно. В округе много других крестьян, у которых вы можете просить подаяние.
– Кто ты такой?! – рассвирепел Арнульф.
– Меня зовут Витус из Камподиоса. Но происхождение, как и в вашем случае, не играет никакой роли. Называйте меня просто кирургиком, коим я и являюсь.
– Так знай, кирургик, что подавать бедным – богоугодное дело. Имеющий мало да отдаст мало, имеющий много отдаст много. А, как мы заметили, у Эдуардо много поросят.
– Их всего девять. Требуя трех, вы хотите не менее трети его состояния. Но даже если бы вы довольствовались одним, вы и тогда получили бы с него больше десятины. – Витус замолчал. Ситуация напомнила ему продажу индульгенций, по праву заклейменную в Германии доктором Мартином Лютером. Никто, полагал немецкий реформатор, не имеет права становиться между Богом и людьми, тем более вымогать деньги на постройку собора Святого Петра в Риме. – Так что берите ради Всевышнего одного поросенка и будьте довольны. А уж если вы толкуете о богоугодных делах, то позвольте вам заметить, что бедности всегда сопутствует смирение и не приличествуют дерзкие требования. – Он выбрал маленького поросенка и передал Арнульфу.
Предводитель процессии скорчил гримасу, словно хлебнул уксуса.
– А теперь ступайте с Богом. – Прощальные слова Витуса прозвучали примирительно, поскольку по сути флагелланты были набожные, озабоченные своей миссией люди, стремящиеся принести добро. Эдуардо поспешил подстегнуть быков, и повозка покатилась дальше.
Вскоре Арнульф и его флагелланты исчезли вдали, и крестьянин вздохнул с облегчением.
– Спасибо, кирургик, – поблагодарил он. – Я все еще не в себе. Как вы думаете, она… э-э… ну, вы понимаете… придет к нам опять?
– Трудно сказать. Бывают видения, которые становятся реальностью, а бывают и такие, которые не сбываются. В защиту Арнульфа предположу, что ему и в самом деле приснилось то, о чем он нам рассказывал, и тем не менее надеюсь, что его сновидение не более чем химера. Флагелланты, кстати, безобидные ревнители Господа Бога. Тот, кто занимался историей религии, знает, что они появились в Европе еще anno 1350во время большого нашествия чумы. Эти люди охотно истязали себя у стен Божьих домов, твердо уверовав, что, если камни обагрятся их кровью, Господь смилуется и задушит эпидемию. Принесло ли какую-нибудь пользу это самобичевание, большой вопрос. Если хочешь услышать мое личное мнение, я считаю, что проникновенная молитва окажет такое же действие, как самоистязание, а быть может, даже большее. Так или иначе, все в руце Божьей. Он определяет ход всех событий в мире и в жизни каждого человека.
Магистр, все еще сидевший вместе с Энано между свиней, подал голос:
– И только что он определил для нас, что там, впереди, появились первые дома Местро. – Он скептически оглядел открывавшийся вид. – Я полагал, эта деревенька будет побольше. Трудно поверить, что там существует рынок. В любом случае, это веха на нашем пути в Падую.
Плетка Эдуардо опустилась на упругие бока быков, чтобы заставить их идти быстрее. Сделал он это, скорее, машинально, потому что из головы у него не шло слово «чума».
– И вы уверены, что молитвы также могут помочь отвести ее? – крестьянин с мольбой посмотрел на Витуса.
– Если Господу будет угодно, наверняка. Кстати, Эдуардо, я давно заметил, что ты избегаешь произносить слово «чума». Почему?
– О, я… – У крестьянина было такое лицо, словно его застукали в кладовой со съестными припасами. – Я… ну, все говорят, если о ней не думать, не упоминать, она и не придет. Произносить это слово ни в коем случае нельзя: это самый верный способ избежать ее.
– И ваш священник говорит вам то же самое?
– Отец Франко? Нет, он считает, мы должны молиться.
– Вот видишь, и я о том же. Не тревожься об этом больше. Там, впереди, у рыночной ограды, можешь нас высадить. И еще раз большое спасибо, что прихватил нас с собой.
– Нет-нет, это я должен благодарить вас, кирургик. Если бы не вы, мне нечего было бы продавать и я не смог бы смотреть жене в глаза. Уж она такая строгая, вы бы только знали!
Витус еще раз похлопал Эдуардо по плечу и спрыгнул с подводы, а вслед за ним – Магистр и Энано. Маленький ученый улыбнулся на прощание:
– Передай своей жене, что у нее прекрасный муж.
Прежде чем до Эдуардо дошел смысл сказанного, трое друзей уже скрылись из виду.
«Локанда Тоцци» [31]31
От итал. Locanda Tozzi– «Постоялый двор Тоцци».
[Закрыть], захудалый домишко на краю деревни, величавший себя постоялым двором, едва ли заслуживал это название. Однако он был дешевым, и это стало решающим аргументом.
Витус, Магистр и Энано сидели перед домом и ужинали, разложив на трехногом столике всю снедь, которую им удалось приобрести на рынке: ржаной хлеб, сыр и немного оливок. Магистр, всю жизнь слывший гурманом, вознамерился приобрести пару восхитительно благоухавших трюфелей, но Витус решительно воспротивился этому. Грибы были чересчур дороги, как и вино, на котором в качестве альтернативы трюфелям настаивал ученый. Так что им пришлось довольствоваться водой, в которой зато они себе не отказывали.
Последствия обильного питья не заставили себя ждать, и вскоре Витус удалился за дом, чтобы облегчиться в кустах. Занимаясь своим делом, он вдруг услышал доносившееся откуда-то тихое пение. Монотонная и незатейливая мелодия звучала то тише, то громче. В молодом человеке проснулось любопытство, и он отправился в ту сторону, откуда слышалась песня. Ему пришлось продираться через заросли кустарника, постепенно переходившего в рощицу. Пение становилось громче.
Почти дойдя до поляны, он остановился и наконец увидел исполнителей заунывных песен: это были флагелланты, рассевшиеся вокруг полыхающего костра, над которым на нескольких вертелах жарилось мясо. Костлявый человек, в котором Витус тотчас узнал цугмейстера Арнульфа, поднялся и проверил, дошло ли мясо. Явно удовлетворенный результатом, он обратился к товарищам и потребовал тишины. Раскинув руки, он воскликнул зычным голосом:
– Господь, мы благодарим Тебя за пищу, которую Ты дал нам, возложившим на себя чужую вину. Господь, мы благодарим Тебя за пищу, которую Ты дал нам, хотя мы недостойные ходатаи. Господь, мы благодарим Тебя за пищу, которую Ты дал нам, пусть мы слабы телом. Твои доброта и милосердие, Твои милость и снисхождение искупают то, что на земле меряется разными мерами. Мы будем благоговейно вкушать Твою пищу, потому что она – плоть Твоя. Мы будем воспевать Тебе хвалу, покуда Ты дашь нам силы. – Набрав в легкие воздуха, он грянул запев:
Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои. Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня. Вечно буду славить Тебя за то, что Ты содеял, и уповать на имя Твое, ибо оно благо перед святыми Твоими…
Арнульф пропел до конца, и все дружно выдохнули:
Амен!
Пошел следующий куплет, также повествовавший о недостойности людской и власти Единственного и также закончившийся возгласом «амен». Начался еще один…
Недоумевая, как долго еще собирался петь Арнульф и когда в конце концов начнется трапеза, Витус решил удалиться. На обратном пути к подворью он вдруг услышал тихие стоны, остановился и прислушался. Да, сомнений не было: кто-то жалобно скулил и стонал. Раздвинув кусты, отделявшие его от источника странных звуков, молодой человек в полумраке увидел скрючившуюся от боли мужскую фигуру, лежавшую на боку.
– Эй, что с тобой? – окликнул Витус приглушенным голосом.
Вместо ответа стонущий попытался быстро спрятаться в густых зарослях, но кирургик оказался проворнее. Не слишком резко, но с силой он вытащил беглеца наружу и увидел, что это совсем молоденький парнишка, вся верхняя часть тела которого представляла собою сплошную рану. Несомненно, один из флагеллантов, убежавший от собратьев.
– Не бойся, – проговорил Витус, – я только хочу помочь тебе. – Он опустился на корточки возле парня, чтобы вид его был менее угрожающим. – Как тебя зовут?
Юный флагеллант всхлипнул:
– Массимо.
– Хорошо, Массимо, мне кажется, ты больше не хочешь быть флагеллантом. Я прав?
Паренек кивнул. Лицо его исказила гримаса боли.
– Я больше не вынесу, – прошептал он. – Не выдержу бесконечных побоев и пыток.
– Понимаю. Давай пойдем к «Локанда Тоцци», и там ты мне все расскажешь, пока я буду обрабатывать твои раны. Я кирургик.
Витус помог парню, непрерывно стонавшему от боли, встать на ноги. Вцепившись в своего спасителя, тот испуганно затряс головой:
– Нет, нет, мы, флагелланты, не имеем права переступать порог домов, мы давали обет не делать этого.
– Тогда я буду лечить тебя на улице, не заходя на постоялый двор.
Массимо повис на Витусе, и тот энергично потащил его за собой. Прибыв к ветхому домишку, они застали все еще сидевших за столом Магистра и Коротышку. Ученый воскликнул:
– Эй, сорняк, у тебя что, проблемы с мочевым пузырем? Где ты так долго… Ого, кто это у тебя на буксире?
– Это Массимо. Он флагеллант и срочно нуждается в нашей помощи, – объяснил Витус. – Ну-ка, быстренько составьте вместе наши табуретки.
Друзья выполнили его указание, не спуская с парня любопытных глаз. Витус принес с постоялого двора свой короб с инструментами и лекарствами и велел Массимо лечь.
– На живот, друг мой, там у тебя меньше всего ран, – кирургик горько усмехнулся. – Туда, видать, труднее попасть бичом.
Массимо послушно вытянулся. Когда Витус при свете фонаря приступил к осмотру больного, юноша сжал зубы и простонал:
– Я должен вернуться, кирургик!
– Вернуться? – Витус тщательно промывал раны на спине парня. – Мне показалось, ты хотел уйти от флагеллантов?
– Нельзя. Я дал клятву учителю Арнульфу, что навсегда останусь с ним, как и все остальные.
– Учитель Арнульф? А что он за человек?
– Я не знаю. Никто этого точно не знает. Он родом из Тироля, это точно известно. Некоторые говорят, раньше он был монахом-бенедиктинцем, но согрешил и был изгнан из своего монастыря. Но это только слухи. Он очень строгий, никому не позволяет вольностей. И себе тоже.
Магистр протянул Витусу мазь доктора Шамуши, поскольку других бальзамов у них не было, и высказал свое мнение:
– То есть он самозванный предводитель, так? Пастырь, который собрал вокруг себя своих овец и строго следит за тем, чтобы они слушались и не разбегались?
– Нет-нет, так нельзя сказать! Учитель Арнульф на самом деле пытается вести образцовую жизнь. Он обо всем заботится, встает раньше всех и ложится позже всех. Он даже исповедует нас, потому что нам многое нельзя делать.
– Щё, щё? – прошепелявил Энано.
– Нам, например, запрещено разговаривать с женщинами.
Витус начал осторожно накладывать повязку.
– Это еще почему? – удивился он.
– Это не целомудренно и может возбудить ложные влечения. Правда, иногда очень трудно не нарушать запрет. Недавно мы проходили через одну деревню, и какая-то старая женщина спросила, не хотим ли мы испить воды, она как раз подняла из колодца свежую воду. Я ей ответил: «Нет, спасибо, матушка», всего три слова сказал, и за них мне пришлось потом отвечать перед учителем Арнульфом. В наказание я должен был один бичевать себя перед всеми собратьями, пока не потеряю сознание. Когда я очнулся, учитель назначил мне другое наказание, которое он назвал «уйти в себя». Оно состояло в том, что я должен был триста десять раз прочитать «Отче наш», по десять раз перед каждым братом. Я почти целую неделю делал это. Да, Арнульф фон Хоэ – очень строгий наставник.
– И очень деспотичный, – пробормотал Магистр. – Вспомните только, как он требовал поросят у бедняги Эдуардо. Как нечто само собой разумеющееся! А когда ему дали отпор, у пастыря был такой вид, будто ему на голову вылили его же ночной горшок. Правда, Витус?
– Совершенно точно. Похоже, он не привык, чтобы ему прекословили. Когда вся власть сосредоточена в одних руках – это всегда плохо.
– Абсолютно справедливо, – подтвердил Магистр, протягивая другу ножницы, чтобы обрезать концы корпии. – А что на это скажет наш ворчливый Коротышка? Ого, а где же малыш? Вероятно, тоже решил опорожнить свой мочевой пузырь. Не понимаю, друзья, почему вам так часто приходится бегать по нужде. Я вам скажу: даже если бы мне сейчас приспичило, я бы не смог…
– Тихо вы, шуравли! Тс-с-с! – Энано выскочил из-за дома. – Сюда шлепает щерный гриф, Арнульф-донощщик!
– Что? – Витус вскочил как ужаленный. – Давай, Массимо, марш в дом! Давай-давай, бегом! – Он втолкнул мальчишку в дверь и затолкнул в клетушку, где они должны были ночевать. Затем с независимым видом вышел наружу и подошел к Арнульфу фон Хоэ, который уже начал распинаться перед карликом и Магистром.
– Laudetur Jesus Christus! – проскрипел цугмейстер. – Перед вечерней трапезой мне доложили об исчезновении нашего собрата Массимо. Он в некотором роде довольно впечатлительный и нуждается в нашей общей поддержке, чтобы не сбиться с праведного пути. Это блудный сын, которого все мы ищем. Вы случайно не видели его?
– In aeternum, amen, – как подобало, ответил Витус.
Арнульф удивленно вскинул брови:
– Как? Вы знаете латынь?
– Конечно. Я вырос в монастыре и с шести лет регулярно посещал занятия. Если угодно, мы можем продолжить беседу на языке науки.
– Ну… – Такого желания цугмейстер, очевидно, не испытывал. Скорее всего, он владел лишь парой фраз, которые производили огромное впечатление на простой люд. – Я повторяю свой вопрос: вы случайно не видели Массимо?
Магистр поправил на носу бериллы:
– Разумеется, мы видели его, друг мой. Как же иначе! Он бичевал себя, как и все остальные, когда вы пытались отнять у бедного Эдуардо трех поросят.
Арнульф с трудом сдерживал ярость:
– Я не это имел в виду, и вы это прекрасно знаете. Кто вы вообще такой?
Коротышка ответил за Магистра:
– Хошь знать, кто с тобой разговаривает, щерный гриф? Скажу по секрету: сам великий Рамиро Гарсия, магистр права из Ла Коруны, в Щпании, – образованный, ущеный и всеми пощитаемый! А сам я Энано из Аскунезии, специалист по всем бальзамам и снадобьям.
Цугмейстер вновь сделал над собой большое усилие, чтобы не показывать свои чувства. На этот раз это было предчувствие, что беседа кончится для него ничем.
– Я разыскиваю нашего брата Массимо, который поклялся мне в верности, но чем дольше длится этот разговор, тем больше я убеждаюсь, что он спрятался на постоялом дворе.
– Вот тут вы ошибаетесь! – воскликнул Магистр.
– Это я хочу увидеть собственными глазами. – Арнульф приподнял полы своей рясы, чтобы не споткнуться на ступеньке, но Витус остановил его.
Цугмейстер засопел:
– Клянусь Иисусом и Богородицей, вы осмеливаетесь преградить мне путь?!
– О, смелость тут невелика, учитель Арнульф. Я же знаю, что вы так просто не вошли бы.
– Как?! Что?! Что вы хотите этим сказать?! – Цугмейстер склонил голову набок, как боевой петух.
Витус подкупающе улыбнулся:
– Если меня не подводит память, у вас, у флагеллантов, существует неписаный закон, не позволяющий вам без приглашения заходить ни в один дом.
– Ну да, это верно, – вынужденно согласился цугмейстер, правда, тут же нашелся: – Но так же верно и то, что никто не заставляет нас стоять под дверью. Само собой разумеется, нас сразу приглашают войти!
Магистр ухмыльнулся:
– И именно этого мы, само собой разумеется, не сделаем. Еще раз подчеркиваю: ваш брат Массимо не прятался на постоялом дворе. Можете принять это expressis verbis [32]32
Совершенно четко, с полной ясностью (лат.).
[Закрыть]. Как это замечательно сказано у Иоанна: «Блаженны не видевшие и уверовавшие».
– Это неслыханно! Это кощунство! – Глаза Арнульфа горели возмущением. – Господь всемогущий покарает вас, грешников! Я же не буду за вас молиться, а тем более бичевать себя. Гореть вам всем синим пламенем! – Задыхаясь от ярости, он побежал прочь.
– Ух! Это было непросто! – еле отдышался Магистр.
– Да, – фыркнул Витус. – Кстати, как ты мог обмануть смиренного пастыря! Разумеется, Массимо спрятался внутри.
– Нет, сорняк, он не прятался. Это мы его там спрятали, а это большая разница. Я же не виноват, что господин цугмейстер не соизволил точно выразиться. Вот если бы он сказал: «Я убежден, что он спрятан на постоялом дворе», – это другое дело. А так…
Витус расхохотался:
– Ну хорошо, буквалист, давай посмотрим, что там с Массимо.
Мальчишка, слышавший каждое слово, все еще дрожал всем телом, когда трое друзей ввалились в комнатушку, где он сидел.
– Все позади, – успокоил его Витус. – Арнульф ушел, и, если меня не подводит чутье, скоро он не появится. Пошли на улицу, поешь с нами. У тебя такой вид, словно в последние дни тебе мало что попадало в рот.
– Так оно и есть, – вздохнул Массимо, продолжая трястись от страха. – Нам, флагеллантам, запрещается просить подаяние. Поэтому часто приходится затягивать потуже пояс.
– Ну-ну, – возразил Магистр, – почему же учитель Арнульф так назойливо просил трех поросят?
– Это верно, но он это делал из крайней нужды. Все мы несколько дней ничего не ели. Верьте мне, он хороший человек, только выглядит так сурово. Это было его право – разыскивать меня, ведь я добровольно поклялся быть всегда с ним.
– Об этом ты расскажешь нам подробнее на свежем воздухе. – Взяв парня за руку, Витус потянул его наружу. Подхватив столик и табуретки, они отнесли их в дальний угол.
– На случай, если Арнульф снова почтит нас своим визитом, – объяснил Магистр, подтаскивая лавку. – Ему совсем не обязательно обнаруживать тебя.
Массимо неуверенно сел.
– Я не имею права нарушать обет, – серьезно сказал он. – Плохо, что я тогда дал слабину и хотел убежать.
Витус подвинул юноше сыр и оливки.
– Поешь сначала. Ну хорошо, ты дал клятву Арнульфу всегда жить в нищете и целомудрии, ты поклялся подчиняться законам вашей общины и бичевать себя, чтобы спасти мир от чумы и грехов. Но ты ведь не обещал истязать себя до смерти. Если бы ты знал это раньше, ты бы ни за что не согласился, так ведь?
– Да, пожалуй, так, – признал Массимо с набитым ртом.
– А твои родители знают, что ты присоединился к флагеллантам?
– Мать знала. Отца своего я никогда не видел. Мать всегда говорила, что я бастард, зачатый миланским купцом, который вскружил ей голову сладкими словами и лестью, а на другое утро исчез.
Витус отщипнул хлеба и запил водой.
– Твоей матери больше нет в живых?
– Она умерла три месяца тому назад. Как мне сказали, от горячки. Когда учитель Арнульф об этом узнал, он велел мне дополнительно бичевать себя, чтобы ее душа точно попала на небо. Мать была прачкой, жила без мужа, но родила много детей. Кроме меня у нее были еще три мальчика и семь девочек. Шестеро из моих братьев и сестер умерли в раннем детстве, а остальные разъехались по миру.
Массимо вопросительно посмотрел на последний кусок сыра и, когда Витус одобрительно кивнул, взял его и продолжил, жадно жуя:
– Когда полгода назад мимо нас проходил учитель Арнульф, я сразу понял, что мне надо идти с ним. Многие решили так же. Все мы хотели поддержать его богоугодное дело и сделать что-нибудь для нашего вечного блаженства. Вступить в его братство было не так-то просто. Он обязательно требовал согласия родителей или других родственников. Прежде чем примкнуть к нему, нужно было публично простить своих врагов и сходить на исповедь. Вот такие требования. Он хороший человек.
Магистр отмахнулся:
– Пусть он останется хорошим человеком, сын мой, но не надо ради этого убивать себя. Такой клятвы ты Арнульфу не давал. При таких обстоятельствах твоя клятва уже недействительна. Juramentum ad incognita non extenditur,как говорим мы, юристы. Для нормальных смертных перевожу: клятва не распространяется на незадуманное, на то, чего делать изначально не предполагалось. Значит, ты можешь чувствовать себя свободным и ничем не связанным.
– Вы в самом деле так считаете?
– Ясно, как Божий день! У тебя есть другие родственники?
– Кроме сестер и братьев, о которых я ничего не знаю, у меня есть только двоюродный дед, брат маминого отца. Он живет в Падуе и, кажется, делает колеса.
– Вот видишь. Отправляйся-ка ты вместе с нами и шагай прямиком к своему деду, мы ведь тоже хотим попасть в Падую. Когда нас будет четверо, уже не каждая шайка грабителей решится напасть на нас. – Магистр взглянул на товарищей: – Надеюсь, вы не возражаете?
– Разумеется, нет.
– Уй-уй, си-си.
После ночи, проведенной в борьбе с вшами, клопами и тучами мух, они встали с первыми лучами солнца и основательно вымылись в протекавшем неподалеку ручье. Холодная вода весьма благотворно подействовала на их искусанную кожу. Витус проверил, не сбились ли у Массимо повязки, заплатил за постой всей четверки, и они двинулись в путь.
Небо было затянуто облаками, солнце показывалось лишь изредка, и ему не удавалось пробить брешь в сплошной пелене. Над землей чувствовалось дыхание приближающейся осени, которую ждали с нетерпением, ведь она несла спасительную прохладу. Бодро вышагивая – Витус, как и в первые дни своих странствий, шел, неся посох на плече, – друзья рассказывали друг другу о своей прежней жизни, и тут выяснилось, что Массимо, хотя и был сыном простой прачки, посещал латинскую школу в Местро. Мать работала не покладая рук, дни и ночи, чтобы оплатить недешевую учебу сына. Ее самым большим желанием было, чтобы отпрыск чему-нибудь научился, а потом поступил послушником в один из монастырей. Однако все вышло иначе. С приходом чумы в семьдесят шестом году в их краях появился Арнульф, колесивший по всей Северной Италии. Едва увидев флагеллантов, Массимо был заворожен их миссией и с тех пор все уши матери пропел, чтобы она отпустила его. Наконец, год назад она сдалась в надежде, что бродяжничество флагеллантов будет лишь временной вехой на пути сына в монастырь.
Витус рассказывал о годах, проведенных в монастыре. Он описывал простую, но наполненную жизнь братии, повествовал о каждом из них, об их великих задачах и маленьких человеческих слабостях. Нарисовал портреты аббата Гаудека, относительно молодого настоятеля, так любившего математику и звезды, отца Томаса, монастырского приора и врача, а также отца Куллуса, страстного почитателя стихов Овидия и любителя поесть.
Магистр рассказывал о годах, проведенных в Ла Корунье, где он вел довольно созерцательную жизнь, преподавая в тамошней школе юриспруденции, пока не повстречался с ученым-энциклопедистом Конрадом Магнусом, которого полюбил всей душой. Конрад Магнус окончил свои дни на костре как еретик, да и сам Рамиро Гарсия едва не умер, только не на костре, а после пыток в инквизиции. На этом маленький несгибаемый человек закончил свое повествование, чтобы уберечь Массимо от страшных подробностей.
Витус подхватил нить рассказа и поведал, как он познакомился с Магистром в темнице Досвальдеса, умолчав при этом, за что вообще был брошен в застенок. А виноват в том был не кто иной, как Энано, уж тысячу раз раскаявшийся в содеянном.
Коротышка тоже разоткровенничался, чего с ним обычно не случалось при малознакомых людях: он рассказал о своем детстве и юности в Германии, как изо дня в день над ним насмехались все кому не лень, как он пытался получить работу, хоть какую-нибудь, пусть даже самую черную. Но человек был и остается жестоким, и Энано, которого тогда еще звали не так, лишь награждали оскорбительными кличками, вроде «калека», «урод», «ублюдок» и тому подобное. В один прекрасный день обиженному судьбой стало невмоготу. Ему надоело просить подаяние и попрошайничать, и он принял решение превратиться в мошенника, обманщика и отравителя. Вскоре жизнь забросила его в Испанию, где он и познакомился с Витусом, готовым прийти на помощь любому и крайне доверчивым, что поначалу показалось Энано-Токсилю чрезвычайно смешным и нелепым. Но, по воле той же судьбы, оказавшись третьим в этом удивительном союзе, он сбросил с себя свою старую жизнь, словно прекрасная бабочка сбрасывает сковывающий ее уродливый кокон…
Так пролетели три дня в более или менее занимательных беседах. Мимо тянулись радующие взор пейзажи Северной Италии, и с каждым часом, проведенным в обществе новых друзей, Массимо чувствовал себя все увереннее и спокойнее. Даже страх, что они могут неожиданно наткнуться на учителя Арнульфа с его флагеллантами, постепенно отпустил его. Уже на подступах к Падуе, городу святого Антония, он вдруг сообщил:
– Моего двоюродного деда зовут Романо. Романо Тассини.
Из старой, но ухоженной мастерской Романо Тассини струился сизоватый дымок. Дело шло к обеду, но пахло не столько едой, сколько раскаленным оливковым маслом и деревом.
Снедаемые любопытством, друзья приблизились к домику, прекрасно отдавая себе отчет, что Романо, никогда в жизни не видевший своего внучатого племянника, вряд ли сможет узнать его. Заглянув в одно из открытых окошек, они увидели худого старика, что-то мастерившего и насвистывавшего себе под нос. В помещении было сумрачно, поэтому друзьям не сразу удалось разглядеть висевшие над верстаком инструменты для работы по дереву. Удушливый чад смешивался с вонью столярного клея.
