Текст книги "Странствия хирурга: Миссия пилигрима"
Автор книги: Вольф Серно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 38 страниц)
Вскоре Рабия с хабиром пили горячую мяту, что действовало благотворно в опустившейся на пустыню ночной прохладе. Рабией уже окончательно овладела усталость, и беседа текла довольно вяло. Неожиданно она вздрогнула. Ветер донес волну резкого кисловатого запаха.
– О Аллах, что это?
Хабир также почуял запах.
– Это наши верблюды. Пережевывают жвачку. Говорят, ничто не пахнет ужаснее, чем верблюжья отрыжка. Даже если человек привычен к этому запаху, как я.
– Но ведь животные давно уже лежат на одном месте?
– Просто поменялся ветер, только и всего.
– Извини, я не заметила. Наверное, я стала избалованной городской женщиной, затыкающей нос при малейшем запахе. – Рабия почувствовала смертельную усталость и в который раз попыталась подавить зевоту, но на этот раз ей это не удалось. Хорошо, что чадра скрывала ее невоспитанность.
– День был долгий, – произнес хаджи Абдель Убаиди, чутко заметивший состояние девушки. – Пойду к своим людям, заодно проверю часовых. Что-то они не слишком бдительны, ты понимаешь, о чем я.
– О, конечно. Но Магистр здесь не при чем. Я просто хотела сыграть с ним партию в шахматы.
– Ага, ну да. Да пошлет тебе Аллах приятных сновидений.
– Тебе тоже, – кротко ответила Рабия. – И не забудь свой прекрасный чайничек.
– Чайник? – Хабир еще раз обернулся. – Это тебе подарок.
– Спасибо огромное! – Рабия обрадовалась. Такого восхитительного чайничка у нее никогда не было. Филигранно выполненные орнаменты тянулись по всей его поверхности. Это была работа великолепного мастера, уж она-то знала толк в таких вещах. Однако странно: хабир уже второй раз делает ей подарок. Что бы это значило? Ничего. Разумеется, ничего. Как и то, что Магистр уже два раза приходил к ней. Или?
В любом случае оба мужчины нравились ей, очень нравились.
С этими мыслями она вскоре крепко заснула.
Полуденные часы следующего дня тянулись бесконечно долго. Караван продолжал свой путь на юг. То и дело слева или справа появлялся так называемый «алам» – куча сложенных камней, служившая указателем пути в пустыне.
Все чаще в поле их зрения попадали части скелетов. Выбеленные верблюжьи черепа, кости разных животных, очевидно, газелей или лис, а иногда и человеческие останки.
Рабия была рада, что глаза не позволяли ей различить такие вещи во всех подробностях. К тому же в этот день у нее особенно болел копчик. Она то и дело пыталась перераспределить свой вес в седле, но это не помогало. Она предавалась своим размышлениям, в то время как перед нею маячили шестеро рабов, бредущих меж верблюжьих ног. Они держались очень храбро, надо отдать им должное. В особенности хирург, несший на плече свой короб; кроме того, у него была длинная палка, служившая ему посохом. Они почти не переговаривались и лишь поддерживали друг друга, если один из них оступался или слабел. Откуда они только черпали силу? Или христианский Бог укреплял их?
Служанка прогнала ненужные мысли, потому что хабир во главе каравана дал знак остановиться. Только сейчас она заметила появившуюся справа группу акаций и пальм в обрамлении мимозы с длинными серебристыми шипами и других кустарников. Путешественники добрались до колодца Умм-ба-кария, источника, расположенного еще на подступах к вади реки Себу.
Рабия заставила своего верблюда опуститься на колени и слезла с него. Как приятно размять ноги! Подошел погонщик, взял животное и повел его за кольцо в носу к одному из небольших прудов. Девушка медленно двинулась вслед за ним, наблюдая, как на ноги всем верблюдам надевали путы, и животные, давно почуявшие воду, поспешно ковыляли к ней. Какие все-таки странные были эти пустынные создания! Выстроившись полукругом у края пруда и вытянув длинные шеи, они важно пили, издавая чавкающие звуки.
– Ну разве они не великолепны? – К ней сзади подошел хабир. – Никто из земных тварей не приспособлен так к жаре, как верблюд.
– Это верно, – согласилась Рабия, – я не раз убеждалась в этом. – И добавила, чтобы поддержать беседу: – Скажи, хаджи Абдель Убаиди, ведь верблюды могут с легкостью обходиться без воды от десяти до двенадцати суток, а мы в пути всего пару дней. Так нужно ли было делать здесь остановку?
– Справедливый вопрос, – кивнул хабир. – Впрочем, задать его мог лишь горожанин, как ты. А тот, кто, подобно мне, ведет караван, должен знать, что каждый новый день, который наступает по воле Аллаха, может таить в себе что-то непредвиденное. Представь, мы не стали бы делать здесь остановки и двинулись дальше, а назавтра половина наших животных мучилась бы коликами. Или некоторые сбили бы себе в кровь ноги. А может, их покусали бы скорпионы или гадюки. Или самум бы начался. Или следующий источник иссяк…
Существует множество причин, по которым каравану лучше запастись сегодня водой, чем завтра, и каждый раз чем больше, тем лучше. Погляди, верблюды все еще пьют. Взрослое животное может за один раз выпить двадцать больших ведер воды. Ни одна из Божьих тварей не сравнится в этом с ним, разве что слон. У верблюда толстые подошвы и грубые мозоли на голенях и груди, чтобы он мог беспрепятственно опускаться на горячий песок: он в состоянии закрыть свои ноздри, чтобы туда не проникала пустынная пыль; он может накапливать жир в своих горбах, чтобы долгое время обходиться без пищи. Кстати, ты знала, что наши верблюды на самом деле двугорбые? Просто передний горб у них недоразвит.
– Нет, не знала, – рассеянно проговорила Рабия, продолжая неотрывно следить за тем, как верблюды с жадностью пили воду. Им требовалось немало времени, чтобы разместить в своих желудках двадцать больших ведер жидкости. Неподалеку запасали воду впрок погонщики. Все, что могло быть использовано в качестве резервуара для воды, шло в дело: козьи бурдюки, овечьи желудки и кожаные оболочки, напоминавшие большие черные мячи.
Хабир показал пальцем на верблюда, стоявшего поодаль справа.
– Видишь это белое животное? Разве оно не изумительно? Это молодая верблюдица, ей всего пять лет. Своей красотой она отвечает самым высоким требованиям: прекрасно сложена, у нее большие глаза, длинная стройная шея и высокий твердый горб. Я купил ее для сиди Шакира на верблюжьем рынке в Асиле. Всего три месяца назад она родила маленького верблюжонка, почти черного. Да, окрас верблюдов такой же разный, как они сами. У каждого свой норов, свои привычки, свои капризы. Некоторые безмерно добродушны, другие упрямы, как ослы, а некоторые злопамятны, как старухи. Они весьма осмотрительны в проявлении своей благосклонности, держатся выжидающе, недоверчивы, им надо сначала присмотреться к хозяину, прежде чем они начнут доверять ему. Хозяин должен добиваться их расположения, а не наоборот. Они не какие-нибудь приблудные собаки.
– Да, я вижу верблюдицу. – Рабия наконец разглядела в указанном направлении белое пятно. Пятно среди множества других оттенков: коричневых, коричневато-черных, бурых, серых, серовато-коричневых, цвета охры и желтых. Это был пестрый, живой лоскутный ковер, по-прежнему всасывавший в себя воду. – Да, да, вижу. Я хотела бы пройти в тень, туда, вглубь, где деревья. Надеюсь, ты извинишь меня.
– Разумеется. Все равно мне надо позаботиться о размещении запасов воды. Когда солнце минует зенит, мы двинемся дальше.
Рабия углубилась в рощицу. Наконец она была уверена, что никто не видит ее. Справила нужду, очистилась песком и вынула из внутреннего кармана своей джеллабы ланолиновую мазь. Втерла в стертые до крови ягодицы, как уже делала в предыдущие дни. Лекарство принесло облегчение. Мелькнула мысль, что завтра караван уже дойдет до вади реки Себу, и потом до Феса останется один, ну, от силы два дня пути.
Мысль о том, что цель уже не за горами и она наконец выполнит свое задание, обрадовала ее. Но и немного огорчила, к ее удивлению.
– А вот и я. – Магистр вышел из-за угла ее шатра и изобразил что-то вроде поклона. – Я пришел, чтобы поставить тебе шах и мат!
Рабия не могла удержаться от улыбки. От рассказчика историй веяло такой беззаботной уверенностью, что ему было невозможно отказать.
– А если я не захочу играть?
– Ты? Не захочешь играть? Но я целый день предвкушал нашу встречу. Это было единственное, что поддерживало меня. Нет, нет, ты должна мне ответную игру.
Это была истинная правда. А потому Рабия уже расставляла фигуры, успев принести из шатра доску и разложив ее на песке у костра.
– Сегодня начинаешь ты. – Она повернула к нему белые фигуры.
– Об этом не может быть и речи. Я играю черными. Они ближе моей душе.
Рабия не стала уточнять, что он имел в виду, просто пошла навстречу его пожеланию. Они начали играть. Быстро выяснилось, что Магистр превосходно умел играть и был во всех отношениях достойным партнером. И тем не менее одним смелым ходом ей удалось настолько потеснить черного короля, что она смогла радостно объявить: «Шах!» И сделала это так живо, наклонив вперед голову, что чадра немного сползла с лица, а девушка этого и не заметила, увлеченная игрой. Она победоносно смотрела на партнера, ожидая увидеть его ошеломленное лицо.
– Ты действительно очень красивая, – неожиданно произнес он.
Теперь пришла очередь Рабии удивляться. Вместо того чтобы оценить ее безупречную игру, он второй раз восхищался ее красотой. Она только сейчас заметила, что чадра сползла, и хотела было поспешно поправить ее, но не стала делать этого. Причиной было выражение его лица – улыбка и несомненное восхищение.
Ее охватило теплое чувство. Еще никто за ее семнадцатилетнюю жизнь не делал Рабии такого комплимента. Она колебалась, накидывать ли ей снова чадру, поскольку даже скромная, благовоспитанная девушка не обязана скрывать свое лицо перед каждым мужчиной. Существуют исключения, их много, и все они перечислены на священных страницах Корана, большинство которых Рабия знала наизусть. Как там сказано в Двадцать четвертой суре?
… И скажи женщинам верующим: пусть они потупляют свои взоры, и охраняют свои члены, и пусть не показывают своих украшений, разве только то, что видно на них, пусть набрасывают свои покрывала на разрезы на груди, пусть не показывают своих украшений, разве только своим мужьям, или своим отцам, или отцам своих мужей, или своим сыновьям, или сыновьям своих мужей, или своим братьям, или сыновьям своих братьев, или сыновьям своих сестер, или своим женщинам, или тем, чем овладели их десницы, или слугам из мужчин, которые не обладают желанием…
Именно так ведь и сказано: или слугам из мужчин, которые не обладают желанием…Разве Магистр не подчеркивал много раз, что он ее слуга? Подчеркивал. А раз так, он имел право видеть ее лицо. Но что, если сейчас придет хабир? Вряд ли она сможет объяснить ему причины, побудившие ее оставить свое лицо неприкрытым. И если уж быть честной, этот невысокий мужчина, исполненный достоинств, вовсе не ее слуга. Слово «слуга» в его устах не более чем любезность, к сожалению…
Рабия набросила на лицо покрывало и снова произнесла:
– Шах!
– Я слышал. – Магистр прикрыл своего короля, и они продолжили игру.
Борьба была бескомпромиссной, и в конце концов Рабия проиграла. Она начала заново расставлять фигуры, но он отмахнулся:
– Не надо, Рабия. Лучше я пойду к своим друзьям-невольникам. Не хотел бы я снова встретиться у твоего шатра с предводителем каравана. Вчера вечером он чуть не пронзил меня взглядом. Приятных тебе сновидений.
Рабия долго смотрела ему вслед. У нее было ощущение, что он оставил за собой пустоту, исчезнувшую лишь с появлением хабира, вскоре тоже заглянувшего к ней на огонек.
Он принес с собой две медные чашечки.
– А ты не задумывался, что твои ночные экскурсии могут губительно сказаться на нашей участи? – Витус взглянул на Магистра.
– Задумывался, задумывался. – Маленький шахматист завернулся еще в одну накидку и тесно прижался к другу. – Давай сделаем, как верблюды, а, сорняк? Согреем друг друга и выставим задницы на ветер.
– Не уходи от ответа. Я видел, как хабир все это время не сводил глаз с шатра служанки и отправился туда лишь тогда, когда ты ушел.
– Парень ревнует, – фыркнул Магистр. – А если серьезно, Витус, Рабия на самом деле удивительно хороша собой. Красива, как… – он поискал нужное сравнение, – как богиня, только что сошедшая с фриза Парфенона. Не будь я вдвое старше ее, я бы попытал счастье.
– Совсем с ума сошел! – Витус возмущенно вскочил. – Твои визиты к ней могут стоить всем нам головы!
Магистр вновь уложил друга на землю:
– Наоборот, я пытаюсь нас спасти. Позавчера я случайно услышал обрывок из разговора погонщиков. Речь шла о том, что с нами собираются сделать в Фесе. Я не все разобрал, поскольку парни говорили на ужасном жаргоне, но, насколько я понял, нас хотят засунуть в глубокие пещеры под пустыней, в своего рода шахту, где мы должны будем рыть землю в поисках воды или что-то в этом роде.
– Что-о?! Почему же ты мне сразу об этом не сказал?
– Потому что поначалу у меня еще не было твердой уверенности. А сегодня я снова ухватил пару фраз из разговора и теперь уже точно знаю, что нас ждет нечто кошмарное.
– И как все это связано с юной служанкой?
Магистр прищурился:
– Очень просто. Я пытаюсь перетянуть Рабию на нашу сторону. Она добрая девочка. Чем большей симпатией она проникнется к нам…
– Ты хочешь сказать, к тебе…
– Ну хорошо, чем больше она будет мне симпатизировать, тем труднее ей будет ввергнуть меня и моих друзей в этот ад кромешный.
– Черт побери, да ты просто продувная бестия!
– Цель оправдывает средства. Cum finis est licitus, etiam media sunt licita.Спи, сорняк!
Ветер, вырывавшийся из глубин Сахары, усилился. Он дул прямо с юга и превращал каждый шаг в страдание. Около полудня хабир поднял свою палку и приказал сделать остановку.
– Ветер еще не решился, – сказал он Рабии, присевшей под защитой своего верблюда. – Он еще колеблется, перерасти ли ему в самум или успокоиться. Когда тени станут длиннее, мы узнаем, чего нам ждать.
– Я бы с удовольствием предложила тебе горячей мяты, – улыбнулась Рабия, – чтобы мы могли обновить чудесные чашечки, но, боюсь, в такую погоду будет трудно развести огонь.
– Ты права. – Хабир сел на землю, поправляя сетку, которая защищала его лицо от порывов ветра с песком и делала хаджи похожим на туарега. Его люди, снимавшие груз с верблюдов, были защищены таким же образом.
– А что, собственно, везет караван? – поинтересовалась Рабия.
– Неужели ты этого не знаешь? – удивился хабир.
А впрочем, ты действительно можешь не знать, потому что наши грузы чрезвычайно разнообразны. Фес расположен в глубине страны, поэтому мы погрузили все, что непросто там купить. К примеру, шелк и шелковые нитки из Китая, высушенные целебные травы и лекарства из Лиссабона, гитары и другие струнные инструменты из Испании, а кроме того, муку, сахар и пряности, семена растений, вяленую рыбу… Ну, конечно, оружие и чугун для тамошних кузнецов, чтобы те могли изготавливать различную утварь для дома и орудия для обработки земли.
Рабия вдруг почувствовала, что смотрит уже другими глазами на все эти бесконечные ящики и тюки, которые снимали с верблюдов.
– А что вы повезете обратно в Танжер?
– Разумеется, все то, чего мало или совсем нет в Танжере, – усмехнулся хабир. – Гуммиарабик из Дарфура: именно оттуда поступает самый лучший товар – великолепная смола из коры акаций, прозрачно-желтого цвета. Ее используют для изготовления косметических средств, медикаментов и даже такой будничной вещи, как клей. Затем соль из окрестностей Эль-Атруна, на Суданской равнине, кожаные и гончарные изделия, а еще золотые и серебряные украшения работы еврейских мастеров.
– И все это ты сможешь продать в Танжере?
– Не я, а мой господин. Точнее, наш господин – Шакир Эфсанех. Каждый караван приносит ему прибыль, несметное количество золотых монет, и делает его еще богаче, если это вообще возможно.
У Рабии мелькнула мысль, и она осторожно начала:
– Ты ведь знаешь, хаджи Абдель Убаиди, что рабы, которые идут с нами, должны будут работать в фоггара. Ты думаешь, они действительно стоят заплаченных за них огромных денег? Помнишь, я тебе рассказывала?
Хабир насторожился. Потом внимательно посмотрел на девушку, словно желая убедиться, что может доверять ей, и наконец спокойно произнес:
– За этих шестерых рабов, по моему мнению, заплачено сверх меры. Физически они слишком слабы, а духом чересчур строптивы. Чего стоит хотя бы этот тщедушный рассказчик, который все время крутится возле тебя. Представь себе: раб, умеющий играть в шахматы! Другой, светловолосый, как мне сказали, лекарь, что также без надобности для работы под землей. Про нелепого горбуна я и вовсе молчу. Негры в принципе неплохо приспособлены для самой тяжелой работы, но от недостатка солнечного света быстро заболевают. Два последних раба производят довольно жалкое впечатление, к тому же у одного вырезан язык. В итоге чистый промах. Неудачная сделка, если хочешь знать мое мнение. Но не нужно забывать, что ее совершила госпожа, с господином такого бы никогда не случилось.
Рабия кивнула:
– Да, хабир, я считаю точно так же. Кроме того, я хотела еще раз поблагодарить тебя, что ты разрешаешь Магистру иногда приходить ко мне по вечерам поиграть в шахматы. Я понимаю, что это несколько необычно, но разве вся наша поездка обычна?
Хаджи Абдель Убаиди промолчал.
– Во всяком случае, я с большим удовольствием пью с тобой мятный чай, нежели играю с Магистром в шахматы.
Теперь хабир откашлялся, и лишь внимательный взгляд мог заметить тонкую усмешку в уголках его рта.
– Послушай, Рабия, служанка супруги моего господина, мне кажется, нерешительный ветер наконец решился: он ослабевает. Скоро трогаемся в путь.
Он поднялся и удалился.
Последовавшая за этим днем ночь была первой за все путешествие, когда Рабия не смогла заснуть. Допоздна у нее сидел хаджи Абдель Убаиди, наслаждаясь подслащенной мятой, которая ему так понравилась, что служанке пришлось трижды заваривать свежий напиток. При этом хабира потянуло на рассказы. Он поведал о себе и о своей семье – об отце, о братьях, дядьях, но в первую очередь, конечно, о хадже в Мекку, со времени которого прошло уже семь лет и который оставил неизгладимые воспоминания.
– Я бы тоже охотно совершила паломничество в священный город, – вставила Рабия.
– Ты? В Мекку? – Хабир удивленно поставил свою чашечку. – Не принято, чтобы женщина высказывала такое пожелание. Тем не менее это возможно, как возможно, будучи женщиной, войти в сады вечности – так следует из Тринадцатой и Семнадцатой сур.
– Я знаю, хаджи Абдель Убаиди. Я ведь умею читать и писать. – Она улыбнулась. – Я посещала школу в оазисе Уаргла, где изучала Коран.
– О, ты обучена чтению и письму? – В глазах хабира блеснула искорка уважения.
– Да, обучена. Но что толку в моих знаниях, если я не покидаю стен Танжера?
– Ну вот сейчас, например, Аллах ведет тебя в Фес. И, если на то будет Его воля, попадешь и в Мекку. Человек и все его деяния предопределены волей Аллаха.
– Да, хаджи Абдель Убаиди, Аллах велик.
Хабир сделал еще глоточек.
– Может, когда-нибудь Он повелит твоей госпоже разрешить тебе поездку.
– Ин шаʼа-лла.
– Правда, в долгом пути паломничества тебе будет необходима защита опытного мужчины. А еще лучше отправиться замужней женщиной – с одним из хаджи, который уже бывал в священном городе и знает его. Запомни мои слова. – Хабир пристально посмотрел в глаза Рабии. – Если Аллах захочет, все возможно.
С этими словами он резко поднялся и исчез.
А Рабия еще долго не могла заснуть. В сотый раз перевернувшись на другой бок, она снова и снова вспоминала слова хабира. То, что он сказал, очень походило на предложение выйти за него замуж и взволновало ее. Обычно родители решали, кто на ком женится или кто за кого выходит замуж, и сообща обсуждали размер калыма и затрат на свадьбу. Все это нередко случалось еще тогда, когда будущие супруги были малыми детьми. Но у Рабии больше не было родителей и у хабира тоже. Если они решат пожениться, он должен будет испросить разрешения у сиди Шакира, а она – у суровой, нетерпимой Амины Эфсанех. Или хабир совсем другое имел в виду?
Рабия опять повернулась на другой бок. Нет-нет, именно это. Ее женская интуиция не оставляла ни тени сомнения. Теперь многое в поведении хабира стало ей понятнее, в том числе недовольные взгляды, которыми он сверлил Магистра… Да, Магистр. Сегодня вечером он не пришел, словно почуяв, что хаджи Абдель Убаиди собирается обсудить с ней нечто чрезвычайно важное.
Ничто не помогало. Сон все не шел и не шел. Рабия встала, накинула на узенькие плечи козью шкуру, подаренную ей хабиром, и вышла из шатра.
Ночь была холодной и ясной. Она посмотрела на небо, туда, где ярким фонариком висела луна. На юге пролетела падающая звезда. Рабия загадала желание поскорее очутиться в Танжере, а там, если будет воля Аллаха…
Она сделала несколько шагов, поскольку холод пробирал до мозга костей. Впереди на голой земле, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться, лежали рабы. Рядом стоял часовой, пробормотавший ей сонное приветствие. В нескольких шагах храпели погонщики, внешне не слишком отличавшиеся от невольников. Они тоже лежали темными островками, завернутые с головы до ног, словно личинки в коконе, даже во сне не выпуская из рук главное орудие своего труда – кнут, знак своего положения и значимости. У молодых парней были обтянутые кожей хлысты, более старшие и более опытные изготовляли себе кнуты из хвостов ската, с шероховатой, усеянной шипами кожей.
Рабия отправилась дальше и очутилась у шатра хабира. Она на миг замерла и хотела было двинуться дальше, как вдруг полог шатра откинулся и из него вышел хаджи Абдель Убаиди.
– Хочешь выйти за меня замуж? – невозмутимо спросил он.
Караван медленно полз по взгорьям Джебель-Сала, горы, ограничивающей достопочтенный город Фес с севера и северо-запада. Вдали уже показались высокие четырехугольные ворота и минареты. Хаджи Абдель Убаиди медленно подъехал к верблюду, на котором покачивалась Рабия.
– Сегодня вечером будем на месте, о орхидея Востока, – сказал он так тихо, что слышала только она. С тех пор как Рабия дала согласие выйти за него замуж, он был самым счастливым мужчиной во всем царстве Аллаха.
– Я сгораю от нетерпения, – вздохнула Рабия.
Она тоже светилась от счастья, ведь назначением любой девушки было замужество, и, поскольку ей стукнуло уже семнадцать, она в последнее время часто терзалась вопросом, достанется ли ей вообще мужчина. Конечно, она чуть было не начала строить глазки Магистру, ведь он был таким занимательным и умным, но в качестве мужа он ей никак не подходил. Неверный рядом с ней – абсолютно невозможно. С таким же успехом она могла добровольно прыгнуть в костер сатаны. И вот ее руки попросил хабир, благочестивый человек, которого все уважали, который много поездил по свету и даже имел собственный дом в Танжере. Он, правда, был не слишком молод – тридцать девять лет, но ведь каждый прожитый год добавляет мужчине солидности и достоинства.
– Надеюсь, Фес тебе понравится, – произнес хабир. – Это шумный, бурлящий город. Я там бывал много раз. Трудно поверить, но ты найдешь в Фесе абсолютно все, что знакомо тебе по Танжеру. Разве что порта там нет. Зато городские святыни ежегодно притягивают тысячи паломников, и уже хотя бы поэтому повсюду процветает торговля. К сожалению, правда, и воровство. Сейчас еще раз строго-настрого накажу погонщикам не спускать глаз с наших товаров. И самим руки к чужому добру не протягивать. Наказания, налагаемые кади [13]13
Кади(й) – судья у мусульман (араб.).
[Закрыть], подчас суровы. За мелкое воровство отрубают левую руку, за повторное – еще и правую. Если у вора больше нет рук, очередь доходит до ног, и…
Хабир осекся, увидев расширенные от ужаса глаза Рабии.
– Извини, моя орхидея, я не хотел напугать тебя. Фес вовсе не так уж плох, что доказывает одна небольшая история. Она не из «Тысячи и одной ночи» и уже потому имеет преимущество, что правдива. Во всяком случае, все так утверждают. Хочешь ее послушать?
– С удовольствием, хаджи Абдель Убаиди.
– Тогда слушай. Это произошло в Фесе много-много лет тому назад. История случилась так давно, что никто уже и не припомнит, какой из султанов тогда правил. Быть может, это было еще до господства великого Идриса Эль-Малея, гробницу которого ты сможешь посетить уже завтра.
Так вот, тот султан был мягким и весьма великодушным правителем, поэтому как-то однажды подарил свободу многим из своих рабов. Среди этих рабов был один негр по имени Юсуф, отличавшийся острым умом и необыкновенной смелостью. Став наконец свободным человеком, Юсуф вскоре поступил на службу в султаново войско, где быстро возвысился и был произведен в каиды [14]14
Каид (от араб.вождь, предводитель) – в Алжире, Тунисе и Марокко управляющий городом, округом, племенем или группой племен (обычно представитель крупной феодальной знати).
[Закрыть]. В этом пока нет ничего особенного, можешь ты возразить мне. Существует немало хороших солдат, и почему добросовестный воин не может быть чернокожим? Однако случай с Юсуфом особенный. Дело в том, что благодаря всенародной любви ему удавалось сохранять свой пост более пятидесяти лет. За это время сменились три султана, и каждый из них оставлял Юсуфа в его должности.
Потом на трон взошел новый правитель, и в первый же год его власти каида оклеветали. Его завистники обратили внимание султана на несметные богатства, скопившиеся в доме Юсуфа. Они поклялись именем Аллаха, что такие сокровища могли быть собраны исключительно путем шантажа, подкупа или даже расхищения дворцовых ценностей.
Султан призвал к себе Юсуфа и рассказал ему, в чем того обвиняют. Каид заявил, что ни в чем не виновен и его совесть чиста. Однако посеянные в душе правителя зерна недоверия дали всходы, и султан не слишком любезно напомнил Юсуфу, что тот когда-то был рабом и как таковой ничем не владел. Владыка приказал каиду отделить добытое обманом богатство и сверх того все, что полагается ему, султану, от состояния, нажитого честным путем.
– Будет исполнено, мой повелитель, – ответил Юсуф с низким поклоном. – Я тотчас выполню твое пожелание.
После этого он пошел в конюшню, снял свои дорогие одежды и облачился в убогую одежду бедняка. Затем начал очищать стойло от навоза.
Некоторое время спустя султана стало одолевать нетерпение, и он приказал отыскать Юсуфа. Каково было удивление владыки, когда вскоре каид предстал перед ним в нищенском одеянии.
– Что все это значит?! – возмутился султан.
– О господин, – ответил Юсуф, – ведь ты повелел отделить мое имущество от твоего. Но мое имущество – это всего лишь то, что я ношу на себе. Только эта одежда была на мне, когда твой высокочтимый предпредпредшественник купил меня, и, строго говоря, даже она принадлежит не мне, а тебе – наместнику Аллаха на земле. Как же я мог отделить свое имущество от твоего? Разве я не по-прежнему всего лишь твой раб? Поэтому прикажи своим управляющим забрать все, что было нажито мною за всю мою жизнь. Это твое законное достояние…
– Ну, – заключил хабир, – ты можешь догадаться, чем закончилась эта история. Султан был крайне растроган поведением своего каида и поступил как великодушный человек. Он вернул Юсуфу должность при дворе и все его состояние. – Хаджи Абдель Убаиди улыбнулся. – Так что, как видишь, в Фесе не всегда сразу отрывают голову. Совсем наоборот. Люди здесь гостеприимны, как нигде в мире. Там, впереди, у тех беленных известью домов, нас ожидает прохладная вода.
Хабир оказался прав. Поравнявшись с первой хижиной, они увидели, что на каменном выступе стоит большая амфора со свежей водой, рядом – ковш, а на глине нацарапаны слова Maah el-sabil,«вода праведного пути».
– Вот видишь, лучшей награды в конце долгой дороги и не придумаешь, – заметил он, обращаясь к Рабии.
Он дал сигнал каравану остановиться, и, свесившись со спин верблюдов, хабир и девушка поочередно зачерпнули ковшом воды и выпили. После них, выстроившись в длинную очередь, подходили утолять жажду погонщики, а потом по команде предводителя каравана и рабы получили свою долю.
Они двинулись дальше. Рабия была поглощена своими мыслями, из головы у нее не шла история с Юсуфом. Не доехав сотни шагов до ворот города, она вдруг сказала:
– Султан, помиловавший своего каида, был великодушным человеком. А ты, мой будущий супруг, повел бы себя так же?
Хабир оторопел. Об этом он никогда не задумывался. Поглаживая бороду, он с важностью произнес:
– Если человек верно служил пятьдесят лет, нельзя по первому навету плохо думать о нем.
– Я тоже так считаю.
– Но султан проявил мудрость и исправил свою ошибку. Он помиловал каида.
Рабия кивнула и собрала все свое мужество. То, что она решилась сказать, было ею тщательно продумано.
– А тебе не кажется, мой будущий супруг, что было бы так же мудро, если бы мы помиловали своих рабов?
– Что?! – Хабир решил, что ослышался. – Ты считаешь, мы должны их отпустить?!
– Да, это мое пожелание.
– Так-так, твое пожелание. – Предводитель каравана потемнел и не удержался от вопроса: – А не хочется ли тебе всего-навсего, чтобы твой коротышка Магистр ушел целым и невредимым?
Теперь, когда они начали этот разговор, Рабия осмелела:
– Рассказчик историй хорошо играет в шахматы, вот и все. Я тебе уже однажды сказала, что мне приятнее пить с тобой горячую мяту, чем сидеть с ним за шахматной доской. Это чистая правда.
– Хм-хм… – Хаджи Абдель Убаиди, похоже, был удовлетворен ее ответом. – И как ты себе все это представляешь?
– Не знаю. Я знаю только, что наши рабы точно так же, как Юсуф, не совершали никаких преступлений. Наоборот, хирург сделал Нгонго операцию на глазу. Я сама присутствовала при этом. Он очень хороший врач! Единственное различие между нами и этими рабами в их неверии. Если мы допустим, чтобы они попали в фоггара, они вскоре умрут там и никогда больше не получат шанс вступить на истинный путь Великого пророка. Разве может Аллах милостивый, милосердный хотеть этого? Я в это не верю.
– Так-так, значит, не веришь, – хабир невольно улыбнулся… – Ты очень ловко умеешь отстаивать свою точку зрения. Одному Аллаху известно, кого я беру к себе в дом. Однако шутки в сторону. Предположим, мы сделаем то, что ты предлагаешь. Но где уверенность, что старший надсмотрщик через какое-то время не хватится рабов? Он пошлет весточку в Танжер сиди Шакиру или повелительнице Амине, и наш поступок вскроется. О наказании, которое ожидает нас обоих в этом случае, я не говорю Ты об этом подумала?
– Да, – робко ответила Рабия, – и мне в голову не пришло никакого решения. Разве только подкупить старшего надсмотрщика?
– Об этом не может быть и речи. И подкупившего, и подкупленного в равной степени можно шантажировать. Они листок на ветру коварства, лишь черви в глазах истинно верующего.
– Ты прав, мой будущий муж. Это была глупость с моей стороны. Стало быть, судьба рабов решена?
