Текст книги "Мост"
Автор книги: Влас Иванов-Паймен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 32 страниц)
Нет, не стал еще Тарас взрослым. Узнав от Илюши печальную весть, не заплакал, не плакал и говоря с Антониной Павловной. Спокойно перешел вместе с нею через мост, но увидев жену брата, не сдержался.
Тараса Оля ни о чем не расспрашивала, уложила в постель, успокоила, как маленького ребенка. Сквозь слезы он даже толком не мог рассмотреть и лица своей инге. Почему-то все вышли в прихожую. Одна лишь Антонина Павловна осталась возле Тараса п, время от времени кивая головой, как единомышленнику, гладила мальчика по волосам.
– Не плачь, не плачь, Тарас, – шептала она. – Оле мы ничего не скажем. Письма она не получала… Я пояснила, что, мол, Тарас, испугавшись дезертиров, убежал домой и на мосту ушиб ногу. Если ты еще будешь плакать, Оля догадается. Возьми себя в руки, Тарас, будь мужчиной. Ты не спал ночь и устал. Подремли, успокойся. И больше не плачь. Ты же сказал, что, мол, «буду мужчиной, пойду вместо пичче воевать против белых». Пойдешь, сами тебя проводим. Ты сказал, что запишешься в партию. У тебя года не вышли, чтобы записываться в партию. У молодежи есть свой Союз. Коммунистический Союз, комсомол. Ты раньше всех на селе запишешься в тот Союз и станешь секретарем ячейки. Ты еще и для того годами не поспел. Ладно уж, об этом мы никому говорить не станем. Ты и высокий и развитый, много читаешь, ты – уже совсем взрослый.
Как вода в речке, журчал голос Тони. Краше всех она, Тоня, Антонина Павловна… И имя у нее красивое, и голос ласковый…
«Успокаивает она меня, обманывает. В Красную Армию сами, говорит, проводим и тут же обещает, что секретарем ячейки стану. Утешают они меня, успокаивают…»
Мысли Тараса путались. Голос, который бодрил и успокаивал, смолк. Тарас заснул.
Антонина Павловна вышла, и Тарас уже не слышал, что опа сказала:
– Забылся, милый. Очень разгорячился. Как бы не занедужил…
Проспав целые сутки, Тарас проснулся здоровым, но совершенно неузнаваемым. Как будто во сне он потерял детство. Все больше молчал. И, будто никого не замечая, частенько сидел, погрузившись в раздумье.
Много горя выпало Оле за ее короткую жизнь, о самом последнем Оля старалась не говорить. С Тарасом неладно. Что с ним приключилось? А у нее долгожданная радость. Но ведь и радость надо встретить с честью, достоинством. Ежедневно до Дальнего леса пешком ходила Оля. И Тараса, стараясь успокоить, приглашала с собой.
Неделя прошла, как прибежал Тарас из Ягали, и месяц миновал. Тарас не изменился. Имени брата он вслух не произнес ни разу. Почему Оля сама о нем не упоминает? Дивился Тарас. «Уж не раньше ли меня услышала инге горестную весть?» – задумывается порой он.
Не только Оля, но и Евграф Архипович и Антонина Павловна старались не волновать паренька. Никто из них ни разу не упоминал при нем имени Румаша.
В Заречье поздней осенью во время праздничного митинга Тарас первым, раньше всех записался в комсомол. Его действительно выбрали секретарем ячейки…
Горе, разъедавшее сердце, постепенно стало отступать. Хлопотное, но полезное дело успокаивало Тараса и бодрило. Все время в заботах, все время на людях. И себе и для каждого комсомольца Тарас находил занятие. Они собирали по селу теплую одежду для Красной Армии, проводили субботники, помогали солдаткам пилить дрова, перевезти сено, приводили в порядок их хозяйство.
Скоро в школе начались репетиции.
В вечор первого спектакля Тарас тяжело заболел.
…Упал грохотавший на голове Тараса мельничный жернов, разбился со звоном, как стеклянный. Тарас боялся, что камень вновь начнет давить на голову, открыл глаза. Оказывается, не на мельнице он, а дома, на кровати…
Не поверил Тарас и вновь зажмурился.
И дом, и кровать, и дневной свет – все это выдумка. Он устал жить в мире сказки. Никакого порядка не было: на голове человека стучит мельница, камень дробится со звоном, как стекло, отец влезает в окно и уходит в дверь, Румаш бегом взбирается на высокий столб, упирающийся в небо.
«Конечно, бредил я, от болезни бредил, – в голове, ставшей вдруг легкой, родилась трезвая мысль, – А сейчас-то я не сплю? А почему же тогда кажется, что лежу в прихожей? Здесь же и кровати не стояло».
Тарас хотел было снова открыть глаза, чтобы проверить, где он, в это время снова зазвенело стекло.
«Нет, это не стекло, это голос Оли. Оля прежде смеялась так. Прежде? Когда это было – «прежде»? Давно-давно, когда отец еще был дома, когда Румаш писал письма. Сколько времени прошло с тех пор? Помню, еще до болезни… Сколько времени прошло? Ставили спектакль, был суфлером, посадили меня у сцены в сколоченный домик. Когда и как оттуда я вышел – не помню. Да, сказали, что умер Микки пичче. Хрулкка мучи пощупал мне лоб, посидел рядом, подержал за руку… Это на самом деле было так или померещилось? Теперь это уже – не бред. А может быть, сплю? Почему так звонко смеется Оля?.. Сказала несколько слов и опять смеется. Но о чем она говорит?
– Смотри-ка, смотри, атте. Румаш смеется…
– Это он во сне смеется. Живая душа сначала смеется во сне! Вон лежит наш мальчик, положил ручку под голову. Что поделаешь, крошечный еще, но уже человек!
– Снова смеется!
– Не кричи так, Уля, Румаша разбудишь, да и Тараса беречь надо. Недавно успокоился…
Тарас прислушивался к переговорам снохи и свекрови, не верил себе, недоумевая.
«Если это не сон, то что это? «Румаш» да «Румаш». «Не верю! – крикнула инге, когда получила черное известие. – Румаш живой». Она всегда так успокаивала себя. И верно, ведь написано не «убит», а «пропал без вести».
Может, и на самом деле жив?! Наверное, не сплю, наверное, Румаш домой вернулся!.. Только почему они говорят о нем будто о маленьком».
Из передней комнаты донесся крик младенца.
Не очень сперва порадовался Тарас, услышав голос нового родственника. Этот выкрик все объяснил, развеял надежду. Но потом вдруг мальчик ощутил счастье, – инге родила, счастлива, смеется.
Тарас позвал: «Оля!» – но голоса его никто не услышал: болезнь измотала. Он не мог даже крикнуть.
Сам он хорошо слышал: к нему кто-то вошел. Не открывая глаз, Тарас понял, это его анне. Вот мачеха постояла возле кровати, вздохнула и снова вышла.
С ясной головой, но не открывая глаз, Тарас полежал еще немного, собираясь с силами.
«До прихода бумаги жили, прячась друг от друга, по называя имени Румаша. Я решил пойти добровольцем в Красную Армию, не пустила Оля. Не послушал я ее, стал убеждать – она расплакалась. Сколько до этого видела горя – сдерживалась, а тут разрыдалась. Все равно пойду. Теперь за Олю нечего бояться. У нее есть маленький Румаш. Оля! Называть «инге» сама не велит.
«Я тебе не инге, а сестра, зови меня Олей, – просит. – Русские, – объясняет, – родных братьев и сестер зовут по имени»…
Когда детского писка не стало слышно, в прихожую вышла Оля. Тарас открыл глаза и с трудом вымолвил:
– Оля, покажи мне маленького Румаша…
Оля, не веря своим ушам, несколько мгновений стояла, глядя на Тараса, наклонилась к нему, обняла, заплакала.
– Что с тобой? Оля! Успокойся! Что-нибудь о Румаше узнала?
– Нет, Тараска, новых вестей нет. Обрадовалась, что ты выздоравливаешь, попросил показать маленького Румаша. Вот и не сдержалась. Есть радостная новость: атте выздоровел и выписался из госпиталя. Только возвращаться домой и не думает. Собирается на Туркфронт к Фрунзе. «Я, пишет, знаю по-киргизски и в политотделе буду нужным человеком». Написала ему и о маленьком Румаше, и о том, что ты болеешь. О большом Румаше не упомянула. И сам он не спрашивает о нем.
– Я сам напишу ему, – сказал Тарас. – Но уверен, он уже знает.
– Эх, Тараска, Тараска! Горе и болезнь и тебя сделали взрослым. Ладно… молчи да скорее выздоравливай. Дел много. Скоро твои товарищи зайдут. Без тебя работа не так ладится. Ждут не дождутся твоего выздоровления. Два месяца… Каждый день заходили…
– А сколько маленькому Румашу?
Оля улыбнулась:
– Месяц еще только, на второй перевалило. Молчи, прошу тебя не волнуйся, придет анне, сменит тебе белье. А когда проснешься еще раз, покажу тебе Румаша. Он смешно улыбается, как отец… Губки кривит…
Лишь к разгару весны встал на ноги Тарас. Молодежь обоих берегов Ольховки встретила его радостно.
Вскоре на комсомольской конференции в Ключевке Тараса избрали в райком и делегатом на уездную конференцию.
К поездке в город Тарас готовился тщательно. В прошлом году брат оставил ему кожаную сумку. В нее он положил все письма Румаша и книжку стихов Демьяна Бедного. С беспокойством следила за ним Оля:
«Что это задумал наш мужчина? Уж не решил ли пойти по стопам отца и старшего брата?»
Провожать Тараса в город комсомольцы уговорились у моста. Чулзирминские ребята сначала собрались возле школы, но подоспела из Заречья Антонина Павловна.
– Все идите к мосту, – сказала она. – Вместе с зареченскими провожать будем.
Тараса теперь называли не по имени, а по фамилии. И председатель сельского Совета товарищ Осокин сказал:
– К мосту, товарищ Тайманов, идите пешком. – Подводу я туда пришлю.
Вместе с молодежью провожали комсомольца Оля, Антонина Павловна и Арланов. Зареченские вышли со знаменем, на котором давно еще сам Тарас вывел разведенным мелом: «Российский Коммунистический Союз Молодежи». Арланов сказал несколько слов.
– Товарищ Тайманов – наш первый комсомолец. Со всего района – из четырех волостей – избрано пять делегатов, самые достойные люди. Для нашей ячейки это боль-шая честь. В районе чулзирминская ячейка – на хорошем счету. А в ячейке самым достойным оказался Тарас Тайманов.
Тарас, словно желая несколько охладить чрезмерно горячие слова оратора, разъяснил:
– Меня избрали не как самого достойного, а оттого, что от Чулзирмы тоже нужен человек.
– Тем более! Так что не роняй нашего имени. И не только по уезду или по губернии, а в мировом масштабе! – крикнул приехавший на подводе Тимрук.
Оля долго смотрела вслед телеге, а Тарас махал друзьям на прощанье рукой.
Разошлись комсомольцы, Арланов и Тоня вернулись в школу. Оля не торопясь пошла домой.
«Большая сила комсомол, – думала Оля, – Румаш давно чуял это. Еще до Октября ратовал за объединение молодежи. Сказать по правде, мы тогда были как комсомол по возрасту. Теперь вот подросли другие. Опоры нового моста. Румаш как-то сказал: «Возведем новый мост и будем его сваями». То-то, видно, вышла из строя одна свая. Однако из-за одной мост не обрушился. Вон сколько их, опор для нового моста. И Тарас тоже хочет стать опорой, сваей или хотя бы каким-нибудь клинышком…»
К Оле подошел Тимрук.
– Ну, Ольга Николаевна, хватит тебе сидеть дома, горевать да забавляться малышом, – сказал он. – У маленького Румаша есть бабушка. Пришло время участвовать в общественной работе. Селения теперь снова разделили. То есть сельские Советы разделены, а партийная ячейка по-прежнему одна. Тебя в твое отсутствие заочно избрали секретарем. В Заречье организована коммуна. Кандидата более подходящего, чем ты, нет! Ты хорошо знаешь жизнь обоих сел, на обоих языках разговаривать можешь…
– Говорить-то могу, смогу ли работать?!
– Когда выдвигали в Совет меня – не спрашивали. При желании человек все сумеет.
Оля, включившись в большое дело, все меньше вспоминала свое горе. Рана мало-помалу затягивалась.
Тарас тоже, как отец и брат, уехал в город, по в Чулзирму не вернулся.
Через три недели Оля получила от него письмо уже из Самары.
«Прости меня, Оля, тебе я не сказал, что уезжал из дома с готовым решением. Боялся, что станете отговаривать, задерживать. Большая часть комсомольцев, прибывших на конференцию, записалась в Красную Армию. Я вместо со всеми. Назвался шестнадцатилетним, поверили. В Самаре меня направили на учебу в чувашскую политшколу. Начальником школы – Трофим Петров, Тражук пичче. Здесь многие помнят моего атте и пичче. Показалось, будто в родное село вернулся».
Оля загрустила:
«Эх, Тараска, Тараска! Вот и ты оставил меня. Увижу ли я тебя когда-нибудь?»
В Чулзирме при выборах самостоятельного сельсовета вспомнили о Кирилэ.
– Да будет ли от меня какая польза? – пытался он возражать. – Надо избрать людей, умеющих выступать, все объяснить. В позапрошлом году даже каратели меня обошли. Не смог я сказать ни слова ни за Советы, ни против.
– Ты, видно, Кирилэ пичче, жалеешь, что нагайка тебе не досталась? – крикнул кто-то.
– Вспомнил, что было. Забыть пора.
– Сейчас в Совете нам нужны не умеющие говорить, а умеющие работать, – Тимрук не принял шуток. – Тебя, Кирилл Иваныч, назначим комиссаром посевных работ. Этой весной проведем их всем селом, артелями, как в вашем конце. Ни сажени пустующей, незасеянной земли не оставим.
– Этак ты нас не в коммуну ли хочешь тащить, Владимир Наумыч? – забеспокоились старики.
Попросил слова Арланов:
– В коммуну никто обманом или силой объединять вас не думает. На селе много безлошадных мужиков, у многих нет ни бороны, ни плуга. А сеялки только у тех, кто побогаче. Прежде бедняк, если вспахал свой надел лошадью богача, в течение всего лета отдавал долг. Сейчас и лошади и сеялки богачей будут работать для всего села. Заставим. Своевременное окончание весенних полевых работ – это не только наша забота, крестьянская, это – забота всего государства. Сельский Совет в этом году весенний сев решил провести организованно, всем селом. Иными словами, сеять в этом году будем артелью. Опыт такой работы в селе был. Так работала артель Кирилла Иваныча.
Слова Арланова в тот же день облетели все село, бедняков обрадовали, кулаков напугали.
Мирской Тимук ничего не боялся. «Сеялку выделю, одну лошадь дам, – прикидывал он в уме. – Посеять-то посеют, а при уборке солдаток все равно заставлю на своем поле поработать».
Задумкой своей Мирской Тимук, как всегда, ни с кем не поделился.
Кирилэ со времени избрания его в Совет частенько бывал в доме младшей сестры. Но не к Лизук, а к Оле, как к секретарю ячейки, заходит он и Тимрук. И сегодня Тимрук с Кирилэ сидят, ждут, пока Оля накормит Румаша.
Лизук, занятая хлопотами о маленьком внуке, снует мимо: то туда, то сюда.
– То-то же замана, Кирилл Иваныч. И Лизук вон, даже на старости лет, живет солдаткой, – заметил Тимрук.
– И о Захаре своем теперь она совсем забыла, – улыбнулся Кирилэ. – Умирает за дитя эта Лизук. Во время японской войны вдовой осталась без ребенка. Не жили дети и от Захара. Всю жизнь чужих воспитывала. Теперь, если ее кинь, не вернется в Заречье, забавы для Лизук хватит на всю жизнь.
– Ольгу Николаевну не отпустим, – твердо сказал Тимрук, словно надо было убеждать Кирилэ.
Оля вышла к ним, когда Румаш заснул.
Кирилэ, сидевший напротив света, не выдержал весеннего яркого солнца, бившего в глаза, и передвинулся в тень.
«Ради солнышка Захар и поставил дом на пригорке, а самому греться под его лучами не приходится», – невесело подумал он.
Неожиданно за дверью громко крикнула Лизук:
– Оля, скорее! Румаш проснулся и смеется, смеется!
Оля побежала на зов свекрови. До сих пор видела только, как улыбается сынок во сне.
Маленький Румаш выпростал из пеленок руки и, жмурясь от солнца, дрыгал голыми ножками. Вот правый угол маленьких губ дрогнул. Скривив ротик, как отец, будто радуясь людям и свету, маленький Румаш широко улыбнулся.
Тимрук и Кирилэ, вошедшие следом, застыли у кроватки.
– Румаш смеется, замана! – сказал Тимрук, легонько щекоча малыша по пятке, – Русский ты или чуваш, по ты – гражданин Советской Республики!
Маленький Румаш что-то проворковал и высоко задрал правую ручку.
– Смотрите-ка, это он за Советскую власть голосует. Узнал председателя сельского Совета, замана!
– Ну, хватит, хватит. Выходите-ка отсюда! – заволновалась Лизук и, словно наседка над цыплятами, распростерлась над колыбелью. – Сглазите еще мне ребенка.
– Этого ребенка не сглазишь. Это – первое дитя коммуны, – торжественно провозгласил Замана-Тимрук.
В. ИВАНОВ-ПАЙМЕН
МОСТ
Перевод с чувашского В. Михайловой
«Современник»
Москва
1970
С (Чув)
И20
Иванов-Паймен В. З.
М20Мост. Роман. Пер. с чув. В. Михайловой. М., «Современник», 1976.
432 с. с. ил.
Основные события романа происходят в годы гражданской войны в двух селах – чувашском Чулзирме и русском Заречье. В борьбе за Советскую власть и русские и чуваши постигают истину настоящей дружбы, и мост, который разделял их села и служил мостом раздора и распрей, становится символом братского единения людей разных национальностей.
Роман В. Иванова-Паймена удостоен Государственной премии Чувашской АССР им Константина Иванова.
И 70303—228 183—76
М106(03)—76
С(Чув)
©Издательство «Современник», 1976 г.
Влас Захарович Иванов-Паймен
МОСТ
Роман
Редактор H. Попов
Художник В. Катанов
Художественный редактор Б. Mокин
Технический редактор В. Никифорова
Корректор О. Голева
Сдано в набор 10/VI-1976 г. Подписано к печати 6/Х-1976 г. А14374. Формат изд. 84×108 1/ 32. Бумага тип. № 1. Печ л. 13,5. Усл. печ. л. 22,68. Уч. – изд. л. 23.76. Тираж 100 000 экз. Заказ № 1290. Цена 98 коп.
Издательство «Современник» Государственного комитета Совета Министров РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли и Союза писателей РСФСР 121351, Москва. Г-351, Ярцевская, 4.
Книжная фабрика № 1 Росглавполиграфпрома Государственного комитета Совета Министров РСФСР по делам издательств, полиграфий и книжной торговли, г. Электросталь Московской области, ул. им. Тевосяна, 25.
