Текст книги "Новый мир. Книга 1: Начало. Часть вторая (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)

Контрабандисты на черном рынке продавали «места» в трюмах грузовых судов, идущих в Сидней, по баснословным ценам. Был только один способ получить такие деньги. И Аванти использовала его: продала свою почку местным черным хирургам. Ровно за столько, сколько требовалось, чтобы оплатить места на корабле для всей семьи. Не успев еще отойти от операции, изможденная и едва держащаяся на ногах, вместе с одноруким мужем и больной дочерью, Аванти ступила на очередное ржавое корыто, заполненное людьми. Пракаши уже не верили, что эта посудина довезет их к лучшей жизни – в их сердцах теплилась разве что отчаянная надежда.

Вот уже три года, как они нелегально живут в графстве Вуллондили в пригороде нашего замечательного города, более известном как «Новый Бомбей», подрабатывая на подпольной швейной фабрике. Их дочь все еще жива, хотя ей требуется серьезное лечение, которое они оплатить не в состоянии. Кроме меня, случайно познакомившегося с Суманом в нашем Центре милосердия, история Пракашей никого не заинтересовала. Если бы вы увидели их на улице, то начали бы брезгливо морщить носы или даже позвонили бы в 911, надеясь, что этих «грязных бомжей» вышвырнут из вашего чистенького района…».

Как и предрекал автор, его статья вызвала на себя шквал гневных, презрительных, едких и ироничных комментариев. Кто-то вообще выражал сомнения в подлинности его историй и заявлял, что «знаем мы этих Суманов». Кто-то призывал автор не путать нечистых на руку дельцов, обманывающих доверчивых нелегалов, с властями Содружества и руководством корпораций. А я долго еще сидел, ошарашенно представляя себе все те злоключения, через которые прошли эти несчастные люди, о которых я этим вечером отзывался с такой неприязнью и презрением.

Поток информации из Всемирной сети совершенно меня потряс и мигом разрушил царящий в мыслях искусственный порядок, насаженный в «Вознесении».

Кто из этих людей говорит правду, кто ошибается, кто врет? Разобраться в этом нелегко, а порой и невозможно. И все же драгоценные зерна истины могут быть спрятаны где-то среди этого хаоса с такой же вероятностью, с какой могут лежать на поверхности в вечернем выпуске новостей одного из популярных общенациональных телеканалов. Странно лишь то, как легко я об этом забыл. Как мало времени понадобилось таким, как Кито и Петье, чтобы насадить мне свою точку зрения на мир! Да так ловко, что я начал принимать ее за свою собственную!

Если бы не спасительные полуторамесячные каникулы и если бы не общение с Робертом Ленцом, чьей мудростью я начинаю все больше восхищаться по мере того, как узнаю полковника поближе – я сам не заметил бы, как моим сознанием управляют, словно марионеткой.

«Никогда больше», – скрежеща зубами от злости, обратился я к себе. – «Никогда больше я не позволю никому собою помыкать. Никогда больше я не приму чужие слова на веру. Никакого, мать вашу, Алекса Сандерса, вы из меня не сделаете. Ну уж нет!»

Засыпая, я представлял себе, как дикая фантазия Шона Голдстейна и Ши Хона, за которую ребята поплатились шестидесяти днями в карцере, воплощается в жизнь. Разгневанные люди в простой грязной одежде с натруженными мозолистыми руками, сжимающими биты и огрызки металлических труб, неодолимым потоком врываются в чистенькие коридоры интерната. Полулицый скрывается в клубке тел, в котором полдюжины разъяренных людей бьют его, царапают и разрывают в клочья униформу. Кито и Петье, визжа, как боровы, пытаются спастись от народного гнева, но их в конце концов ловят, подвешивают к потолку головой вниз, и…

Кажется, этим вечером я заснул с улыбкой на устах. Но вряд ли она была доброй.

Глава 7

Полтора месяца, проведенные на воле, были похожи на рай. Наверное, где-то так я и представлял себе свою жизнь в Сиднее прежде, когда мы с Дженни строили совместные планы на будущее.

Роберт и его жена Руби старались сделать мое пребывание в своем доме как можно более комфортным и практически ни в чем не ограничивали. Даже их сын Дэвид, если мне ненароком доводилось застать его свободным от его видеоигр, начал со мной здороваться и называть по имени.

Большую часть времени мы проводили с Дженет. Кинотеатры, клубы, кафе и рестораны, шоппинг-молы, парки аттракционов, художественные галереи, всевозможные музеи – сложно перечислить все уголки Сиднея, в которых мы с ней побывали за эти дни вдвоем или в компании ее друзей и подруг по университету или наших общих знакомых по «Юнайтед».

Мы посетили знаменитую Сиднейскую оперу, прокатились на пароходе по городским бухтам, поучаствовали в ежегодном благотворительном полумарафоне, организованном фондом Хаберна, побывали на концерте знаменитой скрипачки Ирены Милано…

Уже к концу первой своей недели на воле я снова чувствовал себя практически нормальным человеком. Еще бы чуть-чуть – и я совсем растворился бы в атмосфере беззаботного веселья. Но несколько вещей не позволяли полностью рассыпаться стене отчуждения между мною и всем этим миром, которую я почувствовал, едва вышел из ворот интерната… или даже раньше, впервые ступив на австралийскую землю.

Первой причиной являлось мое прошлое – мои родители, мои старые друзья, мой дом в Генераторном. Предаваться простым человеческим радостям, есть и пить всласть и нежиться под солнцем в те самые минуты, когда самые дорогие и близкие мне люди испытывают чудовищные лишения, если только они вообще живы – казалось мне совершенно неправильным. Второй причиной был призрак «Вознесения». Я был в кратком отпуске, а не на свободе. И сознание этого способно было отравить любое веселье. Наконец, еще одной причиной была Дженни.

Нет, она была со мной очень мила и выглядела счастливой. Держа меня под руку во время наших прогулок, она гордо улыбалась, будто говорила всему миру: «Да, это мой парень!» Когда бы я не бросил на нее взгляд, внешность австралийки радовала глаз – она стильно и со вкусом одевалась, следила за своей прической и макияжем, вела себя с непринужденным изяществом и уверенностью. В любой компании она чувствовала себя свободно, легко поддерживала разговор на любую тему, демонстрируя изрядную эрудицию и интеллект, но в то же время не переходя границу излишней болтливости. Завистливые взгляды других парней и даже взрослых мужчин заставляли меня переполняться самодовольством.

И все же между нами не было той близости, которой, быть может, я ожидал, предвкушая нашу с ней встречу. Я не мог чувствовать себя непринужденно даже с ней наедине, постоянно следил за своими словами и так и не решился поделиться с ней многими из мыслей, которые зарождались в моем мозгу. Эта печать политкорректности ощутимо лежала на наших отношениях. Но Дженни, в отличие от меня, кажется, вовсе ее не замечала. Я пытался сгладить натянутость когда улыбкой, когда какой-нибудь шуткой, но продолжал ее ощущать.

То же самое происходило и в нашей интимной жизни, с которой у меня было связано столь много фантазий и ожиданий. На первый взгляд, конечно, жаловаться мне было не на что. Несколько раз мне удавалось переночевать вместе с Джен в ее комнате в общежитии, откуда ее соседки разъехались по домам. Однажды она гостила у меня в квартире Ленцов, когда те всем семейством выехали на барбекю. Еще пару раз мы снимали себе мини-номер в сиднейских капсульных гостиницах – когда на ночь, а когда на несколько часов. Все эти разы, как и в первый раз, в палатке, Дженни реагировала на мои ухаживания с некоторым смущением (мол, «Что нам, образованным взрослым людям, больше нечем заняться, кроме этих глупостей?»), но не упиралась слишком сильно, и позволяла делать то, что я хочу. Сама она, однако, никогда инициатором не выступала.

Не могу сказать, что мне не нравилось заниматься с ней любовью. Конечно, нравилось! Но где-то после третьего или четвертого раза роль ненасытного самца, утоляющего свою животную похоть за счет покорной жертвы, начала мне несколько надоедать. Если не считать тихих вздохов, Дженни совсем никак не выказывала свое отношение к происходящему. Поначалу я просто заглядывал ей в глазах, пытаясь понять, испытывает ли она хоть какие-то эмоции от нашей близости. Затем, плюнув на прочитанное когда-то предостережение, я прямо спросил, все ли ей нравится. На что получил ответ: «Да, конечно» и слегка смущенную улыбку. Поддерживать разговор на эту тему она явно не желала, и я не стал его развивать.

Когда в десятых числах августа Джен упомянула, что остаток лета она хотела бы провести в Перте с родителями, которые очень по ней скучают, я не слишком удивился и, может быть, даже отчасти испытал облегчение.

Конечно же, Дженни предложила мне поехать вместе с ней в Перт и познакомить меня со своими родителями. Но я прекрасно понимал, что предложение сделано из вежливости, и она сама еще не вполне уверена, пришло ли для этого время и хорошая ли это вообще идея – знакомить своего парня-иммигранта с консервативно настроенными Ральфом и Синди Мэтьюзами.

– Я, пожалуй, пока еще не стану портить им редкие минуты свидания с дочерью, – улыбнувшись, отказался от этого предложения я, когда Дженни, уже упаковав, впрочем, свои чемоданы, в очередной раз завела этот разговор. – Вот следующим летом – может быть.

– Ну смотри, зря ты так, – ответила Джен, но в ее улыбке я прочитал благодарность за понимание.

– Я так понимаю, мы с тобой нескоро увидимся?

Мы с ней были в ее комнате в общежитии. Поздним утром солнце уже ярко светило в окно, так что шторы были прикрыты. У двери громоздились два чемодана, которые мне предстояло помочь дотащить до станции, откуда стартовал междугородний маглев «Сидней – Перт». На одной из кроватей лежала в наушниках, повернувшись к стене, чернокожая соседка Дженни, водя пальцем по невидимому нам дисплею, остальные кровати все еще пустовали.

– Лучше не говори об этом, – опустив взгляд, вздохнула Дженни. – Я старалась об этом не думать все это время. Нам было так хорошо, и приятно было фантазировать, что это никогда не прекратится.

– М-да, – только и ответил я.

– Вообще-то я собиралась вернуться в Сидней парой дней раньше, чтобы проводить тебя.

– Не думаю, что это самая лучшая идея.

При мысли о том, что Джен будет стоять за спиной, плакать и махать мне рукой, пока я буду шагать к воротам «Вознесения» меня охватили не самые приятные чувства.

– Мне будет так еще тяжелее, – объяснил я, чтобы не обидеть девушку.

– Я понимаю, – она грустно опустила глаза.

– Я все еще подумываю о том, чтобы не возвращаться туда, – признался я.

– Не говори глупостей, Дима. Ты же понимаешь, другого выхода нет.

– Я же рассказывал тебе, как там ужасно.

– Ты уже вытерпел большую часть своего срока. Остался всего лишь один учебный год.

– Когда ты говоришь «всего лишь», ты явно представляешь себе свой университет, а не то место, куда мне предстоит отправиться, – покачал головой я.

– Мне правда очень жаль, Дима, что тебе приходится все это терпеть. Хотела бы я, чтобы был другой путь.

Дженни явно не воспринимала всерьез перспективы поселиться в «желтой зоне» или тем более отправиться в Европу, которые я рассматривал в качестве вполне реальных альтернатив заточению в «Вознесении». Обсуждать с ней эти варианты не было смысла.

– Что ж, – не слишком радостно улыбнувшись, я взялся за ручку ее чемодана. – Поехали тогда, пока ты не опоздала.

На платформе перед маглевом нас ждало трогательное прощание с объятиями и поцелуями, которым умилялись другие пассажиры и провожающие, если только они сами не были заняты тем же. Дженни в очередной раз прошептала мне на ухо, что любит меня и будет меня ждать, а я ответил ей просто поцелуем. Конечно же, мы договорились общаться по видеосвязи утром, днем и вечером каждый день, пока я еще буду в Сиднее.

– Что-то ты сегодня не спешишь к своей девушке, – заметила Ульрика, подойдя ко мне этим вечером где-то в конце третьего часа занятия в фитнесс-клубе. – Поссорились, что ли?

За прошедший месяц мы с ней раззнакомились в той мере, в какой это часто бывает между постоянным посетителем полупустого фитнесс-клуба и инструктором, которой особо нечем там заняться. Я специально упомянул о том, что у меня есть девушка, чтобы убавить проявляющийся у нее ко мне интерес, но это не слишком помогло.

– Она… – скривившись от напряжения, я с трудом выжал из лежачего положения стодвадцатикиллограммовую штангу последний в этом подходе. – … ух… уехала к родителям. До конца… ух… лета.

– Вот как? – пока я устало вытирал полотенцем пот со лба, задумчиво улыбнулась Ульрика. – Так что же, я наконец дождусь приглашения на кофе?

От такой наглости и прямоты я аж опешил.

– Мы с ней не расстались, просто она уехала, – пояснил я, глянув на девушку.

– Ну и что? – легкомысленно пожала плечами та. – В любом случае, находясь где-то далеко, она не станет сильно ревновать тебя из-за того, что ты выпил со мной чашечку кофе… особенно если она об этом ничего не узнает.

Ульрика мне весело подмигнула.

– Я… э-э-э…

Глядя на уверенные в себе серые глаза этой коротко стриженной блондинки, которые не склонны были стыдливо опускаться к полу, оценив пирсинг в пупке и татуировку в виде розы на левой голени, я вдруг подумал, что Ульрика не стала бы смущаться, если бы речь зашла о сексе, да и в самом процессе не ограничилась бы ролью пассивного наблюдателя. От этой мысли стало жарковато.

«Не будь мерзким ублюдком», – укорил я себя.

– Может быть, в другой раз.

Этим вечером, поужинав с Ленцами, я сказал Роберту:

– Я хотел бы увидеться со своим товарищем Энди Коулом. Помнишь – с тем, который рассказал тебе о моих бедах? Нам с ним о многом нужно поговорить. Он учится в Технологическом институте Канберры, живет в общежитии. Я бы приехал к нему на денек…

– Конечно, проблемы здесь нет, – добродушно кивнул Роберт. – До Канберры экспресс идет каждые два часа. Весь маршрут занимает меньше сорока минут: вдвое быстрее, чем заняла у тебя дорога из Мельбурна. Уезжай с утра пораньше, вечером вернешься. Может, еще и достопримечательности посмотреть успеешь.

– Меня впустят в Канберру? Это же Австралийская столичная территория – правительственный центр, и все такое…

– Впустят. Между Сиднеем и Канберрой действует режим взаимного свободного посещения на срок до семи дней. Я оформлю тебе электронное опекунское разрешение, полицейские приборы его с легкостью распознают, так что никаких вопросов к тебе не будет.

Добраться до Канберры действительно оказалось проще простого. Заранее условившись с Энди о встрече, я встал на рассвете, совершил сорокаминутную пробежку, принял душ и в 08:00 уже сел на экспресс, отправляющийся в Канберру, чтобы в 08:40 сойти с него на вокзале Кингстон. Воспользовавшись навигатором, я без труда добрался до места встречи с Энди в парке Содружества на берегу живописного озера Берли-Грифф.

За последние двадцать лет население Канберры увеличилось в четыре с половиной раза за счет миграции, но город все еще пытался сохранить черты, за которые его прозвали «лесной столицей». Парк был полон людей, которые устраивали пикники, делали барбекю и наслаждались разными видами активного отдыха: начиная от бадминтона и велопрогулок и заканчивая парусным спортом и рыбалкой на водной глади озера.

Энди ждал меня на одной из лавочек в парке. Выглядел он свежим, здоровым и отдохнувшим. По сравнению с последней нашей встречей Коул сильно изменился: заметно загорел, обзавелся светлыми кучерявыми волосами, легкой небритостью на щеках, и пожалуй, прибавил несколько килограммов (я слышал, так бывает со всеми, кто отлучается от интернатовского рациона). Непривычно было видеть бывшего старосту не в гимназистской униформе, а в бежевых сандалиях, красных шортах и белой тенниске с эмблемой какого-то гольф-клуба.

– Хорошо выглядишь, – заметил я.

– Рад видеть тебя, дружище, – улыбнулся мне Энди.

Мы с ним крепко пожали руки и обнялись, как старые друзья, каковыми, по сути, мы и являлись, если только в стенах интерната, где каждое твое слово слышат посторонние уши и за каждым твоим движениям следят чужие глаза, вообще может существовать дружба.

– Хорошо здесь, – признал я, осматривая парк. – Прямо рай.

– Ну, нам с тобой пришлось здорово потрудиться, чтобы здесь оказаться.

Было странно так вот открыто говорить обо всем этом. Те девяносто дней, что мы провели в обществе друг друга, мы не могли себе этого позволить.

– Все еще носишь нанокоммуникатор? – поинтересовался я.

– Да, а что?

– Я никогда в жизни больше не надену на себя эту штуку добровольно.

– За мной через него больше никто не следит, – заверил Коул.

– Ты в этом так уверен?

Энди неопределенно пожал плечами, мол, как-то об этом не задумываюсь.

– Спасибо, что ты передал тогда мое сообщение. Я очень ценю это, – произнес я.

– Да брось, это был сущий пустяк. Я ведь ничем больше не рисковал, верно? Надеюсь, это чем-то могло? Хотя чего я спрашиваю? Судя по тому, что ты сейчас здесь, а не стираешь чьи-то загаженные пеленки под присмотром куратора – еще как помогло!

– Да. Друг моего папы сумел оформить надо мной опекунство через суд и вытащить оттуда на полтора месяца.

– Серьезный мужик, – уважительно кивнул Энди. – Я сразу это понял, как встретил его.

– К сожалению, поспешные действия Роберта дали Петье понять, что я как-то смог передать ему весточку. И он сразу связал это с тобой. Он вызвал меня к себе и сказал, что якобы это ты рассказал обо всем Ван Хейгену.

– Неправда! – возмутился Коул. – Зачем бы мне?!

– Знаю.

– Но тогда ты поверил в это? – догадался он.

– Да, – не стал я врать, и добавил: – Извини.

– Ничего, – после паузы махнул рукой Энди. – Я бы, наверное, тоже поверил. Оставим это в прошлом. Главное, что все в итоге сложилось хорошо, не правда ли?

– Да, – согласился я. – Как ты тут? Обжился?

– Шутишь? Здесь клево! – радостно заулыбался Коул. – Просто отпадно. Не только в сравнении с тем, как было там, но и в сравнении с чем-либо, что я видел за всю свою жизнь. Ради этого стоило пройти через два года муштры. Пожалуй, с прошествием года я даже могу найти в этом что-то позитивное…

– Это потому, что тебе уже не надо туда возвращаться.

– Может быть, – не стал спорить Энди. – Я смотрю, ты здорово пригрузился из-за этой перспективы?

– Не то слово.

– Алекс, но ведь ты уже отмотал больше половины срока. Это раз. И тебе удалось вырваться оттуда на каникулы, что мало кому удается. Это два. Разве недостаточно позитива, чтобы как-то дотерпеть?

– Меня вообще-то зовут Димитрис.

– Как-как?

– Д-и-м-и-т-р-и-с.

– Ты разве грек?

– Нет, но назвали меня в честь одного грека. Долгая история. А ты, значит, так и остался с интернатовским именем?

– Привык к нему за эти два года, – пожал плечами он. – Его проще запомнить, чем мое старое. Я бы, кстати, на твоем месте тоже остался «Алексом». Как-то более по-австралийски звучит, что ли.

– Ну уж нет, – упрямо покачал головой я.

– Как подобрался коллектив? Ты же, я так понимаю, пошел по моим стопам и стал старостой?

– Отличные ребята. Только вот с куратором не повезло.

– Кто? Нет… Только не говори, что… Кито?! Твою мать! – изумленно и с жалостью покачал Энди головой. – И чего это тебя решили определить в «черный отряд»? Ты же вроде нормальный. Наверное, из-за той истории с Шейном.

Следующие минут двадцать Энди в основном расспрашивал меня об интернатовской жизни, о которой слушал с такой жадностью, будто по ней соскучился (я хотел верить, что это не так, так как Коул все-таки казался мне адекватным парнем).

Когда я рассказал о случае с полицейскими конвертопланами, который стоил моими товарищам шестидесяти дней в «карцере», Энди понимающе кивнул:

– Да, у нас эти сволочи тоже иногда активничают, но в Сиднее, я слышал, это настоящий бич. Хорошо, что хоть никто не пострадал. А товарищи твои хороши. Надеюсь, карцер им мозги вправил.

– Да ты что, Энди?! – поразился я. – Ты считаешь, они получили по заслугам?

– Все не так просто, Алекс, – тяжело вздохнул Энди. – Мы с тобой – добряки. И нам кажется, что натворившему что-нибудь парню достаточно дать тумака или сказать пару слов, чтобы он образумился. Но установить закон и порядок в масштабах большой организации или тем более целого государства – не так просто. Для этого иногда требуются жесткие меры.

Я хотел рассказать Энди историю о Сумане и Аванти, и еще много чего, что прочел за последний месяц, бороздя клоаки Всемирной сети, но после последних его слов решил, что не буду. Было очень похоже, что в Коула в интернате таки накрепко «вставили стержень» и за год на свободе он никуда не подевался.

– Что ж, может быть, – неопределенно пожал я плечами, закругляя тему.

– Я, кстати, следил за тобой на соревнованиях, – охотно принял смену темы Коул, похлопав меня по плечу. – Очень радовался твоим успехам. Заодно и собственное самолюбие восстановил. Быть посланным в нокаут будущим бронзовым призером юношеской олимпиады – не так обидно, как просто побывать в нокауте.

– Ты продолжаешь заниматься?

– Боксом? Нет, забросил. Мы с ребятами из универа иногда участвуем в велокроссах, а так все больше корпею над учебой.

– Уже начинает быть заметно, – я хлопнул Энди по животу. – Впрочем, для айтишника самое оно.

– Да иди ты! А ты сам с профессией определился?

«Я еще даже не определился с тем, возвращаться ли мне в интернат. Но с тобой, я, пожалуй, не стану этого обсуждать, дружище», – подумал я.

– Я разве не говорил?

– Да брось! Люди в космосе или даже в воздухе в наше время уже никому не нужны.

– Не сыпь мне соль на раны. Я пока еще не согласен разрушать свою детскую мечту.

Еще минут десять мы проболтали об университетских буднях Энди и всяческой ерунде, а затем я наконец подошел к той теме, которую, честно говоря, больше всего жаждал обсудить с ним с того самого момента, как запланировал эту встречу.

– Слышал что-нибудь о Пу?

– Нет, – беззаботно ответил Энди, но заметив, что я не удовлетворен таким кратким ответом, добавил какое-то время спустя. – Должно быть, доучивается по второму разу в другом интернате. Жаль его, конечно. Но разве он не сам напросился? До некоторых людей просто очень долго доходят правила игры.

– Что скажешь по поводу этого?

Я показал Коулу подборку данных об Острове, которые я накопал в Интернете. Но с первого же взгляда понял, что он не склонен все это воспринимать серьезно. Прочитав всего несколько строк, он прыснул и движением ладони закрыл страницу.

– Алекс, даже не заходи на такие сайты. Не читай эту дрянь. И будешь спать по ночам спокойнее.

– Спокойно спать по ночам – это хорошо, – решительно посмотрев в глаза Энди, изрек я. – Но есть в жизни вещи и поважнее.

– Например?

– Правда.

– Правда? – удивился Энди. – По-моему, единой для всех правды просто нет. Есть разные версии. Есть официальная версия, нормальная и адекватная. А есть бредни, которые пишут разные психи. Нам остается только выбирать, во что верить.

«Такое впечатление, что ты часто общаешься с Робертом Ленцем, приятель», – подумал я.

– Как это правды может не быть, Энди? – удивился я. – Ребят либо оставляют учиться на второй год в другом интернате, либо делают с ними черт знает что на этом гребаном куске скалы. Только один из этих вариантов верен, а второй – ложь. И я хотел бы найти ответ.

– Мне кажется, что ты зря заморачиваешься этим, Алекс, – сочувственно поглядев на меня, сделал вывод Коул.

– Димитрис, – поправил я.

– Просто выкинь это из головы. Ну что за чушь – «Остров»? Ты что, правда в это веришь? Давай, в общем, закроем эту тему, это бред какой-то. Знаешь что?! Я предлагаю пойти в наш кампус и выпить там замечательного холодного пивка. Я угощаю.

– Я не пью алкоголя.

– Да это же пиво! Все студенты его пьют! Впрочем, тебе необязательно, можешь содовой выпить, если не хочешь. Идем, что ты в самом деле? Я не видел тебя целый год и еще столько же не увижу. Познакомлю тебя со своими корешами, с девушкой, покажем тебе город. Ну давай!..

Домой я возвращался на одном из последних экспрессов, покинувшем Канберру в 23:00. Усевшись у окна, я махнул рукой в ответ на шумные прощания компании ребят, с которыми провел этот день. Щеки Энди после доброй пинты пива покраснели, его девушка Софи положила кучерявую головку Коулу на плечо и выглядел он совершенно счастливым.

Несмотря на то, что мы весело провели время, встреча оставила у меня на душе смешанный осадок. В голове у Энди, уютно устроившегося в веселом и безмятежном мирке канберрского кампуса, совершенно не оставалось места для чего-либо, выходящего за рамки его студенческих будней и трезво очерченных карьерных и личных планов. Сознательно (я это чувствовал) он отталкивал от себя все, что способно было нарушить счастливое и мирное течение его жизни. Он не хотел знать, что на самом деле произошло с Пу. Не хотел раскрывать никаких мрачных тайн. Все, к чему он стремился – просто быть счастливым.

Может быть, он просто умнее меня и вынес из «Вознесения» больше полезных уроков.

– Я смотрю ты мрачнеешь с каждым днем, – заметил Роберт за завтраком в субботу 27-го августа, в последний уик-енд, предшествующий моему возвращению в пенаты «Вознесения».

– Я не могу вернуться туда, – вяло ковырнув вилкой яичницу, упрямо пробормотал я. – Разве что с автоматом и полной обоймой патронов. Я же рассказывал тебе, Роберт, что они там с нами делают!

– Рассказывал. А я обещал, что мы еще обязательно вернемся к этой теме, – кивнул Роберт, с аппетитом поедая свой бекон. – И вот настало время к ней вернуться.

Мои глаза поползли на лоб. Я был уверен, что Роберт к этой теме возвращаться не собирался.

– Я хочу сделать тебе небольшой сюрприз, Димитрис, – хитро усмехнулся Роберт. – Для этого тебе предстоит кое-куда со мной съездить этим вечером. Выезжаем в 20:00. Уверен, тебе понравится. Только не расспрашивай меня ни о чем. Сюрприз – он на то и сюрприз.

– Хм, – удивленно нахмурился я, гадая, что же он задумал.

– А если на день у тебя нет никаких планов – буду рад, если ты присоединишься к нам с Руби и Дэвидом в аквапарке. Водные аттракционы, огромный бассейн с морскими волнами, серфинг, коктейли в аквабаре, девчонки в открытых купальниках…

– Мне, по идее, надо бы заняться учебой. Кито сожрет меня заживо, если я вернусь неготовым к новому учебному году.

– Не беспокойся по этому поводу, – махнул рукой Роберт, подмигнув мне с загадочным выражением лица.

В аквапарке действительно было все, чтобы расслабиться. Пока Ленцы повели Дэвида на водные аттракционы, я проплыл двадцать бассейнов брассом, после чего два часа наслаждался отдыхом в SPA-зоне, где огромные ванны-джакузи с голографическими экранами, показывающими температуру и состав воды, соседствовали с аквариумами с «массажными» рыбками в обрамлении массажных салонов, всех известных человечеству видов саун, баров и ресторанов. Несмотря на атмосферу релакса, мысли то и дело возвращались к загадочной затее, намеченной Робертом на восемь вечера. Помня о его просьбе ни о чем не расспрашивать, я стойко держался, но мысленно перебрал уже с добрый десяток версий. За домашним ужином, который последовал после посещения аквапарка, я то и дело поглядывал на часы, пока Роберт наконец не кивнул мне и не начал вставать из-за стола. Руби не спрашивала, куда мы и надолго ли – значит, уже предупреждена.

– Захвати с собой банные принадлежности, – сказал Ленц, когда мы вышли с кухни.

– Я думал, мы сегодня уже достаточно помокли, – неуверенно пробормотал я, но, конечно, сделал как он велел.

Едва машина Роберт отъехала от дома, я начал внимательно следить за маршрутом, сверяя его с навигатором. И через минут пятнадцать начал беспокоиться.

– Роберт, мы же едем не в..?!

– Нет-нет, не в твой интернат, – успокоил он меня. – Хоть ты мыслишь и в правильном направлении.

– Это как-то связано с интернатом?

Ленц лишь едва заметно усмехнулся. Поначалу наш путь действительно лежал подозрительно близко к Уоттл-Ридж, где находился интернат «Вознесения». Но на одном из последних перекрестков, недалеко от станции метро «Уилсон Драйв», он свернул в другую сторону и устремился в загородном направлении, откуда доносился мерный гул озоногенераторов. Движение в эту сторону было не столь уж интенсивным.

– Приближаемся к Социальной линии, – несколько минут назад нарушил молчание я, вопросительно уставившись на Ленца.

– И пересечем ее, – беззаботно отозвался Роберт. – Наконец-то ты сможешь воочию поглядеть на «серую» и «желтую» зоны, о которых так много слышал. Говорят – «лучше один раз увидеть…».

– Я думал выезжать туда считается небезопасным.

– Считается. Но немало людей совершают такие поездки каждый день: кто по нужде, а кто по собственному желанию. Сам видишь – не одни мы движемся в ту сторону.

– Что же они там ищут? – глядя на едущие рядом машины, спросил я.

– По-разному. У кого-то там живут родные и близкие, не сумевшие получить вид на жительство в Сиднее. Есть волонтеры, которые там работают. Но в основном, конечно, люди устремляются туда в погоне за острыми ощущениями и дешевыми анонимными развлечениями, – объяснил Роберт.

– А мы что там забыли?

– Это ведь сюрприз, разве не помнишь?

Я подозрительно покосился на опекуна, но решил, что он не похож на человека, который мог приготовить мне «сюрприз» в виде нигерийской проститутки и порции кокаина. Но тогда что же он задумал? И какое все это может иметь отношение к моей учебе в «Вознесении»?

На подъездах к Социальной линии пришлось постоять в небольшой пробке: здесь был блокпост сиднейской полиции. Впрочем, машины, выезжающие из Сиднея, особо тщательно не проверяли, в отличие от тех, что пытались въехать в город. Казалось, что эта остановка на пути к «желтой зоне» предназначалась исключительно для того, чтобы беспечные горожане еще раз подумали, прежде чем соваться в небезопасный район.

– Уважаемые граждане! – неожиданно раздался голос из нашего бортового компьютера. – Через сто метров вы покинете безопасную зону проживания! Городские власти настоятельно не рекомендуют вам совершать путешествия за пределы безопасной зоны проживания без крайней необходимости. Напоминаем вам, что городские власти не смогут гарантировать там вашу безопасность. Пожалуйста, соблюдайте осторожность, следите за вашими вещами, по возможности не покидайте ваш автомобиль и не оставляйте его без присмотра. В случае какой-либо опасности воспользуйтесь возможностью вызова службы спасения…

– Такое впечатление, что мы въезжаем прямиком в ад, – выслушав эти предостережения, хмыкнул я.

– А в твоем родном селении разве не делали таких предостережений при выходе на НЖТ?

– Все и так знали, на что они идут. Никто не совался туда без крайней необходимости. Но ведь одно дело – дикие пустоши, а другое – простая «желтая зона»…

– «Желтые зоны» – это те же пустоши. Разница только в том, что там компактно проживает огромное количество людей. Но от этого там не становится намного безопаснее.