Текст книги "Новый мир. Книга 1: Начало. Часть вторая (СИ)"

Автор книги: Владимир Забудский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

10 мая 2077 г., понедельник. 26-ый день.

Понедельник я провел как обычный будний день, и лишь к вечеру вспомнил о собственном дне рождения. Впрочем, отпраздновать шестнадцатилетние мне все равно не удалось бы, даже имей я такое желание. Здесь это было не принято. Как терпеливо объяснил мне Петье, день рождения Димитриса Войцеховского, мальчика из селения Генераторное, мало что тут значил – гораздо более значительной датой стало 15-ое апреля, день, когда родился вознесенец по имени Алекс Сандерс.

И все-таки день не обошелся без сюрпризов.

За прошедшие нескольких недель в интернате ребята из 22-го отряда присмотрелись ко мне и сложили определенное мнение. И как раз в этот день Энди наконец решился посвятить меня в святая святых – приобщить к искусству тайного обмена информацией между учениками.

До этого я порой замечал, что ученики обмениваются какими-то непонятными жестами, но не мог понять их смысла. Оказалось, смысл был.

Несмотря на то, что между учениками редко возникала по-настоящему крепкая дружба (все боялись доносов, да и говорить свободно было невозможно) ученическая солидарность все же существовала, и способы негласной коммуникации были изобретены.

Старшекурсник показал мне по секрету пару мест, выпадающих из поля обзора видеокамер, в которых можно было тайно общаться, набирая короткие записочки на дисплее своего «пип-боя», а затем стирая их. При наборе и прочтении записок следовало плотно прикрывать правый глаз ладонью.

Ребята были уверены, что такие «записочки» не сохраняются в кэше, а нановизор не способен их зафиксировать, так как получает изображение только с правого глаза. По крайней мере, как заверил меня Энди, пока еще не было ни одного случая, чтобы кого-то наказали за содержание записок.

Для того чтобы посекретничать с кем-то, необходимо было дать собеседнику принятый между вознесенцами знак «тайный разговор» и, если собеседник достаточно тебе доверяет, чтобы согласиться на это рискованное мероприятие – отправляться с ним в ближайшее безопасное место.

Энди даже не подозревал, что, научив меня этому способу общения, он не только научил меня важному навыку выживания в Четвертом специнтернате, но и преподнес замечательный подарок на шестнадцатилетние.

12 мая 2077 г., среда. 28-ой день.

В этот день у меня впервые состоялся длинный тайный разговор – с моим соседом по комнате, Пу. Странный, молчаливый и нелюдимый парень, редко участвовавший в общем разговоре, начал подавать мне знаки как только понял, что Энди счел меня достойным доверия и посвятил в их смысл.

Впрочем, я достаточно долго не откликался на его приглашения. Во взгляде у Пу читалось тихое помешательство, от которого почему-то становилось неуютно и хотелось как-то незаметно убраться подальше. Я припомнил, как он набирал озерную воду в бутылочку, еще несколько странных случаев, и подумал, что вряд ли мне так уж хочется услышать то, что он хочет мне сказать. Я заметил, что прочие ученики сторонятся Пу и не реагируют на его знаки.

Азиат чаще других попадал в спецгруппу. Помещение туда (как называли ее между собой ученики, «карцер» или «зубрильную яму») было самым суровым видом дисциплинарного взыскания, которое назначалось лишь за серьезнейшие нарушения, такие как, например, подготовка или обсуждение побега. О перспективе попадания в «карцер» ученики отзывались с нескрываемым ужасом. А вот Пу, как я однажды услышал из разговора соседей по комнате, был там завсегдатаем – едва ли не половину второго курса его кровать в пятой комнате пустовала, что означало, что он ночует в карцере.

И все же после нескольких знаков, которые он настойчиво повторял, пристально заглядывая мне в глаза (от этого взгляда кому угодно сделалось бы не по себе), мне стало стыдно чураться этого несчастного паренька, который с самого первого дня в интернате был ко мне добр, и я позволил ему увести себя в место для тайных бесед, слегка нервничая, что из-за этого неадекватного персонажа могу получить еще одну дисциплинарку, которая поставит крест на моих надеждах когда-нибудь поговорить с внешним миром.

Тайные разговоры, как правило, велись очень быстро и сжато, ведь их участники нервничали и опасались, что их застанет кто-то из воспитателей или учеников-доносчиков. Злоупотреблять ими было не принято – задерживаясь в безопасных местах надолго, можно было рассекретить их, и довести до того, что «лавочку прикроют» (повесят дополнительную камеру).

Обычно разговор состоял из одной-двух реплик. Например, инициатор набирал на комме “Не знаешь, что с Джеком? Его не было на уроках”, а его собеседник отрицательно качал головой либо указывал пальцем вниз, что означало “В карцере”. Иногда кто-то писал предупреждение наподобие “Том из 21 отр. – доносчик”, на что его собеседник просто кивал.

В случае с Пу я сразу понял, что парой секунд не обойдется.

Он сунул мне под нос длинную записку, загодя напечатанную на его «пип-бое». Читая ее, я недоверчиво наморщил лоб. Пу утверждал, что парень, который жил в пятой комнате до меня, Гарри, вовсе не заболел, как было принято считать, а покончил с собой. В записке приводились такие подробности суицида, от которых мне стало дурно.

Подняв взгляд от дисплея и вглядевшись в сумрачные бегающие глаза Пу, под которыми виднелись темные круги – следы недосыпания, я подумал, что этот бедолага, похоже, и сам в шаге от того, чтобы наложить на себя руки.

«Почему он это сделал?» – напечатал я на своем комме.

Ответ он напечатал впопыхах, с ошибками.

«Не мг больше этоно вынести. Он постоянно попаддал в карцер. Отказыывался есть, пить. Пилводу из озера. Все гворили он помешался. НОжто не так!. Он был нормальнып. Он все знал!. Там везде ВЕЩЕСТВА, которые действуют на наш мозг. В их воде, в их еде, в их витамминах! Вещстсва, которые нас делают послушными! Програмииуют нас. Понимаешь?!»

Прочитав это, я посмотрел на перекошенное от страха лицо Пу долгим, недоверчивым взглядом. В памяти тут же всплыли мои собственные страшные догадки, посетившие меня несколько недель назад, во время проповеди пастора Ричардса. Сердце начало биться чаще.

Я напечатал: «У тебя скоро выпуск. Ты скоро выйдешь отсюда, так?»

На что получил ответ: «Они меня никогда не выпустят! НИКОГДА! Я не стал таким, кк им надо! Меня не запрограммировалию. Так что я им не нужен. Они меня отпраят на остров. На всю жизнт. Мне конец! С тобой тоде так будет! Сделают зомби, или никргнла не выпустят! Надо ьедать. БЕЖАИЬ!»

Не написав больше ни слова, я рванулся прочь, в ужасе от того, что меня кто-нибудь застанет за таким разговором и еще в большем ужасе от полученной информации. В голове вертелась мысль о том, что, может быть, стоило рассказать об этом Энди, ведь Пу явно не в себе и способен вытворить какую-то глупость. Но на это я так и не решился – не был уверен, чем закончится мой донос.

Еще несколько раз после того Пу делал мне знаки «тайный разговор», но я больше не реагировал на них, не желая рисковать своей участью из-за участия в подобных разговорах. Конечно, слова азиата вовсе не стерлись из моей памяти (забыть о таком невозможно). Но усилием воли я заставлял себя думать о них как можно меньше, сосредотачивая свое внимание на повседневной рутине. Пятнадцать из шестнадцати парней из 22-ого отряда, не выражавшие никакого беспокойства по поводу каких-либо «веществ», выглядели куда здоровее и нормальнее, чем Пу, и всячески сторонились его. А мне не слишком хотелось пополнить компанию психопата-одиночки, погрязшего в дисциплинарных взысканиях.

Как бы между прочим я задал вопрос о Гарри, бывшем постояльце 5-ой комнаты 1-ой общаги Энди и еще одному парню из 22-го отряда. Оба, не сговариваясь, ответили, что Гарри забрали в больницу из-за рецидива лейкемии, которую бедняга заработал еще во время своей жизни на пустошах, до попадания в центр Хаберна – из-за болезни тот не мог продолжать учебу. Что касается Пу, то, по их мнению, он был не в себе, и они советовали мне поменьше с ним якшаться, чтобы не заработать себе проблем.

О тех диковинных теориях, которые рассказал мне Пу, и о том, что такое «остров», о котором он упоминал, я их расспрашивать не решился – к тому времени доверие между нами еще не установилось окончательно, и я опасался, что они донесут на меня за распространение вредоносных сплетен.

В какой-то момент у меня мелькнула мысль прямо спросить обо всем этом Петье – просто для того, чтобы посмотреть на его реакцию. Но и от этого я решил воздержаться. Зная самообладание профессора, я нисколько не сомневался, что он скажет мне лишь то, что, по его мнению, мне стоит слышать, ни единым жестом или движением лица не выдав, правду он говорит или врет. Зато он непременно захочет разузнать об источнике такой информации – и, если понадобится, применит «детектор лжи».

Лучше уж молчать и не нарываться на неприятности. Я здесь отбыл уже почти месяц. Мне осталось продержаться еще два месяца и как-нибудь снять пять оставшихся у меня дисциплинарных взысканий – и я, может быть, получу долгожданное право на связь с внешним миром. Я не могу этим рисковать.

16 мая 2077 г., воскресенье. 32-ой день.

В этот день после обеда я стал свидетелем яркой презентации, подготовленной корпорацией «Аэроспейс», входящей в консорциум «Смарт Тек». Это была, пожалуй, самая интересная из презентаций, которые мне доводилось здесь видеть.

Корпорация отличилась уже тем, что вместо очередного мужчины или женщины презентабельной внешности в дорогом костюме корпорацию представлял искусственный интеллект. Компьютер обращался к нам приятным бархатным голосом из динамиков, вмонтированных в стены актового зала, и из нанодинамиков в наших ушных раковинах, в то время как на огромном воздушном дисплее шестнадцати метров в диаметре развивалось эпическое действие, усиленное всевозможными 3D-спецэффектами, которые мы сполна ощущали с помощью наших нановизоров.

Презентация демонстрировала нам последние впечатляющие достижения в авиакосмической сфере, флагманом которой являлась компания «Аэроспейс», и о том, какое будущее открывается перед молодыми специалистами, решившим посвятить себя этой отрасли.

Искусственный интеллект со знанием дела и самым искренним восторгом, на который способен бездушный компьютер, рассказывал о современных гиперзвуковых лайнерах, способных за несколько часов облететь весь Земной шар, об «акваджетах», которые могли с одинаковой легкостью передвигаться под водой и по воздуху, о сотнях современных спутников, которые были выведены за эти годы на орбиту Земли усилиями корпорации «Аэроспейс».

И, конечно же, он немало говорил о мощнейшем развитии производства дронов, которые стали на сегодняшний день основной продукцией авиационной отрасли: от крохотных малюток размером с футбольный мяч, способных лишь плавно парить по воздуху с помощью своих экологически чистых водородных или электрических двигателей, до громадных беспилотников размером с настоящий авиалайнер, развивающих сверхзвуковую скорость.

– … изобретение квантовых компьютеров, скачок в развитии искусственного интеллекта, а также усовершенствование современных средств связи и альтернативных источников энергии привели к тому, что еще в начале 40-ых – 50-ых наконец сбылась мечта многих фантастов прошлого века – роботы начали занимать важное место не только в производстве, но и в человеческом быту. На сегодняшний день корпорациям «Аэроспейс» совместно со своими партнерами из консорциума «Смарт Тек» может похвастаться тем, что не менее десяти тысяч летающих дронов самого разного назначения сходят с наших конвейеров каждый день, без перерывов и выходных. Вы можете встретить их повсеместно: они удобряют сельскохозяйственные угодья на «вертикальных фермах», они мониторят состояние окружающей среды и следят за порядком на городских улицах, а в одном из элитных ресторанах Сиднея они даже доставляют посетителям еду и напитки…

Я внимательно вслушивался в слова компьютера, превозносящего торжество авиации и робототехники, но, вопреки своим ожиданиям, не услышал ничего, касающегося космоса за пределами Земной орбиты. Судя по всему, изучение нашей Вселенной не стоит в числе приоритетов авиакосмического гиганта – все его мощности заняты тем, чтобы удовлетворить более приземленные потребности земных потребителей.

Несчастье, постигшее нашу планету, отбросило человечество далеко назад и заставило позабыть о космических амбициях. Я искренне верил, что это забвение лишь временное – ведь оно противоречит человеческой природе. Люди испокон веков возводили глаза вверх, к звездам, и задавались вопросами, каково их место во Вселенной, одни ли они, есть ли где-то еще обитаемые миры, и не смотрит ли на них, сквозь тьму космоса и яркое сияние звезд, сам Создатель, терпеливо ожидающий, пока его дети наконец отрастят себе крылья и устремятся ему навстречу. Когда-нибудь люди вновь зададутся этими вопросами. Но произойдет ли это при моей жизни? Пока еще совсем не похоже, что кто-то на этой планете стремится достать с пыльной полки материалы полузабытых амбициозных проектов, таких как «Одиссея».

Более того, – во всей концепции современной авиакосмической отрасли вообще практически не осталось места для таких понятий, как «пилот» или тем более «астронавт». На сегодняшний день лишь в редких случаях, когда того требуют устаревшие правила техники безопасности, люди все еще пилотируют летательные аппараты, да и то не пилотируют, а лишь следят за работой ИИ и способны, в случае крайне маловероятной неисправности, взять управление на себя. В авиационной и космической индустриях затребованы нынче лишь инженеры, операторы, механики, монтеры – надсмотрщики за машинами, или, может быть, их слуги.

В этот день, 16 мая, вскоре после шестнадцатого дня рождения, я вдруг впервые осознал, что моей мечте вряд ли суждено сбыться. В Королевской воздушной академии в Сиднее нынче не готовят астронавтов. Их нынче вообще больше нигде не готовят. Если кому-то и суждено будет полететь в космос, то этот «кто-то» будет, безусловно, сделан из более прочного материала, чем мясо, и оснащен более мощным процессором, чем человеческий мозг.

Эту очевидную истину абсолютно ясно понимали все взрослые люди, которые хоть раз над этим задумывались. Включая, наверное, и моего отца. Моя мечта была для них тем, чем она и являлась – всего лишь еще одной наивной детской мечтой, и они, наверное, удивлялись, как это я до сих пор еще ее не перерос. А я, оказывается, был просто наивным ребенком. Болваном, задержавшимся в развитии со своими глупыми фантазиями.

Но если так – то что я здесь делаю? Ради чего тогда я покинул родной дом и согласился на заточение в этой ужасной тюрьме?!

18 мая 2077 г., вторник. 34-ый день.

Сегодня стало известно, что Пу совершил неудачную попытку побега – третью за время своей учебы в интернате. За это к нему была применена крайняя мера наказания – определение в спецгруппу аж до самого выпуска.

На вечерней линейке сам директор Сайджел специально присоединился к Жермену Петье и кураторам отрядов, чтобы прочесть всему интернату нравоучительную лекцию по поводу случая, произошедшего с учеником Пу Чангом. Выходит, что с этого дня я больше никогда не увижу Пу. Остаток весны и начало лета нам предстоит провести в комнате вчетвером.

Этот инцидент произвел на меня гнетущее впечатление.

Я и так находился в ужаснейшем настроении еще с прошлого воскресенья, когда вдруг осознал, что никакого гребаного астронавта из меня не получится.

В понедельник я схлопотал дисциплинарку от профессора Петье за глупейший случай. Я опоздал на его урок на две минуты – лишь из-за того, что дежурил в столовой, а по пути на урок меня остановил на бегу куратор 21-го отряда профессор Кито и вычитал за то, что я не поприветствовал его при встрече. Но, несмотря на это, заведующий влепил мне взыскание. «Причину твоего опоздания я признаю неуважительными, Сандерс. Ты сам мне объяснил – причиной стало то, что ты нарушил правила внутреннего распорядка, не поприветствовав воспитателя. Если бы ты не нарушал правил, то и опоздания бы не было», – ехидно пролепетал ублюдок.

А теперь, когда я воочию убедился в том, как репрессивная машина интерната перемалывает неугодных, я с новой силой ощутил всю тяжесть своего заключения в этих стенах

– Слава Богу, что мы избавились от этого психопата, – ухмыляясь во всю рожу, сказал Шейн, когда этим вечером мы вернулись с вечернего построения. – Как же я устал от его выпученных глазенок и невнятного бормотания…

– Заткнись, – тихо произнес я, предостерегающе глянув на него.

– Что, опять сыплешь оскорблениями, салага?! – издевательски оскалился Шейн. – Позвать, может быть, Энди, чтобы он заставил тебя немного поприседать?

– Я бы на твоем месте заткнулся, – еще спокойнее повторил я, с тревогой ощущая, как внутри меня зарождается полное безразличие к получению еще одной дисциплинарки.

– А я бы на твоем месте вел себя как подобает новичку, салага…

19 мая 2077 г., среда. 35-ый день.

За нанесение телесных увечий своему товарищу заведующий по воспитательной работе приговорил меня к двадцати одному дню в спецгруппе.

Перед тем как отправить меня в «карцер», профессор Петье попросил всех кураторов мужских отрядов выстроить своих учеников на большом плацу в полдень, перед обедом.

Сто девяносто четыре парня, одетые в чистые и идеально отглаженные темно-серые жилеты, светло-серые рубашки и брюки и летние солнцезащитные кепи «Вознесения», вытянулись по стойке «смирно». Одиннадцать кураторов, наряженных в свою сине-белую униформу, темными пятнами застыли впереди строя.

Взгляды всех этих людей были устремлены на меня. Я стоял рядом с Петье, опустив голову. Никогда в жизни я еще не чувствовал себя таким жалким и раздавленным, как в тот момент.

Я стоял здесь под присмотром охранника с самого утра, задолго до того, как напротив меня выстроились остальные ученики. На улице в этот день было не меньше тридцати градусов жары. Начищенные до блеска пуговицы на жилетах учеников сверкали на солнце, как бриллианты. Уже через несколько минут ожидания униформа на всех присутствующих начала намокать от пота – ни малейшей тени на голом плацу не было. Что уж говорить обо мне, стоящем тут уже третий час? Кепка, прикрывающая голову, раскалилась и насквозь пропотела. От напекшего голову солнца в голове туманилось.

Все это время присматривающий за мной громила-охранник по приказу своего начальника – того самого увальня с изуродованным лицом, который встречал меня в день моего прибытия (здесь его называли Полулицым) – не позволял мне ни на секунду присесть либо отдохнуть в тени.

Не думаю, что это издевательство соответствовало официальным правилам интерната, пропитанным заботой за здоровьем учеников. Но жаловаться и спорить я не стал. И не только из безразличия и упрямства. Никто в здравом уме не стал бы навлекать на себя гнев Полулицого или его громил. Говорят, их дубинки способны были шарахать током с такой силой, что волосы от этого становятся дыбом, но ожогов на теле не остается, а запись избиения с наших нановизоров может каким-то образом испариться.

Петье велел Энди Коулу выйти из строя и предложил ему, по праву старосты 22-го отряда, назначить мне такое физическое наказание, какое он посчитает приемлемым, вдобавок к основному наказанию. Энди, глянув на меня протяжным взглядом, холодно произнёс:

– Пятьсот приседаний.

Петье покачал головой и холодно уточнил:

– Это чересчур мягкое наказание, Коул, беря во внимание тяжесть содеянного и физическую форму Сандерса. За то, что ты позволяешь своей личной привязанности к Сандерсу влиять на твою беспристрастность при исполнении обязанностей, я выношу тебе выговор.

Я поднял взгляд и с ужасом посмотрел на Коула, взглядом пытаясь принести ему самое искренне извинение, на которое был способен. Коул не ответил на мой взгляд, но и весть о свалившейся на него дисциплинарке перенес спокойно.

– Да, сэр.

– Я утраиваю твое наказание, Сандерс. Тысяча пятьсот полных приседаний с вытянутыми вперед руками. И постарайся поторопиться, Сандерс. Вряд ли товарищи будут тебе благодарны за то, что им приходится жариться под этим солнцем вместо того, чтобы отправиться на обед.

– Вы что, заставите их?! – гневно пролепетал я, сжав зубы.

– Молчать, – Петье строго поднял ладонь, и продолжил. – За каждые сто раз, которые Сандерс не доберет до этой цифры, ему будет добавлен еще один день в спецгруппе. Ты будешь следить, чтобы Сандерс не сачковал, Коул. Ты, в качестве старосты 22-го отряда, к которому был приписан этот абитуриент, поделишь с ним ответственность за его проступок. Ты лично должен будешь выполнить каждое приседание, которое он не выполнит либо выполнит некачественно.

– Да, сэр.

Петье повернулся к строю.

– Отряды – не расходиться! Вы все будете наблюдать за уроком, который получает Сандерс. Очень надеюсь, что это станет уроком и для вас. Рукоприкладство – это грубейшее нарушение правил внутреннего распорядка «Вознесения». Вы – люди новой генерации! Вы были рождены в тени страшнейшей ошибки, допущенной человечеством за всю эту историю. Ошибки, забравшей жизни миллиардов людей. Эта ошибка была спровоцирована человеческой агрессивностью, нетерпимостью и тягой к насилию. И она никогда не должна повториться. Это наша с вами миссия – чтобы она не повторилась! Ваша – прежде всего! Ведь это вам предстоит строить Новый мир! Мы воспитываем вас цивилизованными людьми. Сознательными и рассудительными. Людьми, уважающими закон, не приемлющими насилие, толерантными к мнению своих ближних. Лишь дикари позволяют себе пускать в ход кулаки. Воспитанные люди решают разногласия путем диалога или с помощью официальных инстанций…

Остаток речи Петье ускользнул от моего понимания. От длительного стояния на одном месте ноги затекли, а солнце невыносимо жарило прямо в макушку. Вот было бы здорово сейчас грохнуться в обморок! Или даже замертво. Все что угодно, лишь бы это наконец прекратилось.

– Начинай, Сандерс!..

12 июня 2077 г., суббота. 59-ый день.

Я зашел в пятую комнату и занял свое место с таким спокойным видом, будто только что вернулся из туалета. Шейн, фингал на лице которого уже полностью зажил, кажется, бросил в мой адрес какой-то комментарий с ноткой издевки, но я вообще не обратил на это внимания.

Я стал другим человеком. И никакая провокация больше не сможет вывести меня из душевного равновесия.

– Прости меня, Шейн, – отчужденным голосом отчеканил я, поворачиваясь к нему и механическим движением протягивая руку. – Я был не прав, подняв на тебя руку. Это был недостойный поступок.

Шейн воззрился на меня и протянутую руку с искренним изумлением.

– Я очень надеюсь, что травма больше тебя не беспокоит, – пробубнил я.

Глаза парня округлились еще сильнее.

Жермен Петье должен был быть доволен педагогическим эффектом, который оказала на меня спецгруппа. Если во мне и осталось хоть что-то от Димитриса Войцеховского из Генераторного, то это «что-то» было погребено в карцере.

После двадцати четырех суток в маленькой комнатке без солнечного света, куда еда попадала с помощью автоматической системы подачи, учебные лекции транслировались с помощью нанодинамиков в ушах, а единственным собеседником был «домовой», из подвала вышел настоящий Алекс Сандерс.

Повседневные будни специнтерната, к которым мне великодушно позволили вернуться, теперь казались мне настоящим земным раем. Я был готов на все, чтобы больше никогда и ни при каких обстоятельствах не оказаться снова в «зубрильной яме», где ненавистный «домовой» не менее четырех часов в сутки цитировал мне наизусть строки различных уставов, которые я должен был исправно повторять, чтобы не продлить срок своего заточения.

Я согласился бы перетерпеть какие угодно унижения, чтобы больше не засыпать, глядя на унитаз, в который я справляю свои потребности, с одной и той же тревожной мыслью: что утром я проснусь с отвратительным ощущением тяжести в голове и смутными воспоминаниями о неестественных, чуждых моему разуму сновидениях.

Никогда прежде я не видел сновидений. Это начало происходить со мной именно там, в этой проклятой комнате. И я знал, что за этим стоят они. Я не знал, как они это делают. Может быть, с помощью газов без цвета и запаха, проникающих в вентиляцию. Может, подмешивают что-то такое в еду. Может, невидимые мне волны или лучи. А может быть, пока я сплю, искусственный интеллект транслирует какие-то изображения и звуки на мой нанокоммуникатор, вынуждая мозг воспринимать эти сигналы как сновидения. Так или иначе, за этим стоят они. И я готов на все, чтобы никогда больше не позволить им залезать мне в голову во сне.

– Присаживайся, Алекс, – велел Петье, когда после обеда я зашел по вызову к нему в кабинет. – Как ты себя чувствуешь?

– Я очень рад, сэр, что срок моего наказания подошел к концу. Я отлично усвоил урок, который мне преподали. Я искренне раскаиваюсь, что нарушил правила интерната и позволил себе поднять руку на моего товарища Шейна, сэр! – словно автомат, громко прострочил я.

– Это очень хорошо, – кивнул профессор, задумчиво поправив очки. – Поверь, мне вовсе не хотелось подвергать тебя столь суровому наказанию. Длительная изоляция тяжело переносится, знаю. Однако твой необдуманный поступок не оставил мне выбора. Правила – есть правила, не так ли?

– Вы совершенно правы, сэр. Я получил по заслугам. Я благодарен, что мне преподали этот полезный урок. Он сделал меня лучше! – прострекотал я своим новым подобострастным голосом.

– Я уверен, что одного такого урока для тебя окажется вполне достаточно, – доброжелательно пропел заведующий по воспитательной работе. – Ты не относишься к тому типу учеников, которые своим поведением вынуждают определять их в спецгруппу снова и снова. Несмотря на то, что произошло, я все еще возлагаю на тебя большие надежды.

– Вряд ли я достоин этого, сэр.

– Скромность – это отличное качество, Алекс. Но все же позволь мне верить в тебя и далее. У тебя все еще осталось немало времени на то, чтобы своим примерным поведением развеять неблагоприятное впечатление, которое твой проступок мог произвести на товарищей и воспитателей. Докажи, что это была всего лишь ошибка. Все мы ошибаемся. И, ошибаясь, становимся лучше. Не так ли?

– Совершенно точно, сэр.

Вечером мы встретились с Энди и другими ребятами на стадионе. Я подошел к ним, разминающимся перед пробежкой, неуверенной походкой. Проходить такие большие расстояния было мне непривычно. Мой взгляд потерянно блуждал по залитым заходящим солнцем газонам и ровной глади озера, в которой отражались перистые облака. Я проследил за тем, как с воды взлетает белоснежный альбатрос.

Неужели вся эта красота могла существовать, пока я находился там, в четырех стенах?

– Мы по тебе уже немного соскучились, – признался мне Коул, пожимая руку. – Как ты?

– Я получил по заслугам, – ответил я, словно автомат. – И стал от этого лучше.

– Да, это здорово, – Коул понимающе кивнул, посмотрев на меня с некоторой тревогой.

– Прости, что я своим проступком доставил тебе и другим товарищам столько неудобств, – продолжал не своим голосом рапортовать я. – Мне искренне жаль, что так получилось.

– Забудь. Мне пришлось присесть всего три сотни раз, а ребята немного позагорали, – Энди улыбнулся, потрепав меня по плечу. – Все мы, в конце концов, стали от этого лишь лучше.

– Да, это так. Жаль, что я не понимал раньше, насколько справедливы и продуманы правила, которым мы подчиняемся, – пробубнил я. – Но сейчас я понимаю это. Я больше не доставлю тебе проблем своим поведением, Энди.

– Расслабься, Алекс, – Коул успокаивающе улыбнулся, задумчиво глядя мне в глаза. – Я вижу, что ты полностью исправился. Как ты? Это, наверное, было тяжело, да?

– Я не жалуюсь, – с каменным лицом ответил я.

– Да, конечно, – Энди почесал подбородок. – Я никогда не попадал в спецгруппу надолго. Но кое-кто из наших по глупости проводил там по десять дней. Им понадобилось время, чтобы прийти в норму. Однако сейчас с ними все в порядке. И с тобой так будет.

– Со мной все в порядке. Я чувствую себя превосходно, – изрек я бесстрастно.

– Тебе разрешали там тренироваться? – поинтересовался один из ребят

– Я выполнял те упражнения, которые позволяла обстановка, – кивнул я. – Отжимался от пола, скручивался. Приседал.

– Ха-ха. А я думал тысячи двухсот раз тебе хватило на всю оставшуюся жизнь, – хихикнул один из парней. – Мне было больно смотреть, как у тебя дрожали ноги. Честное слово, как мне не было жарко, но по сравнению с тем, что испытывал ты, я чувствовал себя счастливчиком.

– Да, это точно!

Еще несколько ребят засмеялись, кто-то по-приятельски потрепал меня по плечу. Я выдавил из себя неуверенную улыбку. Я не знал, как вести себя с ними, как отвечать на их слова. В этот момент мне казалось, что я вообще никогда не научусь общаться с людьми так, как прежде – я мог лишь цитировать наизусть строки Дисциплинарного устава.

– Эй, – положив мне руку на шею, Энди повернул мою голову к себе и заглянул в глаза. – Алекс, все позади. Слышишь? Просто забудь об этом, ОК?

– Я не могу забыть о таком прекрасном уроке, – механически ответил я, сцепив зубы.

– Слушай, мне кажется, тебе не помешало бы как следует размяться на груше. Я не могу позволить, чтобы мой лучший парень потерял форму. Что скажешь?

4 июля 2077 г., воскресенье. 81-ый день.

Выпуск ребят из 22-го отряда наконец наступил.

Предшествующий ему период подготовки к выпускным экзаменам оказался настолько напряженным, что они практически забросили свое шефство надо мной и оставили меня на произвол судьбы.

Впрочем, я не слишком тяготился недостатком общения с товарищами. Может быть, мне просто не хотелось видеть радостное возбуждение, которое порой появлялось на их лицах, прорываясь сквозь воспитанную за два года невозмутимость – возбуждение от предвкушения скорой свободы, которую мне не видать еще очень долго.

Несмотря на то, что я постепенно отходил от 24-дневной «одиночки», ее влияние все еще ощущалось, и будет ощущаться, наверное, еще долго. Я стал более молчаливым, серьезным и тихим. Я не задавал больше неудобных вопросов воспитателям, ни с кем не спорил и вообще старался не привлекать к себе внимания.

При первой же возможности я отправлялся в одиночестве на длинную пробежку вокруг озера, вдыхая полной грудью ароматный воздух и любуясь окружающими пейзажами. А затем долго занимался на турниках, наслаждаясь ощущением свободного движения тела по воздуху. Несмотря на то, что во всем интернате сложно было сыскать большего паиньку, нежели вышедший из карцера Алекс Сандерс, меня снедал противоестественный страх, что по какой-либо причине меня засунут в «зубрильную яму» снова – и я старался надышаться, искупаться в лучах солнца и напрыгаться на траве, пока такая возможность есть.