Текст книги "Феникс (СИ)"

Автор книги: Владимир Колышкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

   Это общество всеобщей коммуникабельности, здесь нет отчуждения, одиночества. Исчезает человек незнания. Автору нет нужды «пробивать» дорогу для своих идей, открытий и прочего. Открытое сознание и мгновенная связь дает возможность передавать информацию от каждого отдельного индивидуума одновременно всем членам общества в момент ее возникновения. Это и станет предпосылкой к слиянию сознания индивидов в один сверхразум.

   Так происходит отрицание общества и возникает единичное галактическое сверхсущество (или «Будда», как в шутку называет его мой собеседник). Галактический житель имеет размеры порядка 1-3 астрономические единицы в зависимости от температуры звезды. ИМЕЯ ВНУТРИ СВОЕГО ОРГАНИЗМА ЗВЕЗДУ, уже не боясь голода и холода, сверхиндивид может пуститься в плавание по просторам Вселенной на поиски новых миров, либо для смены звезды, когда вещество ее выгорит.

   Однако численность сочленов продолжает расти и сверхцивилизация все время исторгает из себя в пространство переселенцев-колонистов. Отделившись от материнской колонии, сочлен вновь приобретает полную индивидуальную свободу. Он впадает в анабиотическое состояние и дрейфует к ближайшей свободной звезде. Странствует. Отсюда и самоназвание вида – Странники. Со временем вокруг облюбованной звезды соберется достаточное количество Странников, что бы начать все сначала. Но вернемся к сверхцивилизации II типа.

   Наступает третий этап эволюции космического разума. Вокруг ближайших звезд все больше возникает супериндивидов. Галактические существа постепенно формируются в общество сверхиндивидов. Неизбежно происходит диалектическое отрицание отрицания. И опять возникает общество. Но на невообразимо более высоком уровне. Так образуется СВЦ III типа с энергопотреблением всей галактики.

   Созидательную деятельность такого суперобщества невозможно даже и вообразить – настолько она масштабна, грандиозна. Возможно, они создают планеты и галактики. Творят пространство-время и управляют им по своему усмотрению.

   Даже «Андрей» не знает, чем занимается вселенское сверхобщество, потому что принадлежит к сверхцивилизации первого типа.

   Глава тридцатая

   ОСТРОВ ПАРАДИЗ

   Весь остаток ночи мы болтались в море и уж не чаяли достичь спасительного острова. Наконец мы увидели его без использования спецоптики, когда нудный дождь кончился. Наступали признаки утра: посветлело небо, серебристый туман забелел над водой.

   Вскоре темная громадина острова заслоняет весь обзор. Мы убираем паруса совершенно бесполезные в последние полчаса и готовимся к высадке. И тут наш плот налетает на риф. Вернее, это нам так показалось, что мы во что-то врезались. Но вскоре мы понимаем, что это не так. Еще один удар сотрясает бревна, хотя плот уже не движется. Люди падают как сбитые кегли. Что-то длинное, похожее на лапу гигантского насекомого, согнутую в суставе, вспарывает воду, взлетает над поверхностью и вновь скрывается в глубине.

   Животный ужас вздымает мои волосы на макушке, потому что я не вижу на плоту Владлены. Несколько человек барахтаются в воде, но и среди них подруги моей не видно. Промокшие люди взбираются на плот. Темные волны пусты, меня охватывает паника. Я хватаю подвернувшийся под руку нож-мачете и готовлюсь к прыжку в воду.

   – Это далеко не безопасно, – предупреждает меня «Андрей». – Позволь, я пойду вместо тебя...

   Я молча и без промедления ныряю в неведомые воды. Облако пузырей застилает видимость. Я высовываю голову на поверхность и, глубоко провентилировав легкие, вновь ныряю в глубину. Вокруг меня тьма. Потом замечаю, что руки мои, вытянутые вперед, светятся. От них сыплются словно бы искры. Смотрю назад: точно хвост кометы, огненный шлейф тянется за мной. Вот, значит, как ночью море светится. Это явление должно мне помочь. Я вглядываюсь во тьму, надеясь увидеть беспомощно барахтающуюся «комету».

   Мимо меня стремительно проплывает сверкающая масса, похожая на дельфина. Поистине феерическое зрелище. Летящая ракета. Каким-то чутьем я угадываю, что это «Андрей». Я плыву за ним с унизительной медлительностью.

   И вдруг из тьмы на меня наплывает огромный серебристого цвета баллон, похожий на аэростат. Сходство с аэростатом подчеркивают канаты, которыми подводный аппарат удерживается под водой. Канаты, очевидно, крепятся где-то на дне. Кстати, до дна не так уж и далеко. Я прохожу над ним, вздымая песчаные вихри. Здесь освещенность, как ни странно, даже лучше, чем наверху. Отчетливо вижу сероватые барханчики песка и длинные ленты водорослей синевато-зеленого цвета. Вижу один из канатов, привязанный к камню. Вернее, приклеенный. Знакомая картина. До ужаса знакомая. Это паучий дом. Только на сей раз подводный. Дельфин-Андрей ходит кругами, обследует «аэростат», тычется мордой, проверяя конструкцию на прочность.

   Воздух у меня на исходе, но и здесь тренировки помогают мне. Я много лет плавал с маской и ластами и научился экономно расходовать кислород. Прямо со дна я устремляюсь в открытую пасть подводного дома, который имеет вид колокола. Там должен быть воздух, если мне, конечно, дадут время им подышать. С шумом и криком, оглушающим самого себя, я врываюсь в «колокол», заранее размахивая ножом.

   В домике темно, и меня охватывает паника. Я ожидаю нападения со всех сторон одновременно. Руку захлестывает какая-то скользкая веревка или щупальце, и я с остервенением полосую по ней мачете. Вдруг снаружи вспыхивает резкий свет, как при электросварке, пронзая своими острыми лучами домик насквозь. Наверняка, «Андрей» старается помочь. При свете, отчетливо вижу, что я сражался с канатом. Он почти такой, как и снаружи, только предназначен для других целей. Много таких веревок свисало с потолка, служа хозяину в качестве лесенки. Самого хозяина вроде бы нигде не видно. Тут мне ударяет в уши чей-то полный отчаяния и радости крик: «Георгий!» Я, держась за канаты и упирая ноги в гибкую стенку, резко поворачиваюсь и гляжу вверх. Там, словно мокрая обезьянка, держась за лианы, висит Владлена. «Прыгай! – кричу я ей. – Быстрей, не то поздно будет!» Сделав ужасные глаза, Владлена отцепляется от канатов и летит вниз с трехметровой высоты, с грохотом обрушивается чуть ли не мне на голову. Я подхватываю ее левой рукой, правой сжимаю нож. «Дыши глубже, будем нырять!», – задыхаясь кричу я, видно хозяин здесь давно не обновлял воздуха. Мы хватаем затхлый воздух открытыми ртами, потом я ныряю, увлекая за собой дрожащее тело. Мы подныриваем под край «колокола», и тут чуть не захлебываемся от неожиданности. Внизу, в клубящемся тумане от поднятого песка, сплелись в смертельной схватке два кошмарных существа. Два огромных паука. Я успеваю разглядеть только какие-то детали: черная щетина на судорожно дергающихся ногах-лапах, ртутным блеском сверкают застрявшие там пузырьки воздуха. И жуткое многоглазье.

   Когда, казалось, легкие мои лопнут, мы выныриваем на поверхность. У Владлены закачены под веки глаза, голова безвольно падает. Она без сознания. Нас вытягивают на плот, Фокин интенсивно делает пострадавшей искусственное дыхание. Как бы он не сломал ей грудную клетку, тревожно думаю я, бессильно распластавшись на бревнах. Но, слава Богу, Владлена начинает кашлять, выплевывая проглоченную воду.

   Только я вспоминаю об «Андрее», как его вихрастая голова пляшущим поплавком появляется среди волн. Он вернул себе облик человека, в размашку, не торопясь, плывет к нашему плоту. Чтобы вскарабкаться на скользкие бревна ему помощь не нужна. Волна сама заботливой рукой подсаживает его и рассыпаясь пеной, скользит обратно.

   – Неплохо размялся, – говорит «Андрей», скинув с себя одежду и выкручивая ее теми же движениями, как это обычно делала наша мама. Вернее, моя мама, потому что он, как окончательно выяснилось, все-таки не мой брат. Через все лицо у него идет страшный кровавый шрам, но он его даже не замечает. И немудрено, шрам прямо на глазах срастался.

   – Это ты что ли там был? – говорю я, приподнимаясь на локтях.

   – Ага... – как-то простецки отвечает небожитель, словно обычный человек.

   – И тебе не было противно быть пауком? Да еще драться с таким страшилищем...

   – Вам, людям, трудно даже вообразить, кем я только не был за свою жизнь...

   Моя команда к Страннику относится почтительно, почти как к Хумету. Я же никак не могу заставить себя обращаться к нему на «вы». Во-первых, потому что с самого начала он предстал предо мной в образе младшего брата. Затем как некий орган-посредник. Вот когда я увижу его в натуре... Но это всеочевидно никогда не произойдет. К тому же, он, кажется, лишен человеческих слабостей. Настоящее могущество не нуждается в титулах и званиях.

   Все утро одиннадцатого дня экспедиции мы предавались благостному ничегонеделанью, валяясь на горячем песочке. Кто дремал, кто загорал. Пляж острова Парадиз, как мы его окрестили за полную безопасность и живописные берега, располагал к такому времяпрепровождению. К тому же задание свое мы выполнили. Одно тревожит меня: завтра утром должен прибыть «лесной отряд», а берег оккупирован муравьями, и пока что они не собираются его покидать. Без конца шастают туда сюда. Несут яйца, добытые из чужого муравейника, гонят захваченных в плен рабов. Грабеж, разбой и убийства сейчас там, наверное, в самом разгаре. В бинокль, конечно, этого всего не увидишь, слишком далеко. Но кое о каких деталях нам сообщил вездесущий «Андрей». Он вообще нам здорово помогает. Помог вот спасти Владлену. А когда мы обессиленные высадились на незнакомый берег острова, он вызвался разведать местность на предмет опасности. Тут вполне могла обитать колония супермуравьев. Сделал он это весьма своеобразным способом, повергнув нас в шок. За спиной у «Андрея» вдруг стал вздуваться горб, который неожиданно лопнул и изнутри вылетела огромная птица, похожая на орла. Другая часть «Андрея», пока мы дивились на орла, обернулась матерым волком. Можно представить, как мы испугались. Кое-кто из казаков по привычке схватился за оружие. Но «Андрей» быстро скрылся: серым волком скользнул в чащу, сизым орлом взмыл к небесам, как сказал бы автор «Слова о полку...». Через полчаса разрозненные части «Андрея» прибыли в исходный пункт и вновь воссоединились. Пред нами вновь стоял Странник в одном экземпляре. Вернее, его ощущающий орган в виде человека.

   И все же нельзя не сказать о том, что наша способность удивляться несколько притупилась за последнее время – столько разных чудес мы повидали. «Андрей», присев на песок рядом с нами, со мной и Владленой, сообщает, что остров совершенно безопасен. Владлена выливает на его голову елей восхищения по поводу необыкновенных способностей нашего ангела-хранителя, благодарит за свое спасение. Но я вижу, что она все еще побаивается этого странного существа. Она поднимается и уходит к костру. Казаки радостно ее встречают, угощают чаем, пытаются развеселить похабными анекдотами. Она, кажется, уже оправилась от шока, сегодня даже искупалась один раз: приглаживает рукой мокрые волосы, смеется. Лишь изредка оглядывается на меня, и тогда в глазах ее вновь появляется тревога.

   Впрочем, в его присутствии я тоже чувствую себя не совсем уютно. Лучше всего снимает неловкость деловое общение, и я спешу поделиться с ним своей озабоченностью по поводу войны муравьев и безопасности нашего «лесного отряда». «Могу вас уверить, что позабочусь о их безопасности», – отвечает ангел-хранитель, скрестив по-турецки ноги и вглядываясь в сторону материка из под ладони, козырьком приставленной ко лбу. Только сейчас я замечаю, что внешность его изменилась. Теперь он походит на Цезаря времен галльских войн. Он снимает с головы засохший пальмовый венок и бросает его в воду. Длинный светлый язык набегающей волны Пермского моря слизывает венок и начинает пробовать его на вкус, вертя так и эдак.

   Владлене, видимо, наскучило шумное общество казаков, она возвращается ко мне, ложится рядом.

   – Ну, не буду вам мешать, – тактично заявляет странное существо и поднимается во весь рост.

   Поджав зачем-то одну ногу, он стоит на одной ноге, как цапля, прикрыв веком левый глаз. Черный его плащ театрально трепещет на ветру, хотя на самом деле никакого ветра нет. Опять сценические эффекты, думается мне. Окончив свою странную медитацию, он рассыпается стаей белоснежных чаек, улетает в сторону материка. Мы опять вздрагиваем.

   Когда шум десятков крыльев стихает и пульс наш приходит в норму, Владлена нежно проводит ладонью по моему плечу. Я обнимаю ее и целую в мочку уха.

   – Ты знаешь как разбудить женское в женщине, – говорит Владлена, смеясь.

   Маявшиеся от безделья казаки затевают возню. Кто-то кого-то прижал, и этот кто-то верещит дурным голосом. Все-таки шутки у них порой садистические. Владлена покосившись на них, говорит:

   – Они, по-моему, завидуют нам...

   Она верно подметила. Парни молодые, кровь играет... а женщин нет... А их атаман, вместо того, чтобы блюсти себя подобающим образом, милуется с бабой. Я не собираюсь бросать Владлену в набегающую волну, напротив, я недавно ее оттуда достал, но руку с ее талии убираю, ложусь на спину и смотрю в небо.

   – Я люблю тебя... – неожиданно, с радостным подъемом, заявляет Владлена.

   Я понимаю, как ей трудно было произнести эту фразу. И произнеся ее, она с облегчением вздыхает, но вместе с тем, напряженно ждет моего ответа. Я слежу за бегом облака, похожего на скачущего коня, с сожалением наблюдаю, как он медленно превращается в верблюда, и не знаю что ответить. Наконец, выдавливаю из себя почти искренне:

   – Ты мне тоже нравишься...

   Она, наверное, понимает мое состояние и не лезет в душу. И я за это ей благодарен. Некоторая неловкость постепенно рассеивается, как дым, разгоняемый ветром. В общем-то, мы были довольны – ритуальные фразы сказаны и не стоит уточнять, насколько сильны наши чувства друг к другу. Время покажет. У нас впереди вся оставшаяся жизнь.

   Глава тридцать первая

   ЭКСПЕДИЦИЯ: ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ

   Утром двенадцатого дня с начала похода нас будят отдаленные раскаты грома. Но к великому удивлению небо абсолютно безоблачно. Рокотание приносится со стороны материка. Там полыхает зарево. Горизонт погружен в сизую мглу. Небо сверлят черные вращающие клубы дыма. По временам в том далеком аду что-то вспыхивает ярким пламенем то в одном месте, то в другом. Вообще, это подозрительно похоже на бомбардировку. Правда, никогда в жизни я не был под настоящей бомбардировкой и поэтому о сути происходящего могу лишь строить предположения.

   Прибегает хорунжий Свистунов и кричит, протягивая мне бинокль: «Наша авиация бомбит муравьиные города!» Я беру у него бинокль и всматриваюсь в скачущую даль. Когда дрожь в руках мне удается погасить, вижу: какие-то черные мошки вьются над материковым берегом, или нет, даже дальше, в глубине над лесом. Черные мошки «какают» совсем уж крошечными точками, которые падают на землю, и тогда происходит вспышка, без звука, как в немом кино. Лишь спустя долгие секунды слышны отдаленные раскаты. Меня охватывает безотчетный гнев. «Наша авиация!», – зло насмехаюсь я. – Человек неисправим. Стоит ему где-нибудь появиться, как он начинает сеять смерть в массовом масштабе. Ликование Свистунова умеряется, он старается придать своей физиономии сельского учителя озабоченный вид. Но гордость за нашу мощь его так и распирает.

   Я связываюсь с Базой, но мне никто не отвечает. Одна «мошка», увеличиваясь в размерах, становится похожей на стрекозу, наконец, «стрекоза» превращается в ясно различимый вертолет. Наш маленький отряд сходит с ума. Ликованью нет предела. Все свистят и подбрасывают в воздух рваные кепки. Взметая вихри водяной и песчаной пыли, вертолет садится вблизи песчаной косы, на горячем мелководье, чтобы не запороть двигатель. Песок вредно на него воздействует, да и на лопасти винтов тоже.

   Из летающей машины выпрыгивает знакомый летчик Петров, улыбаясь белозубой улыбкой аса, идет мне навстречу. Чтобы не подавать ему руки, я громко с ним здороваюсь словесно, с усиленным киванием головы, точно китайский болванчик, и беру в руки вещевой мешок с каким-то барахлом, даже, кажется, не своим.

   – Здравствуйте! – снова говорит Петров, подходя ко мне вплотную.

   Видя мою, не совсем понятную реакцию, энтузиазм его то угасает, то вновь взлетает. Я чувствую, как горят мои щеки и уши. Тут меня прорывает, как прорывает весенний поток ветхую дамбу.

   – В чем дело! Вы можете объяснить, что там происходит? – выкрикиваю я. Всеобщий гвалт дает мне право вести разговор на повышенных тонах.

   – Выполняем приказ Великого Рулевого, – отвечает Петров спокойным мужественным голосом. – Проводим зачистку территории, прилегающей к берегу.

   «Интересно бы знать, – думаю я, пока молодцеватый летчик докладывает, с какой целью мы уничтожаем муравьиные города. – Почему Хумет так безжалостен к братьям своим меньшим. Я, например, ни за что не поднял бы руку на обезьян. Впрочем, и муравьи вызывают во мне жалость. Они так похожи на людей. И вообще, разве морально убивать любой другой вид живых существ? Неважно, что все они вымрут, сейчас-то они живые...»

   – Я, собственно, прилетел за вами, – говорит Петров. – Необходимо, чтобы вы осмотрели район зачистки с воздуха, для определения удобных мест, где вскоре можно расположить пограничные форпосты.

   Я растерянно гляжу на Владлену.

   – Не беспокойтесь, ваших людей эвакуируют.

   – Хорошо, Вергилий, – говорю я, – веди меня, я за тобой иду.

   Петров косится на меня как на чудака, но явно обрадован, что все идет по задуманному плану. Владлена вызывается лететь со мной, но я не разрешаю. Мало ли что может случиться с вертолетом, порхающим над пожарищем. Если мы свалимся в ад, значит поделом нам. Но Владлена, право же, не заслуживает такой участи.

   Мы садимся в кабину, Петров пристегивает меня к креслу, как младенца к коляске, помогает надеть шлемофон и подключиться к связи. Все это время я испытываю какую-то беспомощность, от которой мне неловко и одновременно с огромным уважение слежу, как летчик Петров профессиональными, доведенными до автоматизма движениями деловито щелкает тумблерами на потолочной панели, манипулирует кнопками, клавишами, и прочими выключателями на пульте. Завывает с посвистом разгоняемая турбина, лопасти подъемного винта медленно трогаются с места, начинают вращаться и, разогнавшись, сливаются в сверкающий круг над головой. Максимальное остекление кабины дает прекрасный обзор. Я оглядываюсь на Владлену. Она стоит, прижав руку к груди, другой пытается прикрыть лицо от вихря, который грубо отпихивает ее назад, рвет на ней одежду и волосы. Потом как-то сразу, рывком некая могучая сила подхватывает меня и поднимает вверх. Сердце обрывается, потом, словно привязанное на резиночке, подпрыгивает к горлу. Земля перекашивается и проваливается куда-то вниз и вбок. Мы взлетаем.

   Кабину и всех, кто в ней находится, сотрясает вибрация. Полет в вертолете вовсе не схож с полетом на самолете. И вообще, последний раз я летал (исключительно на лайнерах) в начале 80-х годов. Комфорт, сервис, безопасность. Здесь же все как-то ненадежно, все качается и прыгает. Оглушающе ревет турбина, грохочет ротор винта, без специальной техники говорить бесполезно, поэтому микрофон, назойливо торчащий в углу рта, помогает преодолевать это неудобство. Мы летим на небольшой высоте. Внизу ослепительно сверкает серебристой чешуей волн великое Пермское море, а под его прозрачными водами на малой глубине хорошо видны фиолетовые пятна колоний водорослей. Стремительно приближается берег, а вместе с ним и апокалипсическое пожарище, охватившее джунгли. Машина наша попадает в черные, маслянистые облака дыма, и чтобы вырваться из них, нам приходится отклониться в сторону и значительно увеличить высоту полета. Но даже здесь, на такой высоте чувствуется запах дыма и гари. От грохота двигателя в голове моей невольно возникает и звучит все громче музыка Вагнера «Полет валькирий». Или мне это только кажется? Так или иначе, но ассоциации с фильмом Копполы «Апокалипсис сегодня» неотступно меня преследуют, пока мы летим над горящими джунглями. Петров показывает пальцем куда-то в огненный смерч и через динамик говорит мне прямо в ухо, так что я вздрагиваю: «Вот они – города!»

   Не сразу, но различаю среди красно-черного огненного водоворота бело-желтые пятна. Так ярко пылают сооружения, похожие на гигантские пирамиды фараонов. Только пирамиды эти явно были сделаны из деревянного стройматериала. Звено из пяти вертолетов сбрасывало бомбы на еще не охваченные огнем участки леса. Возможно, там тоже находились муравьиные города, но из-за дыма видимость была ограничена. «Откуда у нас столько вертолетов? – спрашиваю я у Петрова. – И бомбы... Откуда они?» Петров улыбается, охотно объясняет: «Нанотехнология. Теперь мы можем сделать все, что захотим. Прилетите домой – сами увидите». Нанотехнология, новая технология, а мышление старое, – угрюмо думаю я.

   Бомбы разрывают джунгли, как гнилую материю. На месте сплошной зелени клокочет море огня. Вспышки разрывов ослепительны, точно горит магний. Бомбы явно напалмовые. У меня нет слов. Я подавлен. Вся эта вакханалия вызывает во мне жгучий протест. Мне кажется, что я совершил предательство по отношению к бедным муравьям. Мне стыдно за человеческий род. Хотя уничтожению подвергаются колонии другого вида муравьев – наземных строителей, но ведь с ними никто не вступал в контакт. Может быть, они так же разумны, как и колония подземного вида, с которой я вел переговоры. Мне горько осознавать, что, возможно, именно это мое открытие послужило причиной столь безжалостного уничтожения конкурента на континенте. Я понимаю, что безопасность людей – важное дело. Но разве кто-нибудь рассматривал другие варианты взаимоотношений с обитателями леса? Я уверен, что с помощью технических средств наши границы можно сделать непреодолимыми, и для этого вовсе нет необходимости прибегать к массовым убийствам. И вновь мне показалось, что Хумет руководствуется какими-то темными мотивами мести.

   – Скажите, – спрашиваю я у Петрова, – что чувствует человек, сбрасывая бомбы на головы врагам?

   – Эрекцию, – коротко отвечает летчик Петров и ржет здоровым смехом.

   – Серьезно? – Я поднимаю брови.

   – Конечно, какой смысл врать, – откликается летчик. – Через это проходят все. Некоторые даже кончают. И, заметьте, это не патология. Правда, потом эти ощущения несколько притупляются, бомбометание превращается в рутинную работу. Но полностью чувство сексуального возбуждения при таких делах не проходит никогда. Между прочим, то же самое чувствует солдат и на земле, убивая врага.

   Я с сомнением поджимаю нижнюю губу. Потом соглашаюсь: этого следовало ожидать. Основной инстинкт.

   В блокноте я отмечаю места возможной дислокаций будущих пограничных форпостов: вдоль русла реки Попутной, в горах и т.д. Работая над составлением карты, я увлекся и не заметил, что мы давно уже вышли из зоны «боевых действий» и приближаемся к Базе. Мое сердце стучит учащенно, словно я возвращаюсь в родные места. Петров тоже радуется возвращению, его глаза блестят. Между ног летчика Петрова торчит, как фрейдистский символ мужской силы – длинный и твердый, – главный рычаг управления летающей машиной. Петров, скаля зубы в хищной улыбке, сжимает его крепкой рукой.

   И вот нетронутые джунгли сходят на нет, и взору открывается величественная картина. Сверкая золотом стекол, приближается, растет круглый в плане и огромный, как гора, наш Новый Дом.

Часть пятая

ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ПОЛЁТЫ

   Глава тридцать вторая

   ПАТРИАРХ

   Прошлое в карман не положишь,

   надо иметь дом, чтобы его разместить.

   Ж-П Сартр.

   50-й год Эры Переселения

   Да, дорогие мои, прошли-пролетели, ветром просвистели быстрые долгие годы, полвека минуло, и вот уж мне скоро исполнится 99 лет. Я сижу на веранде, прикрыв ноги теплым пледом, гляжу на пылающие краски заката и предаюсь воспоминаниям. Давно уже это единственное занятие, которому я могу предаваться без риска для собственного здоровья.

   Первые годы мы жили в «Каса Маньяне», в Стеклянной Башне. Это странное для русского уха название прижилось и дало название всему городу, разросшемуся вокруг Башни. Теперь многие гадают, почему сугубо русский город, к тому же столица, носит испанское название. Высказывают разного рода догадки и гипотезы, во многом дурацкие. И на их основе сочиняют этимологические легенды. Никто ведь не помнит нашего с архитектором Корольковым разговора. Корольков давно почил в бозе. Об этом помню только я.

   Владлена была в восторге от новой квартиры, которую мы сразу же получили, вернувшись из похода. Кстати, за поход меня наградили каким-то боевым орденом джентри, очень похожим на Георгиевский крест и столь же ими почитаемый. А когда уходил на пенсию с поста Главного Пограничника сослуживцы подарили именную шашку с георгиевским темляком. Вот она, висит в гостиной на почетном месте поверх шикарного ковра, так любимого Владленой. Только этот ковер и еще некоторые вещи напоминает теперь о старой квартире и о том, как мы счастливо жили...

   Да... так о чем это я?.. Ах, да! Квартира. Она была потрясающих размеров, на двух уровнях шестого горизонта, имела десять комнат, три ванны, пять туалетов, две душевые кабины. В общем, мы имели все, что должна иметь счастливая многодетная семья. Многодетность – главная составляющая внутренней политики нашего Правительства. Мы ничего не имели против такой программы, с энтузиазмом первопоселенцев воплощали ее в жизнь.

   В итоге многотрудной и долгой моей экзистенции меня окружают (в радиусе 800 км.) шесть сыновей, шесть дочерей, куча внуков и невообразимое число правнуков. Они размножаются в геометрической прогрессии и потому, честно сказать, я не всех их могу запомнить даже в лицо, не то что по именам. Но детей своих я помню всех до единого. Моему старшему сыну Антону исполнилось 49 лет. Ровно столько, сколько мне было тогда, в 1-й год Прибытия. Потом родились двойняшки: Константин и Виолетта. За ними через два года родился Федор, за ним была Дуня, за ней шел Евстигней.

   С особым пиететом мы отнеслись к появлению на свет седьмого ребенка, поскольку семерка – счастливое число. Один довольно уважаемый астролог предрек малышу великие деяния на политическом поприще. И надо сказать, что большие наши надежды постепенно оправдываются. Недавно его выбрали генерал-смотрителем Западных земель. Не за горами и консульство. Стало быть, не зря мы назвали его Максимом, что значит Величайший. И вообще, родился он большим и тяжелым, с черными волосами на голове и сразу заорал могучим басом.

   За этим великаном родились Флора, Макар, и после малого перерыва, последняя тройка: Мария, Надежда, Ольга. Ольга – младшая (сейчас ей 33 года, почти столько же, сколько было Владлене, когда мы начали совместную жизнь), младшая и самая мною любимая. Только я об этом не распространяюсь, чтобы никого не обижать. Перед этой тройкой девочек (каковая указывает, что силы моих мужских хромосом иссякли) были двойняшки: Михаил и Лилия. Но они, к великому нашему горю, погибли во время испытания космического корабля, не оставив потомства, поскольку не успели обзавестись семьями. Одна была у них страсть – космические корабли.

   Владлена рожала детей с плодовитостью муравьиной самки, словно дорвалась до любимого дела, долго откладываемого по причине материальных и иных жизненных невзгод. И когда все жизненные трудности были преодолены, ничто ее уже не могло остановить. Только старость...

   Простите, я отвлекся: выпил рюмочку домашнего винца, оно помогает мне преодолеть депрессию, увы, слишком в последнее время частую. Нет охоты жить совершенно, а умирать страшно, вот и коптишь небо... Единственное, что еще радует глаз и бодрит душу это красота природы. Но как писал Соловьев: «Смерть только смеется над всем этим великолепием... Она знает, что красота природы – только пестрый, яркий покров на непрерывно разлагающемся трупе». Такое вот прочтешь – и мучаешься сплином три дня к ряду. А ведь как я любил жизнь!..

   О чем это я?.. Ах, да! О жизни. В Стеклянном Доме я давно уж не живу, лет этак... забыл сколько... Моим последним приютом стал большой деревянный дом, поставленный моими родными в Загорье. Я сам решил уединиться, стать ближе к природе. Загорье – это крохотное поселение пограничного типа. В основном там живут казаки с семьями. Вообще-то, моей давнишней мечтой было поселиться на каком-нибудь острове, например, Парадизе, чтобы почувствовать себя Робинзоном. Но дети меня отговорили, сказав, что там нездоровый климат из-за болот в южной части острова. И тогда я поселился в горах, соблюдая принцип тибетских монахов: «не слишком близко к селению и не слишком далеко от селения». Старея, я все больше и больше начинаю ценить свой горный приют.

   Дом мой обставлен без роскоши, но с любовью. Есть в нем большая, хорошо подобранная библиотека, множество картин на стенах дают понять, что отшельник не чужд искусства. Я живу на полном государственном обеспечении. Как патриарх колонии, почетный сенатор и бывший консул, имею немало льгот. Впрочем, я забыл, в чем, собственно, они дают мне преимущества перед другими гражданами Республики. Потому что давно уж никто не терпит нужду. Все имеют жилье, вдоволь пищи, одежду необходимую и прочие вещи. С помощью индивидуальных наноаппаратов каждая семья может изготовить для себя все, что угодно, используя профессионально составленные программы. Таким образом, обеспечивалась экономическая, а значит, и политическая независимость граждан. Народ кормит себя сам, обременяя Правительство другими, более насущными, заботами. Например, транспортными проблемами, экологическими, проблемами безопасности населения и торгово-дипломатическими отношениями с разумными видами мега формика, то есть с гигантскими муравьями. Тут масса тонкостей политико-психологического характера, углубляться в которые сейчас мне бы не хотелось.

   Пара слов о транспорте. В сообщениях между городами – а их уже целых три – основной упор мы делаем на воздушном транспорте, чтобы не калечить ландшафт дорогами, не вырубать деревья. В каждой семье имеется геликоптер, как у среднего американца машина. Геликоптеры – очень удобные, безопасные «птички».

   Первой и наиболее памятной для всех нас из трех ныне действующих железнодорожных веток является та самая, из-за которой мы гнили заживо в джунглях. В свое время она сослужила нам поистине великую службу. Поскольку была дорогой, можно сказать, стратегического значения. Таковой, по сути, она остается и сейчас. Хотя с расширением границ освоенных нами территорий она все больше превращается в главный экскурсионный маршрут с ностальгическим уклоном. Есть у нас и детская линия, проложенная через Парк Ужасов.