Текст книги "Феникс (СИ)"

Автор книги: Владимир Колышкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

   Вот почему, сделал вывод Георгий, они с такой опаской относятся к военному арсеналу человечества. Несомненно, они бы постарались уничтожить нас, как потенциально опасного противника, если бы Высший Разум не наложил вето на такие действия.

   Человек для джентри вместе с тем был объектом интересных исследований. Эта особь, ими же инициированная, но во многом оставшаяся загадочной, была непонятна джентри своим подчас иррациональным поведением, пренебрежительным отношением к логике, тяге к абсурду как эстетической категории, жаждой личной наживы, к сексу, не преследующему целей деторождения, к авторскому праву и всему, что с ним связано – индивидуальная слава, почести и прочая, и прочая...

   Георгий сделал запрос: зачем все-таки понадобилось Высшему Разуму взять под защиту и опеку столь дерзкого, агрессивного и неконтролируемого отрока, каким является новая земная раса? В чем, так сказать, сверхзадача этого опыта? В конце концов, уязвимость ментальных цивилизаций с лихвой перекрывается их распространенностью во Вселенной.

   И Георгий получил подернутый туманом недосказанности, похожий на предсказание, но, по сути, пугающий ответ:

   Из глубин Вселенной надвигается враг такой интеллектуальной и физической мощи, что только рассеянное по личностям сознание новых землян сможет эффективно ему противостоять. «Кто этот враг, мы еще не знаем, но он был, и он грядет, – загадочно высказался джентри, используя звуковую речь. – И, судя по указаниям Мирового Разума, победят его потомки землян, которых мы ныне переселяем».

   Попутно Георгий принял какую-то смутную информацию, идущую не то из будущего, не то из прошлого, в виде образа гигантского Змея, сжимающего кольцами своего стального тела вся Вселенную. Расшифровать этот образ было затруднительно, возможно это была просто некая аллегория.

   Зато Георгий с легкостью прочел в глазах «полковника» ничем не прикрытую ревность к новым землянам как к любимчику Мирового Разума. Лицо джентри сморщилось от обиды, как лицо младенца, готового заплакать. Георгий был удивлен столь интенсивным проявлениям эмоций у существ холодных и рациональных.

   Георгий задался вопросом: не о нем ли, об этом Вселенском Чудовище, повествует Библия? И не об этом ли враге говорится в скандинавских сагах? Там его именуют Мировым волком, который явится в конце времен, чтобы уничтожить мир.

   «Полковник» молчал. Но Георгий и так уже осознал: потому что над обитаемыми мирами нависла угроза духовного и физического порабощения со стороны неведомого врага, Высший Разум в спешном порядке и занялся разведением и рассредоточением по планетам уникального разумного существа, именуемого человеком. Индивидуума в высшем смысле слова, яркая индивидуальность которого подчас ему же самому мешает жить спокойно. Но она же, индивидуальность, станет залогом победы в грядущих вселенских битвах с Мировым Змием.

   Маленький Давид – человек – победит Голиафа-Дракона. Так сказано в Библии – письменном посреднике между человеком и Высшим Разумом.

   Глава двенадцатая

   БЕЗДНА

   Георгий вынырнул из контакта и ухватился за реальность, как человек, чудом выплывший из стремнины, несшей его к водопаду, где бы он и сгинул. Пагубен для человеческого сознания телепатический контакт, ибо разрушает индивидуальную целостность восприятия мира. Все равно, как если бы человеку, с его ограниченным полем зрения, вдруг подключили фасеточные глаза стрекозы. И это еще слабо сказано. Перед глазами до сих пор мелькали фрагменты мыслеобразов, как стекляшки калейдоскопа. Чьих мыслеобразов? Джентри или Мирового Разума, использовавшего «полковника» в качестве живого передатчика? Возможно, от этой раздвоенности восприятия, этого сеанса шизофрении раскалывалась голова и тошнило. А может, просто от переизбытка информации. С ним уже такое бывало, когда он любопытным юношей, приехав с родителями в Москву к родственникам отца, к дяде Владимиру и тете Ие, отправился с ними в Третьяковскую галерею. Обойдя всего два зала, юному Георгию стало плохо от колоссального впечатления, полученного созерцанием полотен великих мастеров. Поход закончился сидением на ступенях храма искусств в предобморочным состоянии: с бледным лицом, тошнотой, головной болью. Разумеется, он, как все творчески одаренные люди, был излишне впечатлительным, что называется без ограничителя, который спасает обывателя (вот почему он, обыватель, так часто равнодушен). Но, судя по плачевному состоянию Владлена, ему тоже пришлось перенести шок. Если бы Георгий знал, сколь болезнен телепатический контакт, то ни за что не позволил бы джентри воспользоваться привычным для него способом общения – только аудиоконтакт! Это заметка на будущее. Впрочем, в будущем он не желал бы иметь ничего общего с общественными высокоорганизованными насекомыми.

   – А они не очень-то вежливы, – сказал Владлен, массируя виски и болезненно морщась, – ушли, даже не попрощавшись. Ну и ладно, спасибо, что хоть купе нам предоставили.

   Георгий огляделся и вдруг осознал, что и в самом деле находится в четырехместном «купе». Для двоих – это было излишней роскошью.

   – Ты не заметил, как они нас сюда доставили? – полюбопытствовал Георгий, инспектируя взглядом помещение.

   – Это было похоже на перемену кадров в кино, – ответил напарник, устраиваясь на мягком диванчике. – Только что мы стояли перед ним, как перед прокурором. Потом сразу бац! – и мы уже в камере.

   – Чудеса древних цивилизаций. – Георгий тоже стал устраиваться возле столика, что находился между диванчиками. – А вежливости ты от них не жди. Насколько я сообразил, понятия личности у них отсутствует или весьма условно. Они и нас-то, наверное, воспринимают как мобильный ощущающий орган Супермозга. Отсюда и соответствующее обращение. Ведь не станешь же ты обращаться к чьей-то руке или ноге: уважаемая рука или уважаемая нога!.. – Георгий нервно хохотнул. – Подобного обращения сподобился только «глубокоуважаемый шкаф» Антона Павловича Чехова.

   – Послушай, – сказал Владлен, – я в этом ни черта не разбираюсь, я только понял одно, что они обещали доставить нас обратно на Землю, как только эта летающая посудина сядет на планету, а эти чертовы джентри выполнят свою миссию. Лично мне так было заявлено. Как думаешь, им можно верить?

   – Полагаю, что можно... Меня, правда, смущает то обстоятельство, что ничего подобного этому обещанию лично я не уловил.

   – Ты о чем думал, когда они тебе внушали всю эту хрень про Мировой Разум?

   – Да, собственно, именно о нем, Мировом Разуме, и думал... – растерянно ответил Георгий и отметил, что они теперь стойко (а он и не заметил) перешли на «ты».

   – А я думал только о детях и телеграфировал этому косоглазому только одно: когда вы доставите нас обратно домой?

   – Понятно, – ответил Георгий, – «Каждому свое»... А «полковник», словно Цезарь, – мыслил в два потока!

   – Какой полковник? А-а, этот... А я назвал его – «штум-бан-фюрер».

   – Да, есть в нем что-то от штурмбанфюрера. Но мы, кажется, немного ошиблись в отношении пришельцев. Ни такие уж они изверги, как нам казалось. Впрочем, еще не вечер, как говорится... Фашисты тоже, перед тем, как пустить эшелон евреев в газовую камеру, угощали их кофе, патефон заводили... А потом – пожалуйте в душ, господа евреи, одежду сложите в общую кучу, мы потом разберем...

   – Георгий, у тебя привычка – так приободрить человека, чтобы он обделался со страху.

   – Да ты что, я оптимист, хотя и умеренный. Это я пошутил. А если серьезно, то мы с тобой тоже выполнили важную миссию: от имени всего человечества и от себя лично вступили в дипломатический контакт с иным разумом, чего не удалось до сих пор дипломатам ООН. Встреча прошла, не скажу, что в теплой, не скажу, что в дружеской, но, несомненно, – в обстановке. Смею надеяться, что этот контакт кое-что повернул в их мозгах, в их Мозге. Может, угол зрения на человека у него сменился хотя бы чуть-чуть. И стал менее высокомерным.

   – Это заметно хотя бы по тому, что они предоставили нашим телам удивительно мягкие лежанки, – смеясь, заключил Владлен, сбросил обувь и с удовольствием растянулся на диванчике. – Можно вздремнуть минут 600 до посадки...

   – Поспать и я не откажусь, – ответил Георгий, последнее время никак не могу выспаться по-человечески. Но перед сном неплохо бы чего-нибудь поесть.

   Он оглядел столик и обнаружил на нем четыре пластиковые баночки, наподобие тех, в которых продается йогурт. На баночках из белой пластмассы имелись этикетки. На этикетках изображены были коровы, разбредшиеся на зеленом лугу и жующие сочную траву на фоне невысоких гор; на двух других – водопад, низвергающий свои хрустальные воды в голубую бездну.

   – Садись за стол, Владлен, я тут, кажется, обед обнаружил, – объявил Георгий и с треском отделил баночки друг от друга, разломав соединение верхних крышек. – Это твоя пайка, это моя... хлеба, правда, нет, но, я думаю, и так обойдемся.

   – Может, это тушенка, – предположил Владлен, разглядывая этикетку с коровой.

   – Сейчас глянем, – Георгий сдернул фольгу, закрывавшую верх баночки и увидел молочного цвета субстанцию, пахнущую тонким цветочным ароматом. – Йогурт какой-то... – произнес он разочарованно и стал искать ложечки, не пальцем же есть.

   Ложечки отыскались в обеденном комплекте, и даже салфетки не забыли рачительные хозяева судна. Или о еде позаботилась фирма «Переселение, Inc.»? В таком случае она могла бы раскошелиться на что-нибудь более существенное, учитывая те огромные деньги, которые фирма получила с переселяющихся. А кстати, на чьих счетах осели эти бабки? Кто ими воспользуется, если все сотрудники фирмы меченные и тоже переселились в мир иной? А вот все ли? Возможно, сплавили шестерок, а тузы, такие как Марго, оставлены для более важной работы на Земле. Может быть, в них заложена другая программа. Марго – резидент джентри, космическая Мата Хари, усмехнулся Георгий, прислушиваясь к вкусовым ощущениям пищи богов. На вкус «йогурт» очень напоминал аналогичный же продукт земного производства, только менее сладкий. И еще чувствовалось, что белая масса была до предела насыщена витаминами и микроэлементами, необходимыми человеку. Сила так и вливалась в тело с каждой ложкой этого чудесного концентрата. Масса пахла неведомыми травами...

   Выскребая остатки питательной смеси со стенок стаканчика, Георгий. с любопытством взглянул на Владлена. Тот без претензий уплетал «йогурт» и даже вылизал остатки языком, оставив на верхней губе белую полоску «усов».

   – Ну, как тебе космическая пища? – осторожно спросил Георгий у напарника.

   – Классный нектар! – довольным тоном ответил Влад, утирая рот и пальцы рук салфеткой.

   Покончив с первым блюдом, они открыли баночки с водопадом на этикетке. Внутри оказалась желеобразная масса, совершенно прозрачная. Когда Георгий зачерпнул ложечкой немного этого желе и положил в рот, то чуть не захлебнулся от большого количества воды. Излишек воды попал в дыхалку, он закашлялся, кое-как проглотил ледяную ключевую воду.

   – Фу, черт! С этим надо осторожно, – предупредил он напарника, – это какая-то сгущенная вода. Хотя это абсурд – вода несжимаема.

   – А вот они могут сжимать значит, – сказал Владлен, зачерпывая ложечкой понемногу и отправляя желеобразную воду в рот. Во рту, возможно под действием тепла, небольшой кусочек желе превращался в здоровенный глоток воды. Таким образом, маленькая пятидесятиграммовая баночка вмещала в себя до полулитра воды.

   Вот таким был обед: скромным и питательным. Георгий почувствовал, что сыт по горло, а желудок между тем совершенно не обременен. Очень полезное качество такой пищи. Пригодилась бы и в быту, не только в полете. Язвенникам, например... Да мало ли кому. Кришнаиты были бы в восторге. Но Георгий не кришнаит и очень скоро ему захочется обычного мяса, пусть не столь полезного, зато вкусного.

   Он распростерся на мягкой лежанке и стал думать о потерянной любимой. Потерянной ли? Может быть, она жива? И вдруг к нему пришла какая-то твердая уверенность: конечно, жива! Эта уверенность ничем не объяснима, но она возникла и не желала исчезать. Может, это свойства чудесной пищи, которая не только насыщала тело, но и укрепляла дух. Пусть так, главное, поскорее вернуться домой и убедиться в своей правоте.

   Однако, тут-то как раз и заключалась трудность, если не безнадёга.

   – Слушай, Владлен, – сказал Георгий, лежа на своем диване и глядя в потолок, где под прозрачными плитками пластика теплился мягкий янтарный свет, как раз для отдыха. – А ты знаешь, сколько времени понадобится, чтобы долететь хотя бы до ближайшей звезды?

   – Понятия не имею... – ответил тот, уткнувшись носом в стенку, потом перевернулся на спину и с шоферской смекалкой сказал: – А вообще-то, смотря с какой скоростью лететь.

   – Если лететь со скоростью света, – сказал Георгий, приподнимаясь на локте, – что невозможно из-за увеличения до бесконечности всех величин корабля, то до ближайшей звезды – Альфы Центавра – мы доберемся примерно за четыре года по земному времени, то есть на Земле пройдет четыре года. На корабле, согласно релятивистскому эффекту, этот срок значительно сократится, не знаю на сколько, но, думаю, что ненамного. Вряд ли эта баржа сможет развить субсветовую скорость. Если только это не замаскированный дворец Цирцеи, где время течет медленно – день за год. Я не знаю, сколько парсеков составляет расстояние от Земли до Беты Водолея, но, по-видимому, лететь нам придется очень и очень долго. Всю нашу оставшуюся жизнь.

   – Не может этого быть, – сказал Владлен, ворочаясь на своем диване. Мне четко сообщили – прибудем к утру. Они еще особо подчеркнули, что важно прибыть на место к раннему утру, когда только занимается заря. Заря новой жизни, сказал джентри. Это, говорит, явится своеобразным символом для переселенцев...

   – Что?! – Георгий вскочил и сел. – К какому еще утру? К утру по корабельному времени или к утру на планете? Ты что, разве не понимаешь разницы!

   – Тьфу, черт! – тоже приподнялся Владлен с совершенно обалделым видом. – Как это я не подумал. Утро и утро... Но все-таки у меня сложилось впечатление, что речь идет о быстром прибытии. Я это чувствовал. Он же со мной не языком говорил, а картинки показывал. Как в кино.

   – Хорошенькое будет кино, если мы в этом склепе проведем всю жизнь. – Георгий медленно улегся и постарался уснуть.

   Напарник тоже долго лежал молча, потом спросил с надеждой в голосе:

   – Георгий, может, ты ошибаешься? Ты все-таки художник, а не этот... астроном. Откуда ты знаешь про все эти суп... световые скорости и всякие там эффекты?

   – Откуда? – отозвался художник. – Хм! Моей настольной книгой с раннего, чуть ли не ползункового возраста была книга Перельмана «Занимательная астрономия». Видишь ли, если бы не моя полная неспособность к математике, я, наверное бы, пошел в астрономы. Этим увлечением я обязан своему папане. Он любил астрономию, даже пятерку по ней имел в аттестате, я, кстати, тоже...

   Наступившую паузу прервали подозрительные звуки.

   – Ты что? – спросил Георгий, услышав, как зарыдал его спутник.

   – Деток жа-алко-о-о! – ответил сквозь рев Владлен и стал сморкаться в салфетку. – Как они там без меня?!

   Георгий хотел было спросить, чьих, собственно, детей воспитывал его товарищ по несчастью – своих, от первого брака (если он был) или взял с готовым «приданным». Скорее, последнее. Потом передумал. Не нужны ему чужие заботы, так никаких нервов не хватит. У него своих проблем хватает...

   Он уже проваливался в темный колодец сна, когда Владлен тихо сказал, как бы оправдываясь: А может, оба утра как-нибудь да совпадут. Ведь у них техника – не нам чета! Это на наших таратайках лететь нужно годы и годы, а для них это – раз плюнуть. Как ты думаешь, а?

   – Дай-то Бог, – ответил Георгий из колодца и отпустил канат, связывающий его с реальностью.

   Глава тринадцатая

   СОН

   Георгий стоял у обочины, а они все шли и шли по высушенной жарким солнцем дороге, поднимая пыль до неба. Колонна растянулась до самого горизонта. Их было много: тысячи и тысячи, в потрепанном обмундировании, многие – без сапог. Лица солдат были усталыми, губы потрескались, глаза потухли. На обозах, на носилках везли и несли раненых. Но покалеченных было столько, что на всех носилок не хватало, и тогда бедолаг несли на развернутых плащ-палатках или просто на плечах и руках товарищей.

   От колонны отделился и подошел, прихрамывая, штаб-ротмистр, попросил табачку. Георгий отдал пачку сигарет, чтобы хватило всей братии. «Благодарствуем, – прошипел воин, едва шевеля губами, покрытыми струпьями и пыльно-черной коркой. – Хороший табачок, – сказал он, садясь на пригорок и жадно затягиваясь. – Еще, поди, довоенные... Давненько я цивильных не курил, у нас все махра да махра...» Он попытался улыбнуться. Корка на нижней губе лопнула, на подбородок потекла алая струйка крови. Они еще живы, подумал Георгий, у них еще есть кровь, а на вид будто мертвы.

   – До Рифейских гор далеко? – спросил штаб-ротмистр окрепшим голосом.

   – Верст 300 с гаком, – подумав, ответил Георгий. – А вы, значит, так и будите отступать аж до Рифейских гор?

   – А что делать? – нахмурился офицер. – Теснит Змей проклятый, продыху не дает. Мы уже потеряли двенадцать легионов, а битва еще только началась...

   – А как же союзники?

   – А что союзники... Они тоже несут огромные потери. Транспорт с их провиантом подбили, а нашу пищу они есть не могут – мрут как мухи. Полковника ихнего убило, а без него они как воины копья ломаного не стоят. Спасибо наши кирасиры вовремя подошли, а то бы в живых-то никого не осталось... Каких орлов положили! Из всего кирасирского полка почитай с десяток молодцов осталось...

   Затряслась земля – это промчалась конница. Кони тяжелые, рослые, да и воины подстать – высокие, торсы закованы в стальную броню, перья на побитых шлемах гордо развевались на ветру. Последней пронеслась лошадь без всадника, точно призрак, белая грива колыхалось, длинная, как знамя, глаза сверкали звездами первой величины.

   Э-эх, ребятушки! – штаб-ротмистр притронулся к своей фуражке, отдавая честь, потом смахнул с глаз набежавшую слезу.

   Молча они смотрели, как 12-й уланский, драгуны и 8-й гусарский уходили на север, где небо еще было светлым. На юге же все было поглощено мглой, озаряемой временами далекими вспышками не то молний, не то разрывами. Оттуда, из этого темного фронта, доносились отдаленные раскаты. Словно некие великаны ворочали и кидали гигантские каменные валуны, и те сталкивались друг с другом.

   – Кстати, об ИХ продовольствии... – сказал Георгий. – Вот возьмите, это нектар и сгущенная родниковая вода.

   Штаб-ротмистр истово благодарил, снял фуражку и набил ее доверху пластмассовыми стаканчиками. Первым делом, проткнув пальцем фольгу, стал торопливо хлебать воду, как из горлышка бутылки. Излишек воды стекал у него по уголкам рта, по небритому подбородку. Мощный его кадык ходил вверх-вниз, как поршень. Ох! – наконец, передохнул воин, утолив жажду.

   Прошел отряд арбалетчиков, за ними, семеня короткими ножками, поспешали гномы-бомбисты в смешных своих колпаках и белых гетрах. За гномами тащились эльфы, длинные мечи, висевшие у них на поясах, бороздили пыльную дорогу.

   – Вон, гляди, как раз ихнего полковника везут, – воин вытер рукавом подбородок и указал грязным пальцем на колонну.

   Мимо проплыла повозка на магической подвеске. Лицо полковника напоминало лакированную маску из темно-коричневого дерева. В районе глазниц виднелись тонкие длинные раскосые полоски: веки без ресниц смежились, навсегда укрыв мудрые глаза джентри. Черный мундир его покрылся слоем серой дорожной пыли. Один конец аксельбанта был оторван, серебряный шнурок свесился с носилок и болтался в воздухе. Сухонькие муравьиные лапки джентри были сложены на груди по христианскому обычаю. Четверо рослых эльфа в мундирах с золотыми шевронами и с зажженными фонарями в руках составляли почетный эскорт покойному.

   – Хороший был че... эльф, – сказал штаб-ротмистр, крестясь. – Не человек, но душу имел. Солдаты его любили. Строгий был, но справедливый. И труса не праздновал. Когда пятая колонна противника прорвала их редут, он лично возглавил атаку и погиб, как герой. Ядро насквозь прошибло его хитиновый панцирь, но он еще два часа после этого продолжал командовать войсками. Умирая, так сказал мне: ребята, говорит, человеки, на вас вся надёжа...

   – Я знал его, – тихо молвил Георгий, провожая взглядом повозку, потом вновь повернулся к офицеру. – У меня к вам вопрос... У этого полковника в адъютантах служил мой брат – Андрей. Может, слыхали о нем? Меня тревожит его судьба: жив ли он, мертв?

   – Кажись, пропал без вести, ответил штаб-ротмистр, кряхтя и разминая больную ногу. – Но наверное сказать не могу. Архивы-то сгорели, вместе с полковыми бумагами. Там такое чертово пекло было... Ну, ничего, – пробормотал воин, со стоном вставая на ноги, – все одно мы Поганому хребет-то переломаем, дай срок. Нам бы только Давыда сыскать, тогда и Воинство Небесное не понадобится.

   – Какого еще Давыда?

   – Да, сказывают, только он знает, как одолеть Голиафа. Видать, шибко толковый мужик... нам бы его в командующие.

   – Ротмистр, вы разве не знаете, что битва Давида и Голиафа – это аллегория? Давид – это Ум и Воля. В нашем случае – воля к победе, и эти качества нигде, кроме в себе самом, отыскать невозможно.

   – Аллегория, говоришь, – хмыкнул офицер, почесывая влажные от пота волосы. – Ну тогда еще не все потеряно. Ума и воли нам не занимать. Вот только дойдем до Рифейских гор, укрепимся там – приказ есть приказ – и зададим жару Змею Поганому. Значит, верст 300, говоришь? А по моей карте должно быть около пятидесяти. Что за притча!

   – Врут ваши карты, выбросите их, – посоветовал Георгий, испытывая неловкость перед воином.

   – То-то я смотрю... должно уж предгорье начаться, ежели по карте-то, а вокруг все поле и поле... Я бы этим картографам руки оборвал. Третьего дня, согласно маршруту, должны были выйти на виа милитари – старую римскую дорогу... Мы сунулись эскадроном, а там болота да топи. Я Вертлявого своего потерял. Это коняга мой, замечательный жеребец был... Тут как раз наши артиллеристы подошли. Стали мостить гати, но все одно обозы наши завязли, пушки на дно пошли... Ну ничего, – еще раз проговорил офицер и желваки на его скулах напряглись. – Мы еще отомстим. В конце концов, наша возьмет. Бонапарта бивали, Гитлера-собаку побили, Бог даст и Третьего Антихриста разобьем. Тем более, что ты говоришь – Давид завсегда с нами. Ну, бывай! А насчет брата скажу одно – верь. Пропал без вести, это еще не значит – убит. Верь!..

   Рев дизеля заглушил слова воина. Лязгая гусеницами, мимо прополз тяжелый танк Т-52. С десяток телег поездом волочилось сзади, привязанные тросом к его корпусу. Железный зверь рычал мотором, изрыгая в горячий воздух сизые струи выхлопных газов.

   Штаб-ротмистр помахал кому-то рукой. Из потрепанной шеренги выскочил бойкий паренек в звании портупей-юнкера, подбежал, четко козырнул.

   – Слушаю, вашбродь!

   – Ну-ка, юнкер, помоги... – сказал собеседник Георгия и вскинул руку.

   Юнкер с готовностью подставил плечо старшему товарищу.

   – Прощай, мил человек! – прохрипел раненый офицер.

   – Храни вас Бог, – ответил Георгий.

   Бойкий паренек и штаб-ротмистр – сильно хромая, придерживая под мышкой картуз с баночками, – побежали к одной из телег с вихляющими деревянными колесами, раненый неловко запрыгнул на нее, руки товарищей подхватили его. Караван удалялся, а солдаты все шли и шли и не было им числа...

   У Георгия колючий ком застрял в горле, и тут из соседней деревни заголосил петух. «Выспался», – сказал кто-то из солдат, и все засмеялись, несмотря на усталость. Красивая медсестра, шедшая среди раненых, посмотрела на свои часики и сказала чистым голосом: «Девять часов ровно». И опять заголосил петух. И тогда Георгий проснулся.

   – Где это мы, в курятнике? – сказал Владлен, продирая глаза.

   Он, как и Георгий, уснул не раздеваясь, хотя все постельные принадлежности в купе имелись. Часы, оставленные Георгием на столике, неистово кукарекали, аж в ушах свербело. Хозяин часов поднялся, нажал кнопочку – выключил крикливую электронику. Будильник заткнулся, и сразу стало слышно, как топают ноги где-то наверху, где-то сбоку и внизу. Везде. Сотни пар ног шаркали по пластику пола, проходя мимо их купе, стучали по железным ступеням. Где-то волокли нечто тяжелое, и оно грохотало по ступеням и поручням. Надсадно гудели грузовые подъемники. Георгий и Владлен прислушивались к таким желанным шумам, боясь поверить своему счастью.

   В дверь резко постучали костяшками пальцев.

   «Да! Открыто!» – гаркнули они одновременно.

   Дверь распахнулась и в купе заглянула сначала кудрявая головка девушки, а потом и сама девушка, одетая в форму бортпроводницы галактического флота. Так, во всяком случае, определил Георгий.

   – Господа пассажиры, – сказала она торопливо, – мы уже прибыли к пункту назначения, пожалуйте на выход.

   – Мадемуазель! – крикнул Георгий, выпархивая из купе вслед за Владленом и проводницей; в коридоре он остановил кудрявую вопросом: – Нас обещали вернуть на Землю. Вы в курсе, когда будет обратный рейс?

   – Ой, вы знаете, я не знаю... – очень понятно и знакомо ответила кудрявая. – Вы проходите, пожалуйста, на улицу, там сейчас митинг начнется. Будет присутствовать все начальство, с ними и решите ваши проблемы.

   В одной руке проводница держала металлический совок, в другой – разлохмаченный веник, и этим веником она демонстративно стала выметать пол у ног Георгия. Волей-неволей пассажирам пришлось выметаться из коридора. Георгий и Владлен направились к выходу со слегка поколебленной уверенностью и влились в нестройные ряды переселенцев, спешащих к выходу. На этот раз давки не было. Все было чинно, благородно. Большая часть пассажиров уже покинула борт корабля. Остались лишь те, кто всегда имеет обыкновение плестись в хвосте событий. Среди опоздавших, как это ни странно, оказалась и вчерашняя знакомая дама из купе Инги. Она важно шествовала по коридору, выставив вперед свою мощную грудь, зажав пухлой рукой маленькую сумочку. Впереди нее, нагруженный какими-то тюками, мелкой рысью семенил унылый субъект в очках. Вернее, без очков уже, и потому натыкался он на все выступы и углы. Позади всех волокся предполагаемый муж дамы – лысый брюнет. Он опять потел и отдувался. Два чемодана, связанные веревкой за ручки и переброшенные через плечо, колотили мужчину в грудь и спину. Третий и четвертый чемоданы не позволяли бедняге вытереть трудовой пот с лица. Непохоже было, чтобы этот человек имел сердечную недостаточность, как об этом сообщала его жена. Очевидно, она умела врать также рефлекторно, как и дышала.

   – Додик, шевели ножками резвее, – бросила она человеку с чемоданами, полуобернувшись. – Из-за тебя мы вечно опаздываем. Сейчас расхватают все такси, и мы опять останемся с твоим носом.

   Встретившись у выхода с Георгием, дама обворожительно улыбнулась.

   – Доброе утро, нашли свою красавицу? – поздоровалась она и скользнула взглядом по фигуре Георгия, будто намеревалась своим взглядом срезать все пуговицы с его костюма.

   – К сожалению, нет, – ответил Георгий, вымученно улыбнувшись и машинально проверяя, на месте ли его брюки.

   Он галантно пропустил даму вперед себя.

   – Не беда, – ответила та и кокетливо поправила прическу, – здесь достаточно интересных женщин... Додик, догоняй! А то потеряешь жену... – крикнула дама уже не оборачиваясь, оставляя после себя ароматный привет от Франции.

   Глава четырнадцатая

   УТРО НОВОГО ДНЯ

   Медленно ступая по гулкому металлу, они спустились по широкому наклонному трапу и вошли в розовое утро нового мира. Ноги по щиколотку утонули в высокой траве. Странная это была трава – стебелек к стебельку, как ворс ковра. Казалось, что идешь по пружинисто-мягкому паласу. И только присмотревшись внимательно, можно было понять, что странный покров не является травой. Это был мох. Великанский мох, изумительного зеленого оттенка. Зеленый цвет господствовал повсюду. Они высадились на зеленую планету!

   Обширную поляну, в центре которой стояла их космическая баржа, зеленым кольцом охватывал лес стройных деревьев – толстых, как баобабы, и очень высоких, с развесистыми кронами, напоминающие пальмовые. Правда, сходство это было весьма отдаленным. Такое поспешное, грубое сравнение продиктовано стремлением отождествить неведомое с чем-то знакомым. Ближе к лесу пальмообразных деревьев поляна утопала в папоротниковых зарослях, высотой достигавших в рост человека. Как-то непроизвольно вспоминалось детство, прогулки по лесам, по веселым его полянам – ярким, солнечным и тенистым, заросшим папоротником.

   Высокое чистое небо в зените тоже имело зеленоватый оттенок, сгущавшийся в сторону предполагаемого запада. А на предполагаемом востоке нежной зефирной розовостью занималась заря. Над горизонтом поднимался искаженный рефракцией огромный малиново-лимонный диск солнца. Чужого солнца! Несмотря на ранний час, жар восходящего светила уже начинал ощущаться.

   – Вот и совпали оба утра! – воскликнул Владлен. – Как и было обещано... Красотища какая, а! А воздух – густой, хоть ломтями режь!

   – Да, – ответил Георгий, – похоже на рай до грехопадения.

   Он расширил ноздри, глубоко вдохнул, в буквальном смысле слова, неземной аромат – тонкую смесь незнакомых запахов. Это не была тяжелая, вызывающая аллергию ударная смесь цветущего земного леса. Напротив, запахи были шелковисто нежными, ненавязчивыми. И явно не цветочного происхождения. Это удивляло. На Земле такая поляна пестрела бы цветами. Впрочем, может быть, сезон цветов уже закончился? Но ведь даже осенью можно встретить поздние цветы. А тут, к тому же, осенью и не пахнет. Тут, судя по всему, климат тропический или, по крайней мере, – субтропический.

   И еще один факт отметил Георгий. В лесу стояла странная тишина. Но так не бывает. Обычно щебечут птицы... Вот оно что! В лесу не было птиц. Ни в воздухе, ни на деревьях, нигде. Их не было – этих непоседливых пернатых, чьим гомоном, трелями, свистом обычно наполнен земной лес.

   Видовая скудость флоры и фауны, очевидно, объяснялась молодостью этого мира. Георгий оглядел еще раз этот тихий и, наверняка безлюдный, зеленый мир и ему захотелось пожить здесь какое-то время, насладиться одиночеством и тишиной, весьма способствующим творчеству. Но об этом мечтала его душа, а умом он хорошо понимал, что никакого покоя он здесь не найдет. Будет изнуряющая тело работа.