Текст книги "Феникс (СИ)"

Автор книги: Владимир Колышкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

   По-видимому, Владлена сделала это нарочно, чтобы раз и навсегда расставить все точки над i. Ясно, что она намерена окончательно утвердиться в своем новом положении. Именно поэтому, ни с моей стороны, ни тем более с ее, такое поведение ни в коем случае нельзя расценивать как бесстыдство. Она обернулась ко мне, чтобы взять мыло и поролон, не таясь глядя мне в глаза. Повернулась всем телом – открыто, без жеманства и притворной стыдливости. Этому способствовали ее некоторые чисто мужские черты характера, которые она вырабатывала в себе многие годы.

   Женщина, обнажаясь перед мужчиной, тем более в первый раз, всегда испытывает какую-то – даже не всегда осознанную – неловкость и расслабляется только, когда загребущие руки любовника стискивают ее в объятиях. Мужчина в подобной ситуации почти никогда (если он мужчина) подобной неловкости не ощущает. Скорее даже наоборот, подсознательно, а иногда сознательно, демонстрирует свое грубое, мускульное превосходство над женщиной.

   У Владлены не обеспокоенная руками мужчин грудь, похожая на два спелых яблока, налитые силой и соками жизни. Плоский живот плавно закруглялся и уходил в глубь таинства с тем восхитительным изгибом, который повергает в дрожь мужчин. Полные бедра и стройные ноги и то, специфически женское, – все выглядело весьма эстетично и гармонично. И готов был сорваться с моего языка упрек. "Зачем же ты такое богатство прятала под мужскими тряпками? – хотел было сказать я, но, к счастью, вовремя стиснул зубы. И даже руку приложил к губам. Владлена поблагодарила меня, отвернулась, одарив улыбкой и многозначительным взглядом – глубоким и синим.

   Под утро, никого не потревожив и не предупредив, мы с Владленой по молчаливому согласию уходим из лагеря. Я предусмотрительно прихватываю с собой походное одеяло. Огибаем кусты и поднимаемся до середины безымянной высотки, у основания которой был разбит наш лагерь. Чуть порозовел восток, но еще достаточно темно, чтобы не стесняться друг друга. Смяв невысокую поросль папоротника, я кладу на землю и расстилаю одеяло. Я не заметил, когда Владлена успевает раздеться. Вижу, что она, уже нагая, падает на одеяло, вытянув руки по швам, словно солдат, выполнивший команду «ложись», только с тем отличием, как эту команду понимают женщины – лицом к небу. Озадаченный стремительностью нашего сближения, я сажусь рядом с ней, ждущей моих ласк. И я глажу сухую, чистую и упругую кожу ее горячего податливого тела. Владлена обхватывает мою шею сильными руками, притягивает к себе, прижимает к упругой груди. Даже сквозь рубашку я чувствую эту упругость и твердость ее сосков. Лежа на обнаженной женщине, я испытываю некоторую неловкость оттого, что полностью одет. Мысли мои разбегаются, как тараканы, я не знаю с чего начать мне раздеваться – снизу или сверху. Если – сверху, то это будет слишком долго и может охладить чувства. Начать снизу – получится как-то неприлично поспешно и где-то даже пренебрежительно к женщине. Но так случилось, что инициатива оказалась полностью на стороне Владлены. Очевидно, ей безразлично – одет я или раздет. Мне кажется, что она так давно не была с мужчиной, что только теперь поняла, как изголодалась по этим мерзким типам, которых привыкла презирать. Дело кончилось (или продолжилось) тем, что я оказался частично раздет с ее торопливой помощью, и мы слились в единое целое. Она была нежна и тактична. И предупредительна.

   Если я напишу, что у нас с Владленой в это первое свидание произошло все просто замечательно, то рискую заполучить репутацию лгуна и хвастуна. По-моему, она не получила никакого удовольствия. Как, впрочем, и я. Нет, свою порцию мужских радостей я получил сполна, но после этого в душе наступила какая-то оглушающая пустота. Я понял, что ЛЮБЛЮ ИНГУ и ничего с собой поделать не могу. Женщины, как особо чувствительные натуры, прекрасно разбираются во всех тонкостях любовного контакта. Почти наверняка они могут определить, когда мужчина вкладывает в акт не только тело, но и душу, а это и значит, что он ее любит, или он фальшивит, бездушен... В нашем близости, наверное, преобладало механическое. И Владлена это почувствовала и не сумела раскрыться до конца.

   Впрочем, возможно, ей моя рефлексия до большой лампочки. Может, она мыслит другими категориями. Что я вообще о ней знаю? А то, что мне известно, не всегда мною принимается как должное. Например, её мужские замашки меня, честно сказать, раздражают. Оказывается, в женщине я люблю женственность. Вот почему мне всегда были смешны потуги феминисток накачать себе мышцы и стать в ЭТОМ СМЫСЛЕ вровень с мужчинами.

   Однако, это всего лишь мое личное мнение. Поучать женщину, тем более указывать ей, какое место в обществе она должна занимать, – отнюдь не второстепенное – не в моих правилах, Боже упаси! Но, по-моему, Создатель прекрасно распределил роли и разделил природные богатства, дав мужчине – силу, женщине – красоту. И в равной степени наделил всех умом. Так чего же вам еще?

   Но давайте не будем эгоистичными занудами. Людей надо понимать. И прощать им их слабости. Откуда мы можем знать, может, женское стремление к силе есть ответная реакция на то, что мужчины все больше теряют рыцарские качества. Если мужчина пьяница, слюнтяй, тряпка, то что же остается женщине, как не взваливать на свои хрупкие плечи еще и мужские обязанности...

   – О чем ты сейчас думаешь? – шепчет мне в ухо Владлена, руки ее гладят мою спину, но в этой ласке нет уверенности. – По-моему ты не со мной, я права?

   Опять этот упрек! Всегдашний упрек. Я ложусь на спину, по укоренившейся своей привычке закидываю руку за голову и гляжу в небо. Оно посветлело, звезды почти стерлись, только одна яркая, похожая на Венеру (возможно, это и есть Венера), сияет почти в зените. Ночное небо с яркой, но одинокой звездой. Пейзаж в стиле Куинджи.

   – Я с тобой! – отвечаю я запоздало и добавляю про себя: «Куда же мне деться...» – Черт!

   Из-под одеяла выскальзывают две змеи, правда, неядовитые. Я отбрасываю их босой ногой. Одновременно замечаю какие-то неясные фигуры.

   – Что такое? – обеспокоено поднимает голову Владлена.

   Видя расползающихся гадин, она вскрикивает, я зажимаю ей рот ладонью.

   – Сюда идут! – громко шепчу я, пригибая голову и лихорадочно приводя в порядок свою одежду. – Патруль...

   Владлена проворно стягивает концы одеяла на себя и переворачивается на живот. Мы выглядываем из папоротниковой «травы» и видим: по верху холма иду двое, и что самое неприятное, уже почти рассвело и укрыться нам совершенно негде. Ничего, конечно, страшного не случится, если на нас наткнуться, но согласитесь, что это довольно неприятно.

   Они идут, не таясь, как на прогулке, по колено в папоротниках, четко видимые на фоне далеких, акварельных деревьев. Очевидно, проходят дозором вокруг нашего лагеря. Дело, конечно хорошее... Мы вжимаемся в землю, надеясь, что нас все-таки не заметят, потом не выдерживаем, на четвереньках начинаем отползать к подножью холма. Низко пригибаясь, используя кривизну высотки как укрывающий нас барьер, мы уже бежим вдоль холма к небольшому подлеску хвощей. Владлену разбирает смех, но ей пришлось зажать рот руками, когда мы добегаем до группы деревьев и укрываемся в кустарнике. Слышится хруст веток, шуршат листья папоротниковых растений, потревоженные чьими-то ногами. Это еще один дозор – трое казаков. Двое проходят мимо, к счастью, по ту сторону кустарника. Один останавливается с тем, чтобы справить малую (и на том спасибо) нужду. Под аккомпанемент веселого журчания казачок пел какую-то дурацкую песенку, где рефреном повторялись слова:

   Пей вино и жри опилки,

   Я – директор лесопилки.

   Не менее дурацкая мысль шевельнулась в моей голове. Выскочить бы сейчас неожиданно из кустов с горящим угольком в зубах, да напугать этого зассанца так, чтобы он обгадился.

   Казачок пукнул на прощанье и побежал догонять товарищей. В лагерь мы вернулись с двойственным чувством смущения и радости, что все нелепости нашего свидания остались позади.

   Глава двадцать седьмая

   ПЕРМСКОЕ МОРЕ!

   Экспедиция: день десятый

   Мы плыли почти сутки, не останавливаясь на ночевку. Дежурные рулевые сменялись через каждые три часа, и к утру наши плоты вынесло в море. За 23 часа мы преодолели 102 км., отделявшие нас от цели. И вот мы в море. Велико ли оно или мало, мы пока не знаем, но уже определили, что воды его пресные. Это обстоятельство очень важно для нас. Значит, города, которые, несомненно, возникнут на берегах этого моря, не будут испытывать недостатка в питьевой воде. Есть повод веселиться, не правда ли? Это событие мы отметили с максимальной помпой, на какую только были способны невыспавшиеся, усталые люди, но одержавшие славную победу. Единогласно мы окрестили наше море Пермским. Впрочем, мы его и раньше так именовали, хотя и в глаза его не видели. Но вот теперь это название как бы официально утверждено.

   Чтобы найти подходящее место для высадки, нам пришлось плыть вдоль берега. У нас были самодельные весла, но на них далеко не уедешь. Поэтому мы соорудили из плащ-палаток, наскоро их сшив между собой, нечто вроде паруса. Как крепить парус к мачте, которая у нас была на плоту с самого начала плавания, я знал по опыту чуть ли не с детства. В свое время я с дедом и отцом много ходил под парусами. Вскоре наш плот, пользуясь сильным боковым ветром, далеко позади оставил команду хорунжия Свистунова. Позже, так же соорудив некое подобие паруса, второй плот догнал нас и то потому, что мы дожидались его.

   В средине дня мы причаливаем к берегу и разбиваем временный лагерь на песчаной косе. По нашим расчетам, примерно здесь должен был выйти к берегу наш лесной отряд. Я выхожу с ним на связь и, узнав, что у них все в порядке, связываюсь с Базой. Со мной говорит сам Магистрат Хумет. Его «потусторонний» голос с нечеловеческим тембром, от которого я уже успел отвыкнуть, звучит в наушниках, и на меня словно дует космическим сквозняком, и по спине моей пробегает волна холода. Так я узнаю, что он жив и здоров и не собирается, пока во всяком случае, нас покидать. Кратко я докладываю Правителю о наших приключениях в подземном городе муравьев. Предположения насчет разумности Царицы этой колонии высказываются мной весьма в осторожной форме. Но Хумет, к моему удивлению, не придает особого значения этой, на мой взгляд, важнейшей информации. Или он темнит? Ему ли не понимать, что такое столкновение интересов двух разумных рас. К тому же столь разных рас. К тому же с нами, склонными к неограниченной экспансии. Ну да не мое это дело, я не политик. Хотя, как знать...

   Под конец мне велят соорудить вышку радио– и свето-маяка на берегу и ждать прибытия вертолетов. Они должны были привести надувные плавсредства, с помощью которых мы (если захотим, или другие люди) должны будем обследовать побережье Пермского моря с целью отыскания подходящего места для закладки нового базового лагеря, который в перспективе может стать городом.

   Я отдаю своим людям все необходимые распоряжения и по-хозяйски осматриваю величественный морской пейзаж и далекий за вуалью воздуха остров: размытое утренней дымкой, зеленоватое пятно. Берег наш по правую сторону от лагеря, выгибаясь дугой, уходит к бледно-сиреневому горизонту. Слева высится скалистый мыс, о чьи базальтовую грудь бьются воды с белыми верхушками пены.

   Пески и камни. Предвкушающие будущее. Мне ясно представляются среди буйства тропической зелени красивые белые корпуса домов, удобные, безопасные пляжи. И люди! Много людей. И среди них почему-то Инга. И сердце мое охватывает щемящая тоска, и еще острее я чувствую горечь невосполнимой утраты. Хотя в душе моей все перегорело и уже затянулось пеплом, все же, клянусь, даже за мимолетную встречу я отдал бы все.

   – Пойдешь купаться? – слышу я сквозь мечту прорвавшийся голос Владлены.

   Я вздрагиваю и, может быть, излишне резко отвечаю, что купаться в море запрещаю категорически – «слышите вы, это касается всех!» – пока хотя бы приблизительно не будем знать, какие хищники здесь обитают. Владлена, кажется, не обиделась на мою резкость, ибо в ту минуту, на месте нежного влюбленного был суровый начальник, отдающий распоряжение. А начальство Владлена уважала.

   Глава двадцать восьмая

   БЕГСТВО

   Ночью я просыпаюсь оттого, что кто-то трогает меня за плечо. Недовольно поморщившись, я хотел было сказать Владлене: «Давай пока не будем форсировать события...», но вздрагиваю от неожиданности, когда вижу перед собой Андрея. Я резко сажусь, с визгом раскрываю молнию спальника.

   – Без паники, – молвит Андрей, почти не разжимая своих тонких губ. – Грузитесь быстро на плоты и срочно отчаливайте от берега.

   – В чем дело! – хриплю я, голос мой ломается от перехватившей горло сухости.

   – Сюда идут муравьи. Мега формики.

   Я вскакиваю и подаю сигнал, сидящему у костра часовому, и тот, движением фокусника, выхватив откуда-то походную трубу, тревожно блеснувшую в свете костра, играет подъем и общий сбор. Дозорные со всех ног бегут к лагерю. Кратко я обрисовываю ситуацию, в которую, сказать честно, еще сам не врубился. Люди стали грузить скудную амуницию на плоты и готовить их к плаванию.

   – Какие муравьи? Мы ведь, вроде, с ними договорились... – в моем голосе чувствуется растерянность, и это мне не нравится. «Возьми себя в руки», – приказываю я себе.

   – Это местная колония, с побережья. Они движутся двумя колоннами: одна – вдоль берега, другая – по лесу. Они идут на соседний муравейник, а вы у них как раз на дороге. Все очень серьезно. Это война. И на десятки километров в округе все живое будет уничтожено.

   Андрей говорит сухо, отстранено, не как живой, чувствующий человек, а как репродуктор, через который делают сообщения. Я словно окончательно просыпаюсь и задаю вопрос, который следовало бы задать сразу:

   – Послушай, а как ты вообще здесь оказался?

   – Это не суть важно, – знакомо машет рукой вестник, и на лице его отражается скука. – Вы лучше поспешите, иначе будет поздно. Слышишь? Они уже близко.

   С материка накатывает, приближается, усиливается гул, словно бы «шум вод многих», как сказано в Апокалипсисе. Я приставляю к глазам прибор ночного видения и оглядываю лес. Кроны дальних деревьев качаются, как при сильном ветре, хотя с берега дует лишь слабый ночной бриз. И форма деревьев странно меняется. Только приглядевшись, я понимаю – деревья облеплены какой-то массой. И масса эта ведет себя как живая. Она движется, распадаясь на составные части и вновь сливаясь, но неуклонно продвигается в нашу сторону. «Муравьи! Муравьи!», – вдруг кричат все разом, показывая на фигурки, выскакивающие из ближнего леса. Лес гудит и дрожит земля. Мы бросаемся к плотам.

   Отталкиваясь шестами, мы отчаливаем. Темные волны подхватывают оба наших суденышка, наспех сколоченные. Стоя на скользких бревнах, мнится мне, что качается не наше хлипкое плавсредство, а окружающий мир. Мир, погруженный во тьму. Раскачивается берег, качаются чужие звезды, казалось, они вот-вот сорвутся с небес и упадут на землю, как перед концом света.

   – А как же ты? – кричу я, стоявшему на берегу Андрею. Его фигура, освещаемая багровым пламенем непогашенного костра, напоминает черную статую.

   – Мне они вовсе не страшны, – глухо доносится его ответ. – Однако, если желаешь, для моральной поддержки я могу побыть еще немного с вами...

   Темный вестник ступает на воду, идет по верхушкам волн, как нечто, не имеющее веса. Скользнув над водой, даже не замочив подошв, оказывается возле меня. Это не было похоже на прыжок, скорее уж, какое-то сверхъестественное перемещение по воздуху. По воде яко посуху. Слышали, читали о таком чуде, но видеть воочию – ошеломительно. Все-таки любят они эффекты. А кого я, собственно, имею в виду? Небожителей?

   Казаки, не обращая на нас с «Андреем» внимания, изо всех сил гребут примитивными веслами. На берегу шевелится темная масса, в мятущемся свете костра отблескивают хитиновые доспехи воинов. Впрочем, огня они боятся. Пожалуй, это единственное, что их может остановить. Интересно, умеют ли они плавать? На соседнем плоту слышались равномерные команды хорунжего Свистунова: «Раз-два! Раз-два! Живей ребята, шевелите веслами!»

   Словно угадав мои мысли, Фокин, оказавшийся на моем плоту, уверенно произносит:

   – В море они не сунутся. Реки они форсируют, это да. Сцепившись, строят живые мосты, по которым переправляется вся колонна. Многие цепочки при этом гибнут. Но на войне как на войне.

   Кто-то устало опускает весло, и Фокин бежит подменять гребца.

   – Дмитрий Леопольдович, – окликаю я Фокина, – давайте поставим паруса. Небольшой довесок к веслам не помешает. Чего зря пропадать попутному ветру.

   Мы с рядовым Хамзиным привязываем поперечную рею к веревке, пропущенной через верхушку грот-мачты, веревочками крепим к рее полотнище. И вот начинаем вздергивать эту конструкцию кверху – поднимаем парус. Ночной бриз наполняет его. Выставив пузо несколько вбок, импровизированный парус, составленный из плащ-палаток, довольно ощутимо начинает двигать вперед наш плот. Я натягиваю шкоты и креплю их концы к вырезанным из дерева «уткам». На корме, в центре и носу нашего судна уже горят фонари. Другой наш плот пристраивается к нам в кильватер. Огоньки его фонарей отражаются в воде, как в черном зеркале. Драматизм ситуации смягчается, создавая впечатление увеселительной прогулки по морю. Наша маленькая эскадра берет курс на остров. Он хорошо различим на горизонте в приборы ночного видения, так что не заплутаем.

   Слышно далекое рокотание грома. Я поднимаю голову и вижу, что небо быстро заволакивает тучами, звезды гаснут одна за другой. Только ливня нам и не хватало. Говоря честно, я боюсь молний, как мама моя боится грома. На открытой глади моря мы представляем прекрасную мишень для Перунова копья.

   – Может, объяснишь в конце концов, кто ты такой? – говорю я, запахивая куртку от поднимающегося ветра. Вестник молчит, и я беру его за руку. Она холодна как лед.

   – То, что ты видишь перед собой, не есть я, – начинает вешать посланник, без усилий освобождая свою руку из моих цепких пальцев. – Это (указал он себе перстом в грудь) всего лишь дальнодействующий ощущающий рецептор-эффектор. Или органопроекция. Сам же я нахожусь далеко отсюда...

   – Где? – тупо спрашиваю я ходячий рецептор.

   – В космосе. Ибо я существо космическое. Постоянное место моего обитания – космическое пространство. Нас много, наши колонии группируются вокруг звезд шаровых скоплений. Потому что светила, дающие нам лучистую энергию для жизни, располагаются там обычно довольно близко друг от друга. И для перелета из одной системы в другую нам не приходится преодолевать длинные темные участки космоса и голодать по дороге. Да, мы питаемся светом, как растения. В крови у нас имеется хлорофилл, но внутреннее строение наше скорее напоминает теплокровное существо. Только существо это изолировано от внешнего мира толстой, непроницаемой оболочкой.

   Неожиданно блеснувшая молния на мгновение освещает воду. Резкий, раскатистый треск грома разносится над морским простором и где-то далеко переходит в грохот. Пошел мелкий моросящий дождик. Плот наш все сильнее начинает испытывать килевую качку, и временами кажется, будто ощущаешь состояние невесомости. Все клеточки тела твоего словно взлетают, хотя на самом деле ты падаешь вниз. В молодости, плавая на яхте с отцом, мне нравилось это ощущение раскованности и рискованности, но при теперешнем нашем положении эта качка наводит тоску.

   – Давайте присядем, – говорю я, вцепившись в хлипкие ванты, – в отличие от тебя, мое тело находится непосредственно на плоту, и я очень боюсь уронить его в воду.

   – Идите сюда, – зовет нас Владлена, сидящая в центре плота.

   Мы располагаемся рядом. Одной рукой я обнимаю Владлену, другой – обхватываю торец грот-мачты. «Андрей» устраивается против нас, делает вид, что сидит.

   – Итак, – обращаюсь я к вестнику, – вы обитаете в космосе. Каков же внешний вид толстокожего космического жителя?

   – Мы вообще не похожи ни на какие известные вам существа, – говорит «Андрей» и принимает позу, совершенно невозможную для человека с точки зрения физических законов, но видно, что безопорное сидение ему не причиняет никаких неудобств. – Представь себе приплюснутый шар с неширокой юбкой по экватору, внешне это напоминает планету Сатурн, – это наше основное тело. Наш, так сказать, corpus humanum. Все питательные вещества, необходимые для жизни раз и навсегда закладываются с детства, после чего мы уже не привносим ничего извне в организм и ничего из него не исторгаем (кроме эктоплазмы, для создания временных рецепторов-эффекторов, которая хранится в специальной камере, напоминающей шлюзовую). Замкнутый цикл. Но для работы этой системы нужны внешние источники энергии. В принципе, нам подходит любая звезда. Наш организм хорошо защищен от жесткой радиации и любого другого вида космического излучения. Но...

   Я понимающе улыбаюсь. Именно с этого «но» всегда начинаются все неприятности.

   – ...для выращивания будущего космического жителя до взрослого состояния нужна планета с обширными теплыми водоемами типа моря или океана. С их изобилием разнообразных веществ, необходимых нашим организмам...

   – Кажется, я читал об этом у Циолковского. «Животные космоса...» Прошу прощения.

   Лицо вестника перекашивает снисходительная улыбка.

   – То, о чем писал калужский мечтатель, он узнал непосредственно от нас.

   – Да, – соглашаюсь я. – КЭЦ вскользь упоминает о каких-то могущественных силах, тайно действующих на Земле, и с которыми он якобы имел контакт. Но, пожалуйста, продолжайте.

   Далее перед нашим мыслимым взором была развернута идиллическая картина теплых любовных приключений обитателей холодного космоса, иногда (если им приходится вступать в контакт с людьми) именующих себя «странниками».

   Глава двадцать девятая

   СТРАННИКИ БЕЗ ПОКРОВА

   Категория допуска: Только для любопытных и особо продвинутых.

   ( перед прочтение рекомендуется выпить рюмку коньяку)

   ЛИЧНАЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ СТРАННИКОВ

   Любовная пара, предварительно договорившись между собой, кто из них будет женской особью, а кто мужской (ибо это понятие у расы Странников более чем относительно и зависит скорее от настроения, но в определенный момент выбор все же должен быть сделан), отправляются в «свадебное путешествие». Иногда очень длительное. Необходимо отыскать планету, подходящую для спаривания и выращивания младенца. Центральный информаторий Стаи предоставляет широкий список соответствующих миров. В этом списке, в частности, издавна значится Земля как теплый безопасный мир. До определенного момента времени. В человеческую эпоху, а тем более в индустриальный ее период, Странники не любят посещать Землю. Для них предпочтителен Палеозой – эра древней жизни.

   Взрослая особь Странника в среднем имеет размеры до 30 метров в диаметре, иногда больше. И вот такая парочка странных существ с толстой морщинистой кожей затевает любовную игру, которая порой начинается еще в космосе на подходе к планете. Она бежит, то есть летит, он догоняет, включив на полную мощь свой внутренний антигравитационный двигатель. Их тела меняют форму, расплющиваются с утолщением в центре. Идеальная форма для полетов в атмосфере. Они закладывают сумасшедшие виражи, никакой пилот современного истребителя не выдержал бы таких перегрузок. Непредсказуемый разворот на 90 градусов, и она ныряет в океан. Под водой особенно не разгонишься, да и просторы не те, что в космосе, и она сдается. Тела их соприкасаются, тесно прижимаются, и они медленно дрейфуют в океане, как парочка влюбленных кашалотов или синих китов. И вот открывается ее святая святых – приемное отделение зачаточной камеры. Его причинное тело (соответствующих размеров) проникает куда надо и начинается долгое (24 часа) занятие любовью. Расставшись, наконец, со своей порцией генетического материала, «самец» Странник тепло прощается с «подругой» и спешит в Стаю, к оставленным, друзьям, отложенным делам бурной межгалактической общественно-политической жизни. Впрочем, в любую секунду он может переключиться на свой дальнодействующий рецептор-эффектор, который он оставил рядом с любимой. АВТОНОМНЫЙ БИОРЕЦЕПТОР МОЖЕТ ПРИНИМАТЬ ЛЮБУЮ ФОРМУ, может распадаться на составные части и вновь собираться и даже получать информацию из микромира, став соразмерным вирусу.

   В период роста молодой Странник набирает массу, запасается всеми необходимыми для последующей жизни веществами. Одновременно он проходит обучение по специальной программе. Он изучает разные научные дисциплины, в первую очередь космогонию. Уроки эти весьма наглядны, с эффектом присутствия. Молодой Странник может собственными глазами увидеть, как зарождаются звезды, как формируются планеты, как возникает жизнь. Ученик постигает известные науке Странников формы жизни, ее эволюцию. Параллельно он изучает наследие культуры материнской колонии и культуру других звездных рас. Все эти знания и впечатления он получает не покидая теплых вод океана. Благодаря бинарному способу существования. Двойная экзистенция, или бинарная жизнь, складывается у Странников из обычной внешней и внутренней, виртуальной жизни на основе компьютерной биотехнологии, элементы которой развиваются в теле странника согласно генетической программе.

   По сути, Странники – это далекие потомки ныне вымершей амфибийной расы, весьма близкой к виду Хомо, только жившие под водой. Вообще-то, стать амфибиями их заставили катастрофические изменения климата на родной планете вследствие головокружительных успехов технического прогресса. Глобальное потепление привело к таянию полярных шапок и к затоплению всех континентов. Чтобы спастись, жителям пришлось срочно отращивать жабры.

   Ободренные успехами генной инженерии, компьютеризации и достижениями в области искусственного интеллекта, ихтиандры продолжили эксперименты в области «конструирования» новых разумных видов. И вскоре создали удивительных существ. Первые «экземпляры» космического существа были выращены в лабораторных условиях. Создателей заботила перспектива развития биологических существ типа Хомо; огорчала невозможность дальнейшего его прогресса, вследствие самой природы Хомо. 4 квт.ч. энергии на одного жителя планеты – вот предел прогресса для цивилизации планетарного типа. Дальше наступает неизбежный разогрев окружающей среды до катастрофических последствий. Единственный выход – в космос. Но переносить в пространство прежний способ существования означало только оттягивание неизбежной агонии. Ибо материальное потребление вида хомо сапиенс в конечном счете приводит цивилизацию к абсурду.

   Хомо космикус – новая ступень в развитии разумного существа. Как на смену обезьяне, животному способу существования, пришел человек с его техническим прогрессом, так с неизбежностью на вселенскую сцену выступил хомо космический. Хотя, конечно же, никакой он уже был не хомо. Просто первые поколения по инерции мышления (менталитет сразу не меняется), продолжали считать себя людьми и в своих внутренних мирах обитали в виде человека в человеческом обществе. И только позже произошла постепенная трансформация сознания.

   Как бы там ни было, но космический сапиенс вышел на просторы Вселенной и вряд ли об этом пожалел. Выгоды очевидны. Осуществляется радикальный переход от тотального материального потребления к информационному потреблению. При этом устраняется умственное неравенство. Мгновенная связь и бинарная жизнь дают индивиду широчайшие возможности раскрыть и проявить себя. Член общества получает поистине неограниченную, немыслимую ранее свободу. Индивидуализм достигает своих крайних пределов.

   В психологическом плане Странников условно можно разделить на интровертов и экстравертов. Но в чистом виде такие психологические типы редки. Интроверты мало или почти не интересуются внешним миром и почти не принимают участия в так называемой общественной жизни. Они всецело погружены в свой собственный виртуальный мир и могут «не вылезать» оттуда годами, столетиями, тысячелетиями. Мир этот порой весьма странен, порой неотличим от прежнего, человеческого. Здесь индивид может проявить себя как ему вздумается. Он сам пишет сценарии и осуществляет постановки грандиозных жизненных драм, сам же в них и участвует. Здесь же он может потешить свои комплексы: мазохистские, садистские, какие угодно. Влачить жалкое существование или повелевать Вселенной. Если он находит свою фантазию бедноватой, то может подключиться к мировой сети виртуальных миров и покуролесить там. Только он должен помнить, что здесь его воля столкнется с волеизъявлением других членов общества. Но если в нем не угас соревновательный дух, то он может проявить себя на этом общественном поле жизни.

   Экстраверты, напротив, активны во внешнем мире. С помощью дальнодействующих рецепторов-эффекторов они как бы непосредственно могут заглянуть в микромир, высадиться на планету, пожить в гуще чуждой жизни, не подвергая себя опасности. Индивид может строить и разрушать, естественно, согласуя свои действия с другими членами общества. Ты свободен, пока не посягаешь на свободу других. Иначе тебя лишат жизни, а это, согласитесь, большая потеря для бессмертного существа.

   Ячейкой общества по-прежнему остается семья. Это важный, весьма почитаемый элемент общества. Семьи собираются в стаю. Из Стай формируются ассоциации. Союз ассоциаций составляют Колонию, каковая занимает пространство вокруг светила. Обычно это орбита радиусом от 1 до 3-х астрономических единиц. Впрочем, все зависит от температуры и размеров солнца, где формируется колония. Так постепенно возникает сверхцивилизация I типа.

   Постепенно с ростом численности населения былой свободе передвижения приходит конец. Какие-то группы ассоциаций не должны заслонять своей массой солнечный свет для других жителей системы. Волей-неволей всем приходится занять положение на орбите, равноудаленной от солнца. Это выгодно всем. Так возникает удивительная конструкция в виде гигантского шара с толщиной стенки в одну космическую особь. В отличие от сферы Дайсона, эта сфера, благодаря своей подвижности, не подвергается разрушению вследствие динамических нагрузок.

   Став единым целым как никогда ранее, разум Колонии претерпевает эволюционные изменения. Происходят существенные сдвиги в психологии индивида. Мгновенная связь все более стирает индивидуальность. Проблемы узкой специализации достигают своей критической точки и разрешаются после того, как множество становится единичным. Но на более высокой ступени. Это единство, наполненное многообразием. Возникает сверхцивилизация II типа. Использование лучистой энергии светила здесь приближается к ста процентам.