Текст книги "Исток"

Автор книги: Владимир Зима

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)

   – Не все! – чуть осмелев, возразила Елена. – В монастыре девы бегут от наслаждений и подвергают себя страданиям. Тем самым они возвышают свои души. Они ведут целомудренную жизнь и находят в ней радость, она доставляет им высшее наслаждение.

   – Это наверняка дурнушки.

   – Среди монахинь не так уж много дурнушек, – с обидой возразила Елена.

   – А если девушка хороша собой, зачем ей становиться Христовой невестой? Ты бы хотела навеки заточить себя в монастырской келье?

   – Я?.. Я не знаю. Если это будет угодно Богу...

   – Нет, ты не в Его вкусе. Мне кажется, что нашему Богу больше нравятся страшненькие. Он ненавидит красоту. Почему-то повсюду в Священном Писании прославляется телесное убожество...

   – Грех так говорить! – робко заметила Елена.

   – Что в нашей жизни – не грех?! – лукаво спросила Анастасия и посмотрела на протоспафария Феофилакта так зазывно и кокетливо, что Елена снова почувствовала укол ревности.

   – А кто ваш супруг? – осмелилась спросить Елена, дождавшись крохотной паузы в монологе разговорчивой попутчицы.

   – Кто? Мой супруг?.. – удивлённо переспросила Анастасия. – А зачем он мне нужен? Для соблюдения пристойности? Потому что у всех есть? Если хочешь знать, это самая гнусная разновидность порока – любовь по обязанности. «Жена да убоится мужа своего!» Нет, это не для меня! Женщина выходит замуж из опасения, как бы назавтра её избранник не предпочёл ей другую. Брак порождается недоверием. Брак возникает из чего угодно, только не из любви. А я хочу – любить. Потому что быть любимой – основная потребность всякой души, и уж тем более – души женской. Неужели и ты направляешься в столицу только затем, чтобы навеки заточить себя в монастыре? – полюбопытствовала Анастасия.

Елена смущённо призналась ей, что едет в Константинополь, чтобы предстать перед молодым монархом.

   – Девочка моя!.. Да у тебя впереди ещё столько приятного! – живо воскликнула Анастасия.

   – А я испытываю только какой-то страх, – призналась Елена. – Мне кажется, что меня подстерегает опасность...

   – Это правильно... Не следует ожидать от жизни только наград и приятных сюрпризов. Не будь легковерной!

   – Совсем никому не верить? – вздохнула Елена.

   – Я не верю никому... Когда мне кто-то говорит, что превыше всего почитает добродетель, долг и благочестие, я вижу, что за этими словами кроется честолюбие, страсть к обладанию золотом и почестями, а также грязный разврат. Дорвавшимся до власти не даёт покоя жажда славы и богатства. И для того, чтобы утолить эту жажду, властители готовы на любую подлость. Уж лучше не кривить душой, принимать мир таким, каков он есть.

   – Как это грустно, – вздохнула Елена.

   – Обычно я никому не даю никаких советов, ведь всякий совет указывает человеку на его недостатки. А кому это понравится?.. И ты никогда этого не делай. Твои друзья не станут ни лучше, ни умнее от твоих пожеланий, зато перестанут тебе доверять. Но ты мне нравишься, девочка, и потому я слегка отступлю от своих правил. Во-первых, ты должна совершенно определённо знать, чего ты желаешь добиться. Во-вторых, ты должна идти к намеченной цели, не обращая внимания на то, что будут говорить и думать окружающие. Значит, твоя цель – покорить сердце государя. Чтобы завлечь того мужчину, который тебе понравится, не жалей золота на притирания, румяна и благовония. Всякий мужчина, и монарх в том числе, очень остро реагирует именно на запах, не хуже собаки!..

Елена от души расхохоталась, представив монарха, увенчанного короной, бегущим по следу зайца, а Анастасия продолжала:

   – Господь даровал женщине право на слабость, и было бы непростительно не воспользоваться этим правом... Никакая сила в мире не может противостоять женской слабости. Но при дворе каждую минуту будь начеку! Там нельзя расслабляться ни на миг. В окружении хищных и сильных тебя не оставят в покое. Где дело доходит до когтей и зубов, там такие слова, как скромность, честность, порядочность и благородство, прилагаются лишь к тому, кто сумел вырвать победу...

   – Разве жизнь при дворе состоит только из постоянного соперничества? – несмело спросила Елена. – А как же они, соперничая друг с другом, помогают его величеству править?..

   – К сожалению, прелестное дитя, не только при дворе монарха, но и во всех прочих, гораздо менее бросающихся в глаза местах вражда между людьми не прекращается ни на один миг, – грустно усмехнулась Анастасия. – Разве в твоём монастыре её не было?..

   – Да, даже в монастыре была... – припоминая давние обиды, сказала Елена.

   – Увы, человек человеку – волк. Господь создал женщин для того, чтобы они весело и приятно губили свои души любовными приключениями, чревоугодием и бездельем... А нам приходится денно и нощно вести лютую схватку за место под солнцем... Мужчины же порой даже не замечают наших сражений! А мы их так любим! Потому что не можем обойтись без них.

Столь прямо о самых важных вещах с Еленой никто прежде не говорил.

До чего же приятно чувствовать себя взрослой!

   – Вы первая, с кем было так занимательно и полезно беседовать, – восторженно глядя на Анастасию, призналась Елена.

   – Я редко раскаиваюсь в том, что сказала слишком мало, но часто сожалею о том, что говорила слишком много, – насмешливо произнесла Анастасия. – Не принимай близко к сердцу мои слова и помни, что всякий совет может быть хорош уже тем, что им можно и не пользоваться.

В это время возок подъехал к постоялому двору, и Анастасия легко спрыгнула на землю.

Напоследок Анастасия заглянула в глаза Елены и загадочно улыбнулась:

   – Прощай, прелестное дитя! Я бы желала, чтобы ты приглянулась его величеству. Я слышала, у него недурной вкус, а у тебя есть всё, чтобы составить ему пару. Если это произойдёт, я непременно разыщу тебя в столице, и уж тогда-то мы вволю поболтаем!.. И запомни самое главное: каждый мужчина предпочитает обладать женщиной скорее красивой, нежели умной, поэтому всегда старайся выглядеть лучше, чем тебя сотворила природа, но никогда не пытайся выглядеть умнее, чем ты есть на самом деле!.. Прощай!.. А с вами, ваше превосходительство, мы непременно встретимся в столице, не правда ли?..

   – Возможно, возможно... – прикладывая правую руку к сердцу и церемонно склоняя голову, ответил Феофилакт. – Я живу в регеоне Арториан, близ церкви Святого Сампсона... Спросите, где дом протоспафария Феофилакта, вам любой укажет...

   – Я не заставлю вас долго дожидаться...

Анастасия кокетливо улыбнулась, приветливо помахала рукой протоспафарию Феофилакту и скрылась за дверью гостиницы, а возок покатил в Константинополь...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Окружённая подобострастной толпой спесивых придворных дам и разряженных словно павлины вальяжных сановников, сопровождаемая почтительными поклонами слуг и вышколенным салютованием гвардейцев дворцовой стражи, грузная и мрачная василисса Феодора важно шествовала по мозаичным полам Большого Дворца, направляясь в Золотую Палату, где её уже должны были дожидаться три дюжины самых красивых и самых достойных девушек Ромейской империи.

Много лет назад и сама Феодора вот так же стояла в Хрисотриклинии, с робкой надеждой ожидая решения своей участи, а рядом стояли опасные соперницы.

Молодой государь Феофил беззаботно гулял по Хрисотриклинию, поигрывая тяжёлым золотым яблоком, которое он должен был, словно Парис, вручить избраннице.

Тогда, много лет назад, императорский дворец показался Феодоре пугающе огромным, каждый шаг гулко отдавался под высокими сводами, а необычайно важные придворные в шитых золотом одеждах представлялись не людьми, а безгрешными небожителями – то ли архангелами, то ли херувимами...

Как много времени пролетело!..

Как всё изменилось!..

Весьма скоро Феодора смогла убедиться, что сановники, разодетые в златотканые одежды, увешанные знаками власти и могущества, казавшиеся поначалу высокомерными и гордыми, на деле оказались жалкими рабами, готовыми ради подачек ползать на брюхе и пресмыкаться не только перед монархом, но и перед любым его родственником.

И даже Хрисотриклиний уже через несколько месяцев после бракосочетания показался Феодоре тесным, недостойным великого монарха великой империи, и она уговорила Феофила затеять грандиозную перестройку всего Большого Дворца.

В столицу со всей империи свезли лучших каменотёсов и самых искусных скульпторов, архитекторов и кузнецов. Работы продолжались без перерыва почти пятнадцать лет, зато и результат получился – на загляденье.

Теперь Тронный зал помещался в Триконхе – двухэтажном здании с позолоченной крышей, возведённом Феофилом по просьбе Феодоры. Она сама, как рачительная хозяйка, присматривала за работой архитекторов и строителей, художников и златокузнецов и могла быть довольна плодами трудов своих.

В дни военных триумфов, тезоименитств и двунадесятых церковных праздников в этой части Большого Дворца собирались самые именитые вельможи, посланники повелителей соседних государств и для них играла музыка, рекой лилось вино, бесшумно сновали многочисленные слуги, обнося собравшихся изысканными яствами.

Жаль только, что военных триумфов за последние годы почти не случалось.

То ли полководцы стали не те, то ли враги наловчились обманывать ромеев.

В истории между вспышками яркого света обыкновенно бывают периоды сумерек. И всегда человеку кажется, будто ему выпало жить именно в период сумерек, когда окружающая действительность представляется мрачной и почти невыносимой...

Грустное время безрадостных итогов и тревожных предчувствий.

Но Господь ещё поднимет карающий меч и возвеличит Ромейскую империю!

Высшее постоянство заключается в непрерывном изменении, осуществляемом по неизменяемым законам. Пусть всё изменяется в жизни, но – по строго предначертанному распорядку, как вслед за днём наступает ночь, как на смену лету приходит осень...

У входа в Хрисотриклиний василиссу Феодору поджидали великий логофет Феоктист, патриарх Игнатий, этериарх Андрей, эпарх столицы Никита Орифа и прочие сановники, составлявшие ближайшее и наиболее доверенное окружение вдовствующей императрицы.

По знаку невидимого управляющего церемонией под сводами дворца послышалась дивная торжественная музыка – это зазвучал золотой орган...

Милостиво улыбнувшись придворным, василисса под звуки музыки вошла в Тронный зал и обвела глазами застывших в немом напряжении юных дев.

Каждая из них была хороша, но Феодоре предстояло избрать не просто нарядную куколку, не изящную игрушку для молодого монарха, а деву разумную и богобоязненную.

Феодора глядела на невест и думала, что Провидение может распорядиться так, что одной из этих девушек когда-то доведётся, как и самой Феодоре, управлять огромной империей...

Это сейчас они стоят робкие, застенчивые, смиренные, а какой станет любая из этих девиц, когда голову её увенчает императорская корона, как она поступит со своей состарившейся свекровью?

Не прикажет ли сослать в монастырь?

Не подсыплет ли в чашу зелья, не имеющего ни вкуса, ни цвета, ни запаха, от которого, однако, человек тихо угасает за несколько дней?

* * *

Со времени правления императора Феофила Большой Дворец стал неприступной крепостью, и угрюмые чужеземные стражники не допускали в него никого, кроме высших придворных чинов, которым ежеутреннее посещение покоев монарха было вменено в почётную обязанность. Протоспафарий Феофилакт не был удостоен подобной чести.

В ожидании решения судьбы не только дочери, но во многом и своей собственной судьбы, протоспафарий Феофилакт смиренно томился в Халке – мраморном вестибюле, отделявшем Большой Дворец от площади Августеон.

Вместе с Феофилактом там же угрюмо вздыхали мамки и няньки красавиц, с преувеличенной суровостью переминались с ноги на ногу провинциальные военачальники и аристократы. В столице все они казались слегка пришибленными, а уж у себя в поместьях небось бывали и важными и спесивыми...

Время будто остановилось.

Ожидание становилось невыносимым.

Протоспафарий Феофилакт рассеянно оглядывал высокие мраморные колонны и тёмную медную икону Спасителя, укреплённую на тяжёлых кованых воротах.

Именно от этой иконы и происходило само название парадного вестибюля Большого Дворца – Халка, то есть на медных воротах.

Халка была построена императором Константином Великим, но в 532 году сгорела во время восстания Ника, затем была восстановлена и значительно обновлена великим Юстинианом.

Протоспафарий Феофилакт подумал, что если ему суждено будет породниться с государем, уж он-то сумеет сделать парадный вход в Большой Дворец ещё более величественным.

Парадный вестибюль должен показывать всякому чужеземному посланнику величие империи, именно для этой цели была возведена и богато украшена Халка – с куполом, поддерживаемым четырьмя арками, с бронзовой вызолоченной крышей.

Своды здания были украшены мозаикой, увековечивавшей победы императора Юстиниана I. Стены и пол были выложены дорогим мрамором, а в самом центре Халки в полу была замурована порфировая плита, на которую во время торжественных процессий становился государь.

Конечно, для придания пышности и блеска столице империи, следовало бы заново отделать не только Халку, но и Мидий, располагавшийся между храмом Святой Софии и Халкой – грандиозные триумфальные ворота с арками, обращёнными на все стороны света.

Мидий являл собой не только начало главной улицы Константинополя – Месы, но и служил началом всех дорог империи.

У юго-восточного угла собора Святой Софии стоял первый милевой столб, от которого и отсчитывались расстояния до всех городов, а сами эти расстояния были обозначены на другом столбе, помещавшемся в Мидии.

Там же, в Мидии, были установлены статуи императора Константина и его матери Елены, отвергших эллинские божества и принявших святую христианскую веру, о чём напоминал огромный крест, но в Мидии сохранилось и изображение греческой богини Тюхе – древнейшей покровительницы Города, ещё с тех времён, когда он был тихим и провинциальным и носил ничем не примечательное название – Византии…

Феофилакт знал, что в императорской казне скорее всего не окажется достаточно золота для обновления парадных зданий. Но он знал, где можно было отыскать средства.

От Милия до форума Тавра тянулись портики, в которых работали и торговали златокузнецы-аргиропраты. Люди они отнюдь не бедные, так что могли бы взять на себя заботы об украшении Месы: могли бы, к примеру, на свой счёт вызолотить крыши общественных зданий, могли бы и многое другое сделать для Города.

В центре Города, в сердце столицы великой империи, всё должно было свидетельствовать о величии и богатстве государства – и грандиозные постройки, и изысканные скульптуры, и тонкие запахи дорогих благовоний.

Только вот свечники безобразничают – нахально отливают свечи прямо на улице, вблизи храма Святой Софии, не обращая никакого внимания на запреты городского эпарха.

Это было излюбленное место прогулок и горожан, и заморских посланников... И здесь всё должно быть пристойно.

   – Следовало бы прекратить это безобразие, ведь от этих свечников уже не раз и не два случались пожары... – вслух пробормотал Феофилакт и вдруг спохватился, что он ещё не занял того положения в имперской иерархии, которое позволило бы ему наводить свои порядки в столице и во всей империи.

С замиранием сердца вслушивался Феофилакт в неясные звуки, доносившиеся от Триконха, – не зазвучит ли громкая музыка, возвещающая об окончании церемонии, не раздастся ли топот копыт монарших гонцов... Он не знал, какими приметами будет ознаменован триумф его дочери, и оттого прислушивался к каждому шороху.

Но Триконх надёжно хранил свои тайны.

* * *

   – Некоторые люди ошибочно полагают, будто добродетель заключается в том, чтобы никогда не применяться к обстоятельствам, не умерять свободу речи и пытаться усмирять строптивых нравом. Такие люди готовы выходить в море в любую погоду, вступают в противоборство с любыми ветрами... И каков же итог многотрудных деяний? Одни из них тонут в пучине волн, другие в ужасе возвращаются на берег, без славы и почёта... Запомните главное, друзья мои: на добро отвечают добром. На зло отвечают справедливостью. Человек обладает дарованной ему Творцом свободой воли. Он имеет возможность либо избрать путь добра, либо сойти с него на стезю зла и греха...

Высокий худощавый протоасикрит Фотий обвёл глазами аудиторию и остановил свой взгляд на Георгии. Как и все прочие ученики, Георгий был изрядно утомлён речами наставников и желал лишь поскорее выйти из Магнавры.

   – А скажи мне, друг мой Георгий, если бы тебе сейчас был предложен выбор: отправиться в библиофику или в храм, куда бы ты направил стопы свои?

   – Я бы пошёл... – задумчиво начал отвечать Георгий, но его опередил розовощёкий весельчак Агафангел:

   – Разумеется, в триклиний, потому что сейчас самое время обедать!..

Общий смех засвидетельствовал, что и остальные ученики разделяют подобное мнение.

   – Я понимаю вас, друзья мои, – сочувственно произнёс Фотий. – Вы ещё столь молоды... Ведь известно, что люди молодые предпочитают трудам и молитве всякие наслаждения, ибо по ощущению счастия знающие уступают любящим, любящие – наслаждающимся, а развлечения доставляют человеку наслаждения безо всяких трудов... Вам, молодые друзья мои, судьбой уготовано преславное поприще, и потому я призываю вас только любить Господа нашего всем сердцем и всею душою, ибо только в Боге вы обретёте вечное наслаждение, неизбывную славу и неиссякаемое счастие!..

Осенив учеников крестным знамением, Фотий важно прошествовал через аудиторию и скрылся за тяжёлой дверью, и тогда Агафангел меланхолично изрёк:

   – Вечное блаженство то ли будет, то ли нет, а хорошую закуску я всегда предпочту хорошей молитве. И все мои помыслы сейчас лишь о том, чтобы мой повар не пересушил седло косули, которое я ему приказал приготовить...

   – Отчего же, юный друг мой, не радеешь ты о спасении грешного человечества? – передразнивая монотонный голос Фотия, спросил император Михаил.

   – Оттого, ваше величество, что человечество, которое нуждается в спасении, не заслуживает того, чтобы его спасали, – рассудительно ответил толстяк.

   – Ого, Агафангел! – вскричал молодой император. – Уж не стал ли ты еретиком? Уж не отрицаешь ли ты важнейшие догматы православия?!

   – А что в том плохого? По крайней мере еретики не соблюдают постов...

   – Довольно, Агафангел!.. Как бы тобой не стали интересоваться люди эпарха, – мягко предупредил Михаил.

   – Для того чтобы человек попал в поле зрения тайной полиции, нужно не так уж мало: во-первых, кто-то должен на него донести... А кто в этой аудитории способен стать осведомителем?..

   – У Христа было двенадцать учеников, и один из них предал Его, – негромко заметил Георгий. – И не успел петух пропеть трижды, как другой, самый любимый ученик – трижды отрёкся от Него...

   – Георгий совершенно прав! – воскликнул император. – Но довольно! На сегодня окончены труды наши! Будем же веселиться!.. В Золотой Палате нас дожидаются полсотни пучеглазых дур, каждая из которых уже считает себя василиссой... Надеюсь, что смотрины не продлятся слишком долго... Потому что мне совсем не хочется жениться.

Император Михаил направился к выходу, а молодые люди устремились следом за ним.

На ходу Агафангел успевал передразнивать Фотия:

   – Вседержителем мудро установлено, дабы некую, весьма существенную часть своих мирских деяний человек осуществлял без предварительного размышления и осмысления... К примеру, если бы некий муж мог заранее представить себе, в какую сварливую стерву обратится его нежная и трепетная возлюбленная, стал бы он на ней жениться?!

Ответом ему был дружный хохот молодых повес.

   – А если каждый мужчина эдак задумается?.. Всему роду человеческому придёт конец! Да, друзья мои, весьма хорошо, что осталась на белом свете толика безрассудства... Ради того, чтобы род человеческий не пресёкся, будем же веселиться, не раздумывая о последствиях, и станем в положенный срок примерными отцами...

Стражники услужливо распахнули перед молодым монархом высокие золочёные двери.

Едва император вышел из аудитории, его приветствовал этериарх Андрей:

   – Ваше императорское величество, вестиариты дожидаются вас в Хрисотриклинии.

– О Боже, за что меня наказываешь?! Опять начинается эта пытка!.. – сокрушённо пробормотал Михаил. – Верно говорят, что не существует такого мирского обряда, от которого нам не хотелось бы под тем или иным предлогом уклониться...

Подданные Ромейской империи видели в Михаиле безграничного правителя, находящегося выше законов, но, будучи императором, Михаил порой и сам становился жалким рабом придворного ритуала и церемониала. За него решали, в какие одежды ему надлежит облачаться в тех или иных случаях, сколько должен продолжаться каждый выход к народу, и какие жесты при этом будут совершаться, и в какой последовательности...

Более или менее непринуждённый и не стеснённый никакими церемониями образ жизни может позволить себе только простолюдин. Уже самый низший придворный чин не может вести себя вполне свободно, что же касается государя... В Ромейской империи монарх является наместником Бога... А Бог должен являться только в ореоле величия!

Общеизвестно, что власть над людьми является прерогативой Господа, а человек – даже монарх! – может лишь участвовать в этой божественной власти. Император – живая икона, эмблема божественной власти. По этой причине монарх, находясь на виду у своих подданных, должен поступать в строгом соответствии с ритуалом. Никто из смертных не должен даже допустить такой возможности, чтобы император в присутствии народа высморкался, или плюнул себе под ноги, или почесался, или даже просто улыбнулся. Лицо монарха должно хранить непроницаемую маску величия, он должен ежеминутно сознавать, что хотя по своему естеству он всего лишь человек, причём отнюдь не безгрешный, но по сану он вынужден воплощать всё величие Бога...

И даже пожаловаться некому.

* * *

Склоняясь под тяжестью златотканых одежд и инсигний, через неприметную для стороннего взгляда дверь Михаил вошёл в Золотую Палату и рассеянно оглядел разномастных девиц.

Девушки, стоявшие ближе к двери, не замедлили распластаться на мозаичном полу, приветствуя проскинезой молодого монарха, лишь одна в замешательстве осталась на ногах.

Михаил подошёл поближе к этой девушке и, когда она поспешно распростёрлась на полу, протянул ей свою царственную руку, не опасаясь упрёков в нарушении строгого дворцового этикета.

Помогая девушке подняться, Михаил ощутил слабое благодарное пожатие узкой руки и почувствовал, как начинают покрываться краской его щёки.

Молодой монарх поспешно выпустил руку девушки, некоторое время постоял, собираясь с духом, не в силах сделать ни шагу.

Оглянувшись на своих друзей, Михаил увидел, как Агафангел понимающе кивнул, одобряя выбор. И Георгий не отрывал восторженных глаз от девушки.

   – Его величество василевс ромеев Михаил! – запоздало прокричал дворцовый номенклатор.

   – Мы ещё побеседуем с тобой, – вполголоса пообещал Михаил девушке и лишь после этого направился к василиссе.

   – Посмотри, какие девы собрались со всей империи!.. – важно сказала василисса Феодора.

   – Матушка, ты уже сделала свой выбор? Или опять это за тебя сделал логофет Феоктист? – безразлично разглядывая невест, поинтересовался Михаил и вновь посмотрел на девушку, подарившую ему тепло своей руки.

Её стройное тело, едва обозначавшееся под лёгкой туникой, изящные ступни ног, округлые руки с тонкими нежными пальцами, высокая грудь, ухоженные волосы доставляли Михаилу подлинное эстетическое наслаждение.

   – Право выбора принадлежит только тебе, возлюбленный сын мой. Ибо твою монаршую руку направляет сам Господь Бог... – сказала василисса.

   – В таком случае можешь считать, что я свою суженую уже выбрал... – сказал Михаил. – Прикажи внести золотое яблоко.

   – Тебе не следовало бы так уж спешить, возлюбленный сын мой, – с мягким упрёком заметила императрица, и глаза её гневно сощурились.

   – А я и не спешу, – ответствовал Михаил и через весь Тронный зал направился прямо к девушке, завладевшей его сердцем.

   – Как зовут тебя, прелестное создание? – милостиво улыбаясь, спросил Михаил.

   – Елена, – едва слышно вымолвила девушка.

   – Следует говорить: «Ваше величество», – послышался сбоку ехидный шёпот одной из придворных дам.

   – Елена, ваше величество... – чуть громче повторила девушка и заалела, словно пунцовая роза.

   – Прекрасная Елена!.. Замечательное имя, – одобрительно заметил Михаил, откровенно любуясь девушкой. – А где тебя прятали до сего дня? И почему мы ни разу не видели тебя при нашем дворе?.. Кто твой отец, прекрасная Елена?

   – Протоспафарий Феофилакт, ваше величество.

Михаил заметил, как у Георгия в изумлении округлились глаза, и вытянулось лицо.

   – А чему удивился ты, мой друг? Ты состоишь с ним в близком родстве?

   – Протоспафарий Феофилакт – мой дядя и душеприказчик по завещанию моего отца, – едва слышно ответил Георгий.

   – Да кто же этот протоспафарий Феофилакт? – удивлённо поворачиваясь к великому логофету, спросил Михаил.

   – Младший брат покойного протомагистра Мануила, – с готовностью пропел писклявым голосом великий логофет Феоктист. – Он служит у меня, в логофиссии дрома, заведует департаментом сношений с северными народами...

   – Уж не в землях ли северных варваров скрывал тебя протоспафарий Феофилакт? – вновь обращая своё лицо к девушке, милостиво улыбнулся Михаил.

   – Нет, ваше величество... После упокоения моей матушки я воспитывалась в монастыре Пресвятой Богородицы близ Адрианополя, ваше величество, – слегка освоившись, уже чуть громче ответила девица.

Михаил вновь оглянулся на своих друзей, словно приглашая их порадоваться вместе с ним.

Василисса Феодора отделилась от своей свиты и подошла поближе, чтобы услышать, о чём беседует с девушкой Михаил.

По надменной улыбке, скользнувшей по губам матери, Михаил понял, что она не одобряет его выбор, но наперекор василиссе решил продолжить беседу.

   – И какие же науки ты изучала в монастыре, прекрасная Елена? – с нарочитой любезностью обратился к девушке Михаил, краем глаза замечая, как императрица поджимает тонкие губы.

Квадриум и тривиум[1]1
  В учебных заведениях в то время изучали так называемые «семь свободных искусств»: тривиум – грамматику, риторику и диалектику и квадриум – арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Сверх того обычно изучали философию, юриспруденцию, классическую литературу.


[Закрыть], ваше величество, – с немалым достоинством ответила девица. – А кроме того, меня наставляли в гомилетике и экзегетике, музыке и риторике.

Похвально, похвально, – сказала скрипучим голосом василисса. – И что бы ты хотела пожелать его величеству?

Девушка неожиданно вскинула голову и, бесстрашно глядя перед собой, вымолвила на едином дыхании:

   – Александр Македонский начал свои походы, едва ему минуло двадцать лет... Гай Цезарь Октавиан, впоследствии названный Августом, стал во главе римской армии, когда ему исполнилось девятнадцать лет. Не пора ли и его величеству Михаилу возглавить какой-нибудь военный поход?..

   – Браво!.. – воскликнул Михаил. – Матушка, да она и в истории обладает немалыми познаниями! Я полагаю, такая девушка вполне заслуживает того, чтобы быть увенчанной императорским венцом!..

   – Не следует спешить, сын мой, – мягко остановила его василисса. – Я же вижу, что тебя прельщает отнюдь не её ум, а смазливая внешность... Я бы желала, чтобы гноя избранница явила красоту не только тела, но и души!..

   – Красоту души труднее охватить взором, чем красоту тела, ваше величество, – отчаянно выпалила девица, глядя прямо в глаза василиссе, и Михаил заметил, как на высокое чело матери набежала чёрная туча.

   – Я вижу, что в Адрианополе тебя не научили почтительному обхождению, – едва сдерживая гнев, процедила сквозь зубы Феодора. – Полагаю, тебе будет полезно продолжить обучение в каком-нибудь ином монастыре.

И, едва повернув голову к патриарху Игнатию, василисса с едкой усмешкой приказала:

   – Я полагаю, что для истинного блага этой девицы ей будет гораздо спокойнее пребывать в святой обители. Где-нибудь... э-э... в Армении или на Сицилии... Нет, это слишком близко, пожалуй, туда ты сможешь добраться. Устроим-ка мы девицу где-нибудь в феме Климатов – в Херсонесе или в Суроже... Уж туда-то ты не поскачешь!.. И сделаем это без промедления! Ваше святейшество, соблаговолите освятить воздух для этой дерзкой девы.

Обрюзгший скопец Игнатий лишь молча кивнул.

   – Матушка, зачем вы так? – прошептал Михаил, склоняясь к уху Феодоры. – Не желаете видеть её своей невесткой – и не надо! Удалите от двора, но зачем же постригать в монахини?

   – Я делаю это только ради спасения её невинной души... Затем, чтобы ты не сделал её своей любовницей. Я достаточно знаю тебя, сын мой... Только если она станет Христовой невестой, ты оставишь её в покое, и то лишь из опасения потерять нос и губы, – холодно ответила василисса Феодора. – Но мы, кажется, отвлеклись от главного. Выбирай себе невесту, погляди, сколько самых прекрасных дев империи ожидают твоего решения. Будь Парисом, отдай золотое яблоко лучшей из дев...

   – Мне никто не нравится... Пожалей девушку, – взмолился Михаил, глядя на то, как придворные евнухи подхватили Елену под руки и скорым шагом повели вглубь дворца.

   – Церемония окончена! – громко возвестила василисса Феодора. – Всем девушкам дать по подарку и отправить домой.

Весьма довольная собой, императрица Феодора окинула сына высокомерным взглядом и удалилась в свои покои, сопровождаемая толпой прислужников и прихлебателей.

Михаил в бессильном гневе топнул ногой и яростно помотал головой, но более ничего сделать не мог. Императором он был лишь по званию, а подлинной властью пользовались три человека: вдовствующая василисса Феодора, великий логофет Феоктист и святейший патриарх Игнатий.

* * *

Мимо протоспафария Феофилакта проходили растерянные родители царских невест, а сами неудачницы были столь обескуражены исходом смотрин, что иные брели, ничего не видя перед собой.

Феофилакт был настолько уверен в преимуществе своей дочери над соперницами, что вначале даже не удивился её отсутствию среди раздосадованных неудачей девиц и их родственников.

Теперь Феофилакту следовало ждать гонца от монарха с приглашением явиться в Хрисотриклиний.

Однако вместо гонца появился племянник Георгий, несмело приблизился к протоспафарию и, потупив очи, едва слышно вымолвил:

   – Это жестоко!..

   – Что случилось? – не на шутку встревожился Феофилакт.

   – Василисса разгневалась на Елену и повелела постричь её...

   – За что? – недоумённо спросил Феофилакт.

   – Государю понравилась Елена... Но она тоже была не права! Она разговаривала с василиссой почти вызывающе, слишком смело, и государыня, верно, испугалась. Она решила, что такая невестка будет попросту опасна и когда получит власть, самой Феодоре придётся туго... А Михаил не сводил с неё глаз!.. Он подал ей руку, помогая подняться! Но против Феодоры и сам государь бессилен...